***
Эта мысль настойчиво держалась в сознании Гермионы вплоть до высаживания в Грейт-Хэнглтоне и пересадки к нанятым автомобилям, их флотилия была оплачена Риддлами для перевозки гостей на станцию и обратно. В прошлом Том упомянул о социальной ловкости Гермионы — точнее, её отсутствии, — но Том едва ли был лучше? Да, он действительно мог размазывать приукрашенную похвалу с проворностью заслуженного укладчика кирпичей, и он много лет назад отточил до идеала своё вкрадчивое лицо, которое могло смягчать самые жёсткие из сердец и самые тугие из карманов. Но когда он не заботился о нём, вдали от тех, на кого надо было производить впечатление, он часто, как это называла миссис Риддл, был высокочувствительным. А в самых нелестных терминах (которые Гермиона держала при себе) — патетичным. Том не пришёл встретить её у двери Усадьбы Риддлов. Роль хозяйки взяла на себя миссис Риддл, которая хлопотала над каждой группой прибывших, целовала щёки, вешала пальто и зонты и подзывала замученную горничную с подносом горячих напитков. — Хелен, как поживаете? В Лондоне погода лучше? Как прошла Ваша поездка? — миссис Риддл спрашивала, проводя своей щекой по щеке мамы Гермионы. — Я говорила раньше, но железная дорога уже не та. В бытность они держали уровень, задолго до войны. Когда я была девочкой, носильщики надевали перчатки, и не было для них большего бесчестия, чем дать багажу первого класса коснуться земли. Я писала управляющему, но они не сделали ничего для этого, только дали ничтожные оправдания. Тогда это было бы бессовестно, учитывая тот тариф, который мы выплатили, позвольте мне Вам сказать, — моя собственная мать никогда бы этого не вынесла, да упокоит Господь её душу… А затем настала очередь Гермионы. — Гермиона, моя дорогая, я так рада снова тебя видеть, — миссис Риддл прижалась своей щекой к Гермионе, её тяжёлые жемчужные серёжки ударились о челюсть Гермионы. Парфюм просочился в ноздри Гермионы, нежный аромат роз и камелии, который Гермиона с тех пор всегда ассоциировала с пожилыми леди. Пальто Гермионы убрали, а затем миссис Риддл разгладила складки на блузке, пробормотав, — Наш Томми ждал твоего появления с завтрака. Он будет так рад увидеть, что ты наконец здесь, а ты ещё привезла ему подарок. О, тебе не стоило! Мы же написали в приглашениях, что это не было необходимостью, — ах, а это кто? Миссис Риддл заметила Роджера Тиндалла посреди передачи его шляпы горничной. — Вы только посмотрите, это наш молодой лейтенант в его новой форме! Ты определённо подогнал её в Лондоне, конечно, у Хантсмэна в Мейфэре или, возможно, у Килгура на Пикадилли? Они уделяют столько внимания деталям, ни одна другая фирма с ними не сравнится. Ты знал, мой муж тоже заказывал у них свою форму, когда служил офицером? Он тоже был лейтенантом! — Я слышал, — сказал Роджер. — Дедушка говорит, что он прослужил три года и подал в отставку вскоре после того, как генерал Китченер выиграл свой договор и отправил всех домой. — Именно так, — фыркнула миссис Риддл. — Война никогда не нравилась ему, как и командировка в Африку. Он в целом никогда не был склонен делать из этого карьеру. Сжигать факелами крестьянские поселения во имя стратегического императива — ну, это не то действие, которое доставило бы удовольствие добропорядочному землевладельцу. — Приказ есть приказ. Неотъемлемая часть службы, но, полагаю, не всем нравится исполнять их вне зависимости от их необходимости, — был тактичный ответ Роджера, а затем он повернулся к Гермионе. — Разве ты не говорила, что провела здесь прошлые рождественские каникулы? Не могла бы ты мне показать, как тут всё устроено — если, конечно, Вы позволите, миссис Риддл? У Вас такой чудесный дом здесь. В Лондоне лишь несколько личных поместий такого размера, и половина из них была реквизирована под временные бюро или дома для выздоравливающих. — Это было действенно, — заметила Гермиона, когда прибыла новая группа гостей — главный констебль Суиндон и его семья. Когда миссис Риддл пошла их поприветствовать, Гермиона и Роджер воспользовались возможностью, чтобы выскользнуть из холла и покинуть её поле зрения. — У тебя необычный талант переводить внимание миссис Риддл. Когда она начинает такое, чаще всего мне приходится ждать, пока у неё кончатся вещи, которые можно критиковать. — О, это несчастная реальность, к которой я уже достаточно привык, — сказал Роджер. — Наш начальник, бригадир Синклер, устраивает вечера для всего департамента для служащих — офицеров, секретарей и леди-переводчиц. Это помогает избегать недостойного поведения во время работы, но у этого есть нежелательный эффект, заключающийся в том, что «прослушивания мужа» проводятся в течение одного вечера в неделю, — он безрадостно рассмеялся. — Большинство мужчин в увольнении были бы далеки от идеи пройти собеседование на работу, на которую они не подали заявку. — Я думаю, миссис Риддл слишком стара и слишком устроена, чтобы проводить прослушивания мужей! — Люди её породы никогда не будут слишком стары, чтобы проводить прослушивания от имени кого-то ещё, — сказал Роджер, глубокомысленно качая головой. — Они считают, что предпринимают ценную гражданскую службу. — Уверена, что миссис Риддл, — сказала Гермиона, в упорстве расправив плечи, — достаточно меня понимает, чтобы знать, что я никогда не потерплю «прослушивания». — Или, возможно, ты уже прошла её проверку, — предположил Роджер. — Ладно! Покажешь мне тут всё? Тут есть стол для снукера? Библиотека? Крыло для прислуги? — ей-богу! Такой дом же не может управляться без прислуги? — Роджер присвистнул, осмотрев коридор с его потолками в двенадцать футов и хрустальными светильниками. — И Риддл унаследует всё это? Мама сказала, что Риддл был лишь приглашён на тот вечер как гость твоей семьи, никто из общества Лондона много лет не приглашал Риддлов на салон или soirée. — Эм. Вот гардеробная, а здесь сушильный шкаф. И это лестница. За дверью на лестничной площадке проход, который соединяет коридор для слуг. Проходы построены по всему дому, поэтому слуги могут открывать парадную дверь или приносить подносы, не преграждая путь семье, — Гермиона открыла дверь, позволив Роджеру подглядеть на пыльный пролёт, освещённый лампочкой в металлическом корпусе, затем закрыла её, когда он насмотрелся. — Да, Тому очень повезло и мистеру, и миссис Риддл, — продолжила Гермиона. — Отец Тома — их единственный сын, а Том — их единственный внук. Если бы у них не было наследников после отца Тома, дом бы отошёл Короне. А если бы дом превратился в гостиницу — нет, сельскую школу, поддерживаемую органами местного самоуправления, — могу представить, что миссис Риддл была бы благодарна, что умерла бы до того, как это случилось. — Ты выглядишь опечаленной, — сказал Роджер, с пристальным интересом изучая выражение лица Гермионы. — Тебя беспокоит утрата этого… — Он махнул рукой на роскошную лепнину и деревянные панели, — …своего рода величественного образа жизни? Прости меня, но я не могу не заметить, как само его существование увековечивает нелестный портрет современного феодализма. Нельзя отрицать его престиж, но в наше время всё это кажется таким… шокирующе непрактичным. Это небрежное использование ресурсов для содержания одной гражданской семьи, даже не зарегистрированной в жизненно важной профессии. — Он дорог как память, — сказала Гермиона. — В этом есть ценность другого рода. Риддлы предоставляют работу деревне. Если бы они не оставили опытных фермеров на своих землях, поля были бы переданы