Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1938 Гермиона Грейнджер никак не могла решить, нравится ли ей Том Риддл или нет, но она знала наверняка, что это был её единственный друг. Но люди же не обязательно должны нравиться, чтобы дружить с ними. Она читала в книжках по военной истории, которые она приносила Тому, как страны создавали альянсы с теми, которые им не всегда нравились. Англия воевала в Столетней войне с Францией — не считая остальной истории шестисот лет конфликтов, если ей не изменяла память, — однако Великобритания и Франция объединились в последней Великой войне. То же самое можно было сказать и об американцах, которые воевали с Британией лишь небольшой отрезок времени, но их общая история была не менее спорной. Ну вот, пожалуйста. Не обязательно соглашаться с кем-то, чтобы оставаться учтивым: если тебе хватит терпения, чтобы заглянуть глубже непримиримых противоречий, ты найдёшь общие ценности и взаимодополняющие вас сильные стороны. Иногда ей было тяжело оправдать свою дружбу с Томом Риддлом, но когда приходило одно из его писем, все зудящие сомнения успокаивались. Потому что это владение пером! Она никогда не встречала мальчика, который бы так писал, чей каллиграфический почерк был бы настолько выверен, чьё мастерство и словарный запас бы заставляли чувствовать себя учёной дамой, которая переписывается со своим знакомым литератором, а не просто ребёнком, который пишет другому ребёнку сквозь лондонские округа.       «Гермиона,       Я позволю себе не согласиться с тобой по вопросу уголовного правосудия. Я всегда находил ссылку практичной и, да, более милосердной системой исправления по сравнению с другой, более необратимой альтернативой. К сожалению, их полностью отменили к 1850 году. Я полагаю, что к тому времени парламент осознал, что железнодорожные шпалы не укладываются сами собой…» Первые посылки, которые она ему отправила, состояли из конфет и печений в жестянках, но после пары комментариев об их питательности она стала посылать марки для ответных писем и пустые тетрадки. Позже они превратились в интересные журналы, продвинутые учебники, а с недавних пор — руководства по изучению латыни. Что ж, она не могла винить его за эклектичный вкус. Её родители наверняка бы не одобрили, что она тратит бóльшую часть своих карманных денег на подарочные посылки, но все книги, которые она покупала для него, она сначала читала сама, а в том, что Гермиона проводит половину выходных, рассматривая газетные лотки и книжные магазины, не было ничего особенного. За что им вообще её ругать? Неужели они хотели обделить и без того обделённого сироту добротой, которую ему больше неоткуда было получить? У него не было родителей, и, несмотря на то что настоятельница приюта уверяла, что все её юные подопечные — одна семья, было трудно заметить какие-либо признаки привязанности или любви среди сирот, а уж в отношении самого Тома вообще невозможно. Да и вряд ли мама и папа Гермионы хотели бы лишить её единственного друга. Гермиона всегда была белой вороной, единственным ребёнком, которого называли «не по годам развитой» в шесть лет, «одиночкой» в семь, а к восьми — «необычной», потому что в её присутствии происходили странные события, в которых никого нельзя было обвинить: странным образом ломающиеся замки, взорванные трубы и маленькие пожары. Долгое время она думала, что сходит с ума. Она до сих пор не знала, сходит она с ума или нет. Она углубилась в книги, чтобы найти ответы — ведь там были ответы, это был лишь вопрос времени, сколько ей понадобится просмотреть книг, прежде чем она их найдёт, — она нашла несколько объяснений, но ни одно из них не было достаточным. После того как она встретила Тома Риддла второй раз, она поискала информацию о феномене экстрасенсорного восприятия, и её просто ошеломило, как глупо это всё выглядело. Спиритические медиумы и предсказание будущего? Ну и чушь! Она скорее поверит, что Том Риддл был многообещающим виртуозом оперы (вдобавок к его остальным академическим талантам), чем в какого-то… Какого-то телепата. В полном разочаровании в архивах библиотеки она наткнулась на ещё одно объяснение: Legerdemain, ловкость рук. Другие люди могли раздавать и подмешивать карты одним взмахом запястья. Гермиона могла перевернуть страницу книги, не прикасаясь к ней и пальцем. Эту способность она обнаружила, когда в библиотеке объявили о закрытии. Она запаниковала от количества книг, которые даже не