***
— Подымайся, хулиган. Егора окатывают водой, заставляя подскочить на… ковре? — Ба, не буянь, — ноет он, хватаясь за голову. Та словно чугунная и грозится притянуть его обратно к земле. — Алкаш малолетний! Подымайся сказала, — она замахивается на него ковшиком, и Егор мгновенно подрывается с пола — ковшик-то железный. — Встаю-встаю, — клянётся он, и вправду вставая. — Умываться и завтракать, — приказывает она, перед тем, как покинуть гостиную. А Егор смотрит на гнездо из пледа на ковре, и понимает, что нихуя не понимает, а половину и вовсе не помнит. Самым простым оказывается выяснить, что на полу он оказался, свалившись с дивана. А вот то, как он на этот диван попал… В голове мутные кадры из Нади, Руслана и, почему-то, Жени в бане и бутылки воды… Жени? Егор мотает головой, словно это может помочь, но оно только провоцирует тошноту. Господи, да что же вчера было-то? По пути к раковине он выхватывает из своих вещей зубную щетку, а когда оказывается лицом к лицу с зеркалом, то охуевает. Во-первых, у него ухо такое красное и опухшее, что чебурашка отдыхает. Во-вторых, у него на ключице синяк… или засос? Блять, нихрена в голове не осталось. Чистка зубов тошноту лишь усиливает, и Егор пытается закончить поскорее, а потом падает за стол, который Рая успела накрыть. На нём стоит яичница с мясом, какие-то овощи и… минералка! — Спасибо, — стонет он, откупоривая бутылку. Это действие отчего-то отзывается в теле мышечной памятью, которая бросает в краску, но понять причины Егор не может. Кадры того, как он стоял перед Женей на коленях на берегу почему-то всплывают перед глазами, но злости уже не вызывают. — Да пожалуйста. Рая всё для тебя, а ты мамке жалуешься, — стыдит его Рая, хлопоча над чем-то за печкой. — Рая меня вчера не пускала домой, — припоминает Егор, и в этот момент осознаёт, что это последнее, что он помнит. — Ага, а когда впустила, ты сбежал посреди ночи! И нахрена возвращаться было? Я тебе говорила, не подходи ты к этому Руслану, он до добра не доведёт! — Рая вздыхает, вытирая стол вонючей тряпкой. — У него отец такой прохиндей, лес рубит и разворовывает, в Китай продаёт, а у нас тут ветра теперь такие, что упасть можно! И Руслан этот твой алкаш. Вечно у хлебозавода на парковке ошивается на своей машине, мешает людям работать выкрутасами! — причитания всё продолжаются и продолжаются. — Не вздумай туда с ним шляться! Понял? Разговор заканчивается согласием Егора на всё, лишь бы бабка отъебалась с утра пораньше. Голова болит, поэтому он разворовывает Раину аптечку, доставая себе аспирин. Конечно же, тот не помогает в первую секунду, поэтому Егор ложится на диван, прикрывает глаза и пытается вспомнить, какого хера вчера было. Он сбежал посреди ночи… судя по всему, к Руслану. Перед глазами мелькают кадры забора и лающей собаки, и бабушки, которая ругалась на него, пока он искал в чемодане одежду, чтобы надеть чистое. Опустив глаза на тело, Егор подмечает, что на нём другая футболка и спортивки. Ну класс. А дальше-то что? Голова продолжает гудеть болью и мыслями. Егор переворачивается на другой бок, пусто разглядывая узоры на покрывале на спинке дивана. Палец сам собой обводит их контур, словно в попытке выкопать оттуда воспоминания. Веки словно свинцовые и наливаются тяжестью, утягивая Егора в тяжёлое небытие.***
— Ты где успел надраться ещё сильнее? Магазины ж закрыты, — с разинутым от удивления ртом вопрошает Руслан, раскрыв калитку. За его спиной видны огни на веранде и тихая музыка, а у Егора в глазах двоится. У него была бутылка бейлиса с собой в чемодане и в ожидании, пока бабка откроет дверь, он подпирал собой ворота под лай собаки и хлебал мерзостно сладкий ликёр прямо из бутылки. — Да… было с собой… — Егор прикрывает рот и облокачивается о калитку. — Чувак, иди-ка ты домой, — рекомендует Руслан, оглядываясь назад. — Не могу, меня бабка не пускает, — едва понятно бормочет он, грустно, — или пьяно? — вздыхая. — Я тоже не могу, — шепчет Руслан. — У меня тут намечается романтик, понимаешь? — он наклоняется к Егору и кивает в сторону веранды. — О-ох, чёрт, — Егор сводит брови