на попечение призванных городских девушек. — Учитывая все обстоятельства, они проделали достойную работу, в смысле для любителей… — начал Роджер, но его слова застряли у него в горле, когда он потерял равновесие, споткнувшись о какую-то складку или неровность на ковре. Его руки закружились во все стороны, а ноги вылетели из-под него, и он упал на спину посреди пола, у него выбило дыхание. Гермионе потребовалась секунда, чтобы понять, почему: поглощённые разговором, они поднялись по лестнице по самой знакомой дороге Гермионы в Усадьбе Риддлом — пути, ведущему к северному крылу, где она провела бóльшую часть своих летних каникул. Она не особо вдумчиво распланировала маршрут, поскольку Роджер заставил её провести экскурсию, не подготовив её к этому запросу. А после этого она думала только о том, чтобы сделать это путешествие интересным, с интересными историями и украшениями, которые можно было бы изучить и сделать замечания. Экскурсия, чтобы избежать гостей, которых ни она, ни Роджер не хотели приветствовать или быть приятными с ними, если у них не было альтернативы. Но это был ковёр, а это был коридор, который был зачарован Спотыкающимся сглазом. Гермиона была в ужасе. Пусть она и не жила в доме с лета, с её стороны было неосмотрительно забыть об этом. Она поспешила к Роджеру и помогла ему сесть. — Ты в порядке? Мне ужасно жаль, Роджер! — Не беспокойся, — сказал Роджер слабым голосом, потирая спину. — Боюсь, это просто старая добрая неуклюжесть. Могло случиться с кем угодно... Дверь в конце коридора распахнулась. Том Риддл вышел из своей спальни, одетый в чёрный смокинг поверх строгого белого жилета и дважды накрахмаленной манишки. — Кто здесь? — он рявкнул. — Что за шум? Я просил не беспокоить меня! — Том остановился, расширив глаза. — Гермиона? Ты здесь! Никто не позвонил в звонок и не сказал мне, что они подвезли мотор... — Ну, разумеется, — сказал Роджер, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Ты же попросил тебя не беспокоить? — Очень хорошо, Тиндалл, спасибо, — сказал Том, рассматривая форму Роджера и эмблему на его эполетах и воротнике. — Или мне стоит звать тебя лейтенант Тиндалл? Младший лейтенант, поздравляю. — Том говорил бесстрастным голосом, не совсем с издёвкой, но это лишь потому, что в нём не было и следа энтузиазма или эмоций. — Общий друг — мой друг. Без титулов, «Роджера» хватит, — Роджер подал Тому свою руку. — Если ты позволишь мне звать тебя «Том»? — Риддл… — сказал Нотт, высунув голову из-за дверного косяка спальни Тома. — А. Это ты, Грейнджер. — Ну и сборище! — сказал Роджер Нотту. — Роджер Тиндалл, к Вашим услугам. — Риддл, оно разговаривает со мной, — проскулил Нотт, намеренно не обращая внимания на приветствие Роджера. — Ты не собираешься избавиться от него? — Заходи обратно и следи за манерами в следующий раз, — прошипел Том через плечо. Он повернулся к Роджеру. — Не обращай на него внимания, он редко выходит из дома. Это просто старый школьный приятель. Начинающий регбист — он получил по голове в первой же схватке. Парень был не совсем в порядке с тех пор, если ты понимаешь, о чём я, — Том многозначительно вздёрнул брови. Затем, бросив на Гермиону осуждающий взгляд, добавил. — И, Гермиона, тебе не стоит водить сюда людей — это наши жилые помещения, знаешь ли. — Я предложила показать Роджеру дом, и твоя бабушка не возражала. Он гость, а здесь находятся гостевые спальни, — сказала Гермиона. — Ты пустил Нотта в свою комнату, не понимаю, почему ты сердишься на это. — Потому что есть правила, Гермиона, — сказал Том голосом зловещей терпеливости. — Ты из всех людей должна знать, что братание недопустимо. — Вообще-то, допустимо, — услужливо сказал Роджер. — Несмотря на форму, я здесь не в официальном качестве. Я могу навещать гражданских, как мне хочется. Командование не станет вмешиваться в личные дела, если речь не идёт о пенсиях и пособиях. Ничто так не привлекает их внимание, как блеск исчезающего пенни. — Роджер рассмеялся, в то время как лицо Тома оставалось холодным и каменным. — Но это было бы похоже на подсчёт цыплят, а? — Ты прав, — сказал Том. — Нет необходимости в такой смелости, лейтенант. Гермиона едва ли знает тебя. — Том! — Гермиона! — строго сказал Том. — Тиндалл, может, и гость здесь, но ты моя гостья. Ты должна понимать, что твоё благополучие — моя ответственность. — Моё «благополучие», — фыркнула Гермиона. — Меня не надо ни от чего защищать, с чем бы я не смогла справиться сама. — Ц-ц-ц, какое высокомерие, Гермиона, — сказал Том, покачав головой. — Запомни мои слова, чрезмерная самоуверенность станет твоей погибелью. — он бросил суровый взгляд в сторону Роджера, который Роджер вернул, хотя и довольно неловко. — Запомни мои слова. — Я прошу прощения за поведение Тома, — быстро сказала Гермиона, кивнув Роджеру. — Он всегда был слишком прямолинейным на свою голову, мы разделяем это качество, к худу ли, к добру ли. К нашему несчастью, сегодня не самый его удачный день. Так на чём мы остановились? Ах да, экскурсия! Ты бы хотел увидеть мою комнату? Из неё хороший вид на деревню, и в ясный день можно увидеть всё аж до Грейт-Хэнглтона. Шпиль их церкви выше, чем у той, что находится дальше по дороге... Она проводила Роджера дальше по коридору, открыла дверь и показала ему вид из окна. — Убранство — это реконструкция, а не оригинал, но оно должно напоминать стиль елизаветинской эпохи, если ты посмотришь на форму каминной полки там, оконные рамы, фронтоны и карнизы по всему фасаду. Этот стиль считался более современным, чем строгая готика, а также более патриотичным — более английским, — чем сложный узорчатый стиль барокко, который можно увидеть в châteaus Франции или Италии. Кроме того, этот стиль лучше подходит для здешних погодных условий: в случае причудливой каменной лепнины щели заполнялись бы льдом, отчего детали бы потрескались уже через несколько сезонов. Владельцы некоторых усадеб всё же перешли на французский стиль, но вскоре узнали, как дорого обходится их содержание. — Ты так хорошо осведомлена об архитектуре этого дома, — заметил Роджер. — Как ей и следует, — влез Том со своего места у двери. — Она здесь живёт. Он следил за Гермионой, пока она показывала Роджеру акварельные пейзажи на стене, а затем обои эдвардианского времени с узором из строгих дамасских роз и, наконец, светильники в стиле ар-нуво, установленные в двадцатых. — Я — это временная ситуация, — заикалась Гермиона. — Том и его семья были очень любезными хозяевами... — Всё в порядке, Гермиона, — сказал Роджер. — Тебе нечего объяснять. Когда ты пустила меня внутрь, я заметил, что твоё вечернее платье висит за дверью, а у кровати стоят твои туфли. Я думал, лучше не упоминать этого. Том ухмыльнулся: — Если вы закончили экскурсию, могу ли я порекомендовать вам помыть руки в ванной Гермионы, которая находится в конце коридора, прежде чем мы спустимся вниз, чтобы поприветствовать компанию? И, Гермиона, — сказал Том, приподняв бровь, — это подарки на день рождения, что ты принесла? Я очень признателен, правда. Если ты оставишь их на прикроватной тумбочке, я зайду попозже, и мы сможем открыть их вместе. Гермиона закрыла своё лицо руками, от её щёк исходило тепло. Том, которого забавляла её реакция, показал Роджеру ванную в конце коридора. Их два голоса были слышны из её комнаты. — Моя бабушка сначала предложила мне комнату в южном крыле, — обычным голосом говорил Том. — В её время они держали гостей и гостий в разных крыльях дома из соображений