***
К концу февраля Том проследил за достаточным числом пересменок авроров, чтобы знать, когда и где получится прокрасться и остаться незамеченным. Уверенный в знаниях их обходов и заведённых порядков, Том наметил очередную экскурсию для «совиной доставки» на один из выходных в Хогсмиде. Или, точнее, они с Ноттом попытались наметить одну. Это прошло не так успешно, как первая партия, по причине досадливого и непредсказуемого осложнения. Первая часть прошла безупречно. Они выскользнули в загон для коз на заднем дворе «Кабаньей головы» и аппарировали за сараем. Никто не заметил «крак» их ухода за блеянием ухоженных коз. Поднявшись в семейную совятню Нотта, Том открыл шкатулку с зельями и выбрал хрустальный пузырёк яда василиска. Осталось лишь три, и ему вскоре придётся собрать у василиска ещё. Из-за патрулей авроров было сложнее выкрасть лодку из лодочного сарая Хогвартса, чтобы посетить василиска, принимающего солнечные ванны на пляже. Но это не было невозможно, не для кого-то с его способностями. Он проверил остальные стеклянные флаконы в шкатулке для зелий: яд акромантула, экстракт бадьяна, восстановитель крови, несколько туб зелья для облегчения боли, перелитые в большую бутылку из ванной при спальне с этикеткой «СРЕДСТВО ОТ ПОХМЕЛЬЯ». Напиток живой смерти, который он использовал, чтобы держать своего питомца-паука в стазисе, пока он уезжал на каникулы и не мог приносить ему еду. Он знал, что ему нужен план, как вывезти акромантула навсегда до последнего дня школы, потому что будет отъявленным расточительством оставить его в Хогвартсе. Иначе Хагрид сможет найти его и восстановить свои права собственности, и Том знал, что Хагрид был безответственным смотрителем за чудовищами. — Адрес: номер восемь, Эскуотер-роуд, волшебная деревня Монтроз, Шотландия, — сказал Том сове. Когда он закончил говорить, сова повернула голову и моргнула своими большими круглыми глазами. — Вперёд, время отрабатывать своё содержание. Сова не прыгнула с насеста и не улетела. Том попытался её согнать. Она клюнула его в руку. — Монтроз, Шотландия, — повторил Том. — Ты меня не слышала? Доставить мистеру Вайкарду Козелу по адресу номер восемь, Эскуотер-роуд, — медленно и тщательно выговаривая слова, Том снова прочёл имя. — Вайкард Козел. Сова всё ещё не шевелилась. — Нотт, думаю, твоя сова сломана. — Так, дай мне попробовать. Ты, должно быть, неправильно произносишь, — Нотт вырвал список адресов из руки Тома и зачитал адрес вместе с именем получателя. Сова не улетела. Она переминалась на жёрдочке, покричала, немного распушила перья и покакала. Но не отправилась в руки Зефира, как ожидалось. — Хм, — нахмурился Нотт. — Ну, это необычно. — Попробуй другую сову, — предложил Том. Он начал отвязывать письмо от её лапки. Вторая сова тоже не улетела. И третья. И четвёртая. Том начал раздражаться. — Волшебные совы, что, настолько некомпетентны? — сказал Том. — Мне всё надо делать самому? — Дело не в совах, — задумчиво сказал Нотт. — Не может быть. Одна сова, возможно, могла быть списана из инкубатора и продана как плохое яйцо. Но четыре совы, купленные в четыре отдельных раза четырёх разных пород? Не может быть совпадением. Это слишком маловероятно. Скорее всего, они, он — ну, знаешь, сегодняшний счастливый победитель — наложит чары Фиделиуса, чтобы предотвратить нежелательные доставки в некоторое время между нынешним и когда мы в первый раз посмотрели список адресов. Возможно, они начали ожидать грубой игры с учётом предыдущих доставок. Как и я, они тоже должны были догадаться, что это слишком маловероятное совпадение. — Фиделиус, — размышлял Том. — Я читал об этом. Продвинутый магический метод сокрытия важного объекта, места или части информации, но я считал его бесполезным, раз для него необходимо довериться третьему лицу, чтобы сохранить этот секрет. Если тебе нужен второй человек, в чём смысл? Ты только что уничтожил саму суть секрета. — Устранение Хранителя Тайны — вот как исторически разрушаются чары Фиделиуса, — сказал Нотт, возвращая бесполезных сов обратно в их ниши для сна. — Они должны использоваться в качестве одной резервной линии обороны из нескольких, а не как защита сама по себе. Каждый, кто знает секрет до того, как на секрет были наложены чары, не будет вынужден забыть его после их наложения. Будет сложно вспомнить секрет, если только они не думают о нём намеренно, и они не могут передать его новым людям, так же, как мы не можем дать совам адрес, потому что они не Хранители Тайны. — Это очевидный недостаток, — заметил Том. — Нет никакой гарантии, что вспомогательные хранители почувствуют себя обязанными защищать тайну или будут рады тому, что Хранитель Тайны вмешивается в их воспоминания ради собственной выгоды. — Полагаю, стратегия заключается в выборе достаточно скрытого знания, чтобы наложить на него Фиделиус, — сказал Нотт. — Это снижает потенциальное число «вспомогательных» или второстепенных хранителей. Тем не менее они не могут передать его через наиболее распространённые средства коммуникации, и это является достаточной защитой для большинства людей. — Чем больше я об этом слушаю, тем более бесполезными кажутся чары Фиделиуса, — заметил Том. — Любой вспомогательный хранитель, обнаруживший, что факт, который он знал вчера, на следующий день превращается в неописуемое знание, поймёт, что кто-то посчитал этот факт слишком важным, опасным или ценным, чтобы открыто о нём говорить. Разве это не будет способствовать тщательному рассмотрению? Толике любопытства? Секреты не хранят и не защищают беспричинно. Скажи мне, Нотт, обычно ли для волшебников накладывать чары Фиделиуса ни по какой другой причине, кроме собственного развлечения? — Нет, — признал Нотт. — Никогда. Это мудрёная магия, дьявольски сложная. Если заклинатель и его Хранитель ошибутся или дрогнут в своём намерении или решимости, они размозжат свою память так, что она не будет подлежать восстановлению. Это глубокое понятие, гораздо сложнее учебников, потому что это магия души. Она заодно задевает разум непричастных прохожих, потому что предаёт знания из их разума в самую душу Хранителя. — Тогда, полагаешь ли ты, — размышлял Том, — если бы мы были вспомогательными хранителями, обязаны ли мы были бы увидеть адрес, спрятанный Фиделиусом? Сова, отправленная нами, не найдёт его, но, уверен, ничто не остановит нас от визита. Если это секрет, который достоин сохранения, то, очевидно, не стоит ли его расследовать? Чары Фиделиуса не накладывают без причины. — Ты предлагаешь, Риддл, посетить дом человека, который разбивается в лепёшку, чтобы защитить свою личность и частную жизнь? — сказал Нотт с приходящей в его голос дрожью. — Ты с ума сошёл? — Нет, не сошёл, — сказал Том. — А я необычный волшебник. Пошли, Нотт, если они ставят такую защиту, они начинают подозревать, что под прицелом. Прошли дни простофиль. Мы тоже можем провести небольшое расследование. Просто взгляд-другой, никто нас даже не заметит. А потом мы можем вернуться в Хогсмид. — Это ужасная идея, — пробормотал Нотт. — Я уже вижу, как всё может пойти в тартарары. Агх. Подожди минуту, Риддл. С хлопком аппарации Нотт исчез из совятни поместья и вскоре снова появился, держа в руках свёрток тяжёлой тёмной ткани: — Вот, плащи и шарфы. Накрой свою мантию Хогвартса, все на Островах тут же узнáют герб факультета. Надень капюшон и завяжи шарф на лице. Используй заклинание приклеивания, если нужно, чтобы никто не мог сорвать его с тебя, — когда Том подчинился, Нотт прикрыл собственную форму плащом с капюшоном, продолжая бормотать себе под нос. — Монтроз… Монтроз, когда я был там в последний раз? Не помню, должно быть, прошли годы… Монтроз, ах да, лето тридцать девятого… Тебе повезло, что я раньше был в Монтрозе, — сказал Нотт, зачаровывая шарф на своём лице. — Иначе пришлось бы перемещаться по камину на торговую улицу, а их отслеживают. Давай, держись за мою руку. Нет, ты обязан взять её, а не коснуться её. Это не то же самое, что портключ, — да, мне тоже это не нравится, но осмелюсь предположить, расщепление тебе вряд ли понравится больше. Мы должны аппарировать вместе. Держи палочку наготове, мы наложим Дезиллюминационные заклинания на себя в секунду