***
На завтраке на следующее утро за преподавательским столом не сидело авроров, а столы факультетов накрыло волной сов. Первое, что заметила Гермиона, были странные кучки студентов, толпящиеся в коридорах и шепчущие друг другу что-то, будто в сарафанное радио сплетен Хогвартса прибило скабрёзную новость о старосте Слизерина и капитане по квиддичу Гриффиндора, попавшихся в Астрономической башне после комендантского часа. Но когда она приближалась к скоплениям и требовала их отойти и перестать загораживать проход, она не слышала ожидаемых смешков и хихиканья. Общее настроение, как она с любопытством заметила, состояло из трепета и неуверенности. Обеденный стол Рейвенкло был тихим, что не было необычным, и занятый студентами, погружёнными в сегодняшнюю газету, что тоже не было необычно. Но этим утром не только стол Рейвенкло был жадно погружён в чтение, но все четыре факультетских стола и учителя тоже. — Разве ты обычно не выписываешь газету ради страницы с гороскопом? — заметила Гермиона в сторону своей соседки Твайлы Эллерби, которая так внимательно читала главную статью «Ежедневного пророка», что её овсянка остыла и покрылась коркой. — Что-то случилось вчера? Обычно людям неинтересно следить за текущими делами. — О, Гермиона, страшные новости, воистину страшные, — жарко ответила Твайла. — Я знала, что это должно было произойти, естественно, после того, как увидела Грима в своих чайных листьях на прошлой неделе. Грима! — газета воодушевлённо зашуршала. — Я запишу это в дневник предзнаменований этой недели. Мне неважно, что у всех остальных с предсказаний будет такая же запись. — Напишешь об «этом»? — сказала Гермиона, пытаясь вчитаться в трясущиеся страницы и движущиеся фотографии на главной странице сегодняшнего «Ежедневного пророка». Дрожащие изображения и несовпадающие типографические шрифты всегда вызывали у неё головную боль, не зря она предпочитала лондонские газеты. — А что именно это «это»? — Главная новость года! — сказала Шиван Килмюр, приземляясь на скамейку по другую сторону Гермионы с мятой газетой, свёрнутой под мышкой. — Для своих записей в дневнике я постоянно вытаскивала «Восьмёрку Жезлов», — в ответ на бесстрастный взгляд Гермионы она разъяснила: — Это означает важные сообщения, быстрые перемены и, в зависимости от фазы луны, что надо прислушаться к инстинктам своего внутреннего глаза. Я не знала, что это значит, до сегодняшнего дня, и меня озарило! Что ещё это могло быть? Я побежала в совятню утром, чтобы рассказать маме, что у меня открылся третий глаз, но очередь шла до подножья лестницы, поэтому я не смогла зайти. Можно было бы подумать, что мой Дар предупредил бы меня! Ах, но ему нельзя указывать. Я всего лишь его скромный сосуд в этом смертном мире… — Что за новости? — Гермиона выхватила газету из руки Шиван и прочитала заголовок. — Ох. Под шапкой крупными чёрными буквами вырисовывался заголовок. МИНИСТЕРСТВО ВЗЯТО ШТУРМОМ! На движущейся заглавной фотографии был изображён фантастический зимний пейзаж: падающий снег под вечерним небом, сугробы, освещённые очаровательными гирляндами, мерцающими, как фонарики, в окне маленького сельского домика. Затем Гермиона присмотрелась и заметила, что вечернее небо на самом деле было тёмной плиткой стен атриума Министерства магии. А то, что она приняла за волшебные огни, было далёкими вспышками заклинаний, летящими сквозь снег, снятыми фотографом, который не осмелился подойти слишком близко к месту действия, но, тем не менее, заметил потенциал хорошей композиции. Министерство магии, Лондон, 3 часа дня. Представители Министерства зафиксировали присутствие двух неопознанных посетителей, на что немедленно отреагировали попыткой мирного задержания. К потрясению Министерства, эти посетители в чёрных капюшонах не захотели назвать свои имена или сдать палочки для взвешивания и оказали энергичное сопротивление охранникам атриума. Короткая словесная конфронтация между двумя сторонами привела к наиболее впечатляющему представлению искусства обороны в новейшей британской истории. Мадам Гризельда Марчбэнкс, 79 лет, начальница Управления магических экзаменов, описала это событие как «великолепное представление магии стихии, взошедшей на вершину её потенциала. Это не может быть делом рук обычного волшебника, это глубинное понимание принципов магии, объединённое с редкой мощью и точностью, учитывая преднамеренное отсутствие человеческих жертв. Воистину прекрасная работа заклинаний. Атриум жаль, но мне самой никогда не нравился кафель. Может, его и легко мыть, но он довольно скучный». Мистер Шервин Катчеон, 47 лет, глава Отдела магических магических происшествий и катастроф, цитата: «К сожалению, ремонтные работы после этого случая превзойдут человеко-часы обычных заданий, производимых отделом. Поскольку ответственные лица зачаровали снег из физического тумана, его размораживание привело к неизбежному образованию облаков возле потолка атриума. Посетителям рекомендуется иметь при себе зонтики на следующей неделе при отправлении на работу по делам Министерства. Приносим искренние извинения за неудобства». Этот магический подвиг, возможно, может соперничать с великой волшебной дуэлью в Годриковой впадине, которая, как могут помнить некоторые читатели, произошла летом 1899 года, когда… Прежде чем Гермиона успела дочитать окончание истории под сгибом, газету вырвали у неё из рук. — Эй! — сказала Шиван. — Найди свою газету, я ещё не дочитала! Оглядев стол Рейвенкло, Гермиона увидела, что не было ни одной отброшенной