благопристойности. Но я был непреклонен: если этот дом станет моим, а однажды моим законным наследством, то он должен уступать моим предпочтениям. — И тебе уступили? — Ещё как, правда, — сказал Том. — Вот её ванная. Тут раковина, а там клозет, если тебе он нужен. У меня собственная ванная, разумеется. У Гермионы есть премилая привычка оставлять свои волосы везде, куда она идёт. Однажды ты обнимешь её, а через несколько дней заметишь, что к твоей форме пристали её волосы. Это её забавная причуда, но ты должен принять это как предупреждение, ведь другие юные леди из числа твоих знакомых не поймут юмора. — Твои школьные приятели, должно быть, считают тебя смешным малым, — сказал Роджер, смеясь. — Боже, у тебя такая сухая манера изъясняться, что я почти поверил, что ты говоришь серьёзно. — Я говорил. — Любезный — я куплю тебе пинту, если мы когда-то пойдём вместе выпить! Вскоре Том и Роджер вернулись, Том выглядел кислым, а выражение Роджера хранило вежливую весёлость. Гермиона возобновила свою полусерьёзную попытку показать Роджеру остальную часть третьего этажа, что включало в себя остановки, чтобы рассмотреть каждый предмет искусства и часы в коридорах. Роджер спросил Тома, может ли он открыть часовой шкаф, на что Том, немного подтолкнув Гермиону, нехотя согласился. — Точность этих вещей потрясающая, — сказал Роджер, следя глазами за движением маятника туда-сюда. — Именно зубчики шестерёнок, понимаете, отвечают за угол и время каждого взмаха. Сейчас они точны, но вы можете рассчитывать, что к лету потеряете несколько секунд в неделю. Третий этаж теплее второго, и эти металлические части расширяются от жара. Получается не так последовательно, как электрические часы, но электроника — предметы полезности, а не искусства. Он похлопал по деревянному коробу с нежной улыбкой, а затем закрыл дверцу. — Как чудесно делиться нашими интересами друг с другом, не так ли, Гермиона? — спросил Роджер. Он повернулся к Тому. — А что насчёт тебя, Том? Судя по сюжетам картин, которые мы прошли, Риддлы любят животных. Это так? — Да, — сказал Том, сморщившись от неприятно фамильярного использования Роджером его имени. — Мы известны своим мастерством с… животными. — Мне бы хотелось об этом услышать, — сказал Роджер. — Живя в Лондоне, ни у кого нет места для спортивной охоты. С собаками — да, но точно не с лошадьми, если только это не рабочие звери для скачек. Мне незачем тебе говорить, полагаю, — уверен, мы оба называли Лондон домом... Роджер был прерван посреди предложения звоном колокольчика внизу. — Не продолжить ли нам за ужином? — Роджер протянул руку Гермионе. — Могу я сопроводить тебя вниз? — Нет, позволь мне, — быстро сказал Том. — Я знаю самый короткий путь в столовую. В этот раз Том вёл за собой их маленькую группу, а Гермиона следовала в конце. Когда они прошли мимо лестничной площадки, воздух замерцал, и Нотт вышел из-за изгиба перил, засунув свою палочку во внутренний карман смокинга. — Рехнуться можно, — пробормотал Нотт, проскальзывая рядом с Гермионой. — Я бы никогда не принял тебя за любовницу магла, Грейнджер. Любительницу маглов — да, в этом нет ничего необычного, но любовница магла, — на последних двух словах он сделал неуместное ударение. — Для меня это новость. Сколько же ему лет? Риддл, должно быть, сейчас в бешенстве — не думаю, что ему нравится, что у него самый поздний день рождения из нас троих. Ему сегодня восемнадцать, а нам уже несколько недель и месяцев. — Роджеру двадцать один, — сказала Гермиона. — Двадцать один, — размышлял Нотт. — Если бы он был волшебником, он бы, скорее всего, был уже женат. Волшебник, который не позаботился об этом как можно скорее, не обеспечит себе хорошую пару. Это если он предпочтёт ровесницу. Неужели маглов это не волнует? — На каждого волшебника в Британии приходится четыре тысячи маглов, — ответила Гермиона. — Выбор гораздо шире, даже для тех, кто ограничивает поиск среди «уважаемых» семей. Никому не надо торопиться. И никому и не следует. Нотт замолчал на секунду, а затем сказал: — Этот магл назвал Риддла по имени, и, однако, всё ещё бодр и дышит. — Я зову Тома по имени. — Это другое. — Чем это отличается? — Ты… leman Риддла. — Его — прости? Его лимон? — Ты всё читаешь, Грейнджер, и, однако, ничего не понимаешь, — пренебрежительно заметил Нотт. — Даже Риддл не ожидает, что к нему будут обращаться по фамилии, когда он, кхм, спрягает сослагательное наклонение. — Прошу прощения! — Прощена, но в следующий раз мне бы хотелось увидеть немного больше стараний в мольбе. Когда они с Ноттом достигли фойе, они увидели, что Роджер и Том уже добрались туда первыми. Вокруг них собралась небольшая толпа поклонников и доброжелателей. Гермиона не могла сопоставить их лица ни с какими именами, которые могла бы вспомнить, — должно быть, она предположила, это гости миссис Риддл, прихожане местного значения, благородная деревенская публика, чей устоявшийся социальный уклад был прерван приходом войны. Том выглядел страдающим от всех рукопожатий. (Том всегда питал отвращение к прикосновениям других людей по причинам здоровья и гигиены, по крайней мере, он так говорил). Однако гости, представлявшиеся Тому и Роджеру, не прикладывали к ним руки с обнаженной плотью. В основном это были женщины в вечерних перчатках длиной до локтя. — О, какое зрелище, — сказал Нотт, остановившись на лестнице, чтобы взглянуть на окружающую обстановку. — Риддла осадила толпа. — Они и впрямь несколько дружелюбней обычного, полагаю, — заметила Гермиона. — Так и есть. Это обычная бригада кур и тёлок. — «Кур»? — тон Гермионы был резким. — «Тёлок»? Такие выражения не просто негалантны, они оскорбительны. — Как бы тогда ты ещё их назвала? — сказал Нотт, веселившийся от её гнева. — Я бы их никак не назвала. — Не там, где они могли бы услышать тебя, — Нотт постучал себе по носу. — Но смотри — вон туда, их мамы-куры хлопочут вокруг. Они ищут самое выгодное место, чтобы выпасти своих дочерей. Риддл и твой парень-магл, — Нотт произнес это с большим удовольствием и без особого сочувствия, — были выявлены как самые подходящие молодые люди на сегодняшнем мясном рынке. Когда зашло солнце — раннее событие зимой, — потекли напитки, apéritifs в высоких хрустальных бокалах и парад волованов начали циркулировать по комнате. Гермиона отправилась в бой, Нотт спешил за ней по пятам, громко кашляя и бормоча себе под нос о маглах и их своеобразных магловских манерах, в то время как несколько из них прикуривали сигары, прикасаясь обрезанными концами к спичкам, вырванным из спичечных буклетов. Гермиона выставила свой подготовленный перечень для начала разговоров, начиная с «Как поживаете?», «Сегодня подают отличное вино», «Вы слышали последние новости о войне?», а также всегда надёжную универсальную постоянную «Разве в это время года не было холоднее в прошлом году?». Она скользила по периметру комнаты, которая была осажена дамами без кавалера и джентльменами на пенсии, людьми, от которых Гермиона могла ожидать мягкости и снисходительности к новому лицу, не связанному кровным родством, в отличие от достаточно угрожающей группы леди, борющихся локтями за место в центре вечеринки, где заседала миссис Риддл. Случился некоторый просчёт, потому что оказалось, что пожилые джентльмены могли ухватиться за её темы для разговора и трещать и трещать о них, не давая ей вставить и слова. — ...