успела открыть, и страница, которую она читала по диагонали, затрепетала, как крылья бабочки, и вот под её дрожащими пальцами и испуганным взглядом одна страница переворачивалась на другую и на следующую, пока она не добралась до конца и не захлопнулась с грохотом. Она смогла это повторить, раз в пять попыток. Стоило ей смешать концентрацию (она представляла лопасти ветряка, схему вращения шкивов в колесе лодки, спицы, установленные по оси велосипедной шины) и воспоминания о срочности, отчаянии, нужде. В конце концов Гермиона решила, что она не сумасшедшая. Это были всего лишь фокусы, как те, которые она видела на сцене. Наверняка было ещё одно, более рациональное объяснение — просто она пока не нашла его. Как магнитное притяжение. Или статические разряды и биоэлектрические токи. Она почти задавалась вопросом, не был ли Том Риддл сумасшедшим.       «…Ты утверждаешь, что автократическая система подвержена цареубийствам и вакууму власти. Я утверждаю, что проблема ошибочной системы была бы решена, если бы сам автократ был непогрешим. Александр и Наполеон, несмотря на все их победы и достижения, были неудачниками: с изъянами не только в их характерах, но и в их суждениях.       Однако я отлично разбираюсь в характерах. Видишь ли, Гермиона, я всегда могу увидеть, что мне лгут или, по крайней мере, что их отношение ко мне бесчестно и что они что-то прячут, предпочитая, чтобы я оставался в неведении. Это была исключительно полезная способность: именно благодаря ей я убедился, что мне стоило завязать с тобой знакомство, о чём я нисколько не жалею. Я часто раздумывал, пригодилась ли бы мне эта природная интуиция, окажись я на их месте...» У Тома была очень… сильная личность. О, он мог быть очаровательным, когда хотел (её мама отметила его изысканные манеры наутро после оперы), но среди тех немногих раз, когда они с Гермионой виделись вживую, он всегда производил впечатление какой-то дикой, животной силы. Как будто его кожа — его жизнь — была слишком маленькой, слишком тесной, и он беспокойно предвкушал день, когда он сможет вырваться из неё, как из линяющего панциря. Она старалась не судить его слишком строго. Не было вины Тома в том, где он родился. Если бы она жила в приюте, скорее всего, она бы выросла таким же хорошим приспособленцем, каким казался Том. (Иногда, когда их споры становились особенно жаркими, это провоцировало редкие моменты его откровенности, и в них он, казалось, бредил.) Но он не делал ничего, что могло бы ей навредить. Все темы их дебатов были накрепко определены в область гипотетического. И даже если Том и принимал некую форму обиды, друзья смирялись с недостатками друг друга. В этом и заключалась вся их дружба.

***

Его письма приходили каждый второй вторник, что означало, что Том отправлял их в выходные. Гермиона запихивала свежедоставленный конверт в свой школьный ранец и добрую половину утренних уроков размышляла о том, что же Том написал ей, прочитал ли он книгу, которую она ему послала… Во время обеда она шла в тенистый угол школьного двора, попадающий в обзор окна учительской, и открывала письмо. Это было похоже на разворачивание подарка. (Это было похоже на обед в компании настоящего друга.) Она смаковала его слова. Она представляла, что он тоже сейчас был в школе, Святой Марии в Найн-Элмс, на своём обеденном перерыве. Она представляла, что он сидит под деревом и читает её книги, его тёмные глаза впитывают слова, которые она подчеркнула и прокомментировала, его пальцы пробегают по краям страниц, страниц, которые были перевёрнуты её поднятыми руками — без необходимости в её руках вообще, — как поворотный циферблат роторного телефона. Дни Гермионы проносились без происшествий, а течение времени отмечалось потоком писем, которые падали в семейный почтовый ящик. Где-то в середине года — вскоре после того, как Гермиона поздравила Тома с его оценками за пятый класс, опубликованными в газете, — пришло письмо, которое попало туда не «Королевской почтой». Что совершенно удивительно, его доставил лично в руки в субботний день позднего июля хорошо одетый мужчина с цепкими, проницательными глазами и добросердечной улыбкой, приподнимавшей уголки его тёмно-рыжей бороды. Он был одет в хорошо скроенный костюм из яркого бирюзово-зелёного бархата, дополненный жилеткой из дамасского шёлка с вышитым рисунком из золотых перьев и языков пламени. Он представился профессором и волшебником, и шестерёнки в хорошо смазанной