1942
Вернувшись тем летом в Лондон, Том увидел приют Вула впервые за два года.
Он тут же был сбит с ног волной ностальгии.
Это не было приятным воспоминанием старых добрых дней — приют Вула не сделал ничего, чтобы создать хорошие воспоминания, — но он всё равно хранил некую сентиментальность по отношению к этому месту: каким бы оно ни было непритязательным, он там родился. Оно дало ему причину становиться лучше, мотивацию рваться как можно дальше за пределы ограничений, под которыми остальные жили свои маленькие банальные жизни, потому что каждый шаг, который он делал, он делал прочь от того места, откуда пришёл. Он говорил себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы иметь такие скромные корни. В конце концов, он не мог забыть, что миллионы людей посвящали свои жизни (и загробные жизни) человеку, рождённому в хлеву.
На первый взгляд сиротский приют Вула выглядел как и всегда: тоскливым и изношенным, лишь необходимое количество чисток и минимальный уход не позволяли ему прийти в полную негодность. (Угадайте, кто занимался чисткой и ремонтом? Не Том, вот кто.)
Но когда он присмотрелся, то заметил, что произошли такие маленькие изменения, что он даже задумался, было ли так всегда. Крошащийся асфальт, ведущий к зданию, болтающаяся на ветру буква
«А» в слове
«ВУЛА» — всё было так, как он помнил, но грязные окна были заколочены грубыми досками, покрытыми клеёнкой, да ещё и та пронизывающая мрачность, которую он почувствовал, войдя в ворота…
Раньше он не думал об этом, проходя через ворота дважды в день по дороге в начальную школу, но теперь это
действительно ощущалось как Ад на Земле, место, где надежды и мечты были избавлены от страданий назначенными правительством заменителями родителей, которые лепили из остатков детских душ куда более приемлемые ценности долга и конформизма.
Из-за эвакуаций там было меньше детей, чем когда он уехал, и многие лица он не узнавал. Не то чтобы он прикладывал усилия, чтобы запомнить имя каждой сиротки, по случаю или недосмотру оказавшейся приговорённой к пожизненному заключению под любящим присмотром миссис Коул, но он проверял каждого из новеньких на практическую пользу по прибытию. Эти дети были новыми, худыми, и чумазыми, и одетыми в лохмотья, и это заставило его осознать, что из всех людей, которые встречались ему в знакомых коридорах, он был самым старшим.
Миссис Коул находилась в своём кабинете, отсчитывая маленькие листочки бумаги в небольшие стопки.
Как и остальной приют, она выглядела так же, как и всегда: чистая, отглаженная форма, крепкие ботинки и комковатые чулки телесного цвета. Но форма свободно болталась на её фигуре, так же, как и кожа свободно болталась на её лице, края свисали в местах, где она похудела, складки и морщины собирались в уголках. Он не видел её несколько лет: возрастные изменения не удивляли. Некоторая часть Тома тихо радовалась, что он застал её в таком состоянии, когда сам он был истинным воплощением здоровья и жизненных сил юности. Он вырос в плечах и набрал вес с последнего раза, когда стоял в дверях её кабинета в конце второго года Хогвартса. Он воспринимал это как наглядное доказательство того, что он лучше других сирот, что он происходит из высшего сословия по сравнению с обычными маглами.
При других обстоятельствах Том не удивился бы, увидев миссис Коул за игрой в карты, сопровождаемой наполовину полным стаканом крепкого алкоголя, ведь не так уж много развлечений возможны, когда твоя компания ограничивается жителями приюта Вула. Но, применив свои тонкие навыки чтения вверх ногами, которые не раз использовал во время чаепитий с Дамблдором, он увидел, что это были продуктовые карточки.
Мужчинам выдавалось больше пайков, чем женщинам, которые, в свою очередь, получали больше, чем дети — категория, составлявшая большинство местного населения. В свою очередь, детям полагались дополнительные талоны на молоко, а также одежду, потому что они быстро росли. Это не особенно помогало, потому что карточки для новой одежды надо было прикладывать вместе с наличными, а военное время делало цены в магазинах на всё гораздо дороже.
(Однажды он сопровождал Гермиону в Хогсмиде, где она провела час у торговца одеждой, рассматривая ассортимент чулок и носков. Волшебные магазины сейчас были дешевле магловских эквивалентов, и никто в них даже не слышал о продовольственных книжках. Гермиона дивилась тому, как хорошо волшебники вязали с помощью магии вместо машин, и какими тонкими и лёгкими были ткани без единого стежка нейлона, дорогого и нормированного в магловском мире. Том мог бы прочитать ей лекцию о технических аспектах повторяющихся чар в вязальных заклинаниях… Но у него было достаточно самосознания, чтобы понимать, что обычные мальчики были несведущи в таких вещах, даже самые лучшие из них, кто любил помогать по дому из преданности их любимым матерям.)
Она подняла взгляд со стола, сжав губы:
— Том Риддл?
— Добрый день, миссис Коул, — сказал Том, засунув руку в карман и почувствовав вышитый край матерчатой салфетки, одолженной с последнего завтрака в Хогвартсе тем утром.
— Получается, ты вернулся, Том? Остаёшься с нами навсегда? — её глаза скользнули на продовольственные карточки. — Ты больше не собираешься уезжать с той семьёй в Кроули?
— Нет, — сказал Том. — Я не остаюсь с ними. Но я не останусь и здесь тоже.
Миссис Коул сжала губы ещё сильнее:
— Тебе полагаются твои месячные талоны, которые ты можешь взять с собой, но мы уже потратили их, пока ты был в школе.
— Мне они не нужны, — вполне правдиво ответил Том. Он не хотел резиновый сыр и порошковое молоко, обогащённое размолотыми витаминами. Он не думал, что его желудок сможет это переварить после месяцев настоящей еды в Хогвартсе. — Вы можете продолжать собирать их на моё имя — каждый маленький вклад помогает в эти тяжёлые времена, не так ли?
— Получается, ты уходишь, — сказала миссис Коул. — Навсегда или только на лето? Куда ты собрался?
— Я нашёл себе работу на лето. Оттуда я пойду сразу в школу, Вы не увидите меня до следующего года.
Том достал салфетку из кармана.
«Если всё пойдёт хорошо, Вы никогда меня больше не увидите».
— Вот, — Том вытащил конверт из салфетки и положил его на стол миссис Коул.
Миссис Коул осмотрела конверт, который был сделан волшебниками: толстый пергамент, жёлто-кремовый в крапинку, вместо химически обработанной белой бумаги, используемой в магловских бюро. На клапане был плотный сгусток красного сургуча без личной печати или герба. Это выглядело бы подозрительно для любого волшебника, но для среднестатистического рабочего магла, который довольствовался практичными альтернативами вместо возможностей роскоши — их канцелярские принадлежности поставлялись с самоклейкой, нанесённой на фабрике!