газеты. Студенты, у которых не было своего экземпляра, объединялись в группы по двое или трое вокруг тех, у кого был «Ежедневный пророк». Она могла бы, пользуясь позицией старосты школы, потребовать у младшекурсника сдать ей газету, но она сочла разумным решением не поощрять пренебрежение властей в тот день, когда по Власти был нанесён серьёзный удар. И это, конечно, также было злоупотреблением своим положением. Она посмотрела через Большой зал на стол Слизерина, где Том явно ничуть не сдерживался в использовании собственных полномочий, чтобы изъять газету у однокашника. Слизеринцы реагировали более сдержанно, чем представители других факультетов, а группа слизеринцев Тома в особенности, будто они нервно висели в подвешенном состоянии, пока Том не закончит просматривать газету и не выскажет своё личное мнение о событиях. Самого Тома эта новость явно не встревожила. Одной рукой он помешивал ложкой ленивые круги в чашке чая, а другой перелистывал страницы газеты. Уголок его рта приподнялся в маленькой, самоудовлетворённой улыбке, но это не было необычным выражением ограниченного спектра публично показываемых эмоций Тома. Зная его так долго, Гермиона могла лишь догадываться, что Том веселился. Что-то в газете пощекотало его достаточно неуловимое и непостижимое чувство юмора. (Вопреки ожиданиям, у Тома было чувство юмора. Чаще всего она едва ли замечала его, потому что оно было раздражающе скрытным. Но когда она его замечала, оно часто приходило с равной порцией сожаления. Чувство юмора Тома Риддла, как и все остальные его уникальные качества, было… «особенным»). «Ну, — подумала Гермиона, — полагаю, у меня есть другой выбор». Она взяла свою тарелку с завтраком и прошагала в сторону стола Слизерина. Когда Том заметил, что её тень упала на его газету, он поднял глаза и увидел Гермиону. Каждой из больших и прожорливых фигур Лестрейнджа и Эйвери по обе стороны своих локтей Том дал короткий приказ: — Двигайся. Сидевшие на скамейке подвинулись под несколько приглушённых ворчаний, но вскоре было достаточно места, чтобы Гермиона смогла поставить свою тарелку с яичницей-глазуньей на тосте рядом с Томом. Том убедился, что не сел на подол её юбки, когда она плюхнулась на место рядом с ним. Гермиона удостоверилась, что не села на его мантию, оставляя на ней морщинки — одно из редких преступлений, которые Том считал достойным, чтобы снять очки с собственного факультета. Гермиона призвала чистую чашку с блюдцем из стопки в центре длинного стола, и Том налил ей идеально заваренный чай из своего чайника, который держал под заклинанием стазиса, и точное количество молока, которое она предпочитала, за чем последовало помешивание без использования палочки. Им даже не нужно было разговаривать, чтобы разыграть такую сцену простой домашней жизни, выработанную годами привычки. — Тебе, должно быть, интересно, что я думаю обо всём этом, — сказал Том, показав на раскрытую газету. — О, и тебе доброе утро, Гермиона. — Само собой разумеется, что Британия с затаённым дыханием ждёт, что ты, как никто другой, думаешь по любому поводу, — сказала Гермиона. — Доброе утро, Том. — Видишь, Нотт? Вот как выглядит образцовый приспешник, — Том сказал Нотту через стол, который сердито уткнулся в собственную газету. Затем он повернулся к Гермионе. — Министерство не могло удержаться от отчаянных действий, чтобы избежать обвинений в некомпетентности, а репортаж был настолько легковерным, что казалось, что у них не было другого выбора, кроме как поддакивать. Они полагаются на цитаты извне, чтобы поддерживать впечатление беспристрастности в похвале героев вместе с Министерством. Я не завидую редактору в его усилиях удержать равновесие на канате между Всё-Прекрасно из кабинета Министра и сенсации Небо-Падает, которая распродаст весь тираж до полудня. Том фыркнул, перевернул на первую страницу, указав на второстепенную статью под сгибом, озаглавленную: «НЕОЖИДАННЫЕ ГЕРОИ?». — Им стоило вынести Принца на главную, — сказал Том. — Все знают, что стратегия Министерства в обращении с плохими новостями — отрицать и отрицать, пока их не забудут до плохих новостей завтрашнего. Это не новость, это постоянно действующая инструкция. Принц — вот настоящая новость! Принц, как оказалось, был личностью одного из таинственных «посетителей» Министерства, которых, как выяснилось в результате шокирующего поворота, было не двое, а трое. Третьим посетителем был истинный злодей всей саги, иностранный диверсант, которого знали лишь как тихого и незаметного контрактника. В истории не вдавались в подробности, что имели в виду под «иностранным», но вскользь упомянули, что ОМПП под приказами кабинета Министра планировали в срочном порядке отправить иностранного агента на суд Визенгамота и приговорить его к «поцелую». Самопровозглашённый Принц, взявший на себя смелость провести нетрадиционный гражданский арест, написал письмо в «Ежедневный пророк», чтобы оправдать свои действия. Это письмо было напечатано на второй странице. «Ежедневному пророку», Немногие представляют интересы британской общественности так замечательно, как вы. Если это обязывает вас не обращать внимания на наше предположение, то, возможно, вы сочтёте нас равными в этом отношении. В знак этого уважения, от равного к равному, мы представляем вам информацию, которая может показаться вам неожиданно интересной. Ниже прилагается пара извлечённых воспоминаний. С большой надеждой на будущее сотрудничество, Принц Сказочного и Зелёный Рыцарь P.S.: Отдел магического правопорядка получил такую