Нет, я помню, в прошлое Рождество замёрзшие трубы так грохотали, что миссис приказала их отключить, а потом заставила меня вынести с чердака старые ночные горшки. — Разве было не так же холодно? Тогда я не мог сказать. Несколько лет назад нам поставили новую печь — ту, которую я называю «Чудовище». Она пожирает уголь целыми тачками, клянусь. — Для этого Вам следует беречь газеты, письма и записки. Бумага и тряпьё дешевле за фунт, чем уголь. Это сэкономит Вам несколько шиллингов в неделю, если вы смешаете несколько комков и правильно упакуете их, огонь протянет всю ночь... Гермионе ласкала слух оживлённая дискуссия о достоинствах туалетов на открытом воздухе. Она была благодарна за то, что её спасла возможность перебраться в столовую, когда бутылки вылились до последней капли, а канапе были очищены дочиста. Фойе опустело, когда гости направились в столовую. Они медленно, болтая, многоногими толпами бродили по коридору с той же скоростью, с какой неуправляемый студент отправляется на долгую прогулку в кабинет директора. «Сельские жители», — подумала Гермиона. Такого не делали в Лондоне. У людей были места, куда сходить, работа, за которую надо было держаться, пересадки на поездах, на которые надо было успеть, и ожидающие их встречи. И они не стеснялись использовать свои локти и плечи, чтобы протиснуться. Они с Ноттом были последними гостями в фойе, что оказалось хорошим решением, потому что горничная в этот момент впустила в дом мистера Пацека. Он стряхнул дождь со шляпы, передав её горничной. Его макинтош был испещрён дорожками воды, и, подмигнув в сторону Гермионы, он засунул руку под лацкан, взмахнул запястьем, и в ту же минуту вся вода была отжата, пролилась на пол и испарилась во влажный туман. — Вы здесь, — вскрикнула Гермиона, подаваясь вперёд и беря его за руки. — Я так счастлива Вас видеть. Я едва ли знаю кого-либо, и когда я попыталась познакомиться… Ну, мне жаль признавать, но я всё равно тут никого не знаю. Нотт прочистил горло: — Мне это никогда не волновало. Мистер Пацек повернул голову, изучая Нотта оценивающим взглядом. Нотт был одет в той же манере, что и Том, во фрак поверх рубашки с воротником-стойкой со скошенными углами и белую жилетку: — А кто этот молодой человек? Почему его жилетка трансфигурирована? — Что, — пробормотал Нотт, опустив взгляд на свой жилет. Одной рукой он разглаживал пуговицы. — Как вы узнали? Мистер Пацек улыбнулся и без предупреждения ткнул Нотту в живот кончиком палочки. Нотт вздрогнул и сгорбился, защищая уязвимые места парой скрещённых рук. — Жилет такого фасона обычно имеет двойное плетение с приподнятым утком. Оно имеет бóльшую свободу действий для тех, кто планирует сидеть и наслаждаться гастрономическим комфортом. Структура также подходит для жёсткого накрахмаливания при стирке. Вы, молодой человек, трансфигурировали ткань, чтобы подражать определённому виду, но Вы забыли о весе и длине. Эта ткань выглядит плоской, как лист индийской резины. Когда Вы смотрите вниз, ткань не должна мяться — на ней должны образовываться волны. — Он прав, — прошептала Гермиона, бросив тайком пару взглядов на живот Нотта. — Тебе правда стоит внимательнее слушать профессора Дамблдора, знаешь ли. — Кто это? — спросил Нотт. — Почему я должен слушать его? Он, кажется, иностранец. — Сигизмунд Пацек, — сказал мистер Пацек, протягивая руку. — Мастер оберегов по ремеслу, аккредитован в Праге. Нотт уставился на руку, затем на мистера Пацека. Кроме его акцента и бесцеремонных манер, мистер Пацек не показывал никаких вопиющих недостатков, которым мог бы возразить Нотт. Нотт с большой неохотой взял руку мужчины и крепко её пожал. Мистер Пацек не выпускал его. Нотт попытался вывернуть руку, потянув её к себе, но мистер Пацек держал её с задумчивым выражением лица. — Теодор Эрасмус Нотт. Грейнджер и я посещаем одну школу, — сказал Нотт, метнув взгляд на Гермиону, а оттуда снова на мистера Пацека. — С Риддлом тоже. Вы должны это знать, раз Вы были приглашены на его вечеринку. — Какое интересное кольцо, мистер Нотт, — заметил мистер Пацек. — Священный род, смею я предположить? — Именно, — с гордостью сказал Нотт. — Полагаю, Вы не сможете сказать, какой именно? — В моей практике превозносить достижения индивида, — ответил мистер Пацек, наконец-то отпуская руку Нотта. — У Вас мозоли музыканта. Вы, случайно, не играете на мандолине? — Что? — в недоумении сказал Нотт. — Это неважно… — Важен ужин, — сказала Гермиона, осматривая комнату. Горстка гостей исчезла во время их знакомства. — Мы можем стать последними, если не поторопимся.***
В столовой им показали их места буквально за секунды после представления их имён. Гермиона сидела на почётном месте, прямо возле Тома, рядом с Риддлами и её родителями. Дальше по длинному столу мистер Пацек и Нотт заняли свои места как менее важные гости. Произведя все формальности, мистер и миссис Риддл оба встали произнести речь, чтобы поблагодарить всех за присутствие и возложить чувства гордости и радости на своего любимого внука, что он вступает в новый этап своей жизни. Гермионе в какой-то мере было за них стыдно, услышав щедрую и незаслуженную, как она думала, похвалу, ведь восемнадцатилетний возраст не был личным достижением Тома. Тому, однако, было приятно это слышать, заслужил он это или нет. Всё это было закончено минутой торжественного молчания в честь Наших Храбрых Защитников. На этом многие головы за столом повернулись в сторону Роджера Тиндалла, который напрягся на своём сидении, и в этот момент казалось, что он отчаянно желал быть где угодно в доме, кроме этого стола. — Еда, наконец-то! — в нетерпении сказал Том, потягиваясь за своей ложкой, когда первое блюдо было подано. — Я пытался попробовать закуски до того, как они все закончились, но эти девчонки постоянно подходили поговорить со мной. Миссис Уиллроу обещала мне восемнадцать разных видов канапе, но я уверен, что насчитал только двенадцать до того, как они закончились. — Чего они хотели? — спросила Гермиона, и какая-то её часть страшилась ответа. — Ничего важного. Хотя, если они хотели снискать моего расположения, им стоило постараться чуть лучше. Это мой день рождения, но половина из них млела от Тиндалла, — сказал Том с голосом, полным отвращения. — Они думают, он блистательный. — Это форма, полагаю. — Я не понимаю этого, — сказал Том, и его рот перекосило в раздражённом оскале. — Она цвета рвоты. — Я тоже этого не понимаю, — сказала Гермиона, пожав плечами. Форма была признаком какой-то организации, служебного чина, национальности — или, в случае Хогвартса, факультета. Это был поверхностный способ получить представление об идентификации личности человека, а не о его характере. Если ей не нравился Нотт, это было не потому, что он был членом факультета Слизерин, если она восхищалась Роджером Тиндаллом, это было не потому, что Роджер вступил в армию. — Возможно, моё мнение было бы другим, — продолжила она, — если бы Роджер рисковал своими конечностями в каждом ночном патруле над Каналом в «Спитфайре». Но из того, что он сказал о своей работе, он просто сидит в кабинете с карандашом в одной руке и чашкой чая в другой. Важная задача, но в ней нет ни места, ни времени для героизма. — Думаю, — сказал Том, разглаживая свои лацканы, — я более блистательный, чем он. Ты согласна? — Это не соревнование, Том. — А вот поэтому, Гермиона, ты моя любимица, — сказал Том, похлопав её колено под столом. Ужин продолжился с холодной белой рыбой под голландским соусом, за которой последовала suprême из куропатки, а главным блюдом стала говядина на огне, фаршированная беконом и устрицами, поданная