Они прикладывали свой рот к ним! — это выглядело элегантным и дорогим.
Том держал свои руки за спиной в расслабленной позе. Он наблюдал, как настоятельница подняла конверт, повернув его, чтобы прочитать своё имя на передней стороне, затем она перевернула его стороной с сургучом.
Она подковырнула сургуч большим пальцем, и он рассыпался в острые красные щепки. Они впились в нежную плоть её ногтевого ложа.
— Ой! — прошипела она, засунув палец в рот. Другой рукой она открыла конверт и просмотрела содержание письма.
Том мысленно вздохнул. Он рассчитывал на магловскую неосведомлённость о сургуче: настоящий тянулся и сгибался, но оставался единым целым, чтобы выдержать часы перевозки, болтаясь на лапе совы. Он не крошился на кусочки от прикосновения, а снимался цельным куском, оставляя украшения нетронутыми, что побуждало волшебников продолжать покупать печати под заказ.
Этот сургуч крошился, потому что это был не просто сургуч. В нём содержалась концентрированная Морочащая закваска по его собственному изменённому рецепту, сваренная в растворяющей основе из сока одуванчика, смешанного со слизью флоббер-червя, которая была остужена до состояния плотной пасты при комнатной температуре. Он добавил мелко нарезанные стебли липучника на стадии остывания, чтобы окрасить зелье в красный и позволить ему впитываться кожей — этот совет он узнал из одолженной книги по целительству, он использовался, когда пациент был не в состоянии проглотить обычное зелье, но хранение в банках и горшках, предназначенных для многократного использования, сокращало срок годности вдвое по сравнению с одноразовыми зельями в закупоренных чарами стазиса пузырьках.
—
«Том Риддл…» — миссис Коул читала медленным, невнятным голосом. —
«Закрепил… За собой позицию для летней работы».
— Всё правильно, миссис Коул, — сказал Том, кивая в такт. — Это была возможность, которую я не мог упустить.
—
«Работа… Предоставляет питание и проживание. Тому не будет нужна его комната. Его комната останется… Нетронутой… До следующего возвращения Тома».
— Спасибо, миссис Коул, — сказал Том, любезно улыбаясь. — Я знаю, что приют может стать тесноватым с новыми жителями, но Вы знаете, как сильно я люблю, чтобы мои вещи оставались в порядке.
—
«От имени Тома передаётся сумма в пять фунтов… В благодарность за содействие миссис Коул».
— Аванс в счёт моего жалованья, — сказал Том. — Мне будет приятно, если Вы напишете расписку и сделаете копию для своих записей. Чтобы было о чём вспомнить, когда меня не станет.
Многие маглорождённые, оставшиеся в Хогвартсе на рождественские каникулы из-за войны, получили посылки с вещами от своих родителей, которые почему-то включали в себя магловские фунты стерлингов. Было нетрудно разменять их фунты на галлеоны по выгодному курсу. Их родители, будучи маглами, и они сами, будучи несовершеннолетними, не могли открыть счета в Гринготтсе. Без счёта они не могли писать гоблинам для проведения банковских операций по совиной почте. И пока они были в школе, они не могли сходить и разменять валюту у кассира.
Том скопил больше двух сотен галлеонов за целый год писательства, что могло сделать его сундук достаточно тяжёлым, если бы мешочки с деньгами не были зачарованы быть лёгкими, как пёрышко. Вместе они занимали бóльшую часть его сундука и звенели, если он не обновлял регулярно заклинание Немоты. Он с некоторым облегчением разменял значительную часть своего золота на магловские банкноты и собирался открыть счёт в магловском банке. Он решил хранить лишние деньги в магловском банке до семнадцати лет и получать с них проценты. Гоблины не предлагали ни процентов, ни вообще каких-либо вариантов вложения денег.
Миссис Коул размазала струйку слюны, вытекшую на подбородок, пока писала расписку в двух экземплярах. Она положила копию Тома в тот же конверт и вернула его Тому, который он взял рукой, накрытой салфеткой.
— Кажется… Всё в порядке, Том, — сказала миссис Коул.
— Я очень признателен Вам, миссис Коул, — светился Том. — Я увижу Вас в следующем году, полагаю. Может быть, я пошлю открытку, пока буду в отъезде, если у меня будет время, но не ищите её.
— До свидания… Том…
Том закрыл за собой дверь и позволил миссис Коул вернуться к её подсчётам продовольственных карточек.
Это сработало.
Конечно, сработало.
Он знал, что это сработает, когда он убедил Розье втереть немного его пасты из Морочащей закваски на дверные ручки раздевалки квиддичной команды Гриффиндора в ночь накануне их заключительной игры года в последние выходные мая. Рейвенкло разбили Гриффиндор, но ни одна из команд не заработала достаточно очков, чтобы превзойти совокупное количество баллов Слизерина.
Слизерин выиграл Кубок по квиддичу, и Том заручился почтением Розье, которое тот не проявлял с тех пор, как вступил в неофициальный клуб
«домашней работы» Тома после Рождества. Это было удобно для Тома, который до этого момента считал Себастьяна Розье интересным и полезным, как мебель.
Лукавые упоминания Розье об унизительном поражении гриффиндорцев за ужином в тот вечер убедили Абраксаса Малфоя быть менее агрессивным в дуэльном клубе, потому что как член команды Слизерина по квиддичу он больше заботился о победе, чем о спортивном поведении. И если Малфой не мог победить в дуэлях, он довольствовался победами в квиддичных матчах за факультет, потому что это делало его на шаг ближе к капитанству в следующем учебном году.
(Никто, кроме Розье, не знал, как именно Том сделал это, и даже Розье не знал, что именно он нанёс на дверную ручку, — только то, что ему надо надеть перчатки для травологии, выполняя назначенное задание.)
Поэтому теперь Том тащил свой сундук две мили в направлении Чаринг-Кросс. Он не мог зачаровать его, чтобы он был легче, так же, как он не мог применить Конфундус или Обливиэйт к миссис Коул и сэкономить два часа на нарезке ингредиентов в пудру сверх трёх часов варки и остужения, потому что ингредиенты для зелий целиком не растворялись в основе для пасты так, как в жидкости. По крайней мере, у зелий было преимущество: их не могли определить в палочке тем же способом, который профессор Меррифот использовала после Случая со Шкафом, что, позже он узнал, было стандартной процедурой для авроров и магов, когда они допрашивали потенциальных нарушителей закона. Потребовался бы Мастер зельеварения, чтобы выяснить, что сделал Том, а он прихватил с собой единственное доказательство.