же информацию. Если их история будет непоследовательной, вы узнаете об этом. P.P.S.: Это сообщение было пропитано сглазом против вмешательства и изменения. Под ним располагался реалистичный набросок двух Неожиданных Героев, двух фигур в масках и плащах, называющих себя Рыцарь и Принц, их палочки были подняты и окутаны вихрем движущихся снежинок. Один был выше другого, и его палочка была из светлого дерева, что было немного необычно, не правда ли? Большинство палочек, как и её, были одного оттенка коричневого. Но было сложно знать наверняка, потому что рисунок был гравюрой, затенённой чёрными чернилами и перекрёстной штриховкой, единственной истинной информацией, которую она могла из этого получить, было то, что они оба были взрослыми мужчинами. С их выбором имён это было неудивительно. «Пророк» ожидает, что официальное расследование будет проведено ОМПП в кратчайшие сроки. Мы будем добросовестно сообщать нашим читателям об официальном развитии событий по мере поступления во имя непоколебимого служения общественным интересам. Принцу и Рыцарю: мы от всего сердца выражаем искреннее намерение представлять ваши слова и начинания в том духе, в котором они были нам высказаны. Мы надеемся сохранить дружескую переписку и желаем, чтобы в один прекрасный день, если вы захотите заявить о своих правах за свои героические заслуги, вы позволили нам донести эту новость до общественности, для которой и вы, и мы стараемся быть полезными самым преданным образом. — Ну? — спросил Том, ожидая, пока Гермиона закончит читать. — Что ты думаешь? — Хм-м, — сказала Гермиона, отпивая свой чай. — Я думаю, что без доказательства экстраординарных магических подвигов большинство людей рассмеётся от того, что волшебник называет себя «принцем». Дворянские титулы — это магловское жеманство, по крайней мере, в Британии — хотя мистер Пацек говорил, что на территории бывшей Священной Римской империи всё по-другому с их системой делимого наследования. Немногих волшебников заботят титулы, потому что это требует вовлечения в магловскую политику и зачастую клятвы в верности магловским правителям. Ещё меньше уважающих себя волшебников захотят быть на побегушках у магла, который хочет, чтобы все его проблемы решались с помощью магии, — глава 23, «История магии». Исторически английские волшебники с дворянскими титулами получали их от магла: сэр Николас был посвящён в рыцари королём Генрихом VII, Кровавый Барон был облагодетельствован Вильгельмом II, а леди Невезучая из «Фонтана феи Фортуны» вышла замуж за магловского рыцаря. Основатели Хогвартса даже не использовали титулы. Они предпочли, чтобы их способности и достижения говорили сами за себя. А один из уроков истории о Мерлине заключается в том, что он узаконил Артура, мальчика-магла, как полноправного короля, вместо того чтобы присвоить это звание себе. Небольшая группа британских волшебников, которые могут быть заинтересованы в увековечивании иерархии вымышленных стилей, имеет очень мало общего с теми, кто хотел бы громко заявить о своих близких отношениях с маглами. Кроме того, в эпоху после Статута о секретности, когда волшебники по необходимости и интересам полностью отстранены от магловской политики, претендовать на лордские и княжеские титулы — это безвкусное притворство. Она услышала, как Нотт захихикал, склонившись над завтраком: — Как обычно, более многословно, чем требуется. И, как обычно, она права. Том напрягся, и его тёмные глаза сузились от неудовольствия. Хихиканье Нотта смолкло. — Значит, ты говоришь, что Принц и Рыцарь пытаются обезьянничать маглам? — спросил Том. — Если бы они просто назвали себя «Принц» и «Рыцарь», я бы так и думала, — сказала Гермиона. — Но они не просто выбрали себе титулы, это лишь часть полного наименования. Это уже не столько титул, сколько литературная отсылка: Сказочный принц и Зелёный рыцарь! Это не те имена, которые служат декларацией самодостаточного величия или вселяют страх в сердца людей. Эти имена призваны… исторгать причуды, намеренно отсылать к темам и мотивам оригиналов. — Это «Принц Сказочного», — поправил её Том с такой грамматической педантичностью, в которой постоянно упрекал Гермиону. — Не «Сказочный принц»! — О, — сказала Гермиона. — Да, ты прав. Интересно, что это значит. Почему не пойти под более знаменитым литературным псевдонимом сказочного принца? Разве это не странный выбор? — Не думаю, что это странно, — заметил Том. — Если мы говорим о структуре дворянских стилей, ранг «чего» указывает на вотчину дворянина, его владения. Принц Сказочного — это не сказочный, чарующий принц, выступающий на турнирах. Он princeps, первый и главный во всём сказочном: заклинаниях и чарах. Это совершенно очевидно для любого, кто остановится и задумается! Гермиона нахмурилась: — Ты как будто восхищаешься им. — Каждый, кто ставит Министерство в неловкое положение, выходит сухим из воды и на следующий день получает за это похвалу в газетах, кажется достойным восхищения, — сказал Том. — А ты что думаешь, Нотт? Как ты думаешь, Зелёный Рыцарь жалеет, что не выбрал для себя более грандиозный титул? Нотт пожал плечами, воткнув вилку в печёное яйцо, лежащее поверх его чёрного пудинга: — Думаю, что его история говорит сама за себя. «Признаньем ошибок очистились вы; Итак, все ваши грехи прощены». Человек, который признаётся в своих ошибках рыцарю в зелёном, должен быть отпущен в его грехах. Ему даётся награда очищения. Это подходящее имя для кого-то, кто получает исповедь на кончике клинка или, в данном случае, палочки. Это