к переносице. — Прости-и, я забыл, уже ухожу, — он хватает ладонь Руслана, пожимая её, будто это необходимо, и трясёт пару раз для верности. Руслан смотрит на него в шоке и нервно смеётся. — Ты уверен, что дойдёшь? И куда ты собрался? — Руслан не отпускает его, пытаясь удержать у калитки. — Я? Дойду! — Егор всё же выдёргивает ладонь, при этом чуть не завалившись на спину. — Тебя же бабка не пускает… — напоминает Руслан. — Давай я тебя в гараже на диван уложу? Пойдём. А утром вернёшься домой. — Нет, я хочу сейчас, — резко развернувшись, Егор идёт обратно к своему дому. Он уже не помнит, зачем вообще оттуда вышел… К Руслану идти он не хотел, просто увидел свет и решил зайти поздороваться. Куда же он направлялся? — Егор, блять, вернись, — слышится из-за спины, но Егор машет рукой. — Ой, ну и иди нахрен, придурок пьяный. — Ага, тебе того же, — фыркает Егор, показывая средний палец пустоте, и проходит ещё метров сто, прежде чем его ноги решают, что идти дальше невыносимо. Вздохнув, Егор опирается о чей-то забор, запрокинув голову в небо. На нём уже видны звёзды, причём такие, что не увидишь в городе, а опустившееся за горизонт солнце красиво подсвечивает облака. И пока он любуется небом, ему навстречу едет мотоцикл. Взгляд цепляет жёлтый бензобак и росчерк чёрных волос, прежде чем он проносится мимо. «Ебаный мудак Женя», — понимает Егор и показывает средний палец уже его спине. Воспоминания, как тот его унизил, поставив на колени, пробуждают пьяную злобу, и Егор, так и не вспомнив, куда собирался, резко меняет маршрут. Идти далеко. Деревню Егор не знает, но бешеная мотивация и карты в полудохлом телефоне не дают отступить назад. Дома кажутся одинаковыми, но если верить его ногам и навигатору, он правда продвигается к своей цели. Периодически приходится останавливаться, чтобы прийти в себя, и влияние алкоголя немного спадает, но желание набить Жене ебальник никуда не исчезает. Его даже не смущает, что он понятия не имеет, где конкретно тот живёт — у костра Руслан говорил, что напротив хлебозавода, и этого для жаждущего приключений Егора достаточно…***
— Ты опять улёгся? Люмпен! Обед на дворе уже! — бабка врывается в его сознание разрывающей болью, заставляя укрыть голову подушкой. — Что? Обед? Ну Рая, мне никуда не надо, можно я ещё полежу? — мычит он, прячась от всего мира. Вернувшаяся часть воспоминаний намекает на причину наличия у него синяка, но странно, что он находится не на лице… — Ладно, через час приду и сгоню тебя метлой, понял? — Понял. Что же было дальше? Чёрт, всё расплывается… Он всё-таки дошёл и подрался? Подняв правую руку, Егор осматривает свои костяшки, но понимает, что на них нет ран. Блядство, что же там было?***
Забор под руками в щепках, и Егор получает парочку заноз. — Бля-я-ять, — воет он, и собаки за забором воют в ответ. Лай разносится на всю деревню, но Егор как-то слишком быстро привык к тому, что все псины здесь злые, поэтому ему сугубо похуй. Нужный дом нашёлся легко — возле него стоит тот самый идиотский мотоцикл. А вот свет в доме не горит, да и на улице, кроме собак, никого нет. Егор чувствует себя идиотом и вором, крадясь у чужого дома. Но вариантов идти домой просто нет. Вспоминая, как Женька пинал его на земле, Егора пробирает обидой. Да что он сделал такого? Ничего абсолютно! Нужно поставить выскочку на его ебаное место! Не долго думая, Егор подходит к гаражу и перелезает — вернее, пытается перелезть. Собаки на цепи вряд ли до туда дотянутся. «Что за хуйню я творю?» — прорываются крупицы адекватности, но Егор закапывает их поглубже, чтобы не мешали, блять. Задница застревает между дощечек, и Егор стонет от боли, но переваливается в сад. Там колючая трава неприятно лезет в лицо, и он прикрывает его рукой, а второй хватается за ствол яблони, пытаясь поднять мёртвое тело на ноги. «Ну, ебаный Женя, берегись! Счас я отстою свою честь, пизда тебе, мудак», — алчно размышляет Егор. Ух, как же сильны его лапищи! Как же он хорош! Проблема заключается в том, что дверь в дом закрыта на замок, а во дворе Жени тоже нет. И вообще нигде, Егор даже туалет проверил. А потом…***