прибытия. С «поп!» и шквалом приглушённых богохульств они слезли со стоп друг друга на затенённые ряды многоярусных скамеек трибуны. По обе стороны от них и над их головами свистели на ледяном ветру чёрно-белые полотнища балдахина, привязанные к деревянным стойкам. Длинные ряды сидений были пустынны, а поле снаружи было покрыто белым инеем и пустым, и под ногами Тома смятая бумажная обёртка отразилась сухим хрустом. — Моё самое чёткое воспоминание о Монтрозе — балконная ложа финала Лиги в 1939 году, «Сороки» против «Торнадо». Розье попросил ложу на квиддиче в качестве подарка на прошедший день рождения, а не обед и торт дома, как нормальный человек. Поэтому я и помню её достаточно хорошо, чтобы аппарировать. Тут не должно быть никого. Но всё равно лучше быть осторожным, — Нотт приложил кончик палочки к своей голове в капюшоне, призвав Дезиллюминационное заклинание на самого себя. — Нам придётся пройтись к торговой улице, а оттуда начинается Эскуотер-роуд. Вся деревня находится под чарами расширения, присоединившись к магловскому городу. Том и Нотт съехали вниз по винтовой лестнице с обдуваемой ветром ложи наверху к фойе стадиона, выдолбленного под полем для квиддича. Том заметил рунический ряд, указывающий на то, что лестница может вращаться, чтобы пассажирам не приходилось тратить силы на спуск, но в данный момент чары были спокойны, предположительно потому, что матч не проводился. На подземном уровне широкие колонны поднимались для поддержки потолка, разделявшие фойе на разные входы, ведущие к секциям мест: премиум-ложа, галерея «Сорок», места эконом-класса. Том с любопытством провёл по вырезанной руне в основании массивной деревянной колонны. — Интересно, — заметил он. — Эта выглядит свежей по отношению к руническим фразам снизу. Края острые, а не побитые погодой, как всё остальное. Дагаз. Иллюминация и открытие. Они обновляют стадион, ты не знаешь? — Если муниципалитет занимался реновацией, то работа была проделана скупо, — прошептал Нотт. — Есть более чистые способы, чтобы изучить исходные чары, чем вырезать руны проявления поверх них. Придётся прописывать ещё строку-две, чтобы заново спрятать руны, когда реновация закончится, и дополнительной сложностью станет убедиться, что руны не будут противоречить друг другу. Оставлять руны раскрытыми — всё равно что не заправить рубашку. Беспричинно халтурная работа без внимания к деталям. Надеюсь, экономия того стоила. Поздним утром деревня Монтроз являла радостный образ, полный рядов чистых домов в тюдорском стиле с острыми угловатыми крышами и открытыми балками. Скорость жизни была заметно менее неистовой, чем в Косом переулке, главном торговом районе Волшебной Британии. Ей не хватало открытой коммерциализации торговой площади Хогсмида, где каждый дюйм фасадов по дороге от ворот Хогвартса был превращён в пёстрые витрины дорогих сладостей и бесполезных безделушек. Цветочные ящики окон второго этажа деревенских домов были увиты капающими росой цветками, и соседи приветствовали друг друга через мощёную улицу. Певчие пташки чирикали, а зачарованные мётлы смахивали опавшую листву с крылец, но Том не удостоил эту сцену больше, чем одним беглым взглядом. Он был слишком занят поиском дома с табличкой «Номер восемь», которую в итоге нашёл, когда увидел один дом в ряду, чей оконный ящик был полон мёртвых цветов и подрезанных стеблей. Номер восемь выглядел так же, как другие дома, по форме и размеру, но его парадное крыльцо было покрыто грязными следами, а вид из переднего большого окна был скрыт светонепроницаемыми шторами изнутри. С приятным возбуждением, бурлящим в его венах, Том постарался подняться по ступенькам и изучить дверь, но Нотт оттянул его назад с шипением. — Подожди, Ри… — Нотт оборвал себя. Он взглянул на свою руку, на которую был надет фамильный перстень, и снял его, надёжно спрятав где-то во внутреннем кармане мантии. — Значит, отсюда никаких имён. Постой там минуту. — Зачем? Мы всё ещё дезиллюминированы, никто не увидит нас! — Дезиллюминированы, да, но и материальны. Ты можешь запустить сигнализацию, реагирующую на давление, если они такую установили, — сказал Нотт, стоя посреди улицы, он вытащил палочку и покрутил ею над парадной дверью и крыльцом. — Ревелио. Ревелио инкантато. Апарекиум. — Ну? — поторопил Том. — Ш-ш! Имей хоть унцию терпения. Специалис ревелио. Инцисус аппареско. Инцисус ревелио. Нотт изучил подёргивающуюся золотую строку рун, которая появилась на дверном косяке, проходившую спиралью от самой двери у начальной руны, расположенной на уровне глаз. Символы какое-то время мигали, пока Нотт держал у них палочку, но в секунду, когда он опустил её и перевёл внимание, они снова начали растворяться из видимости. — Стандартные заклинания для сопротивления погоде и предотвращения сквозняков. На двери обычные коммерческие чары, это не работа на заказ. Интересен глазок, — Нотт показал на потускневшую руну на уровне глаз. — Такую можно увидеть только в таунхаусах. Те, кто живёт на своей земле, о таком не заботятся: они ставят пограничные обереги по краю своей территории. Эта руна означает, что у них есть маленькое связанное зерцало на другой стороне двери, чтобы жилец мог видеть, кто стучит. — Интересно, — сказал Том. — Любопытно, что случится, если сделаю вот это. Он наколдовал носовой платок своей палочкой, отлевитировал его к смотровой руне и прикрепил его к двери заклинанием приклеивания. Затем он призвал маленький камушек и бросил им в дверь. Тук! — Что ты делаешь? — спросил Нотт с паникой в шёпоте. — Мы не можем просто посмотреть на дверь и пойти домой, — сказал Том, держа палочку наготове. — Это дверь. Это не считается за «посмотреть», не особенно, раз я ничего не увидел. Нотт собирался ответить, когда дверь со скрипом распахнулась. Один стремительным движением Том отодвинул Нотта в сторону, направил кончик палочки на щель и вызвал заклинание: — Империо. Выведи из строя все сигнализации вторжения или запирающие заклинания. Впусти нас на территорию. Отойди. Не вытаскивай палочку. Обращайся с нами, как с дружественными соотечественниками, — приказал он. — Не думал, что это действительно сработает, — признался Том. — Я был уверен, что ни один волшебник не будет таким глупцом, чтобы открыть дверь, когда он не может посмотреть, что на другой стороне. Должен признать, я был неправ. Такое редкое и незнакомое ощущение. Это так чувствуется «нормальность»? Ах, и вот оно прошло, — он поднял одну ногу, но, прежде чем поставил её на ступень, остановился и спросил Нотта. — Я приказал ему вывести из строя дверные замки и сигнализации до того, как пустить нас в дом. Есть что-то ещё, чтобы убедиться, что никто не узнает, что мы заходили? — Некоторые чары дверей записывают магический след посетителей, которые пересекают порог, и друзей, и врагов, — прошептал Нотт. — Или записывают след колдунов, если магия направлена на саму дверь. Мудрёная работа и ужасающе дорогая, нужно связать череду Приори поверх деревянной филёнки по размеру двери. Я никогда не видел её собственными глазами, только слышал, что её используют на дверях из древесины для изготовления палочек. Никогда на дверях из камня, металла или стекла. Обезвредь все заклинания, заклятья, руны, чары или магию, которая может быть использована, чтобы выявить, записать или сообщить наше присутствие любому существу живому, неживому, мёртвому или восставшему из мёртвых, — приказал Том, чувствуя, что его виски ноют от попыток сохранить контроль. Чем подробнее он описывал условия заклинания, тем меньше свободы интерпретации было у объекта. Он мог чувствовать, как волшебник на другой стороне пытался отразить принуждение, бросая вызов границе воли Тома, как дикая гончая на коротком поводке. — Впусти нас. Дверь отворилась. Том взглянул на Нотта, делавшего широкий росчерк палочкой, затем зашёл внутрь дома номер восемь на Эскуотер-роуд. Убранство было тёмным и мрачным, с зашторенными окнами, белыми оштукатуренными стенами с традиционным потолком с балками, расширенным волшебством, чтобы подниматься над головой Тома в размерах, превосходящих скромный фасад дома. Нотт спешно последовал за ним, поднимая подол плаща как раз перед тем, как околдованный