не должен быть величественный титул, просто символический. Некоторые из нас, в отличие от других, могут высоко оценить достоинства тонкого символизма. — Если он слишком тонкий, никто его не поймёт, — сказал Том. — Они написали в «Ежедневный пророк». Читатели, которые поймут тонкость, едва ли пролистывают этот среднестатистический бытовой боггарт. Чуть тоньше, и это просвистит мимо их головы. Ты поняла, Гермиона? — Я расценила это отсылкой к артурианскому сказанию о сэре Гавейне, — сказала Гермиона. — Я знаю, что артурианские романсы относятся к небольшому числу магловских историй, которые нравятся волшебникам, потому что там есть магическое действие. Волшебная Академия Сценических Искусств ставит пьесы на тему Камелота практически каждый год, потому что это привлекает богатых покровителей. На нашем пятом курсе это было «Озеро сияющих вод» об Элейн из Шалотт. На шестом курсе было… О! «Le Chevalier Vert». Возможно, таинственный Зелёный Рыцарь — покровитель волшебного театра. Это бы объяснило такое крупное зрелище в Министерстве — из всех мест. Это представление. А мы вместе с британской публикой должны предоставить аудиторию и аплодировать. У Тома было задумчивое выражение лица: — Что сделало тебя такой циничной, Гермиона? Это моя работа. Или была ею, пока ты не решила, что она больше подходит тебе. — Так обычно и бывает, когда твои самые тёмные подозрения получают твёрдые подтверждения, — сказала Гермиона. — Разве тебя ни чуточки не обескураживает, что служебные обязанности самого крупного работодателя страны затмили два анонимных волшебника, разыгрывающие свою собственную фольклорную сказку о героях? А потом, когда их об этом спросили, правительство делает вид, что ничего плохого не произошло, и даже если и есть проблемы, нам не о чем волноваться. С учётом фактов мы приходим к двум возможным путям: рациональный цинизм и блаженное неведение. И ни по одному из них не особо приятно идти. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как на неё опустилась великая утомлённость, ненамного отличающаяся от того, что она чувствовала, когда стояла над бессознательным телом Роджера Тиндалла на полу в бильярдной комнате семьи Риддл. Было неудобно осознавать, что жизнь, о которой она мечтала, — тихом и мирном существовании в обучении в собственном темпе о предметах, которые интересовали лично её, а не которые были выбраны для неё по необходимости и практичности, — была хрупкой иллюзией. Применив Обливиэйт к Роджеру той ночью, она решила поддержать иллюзию, что она отстранена от войны, которая её не касалась. Причина, выяснила она, сводилась к её природе. Она не искала конфликта, в нём не было чести, к которой она считала себя привязанной. Конфликт был непредсказуем. Беспорядочным, и неупорядоченным, и болезненным, даже для тех, кто остался на боковой линии. В нём не было славы, которая бы её искушала, только бремя, которое ложилось на плечи. А новости утром? Конфликт обнажил своё лицо средь бела дня. Она могла отказаться принимать участие один раз, но это не могло было постоянным уклонением. Он будет приходить снова и снова, и в один критичный момент выбора уже не останется. Читая газету, она чувствовала, что этот момент приближается, и какая-то её часть хотела броситься в объятия родителей и дать им сказать, что это неправильно, это нечестно, что их дочь должна выносить это, когда это должно было быть задачей кого-то другого. Позволить тем, у кого есть подходящая аккредитация и правильная юрисдикция полномочий, встать у руля. Разве это не самое логичное решение? Кто она, чтобы знать лучше тех, у кого есть квалификации и компетентность? Другая её часть — голос прагматизма, который перестал жаловаться на то, что Том пробирался в её кровать во время летних каникул, напомнил ей, что это были те же самые люди, которые были недостойны того, чтобы от них зависеть. Под столом рука Тома сдвинулась в её сторону, и с тонким чулком, разделяющим её плоть от его ладони, он успокаивающе сжал её колено. Она повернулась к нему с вопросом на губах и увидела, что, хоть его выражение лица на поверхность и казалось кротким, его тёмные глаза были острыми, как наждачка. — Нет, — твёрдо сказал Том. — Я передумал. Тебе совсем не идёт цинизм. Мне он в тебе не нравится, и тебе он тоже не нравится, поэтому я считаю, что тебе лучше отказаться от него навсегда и оставить его другим, для которых это более подходящая привычка. — Ты не «позволишь» мне быть циничной? — с большой недоверчивостью сказала Гермиона. — К твоему сведению, Том, я могу быть настолько циничной, насколько захочу. — Да, я знаю, староста школы может делать всё, что ей заблагорассудится, таковы правила, — терпеливо сказал Том. Его рука всё ещё задерживалась на её колене. — Но лишь потому, что она может, не значит, что она должна — разве это не эмоциональный рост, который ты мне вверила не ранее как вчера? Тебе не стоит хотеть быть циничной, вот в чём суть. Другие люди могут быть циничными, но не ты. Твой отец одолжил мне книги на греческом и латыни много лет назад, — сказал Том, поворачиваясь, чтобы посмотреть на неё. — В одной из них Платон в своих «Законах» сказал, что честь получают от злых душ, последовавших добрым советам своих старейшин, потому что божественная склонность души — склоняться к добродетели. Греческой добродетели, означавшей благословение быть правосудным, но при этом мягким, мудрым и справедливым. Без нежных душ злые были бы неисправимы, — он понизил голос и, так пристально устремив взгляд своих глаз на её, что