— Час уже прошёл, вставай, лодырь, — бабушкин голос снова вырывает из петли времени, вызывая желание наорать, но в этот раз головная боль не мучает его душеньку. — Я только вчера приехал, а ты меня уже в армейские условия… — бубнит он под нос. — Ты в армии не был, не пизди тут, — бабка раскрывает шторы, впуская в комнату солнечный свет, и Егор морщится. — Давай мыться, я баню снова протопила. — Баню?***
— Какого хера? Ты как сюда попал? — уже знакомый злой голос разрывает пространство из другого конца сада, и Егор переводит туда мутный взгляд. В свете тусклых уличных фонариков он видит размытое тело. Почему-то голое. — Перелез, — гордо фыркает Егор, идя навстречу. Руки сжаты в кулаки и выставлены вперёд, а внутри столько эмоций, что он готов пиздиться не на жизнь, а на смерть. — У-у, как всё запущено, — вздыхает Женя, и вблизи Егор видит, что он в одном полотенце. Блять. Блять. Блять. Как только Женя оказывается вблизи под светом фонаря, взгляд сам по себе опускается на мускулистую грудь с размытой татуировкой. Егор пытается сопротивляться, но подшофе его мозг становится таким хорни, что лучше бы сажать себя на цепь. И красивая мужская грудь в подтёках капель воды, ещё и с татуировкой, здесь точно не помощник. Маршрут, блять, перестроен. — Ты куда пялишься? — огревает злым голосом, и Егор со страхом чувствует, как дёргается его член, казалось бы, убитый на сегодня дозой спирта. — Выбираю, куда тебя бить буду, — объясняется Егор заплетающимся языком, а у самого глаза блестят, а губы внезапно пересыхают. И руки в кулаках держать отчего-то становится тяжелее. — Зря ты пришёл сюда, — Женя идёт ему навстречу, почему-то уже совсем не злой, а больше усталый. И всё, чем прикрыто его тело — это несчастное полотенце, сдёрнуть которое дело одной секунды… — Не подходи, — протестует Егор, шарясь кулаком по воздуху перед собой. — Да понял я, понял, пошли, потом драться будешь, — рука Жени снова ложится на его шею, а пальцы сжимаются на коже. Унизительно — других слов, кажется, нет, но Егор чувствует, что готов упасть на колени снова, теперь уже по своему желанию. Тем более, что у костра он успел всякого наслушаться об этом мудаке, и знает его сущность насквозь…***
Ковшик черпает воду, а Егор пялит в пустоту. Воспоминания вернулись в полном объёме и, честно говоря, лучше бы они не возвращались. — Какой же позор, — скулит он под нос, пытаясь забыть кадры того, как… пиздец.***
— Боже, как же от тебя несёт. — Ну чё ты ломаешься! — губы против воли потряхивает, и Егор не знает — то ли от желания избавиться уже от преград и мужественно взять за щеку, то ли от бунта в желудке после количества выхлебанного. — Меня твоя бабка похоронит, если кто-то увидит, что ты от меня в таком виде вышел. Так что до утра чтоб огурчиком был, — двухлитровая бутылка больно падает на колени, и Егор морщится, бросая на Женю недовольный взгляд. — Пей или я сам в тебя волью. И рожу попроще сделай. — Я не за этим к тебе пришёл, — мямлит Егор, робко подтягивая откатившуюся бутылку. Он всё ещё стоит на коленях посреди чужой бани и всё ещё не понимает, какого хуя его динамят. Женя так хорош собой, пусть и мудак по сути: мокрое от воды и пота тела блестит под лампой, пресс такой рельефный, что Егор мечтает провести по нему языком… Но страх, что эту бутылку ему счас по гланды запихнут, всё же побеждает, и он попытки где-то с третьей откручивает крышку. — Пришёл? Свалился на мою голову в зюзю, ты хотел сказать? И как же ты драться собирался? — банная скамейка громко стонет, когда Женя плюхается на неё всем своим весом и снова прикрывается полотенцем. — Ой, блять, Жень, не придирайся к… АЙ! Мозолистые пальцы ловко цепляют ухо, — снова, — оттягивая до темноты перед глазами, и Егор аж поднимается на коленях за движением, только бы его не оторвали. С губ срывается позорный скулёж, но он даже не думает о сопротивлении, только в бутылку вцепляется покрепче, что не самый умный поступок: от давления вода выплёскивается наружу, окатывая его мятую футболку. — Для тебя — Евгений Иннокентьевич, — сталь в голосе не пугает, а вот перспектива