Видимо, не стоишь

Цзян Чэн проснулся рано, со звоном колокола, оповещающего о пробуждении Облачных Глубин. Потрясающий будильник, который, из всей округи не слышал разве что Вэй Усянь. Вот и сейчас: уснув только под утро, он тихо сопел, периодически вздрагивая и бормоча что-то. Быть честным, Цзян Чэн и сам уснул под утро, в его голове просто не укладывались эти ужасные и страшные в отвратительности своей события. Ещё и Лань Чжань. Вот уж точно, в тихом омуте черти водятся. Притворялся святошей, а по итогу что? Мерзость. Цзян Чэн встал с кровати и потянулся — его кости ломило от слишком твердых лож в Гусу. Учитель Лань говорил, что это позволяет усмирить телесное, отказаться от благостей земных, чтобы достичь благостей духовных. Наверное, это имело смысл, но пока что он не заметил никаких духовных благостей, только бесконечно ноющую спину. Он обернулся и посмотрел на Вэй Ина — вот уж кому без разницы, где спать. Он даже почти полностью был уверен, что нынешняя бессонница друга — первая за его жизнь. Взгляд зацепился за оголённый участок кожи — нижняя рубаха задралась, открывая небольшой участок талии, на которой явственно синел отпечаток ладони. Цзян Чэн задохнулся и протянул руку, чтоб задрать рубаху выше и рассмотреть весь синяк, но одёрнул — не хотел напугать Вэй Ина, который и так находился на пределе, на грани безумия. Стало страшно и самому Цзян Чэну — одно дело услышать, другое — видеть неоспоримое подтверждение. Внутри всклокотала ярость, безграничная и затмевающая все остальные чувства. — Нет, — всхлипнул во сне Вэй Ин и это сняло наваждение. Нет, ярость никуда не делась, но смешалась с безграничной грустью за брата. В голове не укладывалось, как можно было так поступить с живым человеком. Невольно он представил картину, как над Вэй Ином нависает Лань Ванцзи, как тот трепыхается, в попытках освободиться. Сердце сжалось и ухнуло куда-то вниз от ужаса. Цзян Чэн даже потряс головой, чтобы избавиться от навязчивой картины, но взгляд снова зацепился за синяк, что так жутко выглядел на бледной коже, и снова в голове встал образ — на сей раз рук, сжимающих эту самую талию. Замутило от отвращения. Неужели и капли стыда не проснулось в Лань Ванцзи? Неужели и капли сострадания? И он — заклинатель? Он — человек, который с уважением относится ко всему живому и некогда живому? Этот ли человек говорил в классе во всеуслышание, что неупокоенной душе нужно помочь обрести душевный покой, а не прибегать к грубой силе? Или на живых это не распространяется? Смешно стало бы от этих двойных стандартов, если бы они так не разрывали сердце. Если бы их результатом не был бледный, сломленный, сжавшийся в комочек брат. Вэй Ин! Вэй Ин, который готов протаранить стену головой, если в ней не найдётся двери! Человек, который лучше всех понимает девиз ордена Юнмэн Цзян и руководствуется им — всегда стремится к невозможному. Сейчас он, кажется, стремился разве что уменьшится до размера атома, учитывая, с какой силой он прижимал к груди свои колени. Вэй Ин не спал так даже в детстве, он всегда занимал пол кровати, разваливался звёздочкой и Цзян Чэну нередко во сне прилетало рукой или ногой, в то время, как сам он, прямо как сейчас Вэй Ин, вжимался в стену, разрываемый чувством, что у него отбирают всё — вот даже кровать не пожалели. Он тихо собирался, представлял, как получит сегодня от старика Лань за невыученный материал, и пытался вспомнить всё, что могло попасться в сегодняшнем диктанте. Снова прозвенел колокол, означающий конец утренней медитации, и Цзян Чэн начал суетиться — нельзя было опоздать на занятия. Мысль разбудить Вэй Ина даже не появлялась — оправдание для учителя придумает позже, не впервой. В дверь постучали, он нахмурился: «Кто решил заявиться в такую рань?» — и максимально тихо, чтоб не потревожить сон брата, открыл дверь. — Цзэу-Цзюнь, — поклонился юноша. — Чем обязаны? — Он догадывался, но не знал, что именно такому уважаемому человеку делать в столь раннее время в личных покоях адепта. И почему он просто не послал слугу для этих целей? Вдруг захотелось рассмеяться: неужто извиняться пришел? С другой стороны было страшно: что рассказал ему Ванцзи? И рассказал ли? И что вообще сейчас происходит? Сердце сжалось. — Цзян Ваньинь, — отвесил ответный приветственный поклон визитёр. — Не ожидал увидеть вас здесь. Могу я поговорить с Вэй Ином? Цзян Чэн уже приготовился было ответить, что брат спит, но из-за спины донеслось тихое: — Да, я сейчас. — Он обернулся и увидел, как сонный Вэй Ин спешно натягивает верхние одеяния. — Нет нужды торопиться, — неожиданно грустно произнес Лань Сичэнь. — Я подойду позже. — Он хотел было уйти, но снова послышался голос из глубины комнаты. — Но Цзэу-Цзюнь, как же занятия? — Юноша уже небрежно зашнуровывал ханьфу. — Ни для кого