она не могла заставить себя отвести взгляд, пробормотал: — Платон писал, что злые люди имеют корыстную натуру. А что, если у меня злая душа, Гермиона? Без тебя кто стал бы моим добрым советником? — Том, — сказала Гермиона, покачав головой, — жизнь не теоретический эксперимент вроде утопии Платона. Я ничего не могу поделать, если не чувствую себя благословенной и справедливой каждый день. Это необоснованные ожидания. — Возможно, ты не можешь ничего с этим поделать, — ответил Том. — Но я могу. Ты же не забыла, что ты мой контраст, Гермиона? Мы должны быть взаимодополняющими натурами, а не одним и тем же. — Если бы я могла забыть, — вздохнула Гермиона, заново наполняя свою чашку из чайника Тома. Он был идеальной температуры, горячий, но не слишком, отражением настойчивости Тома, что всё должно следовать определённому порядку, так, как «должно быть». Этот предположительный идеал, конечно, был определён самим Томом. Том должен был понять, что слизеринцы, сидящие на их конце стола, внимательно прислушивались к их разговору, желая услышать разумное мнение о новостях. Обсуждение новостей перешло в личную плоскость, но это не мешало им слушать. Было очевидно, что личная жизнь и чувства старост школы были не менее, а то и более интересны, чем новость, что Гриндевальд передвинул фигуры на шахматной доске, которую Министерство в течение последнего десятилетия решило объявить несуществующей. — Что, завтрак Хогвартса не на высоте? — резко сказал Том, свирепо оглядывая стол. Под звон приборов завтрак возобновился. На короткое время поддерживалась иллюзия нормальности. Фоновые разговоры продолжились. Гермиона доела тост и допила чай. Том отложил газету и заговорил об исследованиях, которые делал для своей статьи для следующего издания. Когда посуда исчезла, объявив, что трапеза подходила к концу, Том подал руку и проводил Гермиону на следующий урок, магловедение, на который они не ходили вместе. По пути они обсудили последний предмет его интереса: — Скоро наступает сезон свадеб, и редактор хочет, чтобы я сфокусировался на подготовке к общественным свадьбам. Блэк и Пруэтт женятся в августе — это самое яркое событие сезона. Это также сезон цветения, и считается плохой приметой для невест использовать наколдованные цветы в своих букетах. И скупердяйством тоже, но «Вестник ведьмы» слишком изящен, чтобы тыкать в это напрямую, поэтому мы пишем: «Что подумают соседи?» — и позволяем читателям додумать самим. О, а ещё я недавно искал информацию в библиотеке и наткнулся на презабавное чтиво: «Матримониальная магия». Ты читала? — Нет, — сказала Гермиона. — Но опять же, я не рылась в разделе волшебной культуры со второго курса. Нашёл что-то ценное? — Некоторые интересные черты о нюансах свадеб волшебников, — буднично сказал Том, искоса глядя на неё. — Ты знала, что, когда волшебник женится, считается, что его дом теперь — дом его жены? И что её счастье — и его счастье? — Это и впрямь звучит… интересно, — Гермиона была в замешательстве от направления их разговора. — Это не особенно отличается от брачных клятв маглов, поэтому я не понимаю, почему это новая информация для тебя. — Отличие в том, что волшебные клятвы делаются с магическим намерением, — сказал Том. — Я не понимал их смысла до этого утра, но потом стало ясно. Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, значит, лишь логично, что твоё несчастье становится моим горем. Я знаю, что был несколько ну, назойливым в этом за завтраком, но мне не нравится, когда ты циничная, потому что это неприятно для нас обоих. Ты знаешь о моём врождённом даре, что я могу чувствовать разное от других, сам того не желая, когда мне врут или говорят неправду. Я… Гермиона, я почувствовал твоё несчастье, и в тот момент твоё несчастье было моим несчастьем. Он остановился, и Гермиона, держащаяся за его руку, врезалась в него посреди шага. Том наклонился ближе и низким голосом сказал: — Я желаю тебе счастья, Гермиона. Я никогда не придавал большого значения древним традициям и пыльным условностям, но под правилами и ритуалами я вижу сердце — истинное намерение. — О-ох, — заикалась Гермиона. — Я тебе тоже желаю счастья, Том. Конечно, желаю. — Я тронут это слышать, — сказал Том, одаривая её ликующей улыбкой во все зубы, которую он никогда не показывал на публике, которую она видела только когда он заговаривал зубы, чтобы получить свободный допуск в Запретную секцию, и библиотекарша ничего не могла с этим сделать. — И очень рад, что ты знаешь слова клятвы ведьмы, не читая книгу, а значит, можешь пропустить репетиции, если захочешь. Ах, Гермиона, я всегда знал, с нашей первой встречи… — он прервался, его голос был мягким и задумчивым. — Значит, книга была права насчет наслаждения мужа. Оно настоящее. — Том, — сказала Гермиона, нахмурившись. — Думаю, этот разговор отклонился от статьи, которую ты писал. — Я сохраню это между нами, не волнуйся. Никто другой не заслуживает услышать о моих чувствах, — заверил её Том. Он выпустил её руку и одной рукой накрыл ладонью её щеку. Пристально глядя в её глаза, он прошептал: — Знаешь, что я ещё узнал из книги? Гермиона подняла на него взгляд, его тёмные глаза и чёрные зрачки хотели поглотить её. Она не чувствовала щекочущего чувства на задворках разума, как описывала книга по окклюменции, он не пытался применить к ней легилименцию. Она лишь чувствовала щекотку своих волос, которые нежно были отодвинуты его пальцами: — Что ты узнал, Том? — Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, — сказал он, — то её