волшебник закрыл дверь и прижал руки к маленькому круглому зеркальцу, прикреплённому внутри. Волшебник. Том рассчитывал, что это был товарищ Вайкард Козел — человек, ради которого они… ну, по крайней мере, Том проделал весь этот путь, чтобы встретиться. Мужчина выглядел довольно незабываемо с его гладкими мышиного цвета волосами и впалыми щеками, с растрёпанной короткой бородкой на подбородке и шее и с отблеском пота над кустистыми бровями. Том поднял палочку, и волшебника без какого-либо сознательного намерения пробила лихорадочная дрожь. Палочка Тома проскользнула по лицу мужчины и воткнулась под его подбородком, поднимая его голову, чтобы встретиться со взглядом Тома. Глаза Тома, как Том узнал из руководства авроров на пятом курсе, должны были быть молочными и затуманенными. Выражение лица — пустым и расфокусированным. Он проверял его на акромантуле, конфискованном у Рубенса Хагрида, но никогда на человеке. Он был доволен, что книги были точны в описаниях. Он наложил заклинание правильно. — Скажи мне своё имя, — потребовал Том. — Вайкард Козел. — Род деятельности? — Строительный рабочий по профессии, скромный слуга Славной революции по призванию. Нотт выразительно кашлянул, на что Том не обратил внимания: — Какую именно формулировку секрета скрывает этот Фиделиус? — Не могу сказать. Я не Хранитель Тайны. — Кто Хранитель? — Вацлав Яношик. — По какой причине ты прячешь этот дом? Почему ты в Британии? Почему бы тебе не принести Славную революцию куда-то ещё, где люди с бóльшим рвением примут участие в фантазиях идеалистов о совершенном обществе? — Революция должна быть принесена для тех, кто меньше всего готов услышать её послание. Это люди, которые настолько сильно порабощены кандалами, сковывающими их разум и мысли, что их приводит в трепет возможность освобождения. Это люди, чей естественный импульс при малейшем упоминании о свободе — отшатнуться в страхе и возмущении. — Ты должен быть более конкретным, — посоветовал Нотт. — Он выхлебал слишком много брошюр о Правде-Которую-Они-Не-Хотят-Чтобы-Вы-Знали, чтобы давать ясные ответы, если только ты не задашь ему конкретные вопросы. Спроси у него, что руководство Революции решило дать ему в качестве личного задания и предписания. Том повторил вопрос. — Моё задание… — заикался мужчина, склонив спину и подрагивая губами в попытках сопротивляться приказу Тома. — П-продемонстрировать мощь и размах Революции. Донести до мелких буржуа Британии, как хорошо их учат тратить жизненные силы, жизни, магию на бесполезные забавы, которые ничего не дают на пути к лучшему для всех нас. Р-разрушить драгоценный стадион горожан и напомнить им, что если они, слишком долго опекаемые и умиротворенные самодовольством, боятся того, что значит принять Революцию, то их нужно научить преодолевать свои сомнения — Как вы уничтожите стадион? — резко заговорил Нотт. — Поле для квиддича деревни Монтроз. Он это имеет в виду? — Рунические чары. Стабилизирующие обереги основания стадиона, — сказал задыхающимся, дрожащим голосом Вайкард Козел. — На схеме была круговая, зеркальная подструктура. Семь подпорок, самое стабильное число нумерологии. Чары каждой подпорки связаны с другой и связаны с силой семи. Без семи… Том и Нотт переглянулись. — У тебя есть записанные схемы? — спросил Том. — Чертежи, наброски, черновики, любой прототип или вещественные доказательства усилий, которые ты сделал, чтобы привести в действие свою схему «практической Революции»? Волшебник задрожал, выворачиваясь и вырываясь из хватки заклинания Тома. Воля Козела боролась с волей Тома. «Нет, — подумал Том. — Ты не выиграешь. Не у меня». Кончиком палочки Том повернул лицо мужчины к своему и уставился в его глаза: — Скажи правду. Козел сопротивлялся, его лицо краснело от усилий. Внутренним зрением Том пробился в сознание Козела, и на него обрушился вихрь мигающих огней и звуков, отбитых глубокими, вырезанными привычками следами повторений и мышечной памяти. Периферийным зрением Том отстранённо наблюдал, как волшебник шевелит конечностями, потом увидел, как Нотт прыгнул вперёд с поднятой палочкой, но не посмел нарушить концентрацию. Он был почти у цели. Он чувствовал щель, тонкую трещину, открытую силой его превосходящей воли и трещащими жёлто-зелёными границами заклинания Империус. Он нашел её и безжалостно протиснулся внутрь, впиваясь вымышленными когтями в разрыв и укрепляясь в непримиримости своей убеждённости. Я никогда не сдамся, — проецировал он в разум чужака. — Ты ничего не сможешь сделать. Ты скажешь мне. Другого выбора нет. — Н-наверху. Связанный кровью о-о-об… — выплюнул волшебник, его глаза выкатились из орбит, сухожилия на шее стали толще от натуги. С монументальным усилием он вырвался из-под контроля Тома, его ноздри раздувались и хрипели с ручейками крови, стекающими к его губам и покрывавшими коркой его бороду. Его тело обмякло, веки трепетали. Том отклонился, избегая крови. Волшебник рухнул на пол, бешено корчась в судорогах. — Что с ним? — сказал Нотт, подняв палочку. Том осмотрелся: — Не знаю. Он пытался мне сопротивляться, и мне пришлось немного сильнее толкнуться, чтобы пробиться, — мужчина невнятно лопотал, его грязные ногти процарапывали выложенный камнем пол, пока он цеплялся, хватал ртом воздух и трясся в конвульсиях. — А. Думаю, у него может быть аневризма. Иногда так случается, — сказал Том, вспомнив первых двух Арахисов с первого курса. Было необычно, чтобы способности Тома приводили к спонтанным припадкам. Но также Тому было странно встречать такой уровень сопротивления, какой у него был с волшебником. Если бы ему пришлось гадать, это было бы связано с некоторыми навыками окклюменции. — Он умрёт? — спросил Нотт. — Было ли это частью плана? — Он может умереть, да. Так иногда случается, — Том состроил гримасу. — Достань шкатулку с зельями из своей сумки, у меня там есть флакон напитка живой смерти. Это погрузит его в стазис, пока медики его не подлечат. Том насильно опрокинул флакон в горло волшебника, с осторожностью наблюдая за ним, пока кожа Козела не стала восковой, а спазмы не снизились до лёгкой дрожи, а затем полной неподвижности. Он заметил, что палочка мужчины лежала на полу возле двери. — Почему ты разоружил его? — Том спросил Нотта. — Он потянулся за своей палочкой, пока ты был отвлечён, — сказал Нотт, быстро добавив. — Я решил, что ты бы выиграл в итоге. У меня не было никаких сомнений. Но было лучше сделать всё как можно чище. Эм, хочешь посмотреть, что наверху? — Связанный кровью… что-то, — пробормотал Том. — Он пытался подумать о чём-то спрятанном наверху, но я увидел, что это было защищено. Кровью. — Кровный оберег, полагаю, — кивнул Нотт. — Очень традиционно, я одобряю. Немного вышло из моды в последние десятилетия, потому что они считаются неудобными и грязными, но можно по достоинству оценить их пользу. Если древний глава семьи перейдёт финальный рубеж и никому не скажет пароль от семейного хранилища, его потомки смогут получить к нему доступ, если оно было опечатано кровью. Это случается до омерзения повсеместно. Не только ты думаешь, что сможешь встретить Смерть на своих условиях, а не быть неожиданно поприветствованным Смертью, сидя в клозете. Наколдованным носовым платком Том промокнул кровь Козела, где она начала впитываться в пол, затем отправился наверх, Нотт следовал за ним хвостом. На двери была тяжёлая деревянная заслонка, и Нотт показал, где промокнуть кровь, чтобы она превратилась в дверной проём. — Ещё одно преимущество этих кровных оберегов: не нужно быть исключительным волшебником, чтобы такой наложить или использовать. В итоге это очень простое намерение, основанное на магической жертве чьей-то сущности, но даже люди, которые понимают элегантность кровной магии, хитрят вместо того, чтобы это признать. Непрофессионалы склонны брезговать… О, — разглагольствование Нотта резко смолкло. Он с неохотой повернулся к Тому. — Полагаю, он не лгал о своих секретных схемах. Верхний этаж превратился в мастерскую плотника. На большом столе на козлах в центре комнаты зловеще поселился деревянный макет поля для квиддича, его кольца поднимались до уровня головы, он был непокрашен и грубо выстроган, а его стороны не были ошкурены. Различные распорки макета были сделаны из светлого дерева, вверх и вниз по ним шли явные линии рунических строф, будто кто-то выжег их горячей иглой. У стены стоял сервант, замусоренный множеством моделей поменьше в разном состоянии постройки. Разрозненными кучами лежали справочные книги слоговых азбук, между страниц проглядывали листы пергамента, испещрённые чёрными записями. — У меня отличная интуиция. Она меня никогда не подводит, — сказал Том. — Нет причин, по которым она могла бы сбить тебя с пути. Нотт фыркнул: — Да, поэтому я должен довериться, что твоя интуиция поведёт меня. Что может пойти не так? А что насчёт моей интуиции? Её куда деть? — Однажды наступит день, когда мне не хватит интуиции на нас двоих, и тогда милости прошу, используй свою запасную. Но тебе придётся долго ждать этого дня, — ответил Том. — А пока вспомни последний раз, когда мы рылись в доме. Бери всё, что кажется компрометирующим, в первую очередь, а всё интересное — во вторую. О, и будь осторожен, если найдёшь ещё один портрет. — Не я нашёл прошлый портрет, — проворчал Нотт себе под нос. Том не обратил внимание на бормотание, просматривая кучу книг. «Логограмматика. 