машине разума Гермионы остановились с пронзительным грохотом. Волшебник. Ведьма. Шестерёнки ждали тяги, точки опоры. Колёсики и зубчики в её черепе погружались в факты, которые она только что узнала, в наблюдения, которые она давно знала, они искали общие черты и взаимосвязи, которые должны были быть там, всегда там и были. Они были там всегда, просто наконец-то кто-то решил, что уже можно ей рассказать. Магия. Она была одновременно очарована и раздосадована: получить ответы на вопросы, которые она задавала себе годами, было наслаждением, но в равной мере её жгло недовольство тем, что ей не дали шанса найти ответы самостоятельно. Ведь неважно, как упорно она искала, ответов никогда не было: ни в местной библиотеке, ни в книжных магазинах в центре Лондона, ни в академических архивах университета, которые она всегда посещала с отцом, когда собирались его встречи выпускников — не для людей их происхождения, тех, кто не мог разглядеть скрытую от посторонних глаз дверь на центральной улице Чаринг-Кросс, кто не мог пересечь шестую от ворот кирпичную колонну вокзала Кингс-Кросс. Восторг, разочарование и финальное, долгожданное тепло подтверждения. Она не сходила с ума. Отец Гермионы разглядывал волшебника, профессора Дамблдора, поверх его газеты, цветная фигура выделялась на фоне спокойных кремовых и коричневых оттенков их семейной парадной залы. Мама Гермионы принесла поднос с чаем и начинёнными джемом печеньями, прежде чем сесть на маленький диван и открыть записную книжку, удерживая её на колене, чтобы стенографировать информацию от профессора. Им было не по себе с тех пор, как профессор взмахнул своей палочкой, и их кофейный столик выпустил из своих ножек корни и ветки и превратился в симпатичный, покрытый листьями, трельяж — с маленькой полочкой посередине, чтобы на неё можно было поставить поднос с чаем и фарфоровый сервиз. К признательности Гермионы, тревога родителей, казалось, была больше связана со странным мужчиной в их доме, а не из-за открытия, что она вполне может совершить то же самое. Мама с папой, казалось, почувствовали за неё облегчение и отразили эхом её чувства об отсутствии ответов до текущего времени, всего лишь за пару месяцев до того, как Гермиона должна была пойти в престижную школу для девочек, ту, куда ей пришлось сдавать экзамены много лет назад, чтобы попасть в лист ожидания. Они уже купили ей школьную форму и учебники, потому что Гермиона была из тех учениц, кто любит прийти в первый учебный день с планом обучения, расписанным на год вперёд по всей программе года. — Полагаю, доктором мне теперь не стать, — сказала Гермиона с лёгким разочарованием. — Если ходить нетренированным в магии опасно, значит, придётся пойти в Вашу школу, а не в Даунуэльскую Среднеподготовительную. — Если тебе интересна область медицины, — объяснял профессор Дамблдор спокойным, уверенным голосом, — магическая профессия магомедика или маговедьмы — это ближайший эквивалент, а, полагаю, терапевта, говоря магловскими терминами. Для получения квалификации в какой-то узкой специализации надо пройти программу Мастера целительства, которую можно завершить, поработав после выпуска из Хогвартса подмастерьем от трёх до восьми лет. Можно получить специализацию, например, в ущербе от заклинаний и проклятий, исцелении разума, волшебном акушерстве или заразных болезнях. — Надеюсь, это уважаемая позиция в Вашем обществе, — отметил доктор Грейнджер, у которого от сомнения залегла морщина на лбу. Дамблдор утвердительно кивнул. — Полагаю, там хорошо платят? Мы не против поддерживать Гермиону, сколько нужно, по окончании школы, но ей всегда хотелось быть независимой. Не считая пансионата для девочек, остаётся не так много мест, куда могут взять такую независимую девочку, как Гермиона, если ей придётся рассчитывать на единственный источник заработка. — До замужества я училась на медсестру, — сказала миссис Грейнджер, заглядывая в свой блокнот. — Нам платили не так много, как мы заслуживали, потому что руководство больницы рассчитывало на большую текучку — они считали, что мы, скорее всего, всё бросим и выйдем замуж сразу по окончании обучения. Но это лишь привело к тому, что многие из нас действительно выходили замуж, чтобы им было на что жить в городе. Это был запутанный, к тому же самоподдерживающийся замкнутый круг. — Ах, вот оно что, — сказал Дамблдор, окидывая их всепонимающим взглядом. — Стажёры-целители получают одинаковую