удовольствие — это его удовлетворение. Том мягко поцеловал её в щёку прямо возле её рта и разорвал объятие, оставив Гермиону, залившуюся краской и дрожащую у холодной каменной стены. У неё спёрло дыхание, и её сердце трепетало так быстро, что она почти хотела позвать Тома обратно… Чтобы он объяснил, что он подразумевал под такими двусмысленными словами! Когда он ушёл, тихо смеясь себе под нос, Гермиона вспомнила о времени и в оцепенении потащилась на занятие магловедения. Кларенс Фитцпатрик занял для неё место в первом ряду, и, пока он убирал портфель со скамейки, чтобы освободить ей место, заметил её розовые щёки и взъерошенные волосы. Без задней мысли Гермиона пропустила свою чёлку через пальцы. Том зачем-то украл её заколку. — Ты тоже расстроилась из-за новостей сегодняшним утром? — спросил Кларенс. — Я был в таком потрясении, когда прочёл газету… И в течение нескольких секунд хрупкая иллюзия относительной нормальности развеялась в небытие.***
В следующие несколько дней «Ежедневный пророк» выпустил больше информации о расследовании Министерства. Мистер Вайкард Козел был истинным диверсантом, и его целью не были пустые угрозы, направленные на распространение недоверия и истерии среди британской общественности. Отдел магических игр и спорта объявил об отсрочке на неопределённое время сезона Британской Лиги квиддича к величайшему разочарованию любителей спорта, которые писали множество гневных писем редактору. (Некоторые даже превратились в громовещатели с прошедшими цензуру ругательными словами из соображений благопристойности). Некоторые детали о схеме скрытого искажения оберегов мистера Козела были проанализированы профессионалами, которые единодушно согласились, что идея вставить собственные чары в существующую структуру оберегов была в некотором роде экспериментальной. Но поскольку эксперимент был основан на устоявшихся концепциях искусства оберегов, он был, в теории, достижим. Гермиона проглотила схематические объяснения «оберега внутри оберега» и применила их к личному проекту при подготовке к предстоящему полевому тактическому занятию клуба по домашней работе. Она прочитала, что было возможно определить границы независимого оберега, который содержался внутри другого оберега, созданного кем-то ещё, если убедиться, что определения внутреннего оберега были аккуратно выписаны без прямого противоречия фундаментального намерения внешнего оберега. Так работали чары кабинета директора, она выяснила. Камины в Общей гостиной не были подключены к каминной сети, но директора — был, потому что в его кабинете располагался внутренний слой, который давал разрешение, но он не противостоял главной директиве защиты, выстеленной основателями. Держа это в уме, она создала набор из семи деревянных кольев с вырезанными руническими формулами, чтобы скопировать эффект «внутреннего слоя». Эти границы, когда на них были направлены заклинания, будут впитывать магическую энергию и передавать её во внешний слой. У находящегося внутри границ, обозначенных колышками, и вызывающего взрывающие заклятья проклятья не будут разлетаться и попадать в случайных студентов по пути на травологию или полёты на мётлах, от случая чего им внеклассным обучающим упражнениям наступит конец. Если шальное заклятье не будет поглощено Щитовым заклинанием другого волшебника или наколдованным физическим барьером, то, достигнув ограничительной линии, оно будет втянуто ближайшим колышком и направлено в землю, в которую он был вбит, ведь они все будут сохранены оберегами, пронизывающими всю территорию Хогвартса. Эта идея была намечена в общих чертах, но она работала, хоть и с некоторыми ограничениями. Гермионе была необходима поверхность с достаточным слоем земли, гептагон достаточно большой, чтобы на ней поместилось полдюжины взрослых волшебников и они бы не спотыкались о мантии друг друга. Это было непросто найти, и Гермионе пришлось отправиться в рискованное предприятие, полной сожалений, от своего любимого стола в библиотеке на свежий воздух, чтобы найти подходящее место. Это была трудной задачей для школы, расположенной в нагорье Шотландии. Она надеялась, что слизеринцы оценят её жертвы. И вот она отправилась покорять вересковые холмы, как шотландские поэты описывали это жалкое бремя, держа в руке самодельный отвес. Однажды утром она заметила Розье, идущего по тропинке от замка до поля для квиддича. На его запястье болтался театральный бинокль на шнурке, и он был одет в уличную одежду, состоящую из шарфа Слизерина и утеплённого на зиму шерстяного плаща. Естественно, она последовала за ним и обнаружила, что он сидит на трибунах секции Слизерина и хмуро наблюдает за тем, как команда Хаффлпаффа по квиддичу наматывает в воздухе круги по периметру поля. Себастьян Розье был молодым человеком стройного телосложения, цвет его волос нельзя было определить, потому что они сияли, как наваксенная кожа, из-за щедрого использования лосьона для волос. Его кожа всегда была обветрена на щеках и спинке носа, а глаза у него были проницательные и ищущие, тёмно-синие, которые, когда она сталкивалась с ним на дуэли, перескакивали с лица на палочку, на ноги и обратно с пугающей быстротой. Его рефлексы были лучше, чем у большинства в их маленькой группе, почти такие же быстрые, как у Тома (который жульничал, читая намерения оппонентов своими особыми способностями). Она полагала, что с такими рефлексами Розье знал, что кто-то поднялся по скрипучим деревянным ступенькам на верхнюю площадку трибуны. Она увидела, как он слегка вздрогнул, услышав