14-е издание». «Продвинутая рунология». «Слоговая азбука заклинателя». «Футарк на завтрак: рецепты рунического сцепления». Это были обычные тексты, ничего стоящего того, чтобы их сохранить или перепродать. Другие заголовки внизу стопки выглядели более экзотичными. «теорїѧ фꙋтарка». «роунꙑ дрѣвнего фоутарка». «Norsk Runealfabet og Runeinnskriftene». Он подобрал одну из необычных книг, обёрнутую в потёртую кожу, и лишь успел открыть содержание, когда заговорил Нотт. — Стадион Монтроза был зачарован так, чтобы оставаться непроницаемым для физических и магических элементов. У самого стадиона есть пограничные обереги, состоящие из единого целого, разделённого на семь частей — семь подпирающих столбов, поддерживающих деревянный скелет. Если одна из подпорок будет убрана из цепи, остальные больше не будут гармоничным «целым», на которое опирается магия. Козел планировали перевести фокус свободной магии в рунические последовательности собственного изобретения. Деревянные кегли с начертанными на них рунами, вложенные в стратегические точки столбов, могли свести на нет слои работы всех чар за раз. Помимо прочего. Разворачивая ещё один свиток, Нотт продолжил: — Это достаточно изобретательное предложение, должен признать. Сумасшедшее, но изобретательное. Он собирался использовать ритуальную алхимическую трансфигурацию, чтобы испортить или трансформировать подпорку, что было бы лазейкой в определении исходных чар Импервиус. Не знаю, сработало ли бы это, но это вполне могло бы добиться желаемого, — он резко втянул воздух. — О. Теперь я понимаю, почему он строил деревянные макеты. Он сам не знал, сработает ли это. Но он собирался разобраться, как сделать это. С учётом состояния тех макетов, он был недалеко от своей эврики. Нотт замялся: — Думаю, мы можем оба согласиться, что волшебник внизу чрезвычайно опасен для общественной сохранности. Почему ты не дал ему умереть? Если бы ты оставил его достаточно долго, он бы задохнулся в собственной крови, и тебе не надо было бы и пальцем пошевелить. В этом же и заключался вопрос? Почему Том оставил свою палочку, ведь в недавнем прошлом он не был таким скромным? Он полагал, что это было по причине авроров в Хогвартсе. Они шатались по территории и коридорам замка с туманной осведомлённостью, что угроза где-то подстерегает волшебников и волшебниц Британии, но они были абсолютно в неведении, чем она была. Он, Том Риддл, искоренял угрозу под их носами, не загребая никакой признательности за свои исключительные деяния, хитрости и доблести. Проходили дни, угроза продолжала подстерегать, а авроры не заработали никакой осведомлённости. А Том не заработал большей признательности. Это расстраивало. Он ожидал, что кто-то в Министерстве магии бы выяснил всё к этому времени, растущий лист совпадений, которые слишком маловероятно произошли по случаю, как хватило понимания Нотту. Это могло бы быть сигналом Тому выйти из тени, сорвать маску тайны и объявить себя Храбрым Защитником, о наличии которого нация и не знала. После этого придут аплодисменты, бурные овации стоя, вызов на поклон, где он склонит голову и даст скромное объяснение, пожимая руки важных людей и получая справедливо заработанную медаль Ордена Мерлина: «О, я совсем не думал о себе, я просто выполнял свой долг перед Британией». Он знал, что Гермиона называла бы эту его часть «наигранной», но он не находил это оскорбительным. Пышное зрелище было ожидаемой частью общественной жизни, и он был публичной фигурой. Ну, его журналистский псевдоним Томас Бертрам был, а Том Риддл не был… пока. — Я не убил его, потому что хотел, чтобы это сделало Министерство, — сказал Том. — Мы сдадим его аврорам вместе с бумагами, макетами и книгами. Если ты нашёл какое-то золото, я приберегу его для сохранности. Нотт уставился на него: — Почему ты так долго к этому шёл? Ты мог сделать всё это с самого начала. В прошлом году, до того, как решил, что лучшим курсом действий будет приключение с «соком из петрушки». — В прошлом году у меня был только список имён. Министерство бы ничего не сделало, только отправило бы его в архив, если бы я передал его им, — Том знал это наверняка, ведь он достал список в архиве Министерства. — К сожалению, если бы я сказал им, что некоторые люди что-то замышляют и это было бы подтверждено только моей исключительно точной интуицией, это бы не сочли приемлемым доказательством, чтобы что-то предпринять. — Непостижимо! — перебил его Нотт. — Как бы кто-то мог счесть твою интуицию ничтожным доказательством? — Но теперь у нас есть вещественные улики, — продолжил Том. — Министерство, которое всегда создаёт видимость бурной деятельности для газет, не сможет не обратить внимание, если мы доставим их к ним на порог. Они не отмахнутся от них и не решат, что это просто какое-то эксцентричное хобби ремесленника, потому что волшебник внизу, сознавшись с приставленной к нему палочкой, что он планировал сделать, — Том начал расхаживать в размышлениях, быстро разговаривая. — Я напишу записку, добавлю обрывки воспоминаний в бутылке от нас обоих, наш разговор, — под взглядом замешательства Нотта Том прояснил. — Только наши разговоры, когда мы заходили в дверь, пока у него не случился припадок. Я не собираюсь компрометировать себя, что использовал Непростительное вот так в открытую. И в результате Министерство проведёт расследование о внедрении в стадион. Я не хотел этого делать самостоятельно, конечно. Меня впечатляет уровень мастерства и искусность рунических чар, но сама работа, прямо говоря, такая же скучная, как смотреть на двух ухаживающих флоббер-червей, которые пытаются выяснить, где чей конец. — И как именно «посылка» будет доставлена на порог Министерства? Ты подумал об этой части плана или собираешься придумать сейчас на ходу? — спросил Нотт. — Мы соберём всю важную информацию — уменьшим модели, если нужно — и сожжём всё остальное. Привяжем конверт к шее волшебника, в котором будут воспоминания и записка. Аппарируем с ним в атриум Министерства, сбросим доказательства, затем аппарируем обратно в Хогсмид. Просто, чисто, легко, — сказал Том. — В доме под Фиделиусом не должно быть антиаппарационных оберегов, как в последнем доме, который мы посетили. Ему нет смысла выходить наружу каждый раз, когда он хочет посетить Лондон. Соседи бы заметили, что волшебник идёт в невидимый проём между домами, и это вызвало бы подозрения. Вопросы? — Да, вообще-то имеются, — сказал Нотт. Он начал перечислять их, загибая пальцы. — Во-первых, ты когда-либо раньше извлекал воспоминания? Во-вторых, ты знаешь, что для безопасности и чрезвычайных ситуаций атриум Министерства позволяет только одностороннюю аппарацию? Ты можешь аппарировать туда и только в атриум, да. Но если ты хочешь уйти, ты должен использовать камины или ворота в магловский Лондон. И в-третьих, у тебя есть хоть малейшее представление, какой эффект мы произведём на Британию? — Тогда изменения в планах: на входе аппарация, на выходе камин, — сказал Том. Он читал об