Со всей подготовкой, которую он проделал, чтобы сбежать из магловского мира на лето, его планы о том, что делать после, оставались… туманными.
Его главной целью было не попасть в приют и найти себе место, где можно было бы получить чистые простыни и хорошее питание, не оказавшись при этом на пороге дома Грейнджеров, как бездомный щенок, с кепкой в одной руке и чемоданом в другой. Не потому, что Грейнджеры были жестокими или грубо с ним обращались, как другие люди, когда приглашали к себе осиротевших детей без намерения сделать их членом своей семьи, — на ум приходят старые девы, ищущие себе сиделку на старость, или большие семьи, которым нужна прислуга, выполняющая всю домашнюю работу, — но жить с ними было бы постоянным умопомешательством.
У них были определённые
ожидания.
Они хотели, чтобы он был дружелюбным, приятным и компанейским.
Он мог это сделать: он мог соответствовать их ожиданиям, если бы захотел, — Том Риддл мог сделать всё, если приложит к этому свою волю.
Но он знал, что это было бы иллюзией, затиркой неотёсанных краёв его характера, чтобы остальные были ослеплены его светом и больше не могли увидеть ничего. Как глазурь на фарфоровой чашке, его внешний слой со временем потрётся, постоянный контакт нанесёт ему несколько сколов и проявит намёки на его истинный цвет.
А в его истинном цвете гордиться было нечем, это не то, что хотелось бы видеть другим, — Том отказывался принимать по этому поводу меры, — потому что он, фигурально говоря, был похож на прирученную дворнягу больше, чем был готов признать, по крайней мере, в отношении его чувств к Гермионе Грейнджер.
Это была смесь того, как она пахла и как она ощущалась — странно, и мягко, и плотско, что в теории должно было быть так же притягательно, как опустить руку в бочку с засоленными жабами в шкафчике с запасами для зельеварения, но таковым не было. Он хотел, чтобы её дружеские похлопывания по плечу и предплечью длились дольше. Когда он видел, как она рассеянно водит пальцами по перьям своей совы за столом на завтраке, он представлял, что он был объектом её внимания. Его память цеплялась за объятие, которое она подарила ему тем утром на платформе, перед тем как они пошли разными дорогами…
Конечно, он знал, что это было.
Это дошло до точки, когда он больше не мог игнорировать существование этого, но не так далеко, чтобы он не мог держать свои мысли и позывы в узде. Во время школьного года у него был дуэльный клуб и члены его неофициального кружка по домашней работе, где он выплёскивал своё разочарование. Ничего так не удовлетворяло зуд внутри него, как смахивать людей с дуэльной платформы, будто они кегли. Летом у него не было роскоши в виде добровольцев, готовых встретиться с кончиком его палочки, поэтому он решил удалиться от Умопомешательства, чтобы навести порядок в своей жизни. У него были дела получше, чем теряться в праздных мыслях, когда реальные,
прибыльные возможности ускользали от его внимания.
Именно по этой причине он избегал Грейнджеров этим летом, как бы презрительно это ни было.
С этими мыслями он обнаружил себя под тусклыми, затянутыми дымом стропилами «Дырявого котла», подтаскивая сундук к стойке.
Ранним вечером, где-то между обедом и ужином, паб был достаточно пуст. Большинство столиков и диванов не были заняты. За стойкой находился буфетчик, о котором Дамблдор сказал, к величайшему отвращению Тома, что у них одно имя. Буфетчица с повязанным на талии фартуком вытирала поцарапанный деревянный стол на козлах в центре комнаты, убирая капли воска, упавшие с канделябра, прикреплённого к стропилам на потолке с помощью чёрных железных цепей.
Группа одетых в шляпы ведьм на диване в углу наслаждалась поздним чаем, и, как и в пабах магловского мира, здесь было несколько дряхлых стариков, которые растягивали одну пинту часами напролёт, потому что больше им некуда было пойти.
— Простите, — сказал Том, подходя к буфетчице, которая левитировала свежие свечи в железные подсвечники люстры, — сколько стоит комната?
— Мы под завязку, — сказала буфетчица, даже не глядя на Тома. — Осталась только двойная комната с удобствами.
— Сколько за неё?
— Пятнадцать сиклей за ночь, завтрак включён. Пять галлеонов и пять сиклей, если Вы платите за неделю. Будет дешевле, если Вы разделите стоимость и найдёте кого-то для второй кровати.
Том подчитал. Десять недель вне Хогвартса будут стоить ему пятьдесят два галлеона, целое состояние, если только он не пожертвует своей уединённостью с незнакомцем, что будет хуже, чем выжимать из себя неуклюжую вежливость с семьёй Грейнджер. За такие деньги он может остановиться в четырёхзвёздочной гостинице в Лондоне или пятизвёздочной в Лидсе или Ливерпуле. За эти деньги он мог купить себе собственную крошечную квартиру в Лондоне — кошмарное место без электричества, работающей канализации или даже крыши в разбомбленном районе, но оно было бы его
собственным.
(Но все эти места будут в магловском мире, а это лишит смысла его избегание приюта Вула.)
— Вы берёте деньги за использование камина? — спросил Том.
— Два кната за летучий порох. Бесплатно с любым заказом.
Том ничего не ел с завтрака в Хогвартсе перед поездом. Он подумал о своих вариантах, ковыряясь в пироге с подливой, с гарниром из горошка, с мятой и пастернака со сливочным маслом.
«Дырявый котёл», будучи проводником в магический мир, был самым популярным пабом в Волшебном Лондоне. Были и другие гостиницы и таверны в Лондоне, но они обслуживали только определённых постояльцев. Он знал о пабе в Лютном переулке, который подавал сомнительный «телячий» шницель с «коричневым соусом». Но он никогда там не был, и идея провести там ночь в одиночестве ничуть не прельщала, даже если хозяева будут закрывать глаза на то, как он практикует в своей комнате «непонятную магию» со страниц, переписанных из реликвийных книг его одноклассников.
Он не мог представить, что проведёт всё лето в Лютном переулке, если только не завесит все двери и окна нитками чесночных головок и не станет спать в ботинках и с палочкой под подушкой.
А что было вне Лондона?
Том знал, что по всей Британии располагались поселения волшебников, маленькие волшебные деревни в Ланкашире, и Девоне, и Уэльсе. Как и в магловском мире, цены за пределами большого города обещали быть более сносными, а с магическим транспортом расстояния не были помехой для волшебников. Но он не мог просто приехать туда: чтобы использовать летучий порох, надо знать чёткое название места назначения, и он не представлял, как что-то хорошее получится из запрыгивания в камин «Дырявого котла» с криком:
«В девонскую волшебную деревню!». Так он мог оказаться в центре гостиной какой-то волшебной семьи, запуская сглазы от воров и призывая министерскую группу захвата на случай ограбления.