её шаги, и дёрнул головой в сторону, но не обернулся, чтобы посмотреть. — Доброе утро, Розье, — сказала Гермиона. — Грейнджер, — поприветствовал он её. — Ни дня прекраснее, готов поспорить. Ты наконец-то пришла к изучению брака грации и красоты, который представляет собой этот несравненный вид спорта? Седьмой курс — это немного поздновато, но лучше поздно, чем никогда. — Он несчастно проворчал: — Так говорит и Отдел магических игр и спорта. — Разве ты здесь не поэтому? — спросила Гермиона. — Из-за красоты спорта? В их разговоре наступила небольшая пауза, пока они смотрели, как ловец Хаффлпаффа попытался нырнуть в низком наклоне. Он не смог достаточно быстро подтянуться на своей метле в конце ныряния, и его сбросило с метлы на песок у основания ворот. Выглядело это болезненно: когда один из охотников вышел, чтобы помочь ловцу подняться, он шёл на согнутых ногах. Розье сочувственно поморщился. — Я впитываю как можно больше квиддича в свои вены, пока не закончился семестр, — сказал Розье. Он вытащил руки вперёд, будто греясь в радужном сиянии субатомных частиц квиддича, испускаемых школьным полем Хогвартса. — В этом году Британская Лига квиддича умерла. Министерство убило её. В июле не будет ни одной профессиональной игры, на которую можно сходить. Ни Чемпионата лиги, а я поставил шестьдесят галлеонов на победителя. Возможно, мне и работы не найдётся в ОМИС после моего выпуска. Розье продолжил ворчать, его голос становился громче и громче по мере его разговора: — Министр — бесполезный халтурщик. Этот товарищ Козел — распущенный прощалыга, изувер самого низшего порядка. Гнусный, никчёмный шаромыжник этот Гриндевальд. Как он мог так со мной поступить? На хуй его. На хуй Гриндевальда. Вот, я сказал это! И я не возьму слов назад! — к этому времени он уже кричал. — НА ХУЙ ГРИНДЕВАЛЬДА! Игроки в квиддич остановились в воздухе и уставились на трибуны Слизерина. Розье слегка закашлялся и обычным голосом сказал: — Прости меня за мой французский, Грейнджер, — а в сторону хаффлпаффцев он сложил руки вокруг рта и прокричал: — ПРОДОЛЖАЙТЕ! БЁРРОУЗ, СБРОСЬ СКОРОСТЬ И ДЕРЖИСЬ НА ПОДНОЖКАХ, КОГДА ПОДТЯГИВАЕШЬСЯ, НЕ ВАЛИСЬ НА НОС! — увидев реакцию Гермионы, Розье пожал плечами. — Если ты не можешь танцевать на воздухе так же легко, как дышать им, ты недостоин называть себя игроком в квиддич. Иногда я не знаю, почему меня это волнует. — Э-э, в этом есть смысл, — сказала Гермиона, осторожно присаживаясь на скамейку рядом с ним и накладывая Согревающее заклинание на свою мантию, чтобы посмотреть, как хаффлпаффцы отрабатывают основные лётные техники. Некоторое время ни она, ни Розье не разговаривали. Спустя десять минут безмолвного наблюдения за студенческими спортсменами-любителями, которые были лучше в полётах, чем когда-либо могла бы быть Гермиона, она задала вопрос: — Почему ты думаешь, его целью был Монтроз? Я посмотрела альманах волшебной географии, и Монтроз — крошечная деревня. Даже не настоящая деревня, просто район-спутник с несколькими улицами, присоединённый к магловскому городку. Это не настоящий смешанный город, как Годрикова впадина, и не независимая деревня, как Хогсмид. — Если бы я был преданным приспешником Тёмного Лорда, я бы пошёл в Монтроз, — ответил Розье. — Если посмотреть на записи турнирных таблиц лиги, «Монтрозские Сороки» всегда на высших позициях, где-то между первым и четвёртым местом каждый год, в зависимости от того, как сильно управляющий хочет загонять текущий урожай игроков. Из года в год они борются с ирландцами за звание обладателей наибольшего количества чемпионских трофеев в Лиге. В этом году они заняли второе место рядом с одной из ирландских команд. Если финал Лиги не был бы отменён Министерством, скорее всего им бы стали «Сороки» против «Нетопырей Ньюкасла». ОМИС бы выбрал «Монтроз» стадионом. Они никогда не выбирают ирландские стадионы, если у них есть возможность. Это вопрос логистики, — Розье посмотрел на озадаченное выражение лица Гермионы. — Ну же, Грейнджер, подставь себя в голову приспешника. Ты сможешь разобраться! — Эм, — рискнула Гермиона. — Ньюкасл в Северной Ирландии… Неужели они не хотят иметь дело с ордами республиканцев, пересекающих границу, чтобы посмотреть игру? Нет, волшебники не разделяют остров, для них это всего лишь одна Ирландия. — Это остров, — сказал Розье. — Вот почему. Английские, шотландские и уэльские волшебники не могут пользоваться каминной сетью через море. И лишь некоторые волшебники могут аппарировать по морю, уж тем более не родители с детьми-пассажирами. Именно семьи покупают сувенирные флажки и игрушечные миниатюры, поэтому Лига изо всех сил пытается удовлетворить их. Чтобы зрители отправились в Ирландию, Министерству нужно заплатить и создать портключи, а это слишком дорого, если только это не Чемпионат мира. Поэтому они выбирают стадион команды в Британии, а ирландские волшебники едут на пароме. В этом году, если бы всё свелось к «Сорокам» против «Нетопырей», на стадион бы набилось пять тысяч волшебников. Стадион, присоединённый к магловскому городу. Затем, в одночасье, ты разрушаешь несущие обереги, за ними уйдут и маглоотталкивающие чары, и маглы станут свидетелями пяти тысяч волшебников в ловушке разрушающегося стадиона. Только представь весь хаос, если ты добавишь в нужные места трибун антиаппарационные сглазы. Несметное число расщеплений, — Розье скривил лицо. — Если целью было проделать брешь в волшебной секретности, то это было бы хорошо проделанной работой, что думаешь? Гермиона моргнула: — Это… удивительно глубокий анализ. — Я, может, и не провожу своё свободное время в библиотеке, но я временами почитываю книги, — с упрёком сказал Розье. — В некоторых книгах даже есть длинные слова и нет картинок. Я получил «выше ожидаемого» по рунам на С.