с подливкой из бурого эля. Разговоры за столом стихли, их заменило царапанье и звон приборов по фарфору, мокрые звуки многих воодушевлённо жующих ртов и причмокивание вином, исчезающим в пересушенных горлах. Это была лучшая трапеза, которую многим из гостей доводилось есть за последний год. С нынешним достоинством продуктовых карточек, выданных правительством, за последний час каждому человеку была выдана недельная норма мяса и даже больше. После основного блюда появились десерты. Они состояли из разлития дижестивов, а также прибытия блюд, с горкой сложенных сахарных лакомств и кондитерских изделий на зубок — подносов хрустящих меренг с бренди, квадратиков бисквитов, промазанных джемом, посыпанных сахарной пудрой минс-паев и тартов с заварным кремом, украшенных хлопьями миндаля и фруктами glacé. Жёсткие формальности были облегчены. Теперь гостям было позволено менять свои установленные места, а за столом зажигались сигареты и трубки. — Табак отвратителен, — сказал Том, размахивая рукой перед своим носом. — Если и есть что-то, по чему я скучаю за школьными ужинами, так это, что никто не портит десерт своими грязными привычками. — Привычка курить табак не ограничена… сам-знаешь-кем, — заметила Гермиона. — Ты не помнишь уроки на первом курсе? Мы превращали мышей в табакерки. Объяснение Тома, в чём разница между Терпимыми привычками и Грязными привычками, было отложено Ноттом, который присоединился к ним за их частью стола, держа в каждой руке по бутылке мадеры. — Твой немец — интересный товарищ, Грейнджер, — сказал Нотт, наливая от души в каждый из их бокалов. — И на удивление, он много путешествовал. Он посоветовал поехать в гран-тур по югу Франции после Хогвартса. Вы знали, что в Окситании есть небольшие очаги, где традиция поэзии трубадуров сохранилась с тринадцатого века? Я хотел посетить Норвегию, чтобы увидеть вживую, как исполняется «Эдда», — чтобы куда-то применить все эти годы изучения древнеисландского, — но, оказывается, сейчас там небезопасно для туристов. — Ты уже начал планировать, что будешь делать после школы? — спросила Гермиона. — Будет первоклассно увидеть что-то за пределами Британии, — Нотт метнул осторожный взгляд на Тома. Лицо Тома оставалось бесстрастным. — Искупаться в воде, насладиться местом культурного обогащения, почувствовать хоть раз солнце на своей коже. Тебе бы тоже не помешало немного солнца, Риддл. Вылазка после экзамена пошла бы нам обоим на пользу, не так ли? — Какую пользу? Солнечный ожог и бесконечные выступления менестрелей на бис? — сказал Том. — Я могу придумать занятия получше. — Намажешься травяной припаркой на ночь, и к утру ты уже будешь бодр и весел. Больше бодр, чем весел, по правде говоря. — А что насчёт менестрелей? — Я признаю, что это на любителя, но… — О, мистер Риддл! — заговорил незнакомый голос, за которым последовало несколько других и хор хихиканья. — Том! — Прошу прощения… — Мы не хотели влезать… — …Но мы заметили, что Вы пригласили друзей посидеть с Вами! — По одной, пожалуйста, леди, — сказал Том. Группа гостей собралась вокруг части стола Тома, молодые девушки были одеты в вечерние платья и сияющие украшения с маленькими ридикюлями, висящими на их запястьях. Одна из них наклонилась над столом, заставив Тома откинуться и сморщить нос из-за удушающего парфюма. Девушка вытащила колоду игральных карт из своей сумки и всунула их Тому. — Мы начинаем игру, и я хотела узнать, не согласились бы Вы быть моим партнёром, — сказала она. — Какую игру? — спросил Том, подозрительно глядя на неё. — Бридж двое на двое, парный турнир, — сказала девушка. — Будет супер — мы играем на ставки. — Какого рода ставки? Деньги? — Мы все ставим что-то для главного приза. В основном фунты, но Джонти Уоррен-Уитли заложил набор «серебряных корон» королевы Виктории. Чистое серебро и стоит целую кучу денег, он говорит. — Начальная ставка? — Пятнадцать фунтов с носу, — сказала девушка. Она кивнула на обеденный стол, с которого убрали фарфор с их ужина, но он всё ещё был заставлен открытыми бутылками вина и подносами сыра и выпечки. — Это же не проблема? — Я в игре, — объявил Том. — Но Нотт будет моим партнёром. Нотт отшатнулся: — Значит, смотри, Риддл... — Она сказала, будет супер, — сказал Том, отмахиваясь от недовольства Нотта. — Ты ей не веришь? — Проблема никак не связана с ней, — сказал Нотт. — Я скинусь за тебя, — сказал Том, доставая бумажник из кармана своего смокинга. — Потом сочтёмся, это не проблема. Том переместился на дальний край стола, где уже убрали посуду, а стулья были расставлены по двое, и ваза для фруктов была опустошена и с горкой набита помятыми банкнотами Банка Англии, белыми кусочками бумаги, на которых была напечатана изысканная каллиграфия и одетая в мантию фигура богини Британии. Том повернул голову, чтобы посмотреть на вазу банкнот, даже когда его проводили на его место, а перед ним открыли и начали тасовать колоду карт. Несколько минут Гермиона следила за ними, но эта игра не могла удержать её интерес. Ей никогда особенно не нравился спорт и игры. Будучи ребёнком, её никогда не приглашали поиграть в командные виды спорта, и она также не хотела быть частью увеселительных игр, которые зависели от удачи. Она понимала командный дух, причину, по которой многие люди принимали участие в квиддиче или магловском футболе, но её беспокоило, что для обеспечения победы требовались навыки всей команды. Что, если один человек промахнётся или уронит мяч в плохой момент? Провал будет выставлен напоказ всей команде и всей публике тоже! Она решила вернуться в свою комнату, поднимая пустой стакан, чтобы наполнить его водой, когда выйдет из поля зрения гостей. Слуги выглядели измотанными, они перебегали от группы к группе, чтобы следить, чтобы напитки лились, а бокалы наполнялись. Выпивка не прекращалась с приёма в фойе, и, если скорость распития хоть когда-то и замедлялась, то во время переходов от шипучих тоников перед едой и травяных напитков к винам на ужин, а после ужина — к бренди, коньяку и виски. Сама она выпила два или три бокала, больше, чем она привыкла в Хогвартсе, где ей предлагали выпить только раз в неделю на ужинах клуба Слагхорна, и чаще всего она отказывалась. Но во время сегодняшнего ужина Том упомянул, что все вина были специально выбраны, чтобы сочетаться с мясом, а меню было составлено по одобренному Томом выбору рецептов. Гермиона решила, что попробовать их не помешает, и ей предложили остаться в Усадьбе Риддлов. Не случится никакого шатающегося возвращения домой с позором, нет, спасибо. — Агуаменти, — призвала она, достигнув лестницы, постучав палочкой по бокалу и наблюдая, как вода течёт из кончика её палочки. Идеально чистая, никакого осадка, высший балл по стандарту учебника. Единственное, что не совсем соответствовало её стандартам, — это чуть тёплая температура, но экзаменаторы Ж.А.Б.