Том много не путешествовал за пределами улиц центрального Лондона. В Лондоне он всегда знал, где находится, лишь по высоте окружающих его зданий, формах крыш и окон, вида уличных фонарей, а также цвету и маркировке почтовых ящиков Королевской почты в виде столбов: на тех, что стояли в его районе, были имена и герб
королевы Виктории, а на тех, что находились в более новом пригородном районе Гермионы, —
короля Георга.
Единственным другим известным ему городом был Хогсмид в Шотландии. Не сказать, что там было много чего помнить. Город был крошечным, лишь с одной центральной деревней и дорогой: большинство лавок и домов располагались вокруг неё, поэтому посетители могли ходить за покупками от двери к двери самыми снежными зимами, не покидая убежища нависающих карнизов.
Самым большим зданием вне главной дороги была «Кабанья голова» — сомнительная таверна, чьи пристройки, должно быть, установили до Статута и с тех пор не обновляли, — с комнатами, где постояльцам позволялось проводить «личные дела». Том, убедившийся в преимуществах жизни в Лютном переулке, несмотря на характер клиентуры, не мог не увидеть в этом возможности.
Ему было гарантировано уединение. Ему не станут задавать вопросов. И не придётся запасаться головками или разбрасывать чеснок по простыням. Лично Том не возражал против вкуса чеснока в небольших количествах — смешанный с крошками чёрствого хлеба и вжатый в смазанную яйцом курицу, он придавал блюду изысканность и радовал самых привередливых детей его читателей, — но он не мог себе представить, как будет окружён резким ароматом чеснока неделями напролёт. Такой запах довёл бы самого уравновешенного человека до смертоносного припадка.
Он определился, когда закончил с едой.
В Хогсмид.
Сам Салазар Слизерин жил в Хогсмиде во время постройки замка Хогвартса с остальными тремя основателями. Согласно книге, которую Том нашёл в Общей гостиной Рейвенкло два Рождества тому назад, Ровена Рейвенкло, уроженка Шотландии, посоветовала край возле озера как идеальное, скрытое место для постройки волшебной школы. Семьи основателей жили в деревне круглый год: книга рассказывала, что Ровена взяла себе в мужья местного мужчину и родила ему дочь, которую вырастила в деревне.
Для Тома не было места волшебнее Хогвартса. Но когда школа закрывалась и ворота опечатывались на лето, Хогсмид был самым близким, что у него могло быть.
«Жаль, что он всё ещё такой простой», — подумал Том, оплатив свою еду в «Дырявом котле» и взяв пригоршню летучего пороха из банки, и ступил в Хогсмид через камин в «Трёх мётлах».
Камины в «Трёх мётлах» были широкими и с высокими каминными полками, чтобы волшебники и волшебницы могли выходить, не сбив с голов свои шляпы. За ними хорошо следили, в них горел зачарованный волшебный огонь, поэтому там не было никаких поленьев или железных заслонок, о которые можно споткнуться. Казалось, что туда можно поместить кабана на вертеле и уток, и там всё ещё будет место для путешественников.
Камины в «Кабаньей голове», когда он распахнул скрипучую дверь, таща за собой школьный сундук, даже не были разожжены. Том задумался, что бы случилось, если бы он попытался прибыть сюда напрямую из «Дырявого котла». Что это было за размытое зелёное пространство, которое он видел, путешествуя по каминной сети?
«Кабанья голова» пустовала, за исключением одного посетителя в углу. Стоял будний день, поэтому Том не удивился — он был в пабе лишь один раз в выходной. Даже тогда это было не самым популярным местом. Волшебники не осуждали дневное распитие алкоголя, поскольку не было ничего необычного в том, чтобы выпить стакан эля или сидра за обедом, но это не было заведением типа «эль и сидр с пастушьим пирогом на обед».
Буфетчик стоял за баром, размазывая грязь на стойке запачканным полотенцем.
Том подошёл, держа багаж у пяток.
— Сколько стоит комната в неделю? — спросил Том. Не лучше ли оставаться прямолинейным? По своему опыту он всегда считал, что простые люди чувствуют угрозу со стороны тех, кого они считают интеллектуальными типами, к которым относят всех, кто использует слова длиннее пяти слогов или говорит без регионального диалекта.
Буфетчик посмотрел на него ровным взглядом:
— Десять галлеонов.
— В «Трёх мётлах» берут 4 галлеона и 8 сиклей в неделю.
— Это не «Мётлы», парнишка.
— Нет, не они, — согласился Том. — В «Трёх мётлах» есть дневная горничная и завтрак.
— Тут такой роскоши не будет, — проворчал буфетчик. Его руки остановились, и он отложил грязную тряпку, служившую полотенцем.
— Я и не рассчитывал, — сказал Том, опуская руку в карман за палочкой. — Я сам разберусь. Вообще… — он направил палочку на стопку замызганных и пыльных стаканов за стойкой, — я, оказывается, эксперт по бытовым чарам.
Том наложил невербальное заклинание левитации. Три стакана — невысокие и приземистые, и, судя по тому, что он видел в Общей гостиной по вечерам, их использовали для подачи виски, — поднялись в воздух и наклонились к нему, нависая в футе над стойкой. Небольшое изменение в заклинании и вращение кистью заставили стаканы крутиться в воздухе.
Том без слов добавил к ним струю пара, выливая его из своей палочки, как дымовая труба завода, клубящиеся белые облака разделились на три скопления, которые он направлял вокруг и внутрь стаканов. Он сосредоточенно прикусил внутреннюю сторону щеки: он привык создавать огромное количество тумана в дуэльном клубе, которое мало чем отличалось от того, что получалось в душе общей ванной. Горячий пар и достаточное количество воды, чтобы тщательно ополоснуть стаканы, было совсем другим делом, которое он практиковал для статьи о семи способах применения заклинания Супер-пара.
(Одним из двенадцати способов употребления драконьей крови, согласно знаменитому эссе Альбуса Дамблдора на эту тему, было зелье для удаления бородавок. Если кого и стоило осуждать, так профессора трансфигурации. Дамблдор был отцом бессмысленных изобретений, как доказывает полная магических штучек полка в его кабинете, и гордился этим.)
Стаканы вращались в белом облаке, по их стенкам стекали бусины воды, которые испарялись до того, как хоть одна капля успевала коснуться столешницы.