зарплату, независимо от того, волшебник это или ведьма. Мы не разделяем людей по половой принадлежности в нашем мире, мы все рождены с потенциалом и считаемся одинаково волшебными. Тень пересекла его черты, а добродушные морщинки в уголках глаз сошлись в напряженном раздумье. — Многие из нас женятся довольно рано, сразу по окончании школы, но это, конечно, их собственное желание, а некоторые независимо мыслящие молодые люди вообще никогда не женятся. Я один из них, и я никогда не замечал, чтобы это как-то мешало мне. Ранние браки в нашем обществе обычно продиктованы традиционным воспитанием, а не экономической необходимостью. Экономическое неравенство не так ярко выражено, как в магловском мире, ведь многие наши нужды можно обеспечить магией. Мы не можем наколдовать еды — Вы узнаете об этом на пятом курсе — но создать себе укрытие, тепло и одежду, довольствуясь малым или даже из ничего? Разумеется, возможно. Для тех, у кого есть подобный навык. Но, возвращаясь к тому, что я подметил ранее, — к традиционалистам. Это лишь небольшая часть нашего населения, но иногда их голоса непропорционально громкие, а сами они могут придерживаться убеждений, которые я и многие другие считаем устаревшими и непросвещенными. Главным среди них является их отношение к магическому наследию, которое, по общему мнению, называется «статусом крови»… Дамблдор говорил хорошо поставленным голосом лектора, добродушного во всех отношениях. Но Гермиона могла заменить напряжение в папиных плечах и побелевшие костяшки маминых рук, которыми она сжимала перьевую ручку, втыкая перо в бумагу сокращёнными штрихами фонетической стенографии. Руки Гермионы сами собой задрали подол юбки. К тому моменту, когда мама Гермионы подготовила второй чайник чая, Гермиона была вымотана. — Лучше узнать всё раньше, чем позже или вообще никогда, — пробормотала она, поднимая печенье. — Даже если это и портит первое впечатление о магии. Гермиона взглянула на Дамблдора, который изучал рамки с анатомическими литографиями, украшавшими гостиную Грейнджеров. — Профессор, а Вы это рассказываете всем маглорождённым, которых посещаете? Я не могу не представить, как Вы отпугиваете половину семей от магии. — Я делаю общее представление большинству потенциальных учеников, — сказал Дамблдор. — Обычно уходят годы до полной акклиматизации в волшебном мире, помимо основ, я могу лишь ответить на вопросы, которые мне задают. Лишь некоторые задали столько вопросов, сколько Вы. Но негласный девиз Хогвартса: «Тот, кто просит помощи, всегда её получает», — и я разделяю его не меньше, чем официальный. — А какой официальный девиз? — спросил доктор Грейнджер. — «Draco dormiens nunquam titillandus», — ответил Дамблдор, сияя глазами из-за очков-половинок. — Чувство юмора основателей Хогвартса — это лакомые частички знаний, многие из которых, к сожалению, утеряны под завесой времени. — Дракон… Спит… Нет… Что-то, — Гермиона запуталась, сдвинув брови. Её папа, кажется, уже его разгадал. — Том бы понял его гораздо быстрее меня, — проворчала она. — Я отдала ему руководства по латыни, потому что он хотел подготовиться к вступительным экзаменам. Только в это мгновение Гермиона вспомнила о своём одном-единственном друге, Томе Риддле. «Как же Том будет мне писать, если я уеду в школу? Это в Шотландии — почта будет занимать больше времени, а марки будут дороже. Мне придётся посылать ему деньги или марки, и мне придётся объяснить ему, почему я больше не собираюсь в Даунуэльскую, когда я месяцами твердила, что это лучшая школа для молодых леди, настроенных на карьеру. И мы больше не сможем обмениваться конспектами: он будет учить английскую грамматику и алгебру, а я — магию. Магия. Дамблдор объяснил концепцию беспорядочной магии. Необычный феномен, который случается с магическими детьми. Непреднамеренные магические всплески в моменты накалённых эмоций. Но они могут стать контролируемыми бóльшую часть времени. Я контролировала их раньше».       …Видишь ли, Гермиона, я всегда могу увидеть, что мне лгут… — Профессор, — спросила Гермиона, поворачиваясь к Дамблдору, — можно ли распознать, когда кто-то врёт, с помощью магии? Лицо Дамблдора посерьёзнело, но его глаза не потеряли своего тепла: — Воистину, это возможно, но это считается невероятно неизведанной отраслью магии, и её не преподают в Хогвартсе. Вы помните, где слышали об этом, мисс Грейнджер? Гермиона не смогла упустить его внезапное любопытство, она почувствовала то же самое, когда услышала слово «неизведанная». — Я знаю мальчика, который сказал, что он может… почувствовать ложь, полагаю, — сказала Гермиона, слегка нервничая. — Он был моим ближайшим другом много лет. И он очень похож на меня — мы оба любим получать лучшие оценки в году, и это своего рода соревнование между нами, — и однажды он сделал что-то странное, чему я никогда не могла найти конкретного, научного объяснения. Он как будто бы говорил внутри моей головы или что-то вроде этого — это казалось такой нелепостью, что я подумала, что мне это просто почудилось, — она посмотрела на Дамблдора, и у неё в голове зародилась идея. — Мне кажется, он мог бы… мог бы ли он… Профессор, у Вас же есть список всех маглорождённых студентов, которым Вам надо разнести приглашения? — У нас есть зачарованное перо в кабинете директора, которое самостоятельно составляет этот список, — ответил Дамблдор. — Мы разделяем адреса по магловским районам, соотнося их с нашим списком домов волшебников. — Вам из него никто не знаком по фамилии Риддл? — спросила Гермиона. — Том Риддл? Он живёт в Южном Лондоне, в приюте Вула. — Полагаю, я видел это имя в списке студентов на этот год. Адрес был весьма необычен, — признался Дамблдор. — Мой список отсортирован по алфавиту, поэтому мой визит к нему случится в какой-то день на следующей неделе или на неделе после неё. «Том — волшебник. А я ведьма. Он будет так рад, когда узнает. Я никогда не рассказывала ему, что я могу, про случаи в школе, которые заставили всех думать, что я неуклюжая глыба, сверх того, что я всезнайка. Что в целом резонно, учитывая, что он тоже никогда не рассказывал мне о вещах, которые умел, — как поняла Гермиона. — Если он что-то знает, он не станет делиться этим со всем миром. Господи, он, должно быть, тоже думал, что сходит с ума.» — Сэр, когда Вы посетите Тома, — нетерпеливо говорила Гермиона, думая, как же это замечательно, что они с Томом могут ходить в школу вместе и видеться каждый день, — можете передать ему кое-какие книги? Мама с папой купили мне учебники для шестого класса, но раз уж они мне теперь не нужны, Том может оставить их себе. Я уже прочитала их и обещала отдать их Тому, когда закончу, потому что я собиралась взять предметы, которые его школа не преподаёт. С кивком Дамблдора она вбежала наверх и подобрала тяжёлую стопку книг, которую должна была взять с собой в школу в сентябре. Магловскую школу. Магл. Это странное новое слово, одно из многих, которые она сегодня выучила, но вещи, которые они описывали, естественным образом были для неё понятны. Как будто бы она всегда знала, что она была другой, но ей не хватало слов — до настоящего времени, — чтобы превратить её безжизненные догадки в конкретные факты. Она по-прежнему была наполовину уверена, что это всего лишь сон, и она проснётся утром, не ведая о параллельном мире, включавшем в себя магию. Это было слишком фантастично, чтобы быть правдой. «Закон и управление Великобритании и её Территорий», «Геометрия, средний уровень», «Естественные науки, 6 класс», «Всемирная география»… Она сгребла книги в кучу и отнесла Дамблдору, который приподнял бровь от их веса, вытащил свою палочку и уменьшил их до размера спичечного коробка каждую. Они исчезли в кармане его бирюзово-зелёного бархатного пиджака. — Увидимся первого сентября, мисс Грейнджер, — дружелюбно сказал Дамблдор, убирая палочку в сторону и пожимая руку доктору Грейнджеру. Он слегка поклонился миссис Грейнджер и кивнул Гермионе, которая так яростно вцепилась в пухлую стопку бумаг из Хогвартса, что боялась, будто они улетят прочь. — Да, сэр, — сказала Гермиона. — Пожалуйста, передайте Тому от меня привет, когда навестите его, профессор. Когда профессор Дамблдор ушёл, Гермиона продолжала трястись от возбуждения, которое всё же начало перерастать в назойливую тревогу. У неё оставался всего лишь месяц да несколько дней до начала семестра, а она ещё не прочла учебники, потому что ей их ещё даже не купили. Трясущимися руками она покопалась в ящике своего стола и вытащила лист писчей бумаги и конверт, марка уже была приклеена в правом верхнем углу. Ручка задержалась над бумагой, воспоминания этого дня начали принимать очертания неровными мазками и кривыми линиями. Она лихорадочно строчила, бумага пачкалась на полях, потому что Гермиона не задумывалась о том, чтобы дать чернилам высохнуть.       «Дорогой Том,       Сегодня к нам на чай заглянул просто невероятный посетитель…»