А. не снимают за это баллы… Она отпила из стакана, скривившись. — Гласиус, — пробормотала она. — Хм-м, гораздо лучше. На третьем этаже на вершине лестницы открылась дверь прохода для слуг. — Гермиона, — сказал Роджер, подзывая её жестом, — ты пришла, чтобы скрыться от остальных? — Роджер? Что ты здесь делаешь? Роджер втянул её внутрь и закрыл дверь. Пространство было узким: один человек мог надёжно пройти по коридору с подносом для завтрака, но двое людей могли пройти одновременно, только если они были не против ужаться. Стены были сделаны из голого цемента, покрытого тусклым гипсом, тёмный тоннель был испещрён редкими вспышками света, где голые лампочки освещали различные входы и выходы. Это было унылым, безрадостным и мрачным местом по сравнению с богатой отделкой и плюшевыми коврами обычных коридоров. — Это последнее место, где меня станут искать, — сказал Роджер, проходя по коридору. — Леди там назойливые до беспредела. Одна из них, мисс Кэролайн Суиндон, кажется, она имеет виды на офицеров, и она проследовала за мной в уборную, пытаясь застать меня в одиночестве. В следующий раз, когда я пошёл, я нашёл одну из этих дверей, которую ты показала мне ранее, и никто не заметил, что я прихожу и ухожу, — он слегка расстегнул воротник, вздохнув. — Моя мама сказала мне быть добрее к ним. Сельские девушки, понимаешь. Они думают, что городская жизнь захватывающая, и выбор у них невелик, если они хотят чего-то большего, чем респектабельного фрихолдера или рабочего из маленького города. — Я удивлена, что они не попробовали провернуть то же с Томом. — О, они пытались, — состроил гримасу Роджер. — Но Том быстро их раскусил. «Гермионе нравится то» и «Гермиона сказала мне это», и девушки оставили его, решив, что борьба будет не такой жёсткой где-то ещё. — Эм. Приятно слышать, — сказала Гермиона, размышляя над словами Роджера, поспевая за ним по узкому коридору. Должно быть, они были где-то в середине дома, на третьем этаже, выходящем на подъездную дорогу. Детская, она вспомнила, должна быть где-то близко. — Хотя мне бы хотелось, чтобы Том не использовал моё имя, чтобы прикрываться при малейших неприятностях. Он лишь в шаге от того, чтобы использовать здоровье его бабушки для оправданий! — Ты могла бы пользоваться его именем в ответ, ему бы это не понравилось, — Роджер запнулся на секунду. — Если ты только уже этого не делала? — Нет, — ответила Гермиона, — думаю, я скорее скажу людям, что мне надо идти помыть голову. Это заставило Роджера улыбнуться. Он собирался что-то сказать, но остановился и сосредоточенно нахмурил лоб: — Ты слышала это? — Что? Роджер прижал ухо к стене: — Разрешают ли Риддлы исследовать дом людям? Целый вечер они использовали слуг, чтобы сгонять гостей и держать их внизу. Но я слышу разговор людей… Гермиона прижалась к стене, сморщившись, когда колкая пыль гипса отлетела и упала по её шее за воротник её вечернего платья: — Кажется, кто-то разговаривает, но я не понимаю, что они говорят. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. — Можно твой стакан? — Роджер взял её чашку с водой, залпом выпил оставшийся дюйм воды и прижал её к стене. — Что ты слышишь? — «Wer hätte das gedacht», — нараспев сказал Роджер. — Что! — Ш-ш! — между его бровей залегла складка. — «Bin gespannt, was wohl als nächstes passiert?» — Я не понимаю, Роджер. — «Wissen auch nur die wenigsten»… — Роджер напрягся и оторвал ухо от стены, отряхивая пыль с шеи и воротника. — «Лишь несколько людей знают» — вот, что это значит. По другую сторону стены немец, Гермиона. Немецкий агент. Я могу услышать только одну сторону разговора, но он, должно быть, разговаривает с кем-то по переговорному устройству. Гермиона вырвала стакан из его руки и подслушала через стену. — Sollte man nichts gegen unternehmen… — заговорил голос мужчины. Слова были чужими и непонятными, но тон, тихая и собранная интонация лектора, был до боли ей знакомым. — Роджер, это мистер Пацек! — ахнула Гермиона. — Наставник? Я знал, что с ним что-то не так, — сказал Роджер. — Значит, ты стой здесь, а я пойду и разберусь с ним… — Нет, Роджер, ты не можешь! — Я должен, — твёрдо сказал Роджер. — Этот дом полон пожилых мужчин и безоружных женщин. Если нужно задержать иностранного агента, лучше сделать это здесь и вдали от посторонних глаз. Без продолжения разговора Роджер протолкнулся мимо неё и пробежал до ближайшей двери, Гермиона семенила за ним в своих вечерних туфлях, несколько раз ударившись локтями о стены, когда теряла равновесие. Он схватился за ручку двери и распахнул её, перейдя в основной коридор, и его шаги были заглушены ковровыми дорожками. Гермиона скинула свои туфли, засунула под мышку и побежала за ним. — Роджер, Роджер, подожди, — кричала Гермиона. — Ты не понимаешь! — Я понимаю достаточно, Гермиона, — ответил Роджер через плечо. Его рука опустилась к кобуре на его ремне. — Я знаю, что я слышал. Роджер распахнул первую дверь в холле, затем перешёл к следующей, пока третья дверь не явила им комнату, освещённую хрустальными лампами, в которой стоял покрытый фетром бильярдный стол, а на него облокотился мистер Пацек спиной к двери. — Tja, — Гермиона слышала, как он говорит, — so ist das Leben. Freu dich, dass er es hinter sich hat… — Медленно повернитесь, чтобы я видел Ваши руки, — сказал Роджер, указывая своим офицерским револьвером в спину мистера Пацека. — Гермиона, не подходи. Если тебе нужно позвать на помощь, используй телефон. Дивизия расквартирована в Хелмсли, в пятнадцати милях отсюда. Попроси оператора соединить тебя с их линией — упомяни, что это срочное дело разведывательной службы. Мистер Пацек обернулся, с его губы свисала зажжённая сигарета. Его внимание переместилось на револьвер Роджера Тиндалла, который он направил на него: — Полагаю, Вы не поверите мне, если я скажу, что всё это прискорбное недоразумение. — С кем Вы разговаривали? — требовательно спросил Роджер. — Что у Вас в руке? — Портсигар, — сказал мистер Пацек, раскрывая пальцы, чтобы показать им. Это была плоская серебряная коробочка, квадратная по форме, размером с ладонь и выгравированная изображением рун в обрамлении вьющихся цветов. — Чтобы хранить сигареты. — Положите его на стол и подвиньте в мою сторону. Мистер Пацек сделал, как велено. Роджер не опустил револьвер, который он держал обеими руками, его правая рука была на курке, а левая поддерживала основание. — Гермиона, — сказал Роджер с мрачным выражением лица, — возьми его и проверь, что там есть, провода или выдвижная антенна. Если он издаст странные звуки, брось его в коридор, закрой дверь и спрячься под столом. Нервно глядя на обоих из них, Гермиона схватила портсигар с покрытого зелёным фетром стола. Это была тяжёлая для своего размера металлическая жестянка из чистого серебра, с одной стороны закрывающаяся на петли, а с другой — на застёжку. Уголок был отмечен небольшой ямкой. Когда она выставила его на свет, она заметила, что руны были не просто декоративными — у них было назначение. Ряд связанных между собой последовательностей рун, составляющих границы многослойных чар. Связь. Ясность. Сообщение. Видение. Истинная речь. И последняя руна, выгравированная глубже остальных, искообразная форма гебо. Обмен. Она узнала её. Она использовала её для зачаровывания своих ежедневников для домашней работы, взяв уроки у мистера Пацека несколько рождественских каникул назад. — Открой его, — сказал Роджер. Гермиона открыла его. У портсигара было две половины. В одной была дюжина сигарет в белой бумаге с кончиками из золотой фольги. На другой — зеркало, и в этом зеркале был глаз, залитый кровью и затенённый густой бровью. Глаз моргнул, затем расширился. «Was? Pacek? Wer bist du…» Гермиона быстро закрыла портсигар. — Пойман с поличным, значит, — сказал Роджер. — Бригадир Синклер этим заинтересуется. Миниатюрный приёмно-передатчик, меньше, чем любые полевые объекты, которые мы отправили с итальянской дивизией. А где исходный радиопередатчик? Нет, где-то должны быть спрятаны реле, хотя, полагаю… — он остановился, прочищая горло. — Если Вы сдадитесь сейчас, мирно, мы сможем договориться о перевербовке. — Ты