извлечении воспоминаний в короткий период на четвёртом курсе, когда был заинтересован в магии разума, и Розье одолжил ему несколько книг в обмен на тренировки в заклинаниях. Он не счёл нужным обратить внимание на недостаток опыта. — И да, у меня есть понятие о последствиях. Отдел магических игр и спорта, скорее всего, будет вынужден отменить чемпионат Лиги, пока поля для квиддича по всей стране будут проверять на безопасность. Потеря сезона квиддича будет невосполнимой эмоциональной утратой, помимо необходимости вернуть деньги с продажи билетов, но я уверен, мы сможем это выдержать с надлежащим достоинством. Что-то ещё? — В-четвёртых, ты рассчитываешь, что люди с теплом и дружелюбием встретят две фигуры в капюшонах, сбрасывающих что-то, напоминающее мёртвое тело, и убегающих прочь? — бесстрастно спросил Нотт. — Мы будем неотличимы от иностранной угрозы, от которой, полагается, спасаем Британию. — Мы используем на себе Дезиллюминационное заклинание и проскользнём незамеченными. Они поймут наши намерения, когда просмотрят воспоминания, — упрямо сказал Том. — У меня есть несколько склянок в шкатулке для зелий. Только мастер магии разума может изменить собственные извлечённые воспоминания, а ещё изменённые воспоминания сжимают время и ослабляют чувства в отличительной манере. Пару параллельных воспоминаний практически невозможно подделать. Когда закончишь, возьми бумаги, а я уменьшу модели. Нотт вздохнул: — Я советую тебе остерегаться, насколько это возможно, использования незаконных заклинаний. Иначе Министерство может быть не настолько сострадательным, чтобы приписать добрые намерения твоим действиям. — Хорошо, — сказал Том. — Я приму к сведению твой совет. А теперь к следующему вопросу: как мы подпишем записку? Если мы оставим её анонимной, они не только предположат, что это единичный случай, но и забудут, кто мы, потому что не смогут соотнести нашу мотивацию с нашими деяниями. Если мы оставим это как «господа Н. и Р.», они не примут нас всерьёз. Нам нужно дать себе имя, чтобы они могли нас должным образом запомнить и наградить, когда придёт время. Что-то значительное для наших личностей, чтобы мы могли сказать, что всё это время это были мы, и они смогли бы это выяснить, если бы внимательно следили. Многие годы мотивация внеклассных занятий Тома была укреплена блаженным удовлетворением, что однажды он раскроет свою личность. Театральная развязка, когда он сможет открыто получить причитающееся по своим заслуженным подвигам, и никакой наглый прохожий или сующий свой нос не в свои дела директор с галёрки не сможет заявить, что настоящий Том Риддл — нищий кокни, берущий подачки школьник, помпезный писака из сточной канавы, чьи таланты производят больше блеска, чем сути. Он отрезал от себя первые два пункта с обнаружением своей семьи: настоящий Том Риддл был по праву рождения джентльменом праздного класса, и это было в ведомственных документах. Но Томас Бертрам, его маска удобства, которая бросала тень на истинное лицо? Бертрамом восхищался определённый круг общества, который заботился о семейном очаге, и, хоть он и давал ему некоторый уровень известности в волшебном сообществе, он не приносил ему никакой репутации серьёзного магического исследователя. Это волновало Тома больше, чем он думал, будет. — Нам нужно, чтобы нас приняли всерьёз, — продолжал Том. — «Искренне Ваш, мистер Такой-то». Нам стоит взять псевдоним. Что-то значительное, как титул. Все уважают правильные титулы. — Какого рода титул? — спросил Нотт, и скептицизм окрасил его голос. — Судья Визенгамота может по закону подписывать свои записки как «Достопочтенный», то же касается магических Мастеров и целителей с законной аккредитацией. Но, насколько я знаю, у тебя такой нет. — Я не имею в виду настоящие титулы, — сказал Том. — Вся суть этого не сказать им, кто мы, но намекнуть. — О каком уровне художественного вымысла мы говорим? Как бы сильно меня ни привлекало звание «Благороднейший и Древнейший», не самая лучшая идея так близко связывать свою личность с политической повесткой, только если ей не суждено стать инструментом будущей повестки. — Когда ты пригласил меня к себе домой на прошлое Рождество, — размышлял Том, — ты упомянул о добрых чувствах к романтизму волшебников. Если мы хотим, чтобы нас узнали как доблестных защитников, поборников людей, нам нужны подходящие имена. Министерству будет сложнее выставить нас разбойниками и народными мстителями, если мы сделаем ход до того, как они смогут что-то сказать. Но если они настолько беспринципны, каким был бы я на их месте, будет лучше, если мы предусмотрим запасной вариант…***
Том уложил волшебника без сознания возле края фонтана атриума, убедившись, что конверт с подписью «В Отдел магического правопорядка» был виден. Он сложил стопку бумаги рядом с волшебником, а затем положил уменьшенные макеты по другую его сторону. «Возможно, стоило вернуть их в первоначальный вид, — подумал Том. — Авроры не знают, какого они должны быть размера». — Пс-с, — прошипел Нотт. — Поторапливайся. Охранники атриума идут в эту сторону. Думаю, они заметили что-то неладное. — Но на нас Дезиллюминационное, — прошептал Том в ответ. — Как они узнают, что мы здесь? Ты напортачил со своим заклинанием? — Мы наложили Дезиллюминационные заклинания на себя и на этого товарища, — Нотт выделил последнее слово пинком в плечо мужчины, — но ты не наложил Дезиллюминационные на каждый отдельный лист пергамента или прототип стадиона. Когда они покинули твои руки, они стали видимыми. Для всех вокруг это кажется, будто они появляются из воздуха. — Эй! — закричал охранник, вытаскивая палочку и направляя её куда-то в их сторону. — Кто здесь? Покажись! — Ладно. Пора делать ноги, — сказал Нотт, бросая последнюю пригоршню свитков из своей расширенной сумки и поворачиваясь к каминам. Том последовал за ним. Вытаскивая палочку из рукава, он почувствовал лёгкое электрическое покалывание на коже, будто чья-то магия взаимодействовала с его. Его дезиллюминационное заклинание растворилось на полпути, и через одно биение сердца перед ним вспыхнула фигура Нотта. Заклинание приклеивания, которое удерживало одолженный чёрный шарф на носу и рте Тома, соскочило. Бормоча под нос, Том придержал шарф свободной рукой и заново его приклеил к лицу. — Посторонние! — закричал охранник. По всему атриуму повернулись головы, различные работники и клерки ахнули от шока, когда перед ними появились две мрачные фигуры в чёрных плащах с вытянутыми палочками. Из углов атриума ничего не подозревающие волшебники с вензелем «М» на их министерских значках покинули свои наблюдательные посты и поспешили в сторону Тома и Нотта. — Нападение на Министерство! — Остановите их! — Закрывайте камины! Тревожные звуки разносились по комнате на протяжении всего их пути, но вопли и крики были заглушены скрежетом металлических ворот, выезжающих перед рядом каминов. Входы в камины блокируют, заметил Том. Как он и желал, Министерство отреагировало на его провокации, но гораздо быстрее, чем ему бы хотелось, и не так, как ему нравилось. Его дерзкий план закончится тем, что он будет в ловушке в атриуме и оставлен на милость правосудия Министерства. «Не сегодня», — подумал он. — Ворота! — резко крикнул Том Нотту, и они оба понеслись по скользкому кафельному полу. — Ты не упомянул ворота! — Я не знал! — пыхтел в ответ Нотт. — Они новые, их не было, когда я тут был в прошлый — берегись! — Протего, — вызвал Том, взмахивая запястьем в знакомом движении вниз Щитового заклинания. Белый свет вспыхнул над ним и Ноттом в виде сверкающего купола, когда в него ударил залп заклинаний. — Пошли, — приказал Том, удерживая заклинание, пока звёзды красного и синего света рассыпались по его щиту. — Иди к камину и открой ворота. Разрушь обереги, мне всё равно как. Я сдержу их. Решётки упали на камины к тому времени, когда они подошли к другому концу атриума. Нотт упал на колени и пробормотал сложную последовательность проявляющих заклинаний над сияющими золотыми прутьями, но Том не мог наблюдать дольше, ведь всё его внимание ушло на подготовку к дуэли. Настоящая волшебная дуэль, о которых Том лишь читал в книгах и слышал от Гермионы, отличалась от