здесь не секрет, что вы не собирались сегодня появляться на занятиях, — слова сквозили печалью. — А вот вам, Цзян Ваньинь, следовало бы поторопиться. — Цзян Чэн напрягся, что придётся оставить брата наедине с представителем клана Лань. Мало ли что он ему скажет, и неизвестно, в каком состоянии будет Вэй Ин после такой замечательной встречи. Он окинул Первого Нефрита подозрительным взглядом, но не увидел враждебного настроя в мужчине — только печаль — а потому выскользнул из комнаты, раскланявшись на прощание. Лань Сичэнь бросил ему вслед задумчивый взгляд, а потом развернулся к Вэй Ину — тот уже стоял перед ним, и отвесил вежливый поклон. — Зачем вы пришли? — непонятным тоном произнёс юноша, его руки тряслись, и Лань Сичэнь вздохнул. Он знал, что сказать ещё пару минут назад, но сейчас он увидел это бледное лицо, потухший взгляд и все мысли будто испарились из его головы. — Я… извините, наверное, невовремя. Наверное, вам вообще не хочется сейчас никого видеть. — «Он знает. Всё знает» — пронеслась в голове Вэй Ина уже утвердительная мысль, по спине пробежал холод, голова закружилась. Он понимал это ещё когда дверь открылась, но сейчас… стало тошно. Лань Сичэнь был прав — ему совсем никого не хотелось видеть, лишь закрыться в комнате и медленно разлагаться. — Ванцзи мне всё рассказал, — словно отвечая мыслям Вэй Ина продолжил Первый Нефрит. — Я приношу свои извинения за брата, — он поклонился и горько усмехнулся сам себе — извинения? Серьёзно? Словно ими можно было что-то исправить. — Сегодня над ним будет суд, вы имеете право присутствовать и потребовать своего наказания. — Повисло напряжённое молчание. — Я могу отказаться? — наконец, хрипло проговорил Вэй Ин. Ему не хотелось. Правда, не хотелось. Ни предъявлять, ни требовать. — У вас есть свои законы, судите его по ним. — Ваша воля, — Цзэу-Цзюнь поклонился. — Я отправлю к вам слугу перед началом на случай, если вы передумаете. Распрощавшись, Вэй Ин вернулся в комнату. Тело болело уже не так сильно — лишь ныли синяки, боль в сфинктере почти не ощущалась, её перекрыл нестерпимый зуд. Он сел на кровать, морщась от неприятных ощущений. Что тело, если было гораздо хуже где-то внутри, там, где не намажешь мазью и не отмахнёшься. Его трясло. Цзэу-Цзюнь знает. А скоро и все узнают. Узнают о его, Вэй Ина, позоре. Стало смешно: изнасиловал, он с трудом заставил себя мысленно произнести это слово, не он, но позор ляжет на его голову. Каким бы сильным он ни был заклинателем, он никогда не сможет смыть с себя это клеймо. «Бесстыдник» — он не раз слышал это от Лань Чжаня. Бесстыдник, ха-ха. С таким и поведение соответствующее. Но Лань Чжань жестоко ошибся, стыд у Вэй Ина был, к большому сожалению. А теперь он и вовсе буквально заполонил всё его существо, не давая волю другим эмоциям, разрывая и отравляя изнутри. Замутило. Не хотелось думать, что произойдёт на суде. Неужели соберут весь совет? Напишут письмо дяде Цзяну? Или того хуже, выставят его, Вэй Ина, виноватым? Думать об этом не хотелось, но мысли тревожным роем теснились у него в голове, выдумывая всё более заковыристые и ужасные для него исходы. Страшно. Он знает. Может, уже и все знают. Может, уже каждый адепт обсудил это и написал письмо в свой клан? А ведь Вэй Ин хотел одного — чтоб его не трогали. Ни физически, никак ещё. Идиот, ну зачем нужно было доводить Ванцзи? Хотел проверить предел его терпения? И как, проверил? Понравилось? «Однажды он накликает на наш клан большую беду» — всплыли вдруг в памяти слова. Он горько усмехнулся: «Нет, Госпожа Юй, не на клан, но на себя — очень даже». «Это надолго послужит тебе уроком» — сказала бы она, если бы узнала. И была бы права. Ой, как на долго. Это никогда не закончится. Образы никогда не сотрутся из памяти. Страх, отчаяние и вязкое ощущение беспомощности останутся с ним, с того самого момента, как Ванцзи стянул с него одеяния. С того момента и до самой смерти. Смерть… Она казалась такой заманчивой сейчас. Вэй Ин покосился на меч: тот спокойно висел на положенном ему месте. Рука протянулась непроизвольно, Суйбянь совершенно неожиданно оказался сжатым в ладони. Один удар острого клинка освободил бы его. Освободил бы от позора и страха, от необходимости проживать каждый следующий день. Он приставил клинок к горлу, холодная сталь коснулась кожи. Один шаг. Одно движение и всё. Никто его больше не побеспокоит. И он — никого. Не доведёт Ванцзи, не опозорит клан, не принесёт больше бед и неприятностей. Мысли эти были такими сладкими, такими манящими, что рука надавила — клинок уверенно вжался в плоть. Ещё одно короткое и быстрое движение и всё. Всё. Всё. Рука опустилась. Меч со звоном упал на пол. Он не мог. Не мог сдаться. Не мог просто сбежать от всего этого. Это было бы не честно, по отношению даже к самому себе.