На вид это было не так впечатляюще, но Том без слов использовал два изменённых заклинания одновременно
(два!) на трёх отдельных предметах
(трёх!). Для более проницательного взгляда это был уровень «со звёздочкой» для Ж.А.Б.А. по заклинаниям, так же как вызов Патронуса на экзамене по защите от Тёмных искусств давал дополнительные баллы, или успешное исполнение Тонизирующего глотка мандрагоры на глазах у профессора предоставляло рекомендацию для программы ученичества.
Каждый, кто знал хоть что-то о магической теории, должен был заметить гениальность Тома — или, по крайней мере, его сноровистость.
Вращение замедлилось. Том в последний раз взмахнул палочкой, и пар отцепился от кончика, растворяясь в воздухе.
Затем рассеялись облака, оставив три блестящих хрустальных стакана без следов грязи или размазанных отпечатков пальцев. Там было несколько царапин на донышке, но Том ничего не мог сделать с ними — он решил, что они стали следствием того, что хозяин бара не пользовался подстаканниками на столах.
Стаканы, в отличие от любой другой посуды в «Кабаньей голове»,
сияли.
Том отправил их обратно в стопку за баром, одарив хозяина приятной улыбкой:
— Я и в трансфигурации неплох.
Грязное полотенце заволновалось, утолщаясь от центра к краям, и свежие волокна начали нарастать на нём, как волосы, цвет менялся от тускло-серого к чистому, сияющему белому. Ещё одно использованное заклинание пара с последующим закреплённым заклинанием очистки превратило старую тряпку во временно самоочищающееся полотенце, которое тут же начало зачищать заскорузлые слои грязи на стойке.
(Кто-то мог бы наложить заклинание очистки на саму стойку, но оно лучше всего работало на маленьких отдельных предметах. Оно не сработает, если накладывать его на дом, который надо почистить, но
получится на раковине, полной грязной посуды. Том считал, что было гораздо эффективнее закреплять заклинание на одном предмете для чистки, чем несколько раз накладывать его на столешницу, каждый стол и каждый стакан.)
— Как видите, — заговорил Том, возвращая палочку в карман. — Я могу поддерживать место в чистоте, если хочу. И даже могу оставить его лучше, чем оно было до моего прихода. Я буду платить один галлеон в неделю за комнату.
Хозяин бара посмотрел на него, его борода подрагивала. Трансфигурированное полотенце энергично вытирало застарелое чёрное пятно:
— Три галлеона и пять.
— Я не буду платить больше двух галлеонов в неделю, — твёрдо сказал Том. — У вас же нет проточной воды и канализации в этом месте?
— Вода на кухне в задней части. Наверху канализации нет, — сказал буфетчик. — Если хочешь помыться, используй ванну в комнате. Но надо призвать и подогреть воду самому.
— А что насчёт еды?
— А что на её счёт?
— Я дам Вам один галлеон и два сикля в неделю, — сказал Том, который надеялся, что не станет жалеть о выборе заведения с застоялой водой ради уединения. Карман чеснока и бледнолицые европейские мужчины в шёлковых капюшонах уже были не так плохи в сравнении, разве нет?
— Как долго ты пробудешь?
— Десять недель, — Том потянулся к карману брюк, ощущая нитку своего мешочка с монетами. — Я могу заплатить вперёд.
Хозяин бара посмотрел на него, его глаза блестели в свете нескольких одиноких свечей, расставленных с зазорами на задней стене.
— Десять недель? — прорычал он. — Сколько тебе лет, парень?
— Семнадцать, — ответил Том, не моргнув глазом.
Он звякнул монетами в кармане и сохранил нейтральное выражение лица. Он не был в «Кабаньей голове» с того прошлогоднего визита, когда на нем были мантии Слизерина и школьная форма, которую он снял и положил в сундук еще в «Хогвартс-экспрессе». Бармен же не мог его вспомнить? С тех пор он подрос и немного поправился, а его голос стал глубже. А еще он не расспрашивал о козьем молоке.
(Он искренне надеялся, что хозяин бара не запомнил его как «мальчика с козьим молоком».)
Буфетчик неотрывно смотрел на него. Том смотрел в ответ, медленно всасывая воздух через сжатые зубы и надеясь, что мужчина подчинится его естественным склонностям: возьмёт деньги без лишних вопросов, уважит могущество умелого волшебника, подумает о других делах, которые требовали исполнения, например проверит состояние коз на заднем дворе.
В книгах, которые он читал о ментальной магии, говорилось, что подчинение с помощью магической силы требовало больше усилий и было гораздо более заметным, чем уговорить людей следовать их
собственным убеждениям. Заклинание забвения, например, было проще наложить на кого-то, кто пережил травмирующее событие, кто
хотел забыть какую-то часть своего прошлого. Если накладывать его на кого-то сопротивляющегося, необходимо было подчинять его и работать как можно быстрее, что часто приводило к ненадёжным результатам в виде ухудшения кратковременной памяти и потери личностных качеств. Если бы он пытался удалить воспоминания у сопротивляющихся людей, то, конечно, это были бы не те, кто был ему дорог, так что перспектива постоянной амнезии не вызывала у него чувства вины. Но он бы не хотел, чтобы другие считали его виновным, не в контексте уголовного приговора, поэтому лучше скрыть улики — или всё то, что мог бы распознать человек, прочитавший учебник по целительству.
— Как тебя зовут? — спросил буфетчик.
— Бертрам, — ответ Тома был машинальным. Сначала ему не очень нравилось, что его псевдоним такой обычный, но когда нужно было быть незапоминающимся, от него была польза.
— Если авроры придут на поиски тебя, тебе придётся пойти с ними без представлений.
— Я не буду давать аврорам повода, — оскорбившись, сказал Том.
— Лучше всего тебе сдержать своё слово, — хмыкнул хозяин бара. Он покопался под стойкой и шлёпнул заржавевший железный ключ на столешницу. — Четвёртая комната, второй этаж. Ступеньки скрипят, поэтому я узнáю, если ты попытаешься привести к себе каких-либо «гостей» ночью. Я не потерплю их в своих номерах, если ты не станешь платить за двоих.
«Какой имбецил, — подумал Том. —
Мы волшебники. Ты не умеешь накладывать заклинание Немоты?»
Подавив закатывание глаз, Том отсчитал монеты и выложил их на стойку. Месячная аренда за меньшую цену, чем неделя в «Дырявом котле». Положение ванной о том, что надо самостоятельно носить воду в лохань, его не волновало, потому что ему не нужно было самому мыть её с ведром и тряпкой, как в былые дни в приюте Вула, когда замёрзшие трубы прорывало зимой и у настоятельницы не получалось их отремонтировать.
Хотя он знал, что ему нужно что-то сделать с туалетным положением.
Но он был волшебником, и, если он не сможет трансфигурировать работающий сливной туалет, он может поэкспериментировать с закреплёнными чарами очистки и автоматического долива воды, которые могли бы быть полезными для дома и сада. Наполнение леек, мисок для питомцев, чайников, ванночек для птиц и тому подобное.