не можешь арестовать его, Роджер! Роджер не удостоил Гермиону и взглядом. Он неотрывно следил за мистером Пацеком, который всё ещё стоял с руками в воздухе, с его тлеющей сигареты падали хлопья пепла на перед его рубашки. — Я хочу, чтобы война закончилась, — сказал Роджер, его лицо покраснело, а бусина пота блестела на виске. Дуло его револьвера не сдвинулось. — И тогда мы, наконец, ощутим вкус мира. Британии нужен мир, шанс на перестройку. Иначе она никогда не удержится против русских. — Это не купит Вам мира, лейтенант, — сказал мистер Пацек. Он не обращал внимания на направленное в его грудь оружие, глядя на Гермиону, стоявшую на шаг позади Нотта, крепко сжимая в руках его портсигар. — Мисс Грейнджер. Вы знаете закон, как и я. — Да, ну, — я не знаю, что делать! — сказала Гермиона. Её руки показались скользкими, а швы платья — слишком узкими, пуговицы — слишком стягивающими, чтобы можно было сделать полный вдох. — Обязан быть другой вариант! — Боюсь, нет другого варианта, кроме этого, — сказал Роджер. — Самое сложное решение, которое можно сделать, став взрослым, — торжественно произнёс мистер Пацек, — это то, насколько он полагается на собственные желания, а насколько — на благо общества. Закон не просто подчиняется нашим правительствам, мисс Грейнджер, но и требует нашего активного участия. Эта обязанность ложится на нас, когда мы достигаем возраста, позволяющего принимать в ней участие. — Н-но, — заикалась Гермиона, — есть исключения из закона… — Доверите ли Вы ему это? Если Вы сделаете его своим исключением? — мистер Пацек указал на портсигар. — Если он спросит Вас, как он работает — сейчас, завтра, через год — Вы дадите ему ответ? Он не дурак. У него будут вопросы. И он будет так же любопытен, как когда-то были Вы. — Гермиона, — сказал Роджер, его глаза метнулись, чтобы уловить быстрое движение на его периферии, — что ты делаешь? Гермиона залезла под платье, запустив пальцы под борт своего чулка. На ленточку борта над коленом была пристёгнута её палочка, спрятанная под многими летящими слоями её вечернего платья. Резное дерево было нагрето её кожей, и в её потной ладони она казалась огненно-горячей и более тяжёлой, чем должна была быть, когда она подняла её и указала на Роджера Тиндалла. Она не хотела делать этого. Она была бы счастлива просто быть ещё одной магловской девушкой на день. — Прости, Роджер. Всё, чего она хотела, — лишь один день. Один день, чтобы просто… притвориться, что ничего не изменилось за годы с того воскресенья, когда мужчина в бирюзовом костюме постучался в её дверь, утверждая, что у него есть письмо на имя мисс Гермионы Грейнджер. День, чтобы получить удовольствие от хорошей компании, отметить большую дату для хорошего друга без постороннего вмешательства и конфликта интересов. — Гермиона… Револьвер резко дёрнулся. Почему было так трудно просто иметь одного друга без сложностей? — Остолбеней. Вспышка света опалила зрение Гермионы. В её барабанных перепонках звенел выстрел револьвера, стекло рассыпалось на дальней стене, а воздух становился плотнее от смрада алкоголя. Роджер Тиндал сполз на пол, утопив колени в пол, а его рука безвольно повисла сбоку. Гермиона поймала его за плечо до того, как он подбил себе глаз, затем уложила его у ножки бильярдного стола. Её руки тряслись, когда она вынимала револьвер из его руки, выискивая по всей длине ствола — с выгравированными инициалами Р. С. T. —маленькую защёлку, которая ставила его на предохранитель. В магазине не хватало одного патрона, но она ничего не могла с этим поделать: она не знала, как его извлечь, и слишком мало знала об огнестрельном оружии, чтобы успешно дублировать различные металлические и химические компоненты патрона. Гермионе всё ещё нужно было перекатить тело Роджера, чтобы расстегнуть кобуру на его ремне и вернуть револьвер. Её мышцы напряглись, когда она обхватила его за грудь своей рукой. Во сне, без срочности и угрозы силового противостояния, он выглядел спокойным. Доверяющим. Когда она закончила, она засунула палочку в свой чулок и прижала пальцы к его векам, чувствуя себя так, будто у неё не было костей, и кружилась голова, и закончился кислород, и одна сумасшедшая цепочка мысли размышляла об угле наклона и отклонении ворса ковра. Перепад в двадцать градусов, она смутно припоминала, попадал в определение штормовой погоды, согласно морским справочникам. — Мисс Грейнджер. Гермиона посмотрела наверх. Мистер Пацек опустился рядом с ней на колени с палочкой в руке: — Вы знаете, как это делать? — Как — о чём Вы говорите? — Молодой лейтенант, — сказал мистер Пацек, взглянув на Роджера без сознания. — Надо сделать так, чтобы он забыл про инцидент. Если Вы хотите, я могу убрать полностью последние несколько часов — но Вы знаете его лучше, чем я. Вы справитесь с задачей лучше, взяв несколько последних минут и заменив их на правдоподобную альтернативу. — Я не знаю, как… — начала Гермиона и остановилась. Нотт сделал это с Лестрейнджем на лестнице в совятню в прошлом году. — В смысле, я однажды видела, как это делается. Но я лишь читала, как вызывать заклинание. — Как и большинство магии, она требует творчества и намётанного глаза для визуализации, — сказал мистер Пацек. — Где Вы были за пять минут до этого, десять минут или двадцать? Должен быть какой-то выбор, какой-то момент разветвления, где Вы или он приняли решение, которое привело нас сюда. Спокойным голосом мистер Пацек показал Гермионе, где расположить палочку возле головы Роджера, объясняя, как различные положения — бровь, висок, макушка и затылок — влияли на мысленные функции: понимание языка, принятие решений, слуховую память, длительную память, кратко- и долгосрочные воспоминания. Он был терпелив, объясняя ей вербальную формулу, движение палочки и какое состояние разума лучше всего подходило для успешного вызова заклинания. — Когда вы выберете нужное воспоминание, приложите свою палочку здесь, вот так. Расслабьте руку, ослабьте хватку. Всё, что вы чувствуете, может быть передано заклинанием в его разум — если Вы напряжены, он будет ассоциировать образы, которые Вы ему передадите, с чувством беспокойства. Не прилагайте усилий, мисс Грейнджер — нежнее, нежнее, вот так. Оно объединится чище, если модификация естественна, если ничего не было сказано, увидено или сделано, это вызовет в нем какие-либо следы скептицизма или подозрений. Это не должно быть отброшено как сон, но как пережитая реальность. — Ты слышала это? — спросил Роджер. — Что? Роджер прижал ухо к стене: — Слуг снаружи. Думаю, они идут к этой двери. — Нам нужно идти — если они найдут нас, они расскажут миссис Риддл! — Значит, вниз? — Нет, — сказала другая Гермиона, — следуй за мной. Никто не пойдёт в библиотеку в это время ночи. Гермиона осела, когда закончила использовать заклинание: — Я заставила его думать, что мы пошли в библиотеку, и он там уснул. Нам надо перенести его, чтобы он проснулся в правильном месте. — Я применю к нему Дезиллюминацию. Вы покажете мне, где библиотека? Мистер Пацек по воздуху перенёс Роджера за дверь, пока Гермиона подсматривала в холл и осмотрелась в обе стороны, прежде чем помахать ему, чтобы он следовал за ней. — С кем Вы разговаривали? — спросила Гермиона, передавая портсигар ему в руки. Мистер Пацек не настаивал на том, чтобы она вернула его. — Это же двустороннее зеркало? — Со своим знакомым. Бывшим однокашником, — ответил мистер Пацек. — Он получил срочные новости, которые задержали моё прибытие этим