постановочной. Но это не было и настоящим боем: заклинатели атриума пока посылали в него лишь разоружающие и оглушающие заклинания. Согласно руководству для аврора, линией поведения была не эскалация, а зеркальный ответ. Противник, использующий смертоносную магию против авроров, получит сдачи, но стандартной процедурой не было сразу переходить к режущим заклинаниям, если только они без сомнения не знали, что волшебник по другую сторону — установленный законом Нежелательный. — «…Сопротивление урону, отражение проклятий, физическая непроницаемость», — бормотал за ним Нотт, поглощённый распутыванием проявившихся рунических фраз на прутьях каминных решёток. — Это чертовски хорошая работа, почти настолько же хорошая, как ковка гоблинов… — Я постараюсь выиграть немного времени, — сказал Том сквозь сжатые зубы. — Но поторапливайся, у нас нет всего дня на это. Обычные чары и заклинания можно отменить простым Фините Инкататем. Дезиллюминационное заклинание, которое давало подобие невидимости, спало от быстрого заклинания, призванного охранником. Как ему напомнила Гермиона, заклинания, влияющие на естественные признаки физического мира были другими. В частности, заклинания манипуляции стихией, которые были устойчивы к простому исчезновению по причине расплывчатости их границ. Как мог волшебник выиграть в дуэли у жаркого летнего дня? Каким методом можно бросить вызов муссону или разоружить лавину? Фините Инкантатем требовались конечные границы заклинания. Гермиона могла нейтрализовать пламя, но она не могла отменить волну жара, которую произвело его слишком рьяное Инсендио, обычными способами, потому что волна жара была эффектом заклинания, а не самим заклинанием. — Агуаменти! Крепко удерживая Щитовое заклинание, закрывая и Нотта, и себя, Том покрыл кафель пеленой воды, жестоким, сбивающим с ног приливом, который громко ревел над пронзительными голосами работников Министерства, размётывая белую пену по мантиям, и ботинкам, и кричащим телам волшебников, которых сбило наземь, как кегли, и смыло потопом. Очистив пространство перед собой, Том отослал контролируемый язычок пламени, облизывающий поверхность воды до самого фонтана атриума, где со зловещим шипением поднялась гряда пара. Пока вода из фонтана насухо испарялась, его преследователи потеряли видимость, и громкость криков усилилась. — Гласиус! — призвал Том, выписывая полукруг палочкой, закончив его маленькими росчерками по кардинальным точкам. Последовательное связанное колдовство: это была продвинутая техника заклинаний, которая распространяла эффекты нескольких заклинаний по обширной площади вместо того, чтобы вызывать одно усиленное заклинание в одном направлении. Он выудил воспоминания холодных ночей и морозного утра, чтобы сфокусировать своё намерение: пасмурные прогулки по кладбищу Литтл-Хэнглтона; ряды мраморных памятников с шапками снега, белые на белом; резкое и пронзающее осознание, что заиндевелые могильные плиты объединяет одно — фамилия Риддл. Вокруг него затрещал лёд, искусные кружевные узоры распространялись вокруг расширяющейся дугой, образовывая коварные кольца ледяных сталагмитов. Снежинки взвились в воздух из его поднятой палочки и разлетелись по огромному залу атриума, ещё больше затуманивая видимость и прицел его захватчиков. В морозном белом тумане Том различил вспышки света — красные, синие, жёлтые и оранжевые, — которые шипели и лопались о его щит. Другие заклинания, пробивающиеся через туман и расширяющиеся по его бокам, ударились о металлические решётки ближайших каминов, растворившись в небытие. В отсутствие видимости заклинатели по ту сторону туманной полосы колебались в своей уверенности, и их заклинания уже не были такими яростными и быстрыми, как раньше. Что приносило облегчение, потому что Том начал чувствовать напряжение от удерживания Щитового заклинания, пока вызывал множество заклинаний группового поражения одно за другим. Эти заклинания: призыв воды, пламени, ветра и льда — были ожидаемыми навыками даже для самых отстающих студентов, и их мастерство измерялось призывом и замораживанием простой чашки с водой. Но он не был обычным студентом. Никто не побил его рекорд С.О.В. по заклинаниям: он был лишь равен одному результату сорок шесть лет назад, и у него были подозрения о том, кто его заработал. Он бы не удовлетворился тем, что порадовал экзаменатора скульптурным ледяным голубем, зачарованным, чтобы петь и порхать. Это было бы свидетельством его собственного унижения, если бы его студенческие заклинания были восприняты на студенческом уровне. В этом же и заключалась цель всей этой запутанной затеи? Создать имидж идеала волшебника в глазах общественности, готового и ждущего, чтобы он вошёл в него и облёкся в его форму, как в старый плащ. Он мог не ждать, что ему придётся доказывать свою состоятельность, как это должен был сделать каждый выпускник Хогвартса его года, потому что он уже сделал это, и главное, что, хотя оболочка была ложной, суть была настоящей. Магия, деяния, талант, удаль. Всё было его. Он разглядел тёмные фигуры, приближающиеся к нему сквозь туман. Казалось, охранники Министерства устали вслепую бросаться заклинаниями в белую дымку и решили пробить себе дорогу сквозь сад замороженных пик и арестовать названных гостей лично. «Мне нужно больше прикрытия, — понял он. — Я могу снять немного давления с щита, если у меня будет физический барьер передо мной». С этой мыслью в голове Том снова широко взмахнул палочкой по дуге, разбрасывая струи воды перед собой, перемежая замораживающие и увеличивающие заклинания, чтобы построить основание башни замка с бойницей, закрученной перед входом в камин. Она росла выше, но всё ещё была слишком низкой, ему всё равно нужно было пригибаться за ней и удерживать своё Щитовое заклинание, ведь он не особенно верил в сдерживание рьяных охранников Министерства. Взрывное заклятие считалось смертоносным в бою с человеком, но оно идеально подходило для разрушения физических барьеров. По крайней мере, его ледяная стена могла блокировать стандартные Петрификус Тоталус и Инкарцеро из руководства для авроров. Том укреплял свою ледяную баррикаду, пока она принимала удары со всего атриума. Всякий раз, когда случайное заклинание проскакивало по верхушке ледяной стены, оно выбрасывало похожие на ножи щепки льда, которые испарялись на его щите в нескольких дюймах от лица. Ни один из летящих осколков не порезал его, но он всё равно чувствовал ветер и холод от их полёта. Он размял свою руку с палочкой левой рукой: она начала болеть. — Ты скоро закончишь? — гаркнул Том. Ответом Нотта стал звон кафеля, короткая пауза, а затем ворчание: — Почти. Прутья слишком сильные, чтобы сломать, но я могу поднять их вручную, разбив чары плитки, куда выбросило решётки, — снова послышалось звяканье разбитой керамики. Нотт сжимал прутья в руках и поднимал их вверх, постепенно возвращая в их пазы в плитке над камином. — Вот! Прижмись спиной к решётке как можно ближе. Моя магия завершает работу дополненной рунической цепи, но как только я отпущу её, они рухнут обратно. Когда он поднял прутья на высоту колен, Нотт протиснулся под ними и начал поднимать прутья изнутри. Том не мог продолжать наблюдать, потому что охранники подобрались достаточно близко, чтобы начать бросаться в него сглазами, плотной пеленой и быстро. Он сосредоточился на щелчках заклинаний, чтобы заморозить их промокшие мантии и брюки в жёсткие, негибкие плиты, а затем прикрепить их к ледяному полу. Это был настоящий лёд, созданный из воды, а не блестящий колдолёд, наколдованный в промышленных масштабах для украшений на рождественских вечеринках, поэтому ему надо было растаять старомодным способом. И это было больно. Он слышал страстную ругань поверх хаотичного шума кричащих людей, визжащих сов и звона лифтов вдалеке. Его боковое зрение осветила красная вспышка, ударившись о металлические прутья перед покрытым шарфом лицом Нотта. Нотт отскочил и тихо крикнул, его руки тут же потеряли хватку прутьев, которые упали почти на фут, пока он вновь их не поймал. — Это было Круцио! Давай, давай, тебе надо пригнуться и залезть внутрь. Они знают, что ты полагаешься на свой щит… Предупреждение Нотта