Он мог бы выжать статью-другую из этого.
Это позволит компенсировать плачевное состояние его нынешнего жилья.
В худшем случае он всегда мог спустить свои сбережения на магическую палатку и разбить лагерь на окраине Запретного леса.
***
«Дорогая Гермиона,
Ты будешь рада узнать, что я нашёл себе комнату на лето в Хогсмиде. Хозяин совершенно неприятен, но ему хватает манер оставлять меня в покое почти все дни — хотя я без колебаний мог бы назвать его вторым самым докучливым волшебником, которого я когда-либо знал. Я знаю, что он следит за моей почтой, поэтому с этого дня, пожалуйста, направляй свои письма на имя «Бертрам». Если ты планируешь отправлять посылки или сладости, я открыл почтовый ящик в отделении совиной почты Хогсмида. Хозяин не самый вдохновенный повар и ест всё, что я приготовлю или сложу в шкаф, и называет это «коммерческой надбавкой» за то, что даёт мне пользоваться его кухней.
Да, я сам готовлю себе еду, потому что единственная альтернатива — питаться в «Трёх мётлах» каждый день, и буфетчицы там в последнее время стали очень навязчивыми. Думаю, любому бы не понравилось шесть раз быть прерванным за едой официанткой, которая спрашивает, нужно ли мне подлить напитка. В связи с этим моя следующая публикация будет посвящена техническим аспектам заклинания Долива.
Если тебе удалось найти ещё магловских кулинарных книг, я прошу тебя прислать их мне.
Томящийся в безвестности,
Том».
Спустя месяц каникул Том узнал несколько вещей о своём хозяине.
Его звали
«Старина Аб», по словам пьяного волшебника, который выкрикивал заказы для новых пинт поздним субботним вечером.
Была причина, по которой Аб не ремонтировал свои комнаты. Номера специально оставались непривлекательными для посетителей, чтобы они делали свои дела как можно скорее и уходили. Если им хотелось заниматься «весёлыми делишками», они могут для этого пойти в Лютный переулок.
Козы были гордостью и радостью Аба. У каждой из них было имя, и характер, и личный ошейник с колокольчиком. Часть молока продавалась ведьме, которая варила травяное мыло. Аб сам делал острый белый сыр из остального, забивая его поленьями погреб рядом с бочками эля. Продажа этого сыра в местную лавку, а безоаров — в местную аптеку составляли около половины его дохода.
У Аба были политические взгляды. Том читал скопированные брошюры Гриндевальда, пока ждал, что его заклинание Долива закончит чистить грязные стаканы паба, — он разрабатывал вариант, который создавал горячую воду вместо обычного призыва воды комнатной температуры, которую надо было дополнительно подогревать другими заклинаниями. Хозяин бара вломился в кухню в поисках пропавших стаканов и заметил, что Том просматривает потрёпанные страницы «О сохранении магической расы».
«В начале этого трактата я хочу сказать, что нет точного определения, что такое магия, — возможно, это сила, природное явление или дар более великой сущности, — но известно, что магия относится не только к духу, но и к плоти. Магия — это черта, заложенная в крови, передающаяся из поколения в поколение. Мы, магические существа, обладаем привилегией носить эту священную кровь. Кроме того, на каждом из нас лежит торжественный долг охранять само её существование от всех возможных угроз...»
Без единого слова он вырвал буклет из рук Тома, порвав его посередине, а затем выбросил в окно, где его съела гуляющая коза.
— Прошу прощения, — сказал Том, расценив, что это идеальный момент, чтобы вызвать волшебника на дуэль, — он бы сделал это, если бы это не означало, что его вытурят из его комнаты ни с чем, кроме его палочки и одежды, которая была на нём. Прагматизм был врагом удовольствия. — Это была
моя книга.
Старик сердито на него посмотрел:
— Больше не приноси такого мусора сюда. Я его не потерплю.
— Это просто книга, — сказал Том, невинно моргая. — Я считаю Министерство магии таким же неуклюжим и некомпетентным, как и любой волшебник, у которого в черепе есть работающий мозг, но это не значит, что я собирался свергнуть их и посвятить себя чужому делу.
Рот Аба перекосила гримаса неодобрения:
— Тогда зачем ты это читал, мальчик?
Он всегда называл Тома
«мальчиком», когда был в плохом настроении, несмотря на то, что Том сказал ему, что был совершеннолетним взрослым. Справедливости ради, Том называл его
«стариком» в своей голове.
— Почему я не могу читать, что хочу? — спросил Том. — Я получаю «Вестник ведьмы», и Вы никогда ничего о нём не говорили. Поверьте мне, там нет ничего, кроме мусора вроде
«Двенадцать способов оживить ваш брак», — как будто зажечь свечу в центре стола за ужином может излечить блудный взгляд мужчины.
— Читай, что хочешь, — рыкнул Аб. — Только не этот немецкий мусор.
Он сгрёб чистые стаканы и с топотом вышел из кухни, захлопнув за собой дверь. Грязные стаканы на полках задрожали.
Том вздохнул и вернулся к раковине, полной мыльных пузырей, и горячей воды, и звенящего стекла.
Некоторые люди просто не могут удержаться от
драматизма.
***
Том и его хозяин не особенно ладили. Их компромиссом было не вставать друг у друга на пути.
В следующие несколько недель Том обновил свою комнату, начиная от ремонта и обеспечения водонепроницаемости окон и заканчивая сдиранием плесневелых обоев и трансфигурированием кровати из бугристой койки, набитой засушенными камышами и мёртвыми тараканами, в то, на чём он действительно мог бы спать.
По ночам он тренировался магии из одолженных книг и повторял заклинания уровня С.О.В.: он начинает пятый курс в сентябре, год экзаменов, и он хотел научиться накладывать в полную силу Оглушающее заклинание и Манящие чары расширенного радиуса действия к первому собранию дуэльного клуба.
Он также разучивал Дезиллюминационное заклинание — это был уровень Ж.А.Б.А., но оно было удобным, чтобы слоняться по «Кабаньей голове» и избегать общения с владельцем. Он также использовал его, чтобы избегать других людей: постоянных посетителей, которые ходили туда-сюда в кухню так часто, что Том подумал, что они там работали, и которые решили, что сэндвичи, которые он приготовил себе, были блюдами из обеденного меню паба.
Их дезинформировали: в «Кабаньей голове» не было обеденного меню.
Подача блюд была областью компетенции «Трёх мётел». «Кабанья голова» была местом, где крепкий алкоголь отпускали в бокалах для пива, чтобы можно было прийти домой и сказать жене, что они выпили только по одной. Это было место, где алкоголик мог напиться, и никто не осудил его за наличие «проблемы».
