***
Вечер разогнал духоту и ворвался в открытое окно порывом мягко-свежего воздуха. Ангелина и Лина сидели на кухне в тишине не по размеру - она давила на плечи, сковывала дыхание. Разговор не склеился бы даже с помощью клея-момента. Лина выдохнула напряжение и взлохматила волосы. - Ты когда-нибудь встречалась с женщинами? - Я не любитель новомодных течений, - скупо ответила Ангелина. - Причём тут мода? Представители меньшинств были в любое время. - Ну, согласись, сейчас таких людей вдруг стало больше. - Уайльд и Цветаева бы с тобой не согласились. Таких людей не больше, они просто стали видимыми. - Я в их число не вхожу. - Ну, теперь входишь, - криво усмехнулась Джебисашвили. - Вот спасибо, - хмыкнула Изосимова. - Всегда мечтала к пятому десятку поменять ориентацию. - Да брось. Подыграешь мне немного и всё. - Как у тебя всё просто. А ты не думала, что это противоречит моим принципам, моим взглядам? - Ты не из тех, кто идёт наперекор себе. Значит, не так уж и противоречит. Ангелина бросила на Джебисашвили острый взгляд. Лина ожидала разъедающей всё живое колкости или вымораживающего до самого нутра молчания. Но Ангелина только достала из кармана платья сигареты и в вопросительном жесте подняла бровь. Джебисашвили кивнула, разрешая закурить. Достала пепельницу, вытащила свои сигареты, зажигалку и поднесла пламя сначала Ангелине, а затем закурила сама. Наполнив лёгкие густым дымом, Изосимова начала говорить, вместе со словами выпуская неожиданную правду. - Я когда-то была влюблена в одну женщину. Ничего у нас не было. Так, побегала за ней, пострадала и дело с концом. С тех пор зареклась с бабоньками связываться. Лина молчала, удивлённая внезапным откровением. Потребовалось пара минут, чтобы переварить признание Ангелины и почувствовать, как сердце настойчиво стучит, требуя отплатить правдой за правду. - А я чувств особых не испытывала, но пару раз спала с девушками. - Не удивлена, - усмехнувшись, ответила Изосимова. - Мне обидеться или как? - Джебисашвили прищурилась и почувствовала себя зверьком, готовым ощетиниться и показать мелкие, но крепкие зубы. - Мне, в общем-то, всё равно. Но я бы предпочла, чтобы ты не обижалась. На правду обижаться глупо, девонька. Да и нам с тобой ещё любовь неземную играть. - Нам и земной хватит, - Лина очень хотела обидеться. В словах колдовки раздражающе отсвечивали красным ярлыки "ветреная" и "неразборчивая". А Джебисашвили всё это враньё-то и затеяла, чтобы стереть с себя подобные клейма. Но спокойный голос Ангелины, тёмными волнами бьющийся в её горле, будто охлаждал пыл взрывной Лины. Поэтому вместо обиды получилось только недовольно буркнуть ответ. - Какой план-то, душа моя? - Ангелина на Джебисашвили не смотрела. Она наблюдала, как дым летит вверх, упирается в незнакомый потолок и ищет выход. - Через два дня знакомимся с мамой. Дальше для конспирации тусуемся вместе ещё денёк, а потом ты уезжаешь в свой мрачный Питер и проклинаешь меня в комфорте. А я придумываю, почему мы расстались, и плачу у мамы на груди. - Слёзы-то выдавить удастся, девонька? - Ангелина повернулась к Лине с насмешкой в глазах. - Удастся, - передразнила Джебисашвили. - Нехорошо матушку обманывать, - покачала головой Изосимова. - Ты опять нотации мне читать будешь? Прекращай. - Рано ты мне условия начала ставить. Мало мы ещё встречаемся. - Хорошо, что скоро расстанемся. На кладбище ночью теплее, чем с тобой. На этот раз Ангелина выглядела действительно задетой. Колдовка с силой вдавила окурок в бок пепельницы и, не проронив ни слова, вышла из кухни. - Ангелин, - окрикнула Изосимову Лина. Ответом ей стал шум душа и давящий на чувство вины запах сандала, который Ангелина шлейфом оставляла за собой.***