вечером. — Хорошие новости? Мистер Пацек покачал головой: — Тревожные новости. На прошлой неделе волшебник поступил в волшебную больницу Лондона, сообщается, что у него были серьёзные ожоги по передней части его тела. Он умер без известной причины смерти. На прошлой неделе, и сегодня произошёл самый недавний случай, несколько других тел были найдены в их домах, пострадавшие от ран аналогичного характера. У них было кое-что общее: они были тайными агентами Геллерта Гриндевальда. — Откуда Вы знаете это? — нахмурилась Гермиона. — Если они были тайными агентами, разве они не позаботились бы о том, чтобы хранить их статус в секрете? — Члены подпольного сопротивления, которые следили за ними, проверили их дома после обнаружения нарушений в их распорядке дня. Они обнаружили тела. Причастность оперативников подозревалась и раньше, а теперь подтвердилась. Ваше Министерство не знает об этом — в больнице сообщили, что травмы первого волшебника возникли в результате несчастного случая. Остальные тела были уничтожены. Если существует ячейка воинствующего сопротивления, вышедшая из-под контроля и до сих пор неизвестная нынешнему альянсу, то безопаснее не привлекать к себе нежелательное внимание. Ни от британского министерства, ни от властей Европы. Мистер Пацек замолчал, его выражение лица было задумчивым: — Мисс Грейнджер, Вы знаете, что это значит? Гермиона посмотрела за угол и, увидев, что коридор был пуст, жестом показала мистеру Пацеку принести Роджера в библиотеку. — Это военное действие, — сказала она. — Великий министр был доволен установлением своего центра власти в Европе. Он никогда не делал попыток британской оккупации, — сказал мистер Пацек. — До сих пор существовало своего рода взаимопонимание, поддерживаемое между британским Министерством магии и оккупированными правительствами Европы. Великобритания не стала бы оспаривать легитимность Гриндевальда, а Гриндевальд не стремился освободить ещё одну волшебную нацию от их добровольно наложенных оков. Он левитировал лежащее ничком тело Роджера на один из диванов, набитых конским волосом, возле камина библиотеки, затем призвал пуфик и приставил его под ноги Роджера, наклоняя голову туда-сюда, чтобы оценить результат. — Конечно, каждая сторона занималась шпионажем и слежкой по практическим причинам, — продолжал мистер Пацек. — Но они никогда не предпринимали никаких действий против друг друга. Никаких до настоящего времени, что может быть неверно расценено как военные действия. Вот — это выглядит правдоподобно, мисс Грейнджер? — Ослабьте галстук и расстегните верхнюю пуговицу кителя, — сказала Гермиона. — Все в школе, кто дремлет за партами на уроке, ослабляют галстуки. Они сделаны, чтобы принуждать людей к хорошей осанке, если они повязаны правильно, они щиплют и тянут, пока Вы не сядете ровно. — Вы останетесь, пока он не проснётся? Гермиона замешкалась. — Мне следует наложить заклинание, чтобы держать его спящим ещё час или больше, — сказал мистер Пацек. — Вы можете удалиться, если хотите. Возможно, будет лучше, если Вас не будет рядом, когда воспоминания едва утихнут. У Вас есть свои заботы. — Что мне следует сделать? — спросила Гермиона, и она ненавидела, что её слова так дрожали. Что случилось с её убедительностью, уверенностью, которыми она так гордилась, всегда отличая неправильное от правильного? Она вытерла свои влажные ладони о юбку, но они всё равно казались липкими и грязными. — В первый раз, когда я прочитала про обливиаторов Министерства, я подумала, что это самый примитивный способ решить проблему секретности волшебников. Несомненно, есть другой путь. Несомненно, волшебники со всеми их магическими заклинаниями и столетней жизнью могли бы найти что-то более гуманное, чем вмешательство в сознание наших собратьев-людей. — Это не лучший способ. Но он был лучшим из всех возможных вариантов. Это было добрее, что Вы сделали это сами, а не позволили обливиаторам Министерства узнать об этом позже и самим разобраться с им присущим прославленным изяществом, — мягко сказал мистер Пацек, легко положив ей руку на плечо. — Вы можете родиться среди тех, кто лишён магии. Вы можете есть их хлеб и пробовать их соль, мисс Грейнджер, но Вы одна из нас. Мы с Вами волшебники. Волшебники не сражаются в магловских войнах. — Н-но Вы помогли моим родителям! Вы установили обереги в их доме! — Официально я взялся за проект по контракту Г. Грейнджер, — сказал мистер Пацек, подразумевая исходное объявление, которое Гермиона выложила в «Ежедневном пророке» пять лет назад. Он засунул палочку обратно в карман своего смокинга. — Мы не служим ни в каких армиях, но мы не можем забывать о сострадании, когда это возможно. Вы не забыли о своём. За это, Гермиона, получите мою искреннюю благодарность. В полуобмороке Гермиона оставила Роджера и мистера Пацека в библиотеке. Она нашла свои туфли где-то на лестничной площадке, затем протащилась в свою комнату, сбросив туфли под кровать. Она развязала свои подвязки и стянула чулки, используя палочку, чтобы расстегнуть множество маленьких пуговок на спине своего платья. Платье было брошено на спинку стула у рабочего стола, а десятки шпилек, сдерживающих её волосы, были брошены на стол без её обычной аккуратности и заботы. «Беспорядок уместен», — подумала она, натягивая через голову ночную рубашку и скользя в кровать, уткнувшись лицом в набитые перьями подушки. Она рано встала, чтобы успеть на поезд, заставила себя в течение дня разговаривать с несколькими десятками людей и впервые применила утомительное заклинание — заклинание, которому не зря не учат в студенческих курсах Ж.А.Б.А. Поскольку её разум был в такой путанице, для неё было неразумно составить чёткое суждение о недавних событиях. Она провалилась в беспокойный сон. Несколько часов спустя — или на следующий день, она потеряла счёт времени, — заскрипел матрас от того, что Том проскользнул под её одеяло на другой стороне кровати. — Я выиграл пульку в двести фунтов! — ликовал Том, взбивая подушку и откидывая одеяло с Гермионы, чтобы укрыться. — Ты бы видела их лица! Как жаль, что тебя там не было, Гермиона, я пообещал отдать деньги пастору. Он собирается вложить их в приходскую стипендию моего имени. «Школьный фонд для мальчиков и девочек Тома Риддла», как тебе? Я хочу, чтобы это напечатали на последних страницах книг, которые они купят на мои деньги. Эти неблагодарные негодники должны знать, кого благодарить. Я не раздаю милостыню просто так! — фыркнул Том. — Но я сохранил серебряные монеты. Они из 1847-го, представляешь? Им почти сто лет. Не думаю, что я когда-либо владел чем-то настолько старым. Бабушка говорит, что она подготовит держатель в библиотеке, если я хочу их выставить... Том блаженно вздохнул, перевернувшись: — Гермиона? Гермиона не ответила. — Гермиона? Она услышала шорох одеял, она почувствовала, как рука Тома погладила её щеку. — Гермиона, почему ты грустишь? — Потому что, — сказала Гермиона, — я устала. — Тебе не стоит грустить, — сказал Том. — Ты не можешь. Это мой день рождения, а на мой день рождения всё должно быть, как я захочу. — Некоторые люди иногда грустят, Том. — Некоторые люди. Но не ты, — мятежно сказал Том. Он проскользнул на её сторону, заключив Гермиону в очень крепкое объятие и завернув одеяло вокруг них обоих, пока между ними не стало недостаточно места для дыхания и ещё меньше — для движения. Том гладил её волосы, прижимая губы к её горлу и линии её челюсти. — Вот, — сказал он, прижимая её к себе. — Теперь тебе лучше.