прозвучало слишком поздно. Верхняя часть ледяной стены взорвалась, разлетевшись на звенящие осколки ледяной шрапнели, после чего проклятие Круциатуса ударило Тома в плечо, а затем его охватила волна пронизывающей до костей боли, поднявшаяся и прокатившаяся по телу с силой огнестрельного выстрела. Том задыхался, глаза слезились, на щеках образовывались блестящие сосульки, которые сыпались с ресниц, а зрение сузилось до колеблющейся линии серых фигур. Его палочка прорезала линию в воздухе. Плотина пушистых белых снежков сбила с ног фигуры, и следующая волна заклинаний отрикошетила во все направления, разбивая плитку и разбрасывая каменную пыль по его плащу. Том нагнулся, чувствуя, что ещё один Круциатус ударил его в спину, но продолжил двигаться, его мантра «Один шаг, ещё один шаг, только ещё один шаг» играла в голове, как сломанный граммофон, и затем он проскользнул под золотые прутья, и схватил Нотта, и затянул их обоих в зелёное пламя, пока красное пламя безжалостно жгло внутрь и наружу его позвоночника, а затем возвращалось ещё на один круг пытки, как вызванный луной прилив. Он был парализован, превратившись в невесёлую пародию на rigor mortis — но он не был мёртв, даже если сейчас он считал это небольшим улучшением своего нынешнего положения. Он был ещё жив… «Настолько долго, насколько я могу этому способствовать», — подумал Том, а затем очистил свой разум от всех мыслей, эмоций и ощущений, как его учил его самый любимый учитель, профессор Дамблдор. Как только все отвлечения были отброшены на самое дальнее расстояние, он смог сосредоточиться на назначении. «Дырявый котёл». Пламя охватило его зелёной вспышкой, и окружение превратилось в мрачный паб на Чаринг-Кросс, в котором стоял шум от голодных путешественников, заказывающих ещё один раунд эля и миску супа дня. Нотт ослабил свою хватку на предплечье Тома и сделал шаг вперёд, но Том втянул его назад. «Три метлы», Хогсмид. Вспышка. «Боргин и Бёркс», Лютный переулок. Вспышка. Дом. Усадьба Риддлов, Литтл-Хэнглтон. Вспышка. Приземлившись, они ударились о решётку, на этот раз обычную чугунную, которая упала на сотканный вручную турецкий ковёр в спальне Тома Риддла в северном крыле Усадьбы Риддлов. Нотт рухнул на решётку, покрытый сажей и пеплом, а Том упал на него, кашляя, с хрипом в лёгких. Усадьба Риддлов была зарегистрированной резиденцией взрослого волшебника, поэтому он мог использовать здесь магию без ограничений, но камин был магловского производства и магловских размеров. Вряд ли он был создан для праздных прогулок. Нотт отпихнул его и перекатился на спину, хватая ртом воздух, стаскивая шарф с лица и морща нос от вида некогда изысканной шерсти: — К чему это было? Почему мы не вышли в Лондоне? — Ты упомянул, что камины на торговой улице Монтроза могут быть отслежены, — сказал Том из своей удобной позы для отдыха на полу. Он проверил контроль над своими мышцами и, обнаружив, что они отвечали его воле, заставил пальцы разжаться и выпустить палочку. — Поэтому я подумал, что стоит усложнить задачу для любых ищеек. И у нас были капюшоны и закрытые лица. Из нас получились не самые типичные обеденные посетители. — О. Умно придумано. — Я знаю. — Думаешь, Дезиллюминационное заклинание сошло с волшебника, доставленного аврорам? — Да. Когда они наложили Фините на нас, оно задело и его. — Что ж… А что будет дальше? — Будем сидеть и ждать фейерверков, — сказал Том после минутного раздумья. — Сегодня было слишком много свидетелей. Слишком много вопросов, которые не оставляют им выбора, кроме как начать официальное расследование. Задним числом должно быть очевидно, что я не наложил ни одного проклятия, только варианты заклинаний из учебников, и ни одного со смертоносного. Ты вообще не сражался. Министру придётся чем-то ответить, иначе он будет выглядеть слабым. Он отчаянно хватается за любую хорошую рекламу, и, хотя стадион в Монтрозе упал ему сегодня на колени, он не сможет полностью приписать себе эту заслугу. Я вернул в исходный размер деревянные макеты из дома, и они будут первым, что увидят следователи, когда пройдут по нашим следам. Теперь он будет ходить по минному полю. — Отец будет рад это услышать. Он презирает Спенсера-Муна и предпочитает старого министра, Гектора Фоули. Хорошая семья, дипломатичная до мозга костей, что неудивительно, ведь его род идёт от Хаффлпаффов, — заметил Нотт, усаживаясь на ковер и откидывая капюшон. — Ты мог бы использовать это в своих интересах, если бы у тебя были какие-то амбиции в политике волшебников, знаешь ли. Перестановки в Министерстве — это прекрасная возможность для тех, кто хорошо устроился, поправить своё положение на служебной лестнице. — У меня нет никакого личного интереса к политике в кабинетах, — сказал Том, разглядывая гипсовую лепнину на потолке своей спальни. — А у Гермионы есть. — Хм-м. — Я не буду притворяться, что знаю, на что ты намекаешь. — Что нам нужно помыться и вернуться в Хогсмид, разумеется. Если это критическая ситуация, авроры из Лондона отправят Патронус с сообщением, и оно придёт быстрее совы. Они скоро начнут собирать всех обратно. Ни одному студенту не захочется остаться за воротами в период ограничительных мер замка. Даже старосте школы. — Хорошо. Я встаю, — Том простонал и, оттолкнувшись, сел на колени. — Я думал, что Круциатус будет хуже. — Они, наверное, не наложили его так сильно, как могли бы, — выдвинул теорию Нотт. — Старшие авроры получают особое разрешение на использование Непростительных в соответствующих случаях, хотя они не любят говорить об этом, потому что это подтверждает нелестные слухи о том, что личности со связями следуют иному набору правил, чем все остальные. А это, между прочим, не слух, а факт. Но даже ослабленная версия Круциатуса не предназначена для того, чтобы от неё вот так просто отмахнуться. — Бывало и хуже. Помнишь канун Нового года в прошлом году, который ты провёл в приёмной Святого Мунго? — Том хрипло рассмеялся. — Полагаю, я могу сказать, что живу для того, чтобы разочаровываться. Нотт бросил на него озадаченный взгляд: — Риддл, по-моему, ты самый далёкий от нормального волшебника человек, с которым я когда-либо сталкивался. — Спасибо за комплимент, Нотт, — благодушно сказал Том. — Думаю, из тебя получился вполне подходящий приспешник.***
День был в самом разгаре, когда они закончили мыться в ванной Тома, будучи зная, что чистящее заклинание могло смыть грязь с кожи и мантии, но оно мало что делало с отличительным запахом физических выделений молодого человека, который цеплялся к телу и волшебников, и маглов. (Нотт проинформировал его, что его собственная ведьма-мать считала этот запах непристойным. Это подтвердило предположение Тома, что, несмотря на то, что он слышал ребёнком, естественные отправления богатых были не лучше, чем у бедного сироты — они просто лучше их скрывали). Аппарировав в тени за сараем для коз в «Кабаньей голове», Нотт бросил Тому флакон обезболивающего из его шкатулки с зельями. Том сломал печать и втянул содержимое, с облегчением вздохнув, когда жёсткость в спине начала ослабевать: — В руководстве для авроров говорилось, что после воздействия проклятия дрожь будет продолжаться до суток. Я полагал, что смогу их подавить… — Чем? — фыркнул Нотт, заглянул в кормушку и тут же пригнулся к стене. — Простой силой воли? Берегись, над нами летают авроры на мётлах. Кажется, они загоняют всех пораньше, должно быть, уже получили сообщение из Лондона. — Сила воли сработала для самого проклятья, нет? Я предположил, потому что боль была лишь иллюзией разума, не настоящей пыткой, а грамотно упорядоченный разум мог бы, хм-м, свести на нет уровни боли, — сказал Том. — Ну, нам нужно убедиться, что нас кто-то увидел с остальными, возвращающимися в замок. Пока не наступит подходящий момент, никто не должен подозревать, что мы не были там, где должны были находиться. — Только лишь потому, что это конструкция разума, это не делает её менее реальной, — сказал Нотт, в недоумении глядя на объяснения Тома. — Остальные сказали мне, что проведут день в «Кабаньей голове». Мы должны присоединиться к ним внутри. Тогда они смогут честно заявить, что были с нами в Хогсмиде, если кто-нибудь спросит. Мы