остаться одноухим — очень даже, так что Егор несколько раз кивает и стонет от облегчения, когда оказывается на свободе. — Я не выговорю, — рискует сообщить, на что получает только немного разочарованный взгляд из-под сошедшихся вместе бровей. — Хлебай-ка воду, — тот замахивается на него пустым железным ведром, отчего Егор едва не заваливается на спину, но тот лишь ставит ведро перед его носом, а сам отворачивается, продолжая банные процедуры, словно и не смущается вовсе чужого присутствия. Егор предусмотрительно не спорит и делает глоток. Ухо до сих пор горит от не ласкового обращения, ещё с первого, но жаловаться — себе дороже. Вода распирает и так страдающий живот, и он тихо хнычет, думая о том, что никогда, блять, больше не будет пить. Не так он, конечно, представлял себе эту встречу. Нет, ну странно ожидать после самогона рождения реалистичных планов, но ведь изначально он пиздиться пришёл! А потом… да сколько слухов по деревне шло! Тот же Руслан ему загонял про Евгения, мол, по молоду тот обесчестил какого-то пацана, за что его и посадили. Даже бабка Егоркина ему наказывала не шляться у хлебозавода уже пару раз за короткую встречу. Егор бы подумал, что та решила, что он вздумал пиздить свежий хлеб, — хотя в душе не чаял, зачем он ему всрался, — но быстро сложил имеющиеся факты. Ведь именно рядом с ним Евгений и живет. Местные Пахарева сторонились, по тем же словам Руслана, хотя все как один звездели про то, какой же он мировой мужик, жаль только, что не женится. Охуенная логика. Если уж все думают, что он пидор, то с какого перепугу должен жениться? Егор логики такой не понимает, но и не пытается. Ему гораздо интереснее как раз причина отсутствия у Жени бабы. Даже не столько причина, сколько возможность занять вакантное место самому. Но спрашивать в лоб стыдно. Алкоголь медленно выветривается, и той же прыти, с которой он тупо упал перед Женей на колени, едва ворвавшись в баню, уже нет. А вот лицо горит. И горит не столько от жары — все-таки он сидит на полу — сколько от осознания собственного позора. Ох, стоит Жене раскрыть рот и его вся деревня засмеёт. А бабка и вовсе выпорет и домой отправит. Отец такой перспективе рад точно не будет. И не видать тогда ему счастливой жизни…***
— Блять! Блять! — почти визжит Егор сам на себя, сидя на скамейке в собственной, — спасибо, нахуй, — бане. Понимание, что ждёт его сегодня, выйди он на улицу, прибивает к этой скамейке стыдом, но сил подняться и идти к Жене, умоляя ничего не рассказывать, просто нет. Зато желание удавиться на полотенце на ручке двери — такое заманчивое…***
— Иди домой, — вздыхает Женя у калитки, пытаясь выгнать Егора, будто случайно забежавшую собаку. Собаки, кстати, уже на Егора не лаят, что странно, но радует — вся округа бы проснулась, наверное. Рассвет согревает спину, но на улице зябко, поэтому Женя дал ему одну из своих рабочих курток. «Второй день чужую одежду таскаю», — думает Егор, играясь с язычком молнии. — Меня бабка не впустит, — качает он головой, но делает шаг к калитке. — Значит, придёшь сюда. Главное никуда не сворачивай, понял? — стальные глаза Жени не допускают компромиссов. — Понял, — вздыхает Егор, и тянется вдруг, словно пытаясь обнять. — Не трогай меня, ты мерзкий, — отталкивает его Женя. Ну да, Егор же спиздил у него две бутылки пива, в то время как вообще-то должен был отрезвиться, и теперь он снова навеселе. Но ему необходимо было залиться после того позора. Они сидели на кухне, Егор, словно мокрый воробей, кутался в полотенце после блюра и пытался не откинуться намертво. От полотенца пахло Женей: такой приятный запах настоящего мужика с примесью кондиционера. Как и от его рабочей куртки сейчас. Совсем не то, что от парней в клубах, что воняли туалетной водой, иногда подходящей больше девушкам. Егору, несмотря на мысли, — а вернее, из-за них, — в глаза Жене стыдно смотреть было. И стоило ему уйти по каким-то домашним делам, Егор нагло забрался в чужой холодильник и выхлебал оттуда пиво. — Ладно. Тогда пока? — Пока. Ох, блять, как же он будет жалеть, когда протрезвеет. Как же он будет жалеть.