Лине снилось что-то странное. Было душно и жарко, перед глазами мельтешили красные и фиолетовые пятна, никак не собираясь в единый образ. Лине казалось, что она кружится на карусели, которая с каждым новым оборотом подлетает всё выше, делая расстояние до земли совсем небезопасным. Карусель скрипела, и Джебисашвили в ужасе зажмуривала глаза, молясь о том, чтобы не разбиться. Пальцы на ржавых защитных перегородках побелели и слегка дрожали от напряжения, ладони были мокрыми и норовили соскользнуть. Откуда-то доносился ужасный грохот, почему-то имеющий ритм. Во сне Лина с трудом приоткрыла глаза в надежде увидеть что-нибудь, что ей поможет. Вертеть головой было страшно, поэтому женщина аккуратно осматривала доступное ей пространство. Взгляд зацепился за единственное неподвижное - человеческий силуэт. Мир вокруг бешено крутился, и только он стоял на месте, будто приклеенная к нижним ресницам Лины бумажная фигурка. Джебисашвили сфокусировала взгляд и узнала в силуэте колдовку. Облегчение прокатилось от головы до живота, уняв клокочущий страх. - Ангелина! Помоги! - сопротивляясь ветру и расстоянию, крикнула Лина. Изосимова не сдвинулась с места, даже взгляд не подняла. Только покачала головой. - Ангелина, чёрт возьми! Я не знаю, как остановить эту штуку! - слёзы покатились по щекам. Их мгновенно сдувал ветер, сдабривая солью всё лицо. Ангелина что-то сказала. Её невозможно было услышать на таком расстоянии за свистом ветра и скрипом карусели. Но почему-то её неодобрительный голос зазвучал в ушах Лины. Нехорошо, девонька, нехорошо - Ангелина! - на пределе своего голоса крикнула Джебисашвили. На этот раз Изосимова сдвинулась с места. Вот только не для того, чтобы помочь. Колдовка уходила, оставив Лину на адовой карусели, которая начала набирать обороты. Ритмичный грохот становился всё громче.***
Лина подскочила на кровати, озираясь по сторонам. Мир перестал вращаться, но чувство тошноты не прошло. Сердце больно билось в груди, и Лине казалось, что его грохот она слышала во сне. Но когда сознание наконец-то зацепилось за реальность, Джебисашвили поняла, что звук исходит откуда-то извне. Прислушавшись, она уловила низкий мужской голос, грохот гитар и слова на незнакомом языке. Музыка играла на кухне, и Лине потребовалось ещё несколько секунд, чтобы вспомнить о наличии в квартире колдовки. И ещё немного, чтобы вспомнить о наличии у колдовки дурацких музыкальных предпочтений. Джебисашвили громко и тяжело выдохнула, затем завернулась в одеяло и пошла на кухню, с каждым шагом понимая, что там, кажется, хозяйничают немецкие оккупанты. - Ты же представительница русской колдовской традиции. Непатриотично, - хмыкнула Джебисашвили, наблюдая за вздрогнувшей колдовкой, которая наливала кофе в любимую кружку Лины. На столе надрывался голосом Тилля телефон. - Разбудила, девонька? Прости, - Ангелина повернулась и, к её чести, выглядела действительно виноватой. Но потише не сделала. - Такое кого хочешь разбудит. Ты не пробовала слушать что-нибудь... что-нибудь, что не превращает сны в кошмары? - Меня успокаивает, - пожала плечами Ангелина и наконец-то уменьшила громкость жёсткой немецкой речи. Лина с облегчением выдохнула. - Ты - удивительная женщина. Как это может успокаивать? О чём таком успокаивающем он нашёптывает тебе своим нежным голосом? - За комплимент спасибо, - Ангелина дёрнула уголком полных губ. - А нашёптывает...Ну вот конкретно сейчас - о том, что очень устал жить один и ему нужна жена. - О, а ты песни под свою жизнь подбираешь? - Джебисашвили усмехнулась и закинула ногу на ногу в ожидании ответа от колдовки. Их пререкания где-то в глубине души Лине нравились. Они будто бесконечно устраивали соревнования по дартсу, где вместо мишеней - их тела. И здесь в игру снова вступал азарт - сможет Лина кинуть своё едкое слово так, чтобы попасть в десятку? - Можно было бы, конечно, предположить такое. Но вот проблема - ты не удовлетворяешь главному критерию этой песни. - Это какому? Ангелина отставила кофе и подошла