Днём Том писал статьи с одолженными магловскими рецептами и его собственными изменёнными заклинаниями. Когда он уставал от приготовления и поедания сэндвичей, он пробовал готовить: ему не нравилась мысль, что любая случайная домохозяйка умела делать вещи, которые он не мог. Отчасти это была проверка своих возможностей, а отчасти — способ соблазнить свою ручную крысу Арахиса, чтобы он ел больше.
Арахису было уже пять лет, его усы поседели, и за ушами образовались залысины, а морщинистый хвостик напоминал выкопанного дождевого червя. Продолжительность жизни обычной крысы составляла два-три года, а поскольку магия обычно увеличивала её вдвое — волшебники, живущие больше ста пятидесяти лет, не были диковинкой, — Том расценил, что шесть лет Арахиса подходили к концу. Не то чтобы Том собирался скорбеть по Арахису, когда придёт время его следующего великого «приключения», крыса оставалась крысой, но он мог сожалеть о потере хорошо натренированного приспешника.
(У Тома больше не было никого, кто копался бы в корзинах для белья девочек, чтобы найти вещи, которые можно подбросить в спальни старшекурсниц и вызвать раздор в Слизерине, когда факультет ценил единство. Было так легко создавать уморительные недоразумения, ведь у детей из богатых семей была традиция вышивать свои инициалы на исподнем. Не было более весёлого развлечения в пятницу вечером, чем наблюдать, как знатные чистокровные отпрыски давали друг другу пощёчины, заставляя других чистокровных детей бежать на их защиту. Это было в некотором роде очень шекспировское представление, поскольку в нем участвовали члены семей, ссорившиеся из-за дел любви и чести. И, будучи главным организатором, Том полагал, это делало его злодеем.)
Том верил, что навыки готовки и уборки не могут считаться «женскими», если всё было сделано магией. Необходимая точность и контроль означали, что каждый, кто может создать ужин из трёх блюд за полчаса, был экспертом в заклинаниях. С точки зрения Тома, такое мастерство было не знаком превосходной домохозяйки, но превосходной ведьмы или волшебника.
Ему не нужно было касаться ни одной картофелины, когда его изменённое заклинание Обрезки чистило её для него. Яйца взбивались сами, мука сама просеивалась — волшебная готовка, как и всё в волшебстве, отличалась от обычного магловского эквивалента так, что Тому никогда не приходилось пачкать руки именно так, как ему и хотелось.
В районе середины второго месяца в «Кабаньей голове» Старина Аб разрешил ему приготовить утренний корм для коз.
Тому не особенно нравились козы — никому они не
нравились, кроме их идиосинкратического хозяина, — но он счёл их полезными для своих магических экспериментов.
Козы были известны в деревне как злобные чудовища, и никто не ходил на задний двор «Кабаньей головы», если не хотел, чтобы от их мантии откусили кусок. Они были животными, постоянно производившими громкие блеяния, которые все пропускали мимо ушей или накладывали заклинания Немоты на свои стены, если они были громче обычного. Самой полезной стороной коз было то, что они не могут позвать авроров, поэтому никто не знал и не переживал, что Том пытается контролировать их разум и потом изменять их память.
— Привет, Лорель, — сказал Том, левитируя свежую порцию зернового корма в корыто хлева постоялого двора. — Доброе утро, Кёрли. Как поживаешь, Мо? Хорошо спал прошлой ночью?
Козы блеяли и собирались вокруг, но не слишком близко — последний раз он подверг их интенсивной «тренировке», когда они слишком сильно ударились о его ноги и чуть не сбили его с ног.
Том подбросил несколько яблок в корыто и помахивал волшебной палочкой вперёд-назад, чтобы нарезать их Режущим заклинанием, а затем отошёл, позволив козам поесть.
—
Грязные чудовища, — пробормотал он себе под нос. Он смотрел, как квадратные жёлтые зубы коз хрустят яблоками. — Нет места лучше, чтобы найти «одноразовых животных», чем ферма, как думаете? Готов поспорить, я мог бы проверять на вас зелья днями напролёт: безоары не дадут вам погибнуть, даже если я накормлю вас экстрактом белладонны.
Он подумал о том, что стоит побольше поэкспериментировать с зельеварением, учитывая, какую хорошую службу сослужила Морочащая настойка для миссис Коул, но он не хотел рисковать, что Аб узнает об этом. Зелья, даже если и не убьют коз старика, изменят вкус молока и сделают его непригодным к продаже. А если Абу придётся выбирать между своими козами и временным постояльцем «Бертрамом», это всегда будут эти глупые козы.
Что ж. Он был уверен, что завсегдатаи паба послужат неплохой заменой: многим из них было всё равно, что они пьют, если оно подавалось в пивном бокале.
А когда он вернётся в школу, у него будут кошки слизеринцев и ученики других факультетов. Том подумал, что любой студент, кто согласится съесть всё, что появится на сконе со сливочным маслом, оставленном на перилах лестницы, заслуживает всего, что получит.
Возможно, отношение Тома к благополучию животных было достаточно бездушным, но оно было ничем не хуже того, как армия Наполеона обращалась со своими лошадьми. Даже сейчас, судя по лондонским газетам, которые ему посылала Гермиона, русские армии тренировали своих собак, чтобы они приносили мины под колонны немецких танков. Советы тратили время и силы, чтобы превратить своих животных в подрывников-смертников, и для Тома это выглядело настолько расточительно, что даже оскорбительно.
Одноразовые подопытные объекты — это одно. Но тратить силы, чтобы создать верного слугу, а затем уничтожить его — это как поджечь стопку банкнот. Несмотря на то что интерпретация личной этики Тома была неадекватной по сравнению со среднестатистическим пятнадцатилетним мальчиком, даже у него были свои границы допустимого поведения. Ему понадобился высокий уровень концентрации, чтобы приложить свою волю к одной козе — он заметил, что со зрительным контактом это получалось проще, но у коз, как и у большинства травоядных, было по глазу на каждой стороне головы. Не лучше ли иметь и держать зверя, обученного делать то, что ты хочешь, не прибегая к недостойному приседанию для того, чтобы пристально смотреть на него и насильно принуждать?
Том размышлял о возможностях армий животных, пока испарял навоз и доливал воду в корыто. Он читал историю о Гамельнском Крысолове, и, независимо от того, был ли тот человек волшебником, он доказал, что сочетание животных и контроля над разумом можно успешно использовать в качестве средства вымогательства.
Он вернулся в постоялый двор, помылся на кухне и приготовил себе валлийского кролика из остатков вчерашней буханки хлеба и ломтика козьего сыра.