будем двумя невинными студентами, слишком занятыми выпивкой с друзьями, чтобы отправиться в Лондон. — Они подтвердят, что видели меня в Хогсмиде, если я попрошу, даже если это неправда, — заметил Том. — Но с тобой это не пройдёт, думаю. Значит, пошли. Выпить не помешает. Они прокрались в тускло освещённую таверну, и авроры остались несолоно хлебавши. У барной стойки Том заказал козье молоко, а Нотт — чистый джин безо льда, и каждый из них выразил лёгкое отвращение к выбору напитка другого. — Что не так с козьим молоком? — спросил Том, отпивая из чашки. — Выращенные волшебниками козы подвергаются длительному воздействию магии, что продлевает их жизнь и заставляет их тела приобретать магические свойства. Думаю, что молоко с магическими добавками будет на несколько уровней менее противным, чем безоары, но сомневаюсь, что у тебя возникнут проблемы с поеданием безоара. — Это совершенно разные ситуации! Если бы мне пришлось съесть безоар, не могу представить, что у меня был бы другой выбор. Никто не ест безоары за их приятный вкус, — сказал Нотт, опрокидывая свой стакан. — Где остальные? Ты видел их? — На заднем столе у кухни, — показал Том. — Они пока не заметили, что мы здесь… — Нотт отодвинул свой табурет, Том отпихнул его на место. — Нет. Пока не надо. Я хочу посмотреть. В самом тёмном углу таверны, дальше всего от грязных окон из выдувного стекла, члены клуба по домашней работе Тома Риддла внимательно слушали ведьму, сидящую во главе стола. Кустистая голова Гермионы склонилась над рулоном пергамента, мягкий шлейф пера покачивался то в одну, то в другую сторону. Она то и дело поднимала глаза, её рот складывался в вопрос, который он не мог услышать из-за незаметного заклинания Немоты, а затем она полностью сосредотачивалась на Трэверсе, Розье или Малсибере, предоставляя им возможность говорить, в то время как её мягкие карие глаза следили за ними, словно у них было что-то стоящее, чтобы сказать. Было странно, как бросок одной ведьмы в стаю волшебников-традиционалистов в ту же секунду превращал братство в некоторого рода цивилизованную смешанную компанию. Он изменял установленную динамику группы: он облагораживал разбитной и зачастую грубый юмор школьников, смягчая углы межличностных стычек за доминирование, потому что, хоть сам Том был на вершине, расстановка сил под ним была предметом спорных мнений. Однако, поскольку Гермиона возглавляла разговор, пихание локтями сменилось разговорами по очереди и уважительными паузами в ожидании своего выступления. «Тревожно, не правда ли?» — подумал Том. Ему потребовалось время до середины четвёртого курса, чтобы впечатления слизеринцев о нём, которые сложились у его группы после Распределения, были пересмотрены. Как им это вообще удалось, задавался он вопросом: как они создали в своих головах отсек, где говорилось, что маглорождённых следует презирать за то, что они считаются людьми не более чем на волосок от формальности, и другой отсек, где говорилось, что ведьм следует уважать и защищать как средство, с помощью которого волшебная раса будет распространяться в будущем. Ведь им должно было быть известно, что без помощи опытных ведьм не может быть могущественного рода. «Как им это удается, как их мозги, какими бы они ни были сжатыми ядрышками, не взрываются от лицемерия?» — задавался он вопросом. И, продолжая наблюдать, он предположил, что нашёл ответ: это была сила избирательного невежества. Если у Тома Риддла было «убивающее лицо», как однажды пошутил Орион Блэк, то у Гермионы Грейнджер было «обучающееся лицо». Её глаза сияли довольным светом открытия, всё её тело дрожало от волнения, впитывая малейшие капли новой информации, преследуя следующую страницу в книге или следующее слово лектора с таким же нетерпением, как Гиппарх-Звездочёт следил за растущей луной, ожидая, когда можно будет наброситься на ответ на задачу, которую она придумала для собственного удовольствия. В ней была необыкновенная оживлённость, когда она была в таком состоянии. Её энтузиазм был настолько искренним, что невозможно было не плениться этим редким сочетанием пыла и способностей. Она знала достаточно много о большинстве предметов, чтобы предложить грамотное мнение, но достаточно мало, чтобы оставаться признательной эрудиции других людей. Люди находили это лестным. Том знал это по собственному опыту. Он всё ещё наблюдал, когда его мысли были прерваны Ноттом, трясшим его за плечо: — Риддл, — прошептал Нотт, бросив взгляд на дверь таверны, которая только что распахнулась. — Авроры пришли выгонять нас. Прибытие авроров вызвало какофонию визгов и писков, стулья были отодвинуты, и внезапно все любители выпить днём и предприниматели без лицензии обнаружили, что им есть куда пойти, кроме как наслаждаться кулинарными изысками в «Кабаньей голове». — Студенты Хогвартса, пожалуйста, вернитесь в замок, — объявила аврор у двери. Затем, осматривая бешеную спешку к каминам, продолжила. — Мы здесь сегодня лишь по делам студентов, можете сесть обратно, сэр. Но завтра, кто знает? Ха-ха-ха! Её напарник выставил палочку, выдвигая стулья и испаряя остатки напитков в пивных кружках и бокалах: — Вы там, те гриффиндорцы у окна, живо сюда! Вы должны собраться группами по факультетам у карет. Благоразумно, сэр, если не возражаете. И слизеринцы, вас это тоже касается. Да, в «Трёх мётлах» сегодня особенный пирог из оленины, но вы можете вернуться в другую неделю, и ужин в Хогсмиде будет ничуть не хуже. Поверьте мне, вы будете по нему скучать, когда закончите школу. Мы сделаем перекличку во дворе — о, добрый день, юный Треверс, не ожидал увидеть тебя здесь. Пожалуйста, передавай привет отцу… Том присоединился к растущей толпе студентов, собирающейся на мощёной улице, которых сгоняли из различных магазинов, пока авроры ходили от двери к двери. Он быстро нашёл Гермиону по её отличительной причёске. Когда он подошёл и взял её под мышку, чтобы не потерять её в суматохе, она удивлённо пискнула. — Том! — крикнула она. — Я не заметила тебя здесь. Ты был в «Кабаньей голове»? Я не видела тебя целый день, я бы пригласила тебя присоединиться, если бы встретила! — Я был занят, — сказал Том, ведя её вокруг узла взбунтовавшихся гриффиндорцев, которые пытались спрятать контрабандные фейерверки в штанинах своих брюк. — Я подумал, раз авроры в деревне, это было бы хорошей возможностью посетить… некоторые места, где мне не следовало бы быть, — он многозначительно посмотрел на неё. — Ох, — она ахнула и понизила голос. — Ты имеешь в виду… некоторые места вроде туалета, который не стоит упоминать? — Да, — кивнул Том. — Что-то вроде этого. — Тебе стоит быть осторожным, — сказал Гермиона. — Даже с подавляющим большинством студентов в Хогсмиде сюда всё равно ходят не все. Первому и второму курсу нельзя. Тебя могли увидеть! — «Осторожный» — моё второе имя, — заверил её Том. — В любом случае, я не нашёл ничего нового, кроме необычных архитектурных украшений, поэтому ушёл пораньше. И я знаю, что если я столкнусь со сложной ситуацией, выходящей за рамки моих личных, ах, интересов, то нет ничего плохого в том, чтобы обратиться к аврорам. В конце концов, я всего лишь студент. — Это благоразумно, — одобрительно сказала Гермиона. — Ты действительно многое выучил об ответственности с тех пор, как стал старостой школы. Я даже восхищаюсь этим. Помнишь, когда ты только получил свой первый значок старосты и хвастался всякой чепухой вроде: «Я теперь староста, значит, я могу делать, что хочу»? — она вцепилась в его руку и добавила. — Я рада видеть, как сильно ты вырос, Том. Ты и впрямь должен этим гордиться. Это называется эмоциональный рост. На обратной дороге в замок Гермиона так наслаждалась его «эмоциональным ростом», что Тому не хватило духу поправить её. После дня неудач, вызванных, конечно же, не чем иным, как неудачным броском игральных костей, он был рад видеть, что она, по крайней мере, приятно провела время. Сочетание магических усилий и снижение действия обезболивающего зелья сделало Тома брюзгливым на весь остаток дня и вечер. Его кислое настроение продлилось до следующего утра, пока не прилетели почтовые совы и не сообщили о существовании двух неожиданных героев: Принца и Рыцаря.