почти вплотную. Ступня Джебисашвили упёрлась кончиками пальцев в тёплое бедро колдовки. Изосимова склонила голову набок и растянула губы в полуулыбке. - Sie muss nur Riesentitten haben. Dicke Titten, - низкий голос колдовки в сочетании с незнакомой речью оказал на Лину странный эффект. Она чувствовала себя мышкой, которая слишком нагло бегала мимо суровой габонской гадюки. Та долго не замечала, а потом сделала единственный бросок, заставив мышь тяжело повалиться на бок и медленно прощаться с жизнью. Лина с трудом сглотнула и беспомощно уставилась в глаза Изосимовой. В них сейчас не было ни единого янтарного пятнышка тепла, только тёмно-зелёная вязкость. Захотелось поджать пальцы на ногах, только бы не касаться тела женщины ни единым миллиметром. - И что это значит, товарищ полиглот? - мышь ещё пробовала сопротивляться. Голос Лины неожиданно сорвался и звучал глуше, чем обычно. - Это значит, что у жены должна быть большая грудь. А мне вот в этом не повезло, конечно. Взгляд Ангелины медленно опустился с лица Лины на её грудь, надёжно спрятанную под одеялом и домашней одеждой. Но все эти преграды были для тёмных глаз колдовки чем-то вроде прозрачного тюля. Джебисашвили почувствовала, как оцепенение сменяется жаром, кляксой расползающемуся по всему телу. Жаром смущения, злости и ещё чего-то. Чего-то терпкого, вяжущего, медленно опускающегося к низу живота. В голове прояснилось только тогда, когда Лина услышала тихий смех. Изосимова отошла подальше и посмеивалась в кулак, наблюдая за покрасневшей женщиной. Чертовка точно понимала, что делает и какого эффекта хочет добиться. Осознание, что Ангелина только что с ней поиграла, заставило Лину скрипнуть зубами. - Как быстро у тебя желание сменяется гневом, девонька. Горячая кровь, - Ангелина открыто и широко улыбнулась, явно чувствуя себя победительницей. Но Лина сдаваться не собиралась. - Да уж. Тебе и правда не повезло, дорогая. Но что ж поделать. Хотя, знаешь, есть кое-что, что может помочь. - Пластическая операция? Ну зачем же так серьёзно ко всему относиться? Изосимова расслабленно опёрлась спиной о кухонный гарнитур и вернулась к кофе. Он даже не успел особо остыть. Ангелина мысленно похвалила себя за скорость - всего за пару минут вывела из себя Джебисашвили, ай да умница. Вот только ощущение удовлетворения сменилось настороженным недоумением, когда Лина легко скинула с себя одеяло, оставшись в коротких домашних шортах и сбившейся майке, а затем подошла к Ангелине. Она бесцеремонно вторглась в личное пространство, взяла из несопротивляющихся пальцев кружку и отставила её, а после улыбнулась лёгким оскалом и наклонилась к уху колдовки. - Зачем же операция? - хриплый шёпот заставил всё тело напрячься. Изосимова чувствовала, как контроль над ситуацией без разрешения крадут тонкие татуированные пальцы. А сама Ангелина почему-то не может его перехватить. Лина отстранилась и коснулась щеки Изосимовой лёгким, почти неощутимым движением. И колдовка предпочла бы, чтобы на этом всё закончилась. Но Джебисашвили медленно и щекотно повела пальцем вниз, пройдясь по дрожащей пульсом шее, обвела слегка выступающую косточку ключицы. Ангелина против воли зажмурилась, опасаясь, что женщина не остановится. Видеть ухмыляющееся лицо в этот момент не хотелось. Но Лина довела палец до ворота домашней широкой футболки и остановилась. Изосимова с тяжёлым выдохом открыла глаза и тут же столкнулась с насмешливым взглядом. В отличие от пальца, он не остановился - оценивающе прошёлся по лицу, опустился на шею и дошёл до груди. Губы Джебисашвили изогнулись в довольной улыбке. - Операция не нужна. Твоей груди хватит на нас обеих. А затем за один миг всё прекратилось. Лина отошла от замершей колдовки, подмигнула ей и вышла из кухни. Только когда в ванной зажурчала вода, Ангелина смогла выдохнуть застывший в лёгких воздух. 1:1, девонька.