Когда он толкнул дверь на выход из кухни, он увидел, что Аб сидит за одним из столов, наливая воду в миску для почтовой совы. Перед ним лежал конверт адресом вверх. Со своего места Том мог увидеть, что адрес написан изумрудными чернилами.
Его адрес.
— Тебя зовут не «Бертрам», — сказал Старина Аб, поглаживая сову и глядя на него суженными глазами. — И тебе нет семнадцати.
— Может, и так, — сказал Том, ставя тарелку на ближайший стол. Его рука опустилась в карман мантии.
— Ты врёшь мне, мальчик. Мой брат написал мне больше года назад, что ко мне за помощью может обратиться мистер Том Риддл, его талантливый ученик. Тебе не может быть больше шестнадцати.
— Ваш брат?
— Его друзья называют его «Альбус». Его семья, если таковая имеется, называет его «Бесцеремонным ублюдком».
Разум Тома установил взаимосвязь. Старина Аб, высокий, и худой, и голубоглазый, и раздражающий, был Дамблдором. Неухоженным бродягой в рубище, в противовес красочным шляпам и расшитым бисером мантиям, которые носил профессор Дамблдор из Хогвартса, но вокруг них обоих витал тот дух эксцентричности и некоего пренебрежения авторитетами, когда им это было удобно, — что было очень гриффиндорской чертой.
— Не похоже, что вы двое очень близки, — заметил Том.
— Не пытайся поменять те…
Том взмахнул палочкой под столом. Полка с пивными бокалами соскользнула и разбилась о мощёный каменный пол.
Сова вскрикнула. Аб подпрыгнул и обернулся через плечо. Том вызвал следующее беззвучное заклинание взмахом палочки.
Остолбеней!
Лоб Аба стукнулся о стол, опрокинув миску с водой. Посыльная сова взмахнула крыльями, укоризненно хмыкнула и вылетела в открытое окно.
Тому нужно браться за работу.
Первым делом он стащил Аба со стула и бросил его на пол. Вторым делом он наполнил миску с водой пивом из насоса за стойкой. Том выплеснул его на пол, а затем отправил пустую миску на кухню. Он положил в карман письмо из Хогвартса, которое, поскольку пришло из школы, расположенной в миле оттуда, было доставлено рано утром. Когда он жил у Грейнджеров, письма приходили в середине дня. Он заметил, что конверт толще обычного и содержал что-то твёрдое, не похожее на бумагу, но отложил эту мысль на потом.
Том опустился на колени и приложил кончик палочки к виску Аба.
«Стоит ли мне попытаться вырвать его секреты? У меня есть ещё немного Морочащей настойки в комнате наверху», — думал Том, который ни разу не слышал, чтобы кто-то говорил что-то плохое о профессоре Дамблдоре, и ему было любопытно, какая кошка пробежала между Стариной Абом и его братом. —
Дамблдор — могущественный волшебник, Оглушающее заклинание не продержится долго. Лучше заняться им как можно быстрее».
Он использовал Обливиэйт на последних десяти минутах памяти Аба и наложил заклинание Памяти, чтобы создать фальшивую замену созданного пробела. Он никогда не делал этого по отношению к людям, только козам — они стали избегать его после первых нескольких «сеансов тренировок», поэтому ему пришлось заставлять их забыть о страхе и смятении. С людьми было по-другому, но человеческая память опирается на зрение и слух, что Том понимал и мог воспроизвести с достоверностью, которую не мог воссоздать в разуме зверя, движимого обонянием и инстинктами.
Он сосредоточился на сцене, которую хотел, чтобы Аб запомнил:
Он зашёл в зал таверны и проверил кассу — первое, что он делал каждое утро. Он убедился, что никто из завсегдатаев не спит в углу, выбивая их оттуда, но сначала ему требовалось взять с них плату за ночной постой. Поправил столы, поднял пустые стаканы.
Прошёл обратно к стойке, а затем…
…Поскользнулся на луже разлитого напитка, падение, удар головы о край стола, и затем…
…Темнота.
Том починил разбитые бокалы за баром и вернул их обратно на полку. Затем повернулся к Абу, сделав озабоченное лицо:
— Эй? Аб? Аб! Усы Мерлина, Вы в порядке?
Глаза Аба затрепетали, и он издал протяжный стон:
—
Агх… Моя голова… Что случилось?
— Я услышал, как что-то упало внизу, и прибежал — Вы на полу, — Том разговаривал обеспокоенным тоном, его брови нервно сдвигались. — Вам нужно посетить Святого Мунго? Мне стоит разжечь огонь и подключиться к каминной сети?
Аб оттолкнулся, чтобы сесть прямо, потирая рукой по лицу и морщась от боли:
— Думаю, я буду в порядке. Удар по голове меня не убьёт.
— Только если Вы уверены, — сказал Том. — Если нужно, я могу послать в аптеку за банкой пасты от синяков. Кажется, у Вас полголовы будет завтра синей.
— У меня есть немного в комнате, не беспокойся, — хмыкнул Аб, который без труда вернулся к своему естественному поведению. Никаких признаков постоянного изменения личности здесь, увы, не наблюдалось. — Если я вспомню, куда её положил…
Аб вышел из комнаты, и Том успокоил биение своего сердца. То, что он сделал, не было совсем незаконно, ведь министерские обливиаторы делали это по отношению к маглам постоянно, но это шло против правил Хогвартса о студенческой дисциплине, пусть Том и не делал этого на территории школы.
«Меня не поймают, — напомнил он себе. —
И никто не поймает меня за использованием магии внутри зарегистрированной резиденции волшебника».
Он ещё больше успокоился, когда открыл конверт из Хогвартса. Под обычным списком книг на следующий год он увидел ещё один лист пергамента, украшенный змеиной эмблемой его факультета.
«Том, мой мальчик, я преисполнен величайшей радости преподнести тебе значок новейшего старосты Слизерина. Я рассчитываю, что ты присоединишься ко мне в моём купе экспресса и разделишь со мной обед — надеюсь, тебе нравится оленина, мы ходили на охоту с дорогим другом в его поместье в Норфолке этим летом, хотя я скажу тебе об этом позже — разумеется, после собрания в вагоне старост!
Поздравляю с твоим выдающимся достижением, Том. Факультет будет тобой гордиться, я совершенно уверен в этом.
Гораций Юджин Флакхус Слагхорн
Мастер зельеварения, серт. 1924.
Декан факультета Слизерин»
Том не мог сдержать улыбки.
Быть старостой означало, что он отвечает за соблюдение дисциплины среди учеников. И если когда-либо случалось так, что лис охранял курятник, то это было получение значка старосты Томом Риддлом.