О.В., поэтому что-то я всё же делаю правильно. — Ах да, — сказала Гермиона. — Мы вместе на нумерологии. Вы с Ноттом видите за мной и Томом в классе. Раз уж мы об этом, не мог бы ты взглянуть на мой личный проект, над которым я сейчас работаю? Это для тренировки дуэли, которую я организую на следующей неделе. Одна достала из сумки семь вырезанных деревянных колышков своей портативной схемы оберегов. Это был изменённый оберег Покрова браконьеров, который она чертила в снегу много лет назад во время сомнительных первых стадий своих злоключений с Ноттом. В отличие от обычных бытовых оберегов, граница эффектов, создаваемая кольями, не была закреплена навсегда и не требовала разрушения чар, чтобы свести на нет эффект. Достаточно было выдернуть колышки и убрать их подальше. Она коротко объяснила их назначение, опустив признание в том, что её вдохновила работа «распущенного прощалыги», которого Розье ранее осмеял. Розье, похоже, понял подтекст, так как его брови поднялись, когда она упомянула, что прочитала об этой технике в газете, но он не осудил её за это и даже не прокомментировал больше, чем просто пожал плечами: — Ну что ж, нужда научит. Розье подобрал колышек и изучил вырезанные руны, перекатывая его в своих руках, чтобы исследовать работу. Семь кольев, каждое из которых подпирало семь плоских сторон, сужающихся в острую точку. — Если тебе нужна помощь с древними рунами, тебе стоит обратиться к Нотту, — сказал Розье. — Мои факультативы — предсказания и нумерология. А у него — руны и нумерология. Я знаю основы зачаровывания, но если ты попросишь меня перевести руническую «Эдду», я растеряюсь, за что браться. — Вообще-то я хотела спросить про нумерологические свойства, — сказала Гермиона. — «Нумерология» Венлока советует использовать семь или числа, кратные семи, как стабильное основание чар. Я использовала семь столбиков на семи сторонах с семью рунами на каждой. Это типичный способ волшебников для стабилизации магии, вшитой в физические предметы? — Не всегда, — сказал Розье. — Есть и другие магические числа в других слоговых азбуках: три, пять, восемь и девять. Магические времена года, высшие точки солнцестояния и затмения. В качестве носителя используются внутренне магические ингредиенты, например чернила, сваренные из угля мандрагоры или крови дракона, скрижали, выточенные из древних менгиров, — в этом смысле это похоже на зельеварение, где также можно черпать силу из крови и костей волшебника, но мы все делаем вид, что это гипотетическое упражнение, и никто не будет этим заниматься на самом деле. А вот моё личное предпочтение, — продолжал он, и Гермиона хотела, чтобы он замедлился, чтобы она могла достать блокнот и записать его слова для дальнейшего изучения. — Использование чисел личной значимости субъекта. Для нумерологического предсказания, предназначенного для расчёта взлётов и падений твоего собственного пути, ты используешь дату своего рождения и планеты, находящиеся в твоём космическом положении. Для чар, которые должны быть использованы под физическими границами Хогвартса, ты бы захотела использовать число четыре за его магическую важность, потому что именно в этом контексте в нём больше силы, чем у семи. Четыре основателя, связанные с четырьмя стихиями земли, воды, воздуха и огня. Привязанные к четырём кардинальным направлениям, — он потёр шею сзади и признал. — Это бы сработало с четырьмя столбиками вместо семи, знаешь. И сэкономило бы тебе половину сил. — О, — сказала Гермиона. — Я скопировала структуру из учебника, а идея пришла из газетной статьи. Я не знала о личной магической значимости, книга никогда не упоминала об этом. — Это понятие продвинутых предсказаний, — объяснил Розье. — Нумерологи и предсказатели не ладят: у них давнее интеллектуальное соперничество, в котором нумерология претендует на доказательную науку и считает, что прорицания — лишь туманные толкования снов. Предсказатели же говорят, что они художники чтения истины души, а нумерологи тратят время на подсчёт, сколько душ могут поместиться в булавочную головку. Конечно, учебники по нумерологии никогда не упомянут идей предсказаний. Личная значимость подрывает правило воспроизводимости, за которое так радеют нумерологи. Гермиона нашла беседу увлекательной, хотя принимала важность воспроизводимости близко к сердцу. Если каждый раз все будут получать разные ответы, как можно узнать, кто ошибается, а кто прав? Невозможно проверить чью-то работу, если она основана исключительно на интерпретации! Это было хуже, чем привычка Тома производить нумерологические вычисления в уме, вместо того чтобы записывать их на бумагу. По крайней мере, он приходил к последовательному ответу, следующему за рядом логических шагов, которые он мог объяснить и повторить. Если бы она обсуждала эту тему с Томом, она сомневалась, что у Тома было бы больше эзотерических знаний, чем у Розье. Факультативами Тома были древние руны, нумерология и уход за магическими существами, а не предсказания. У неё самой не было опыта в предсказаниях, и её не впечатляла «расплывчатость», которая так интриговала её соседок по спальне, но она могла с некоторой точностью предсказать, что ответ Тома на вопрос о соперничестве нумерологов и предсказателей будет сводиться к тому, кто из них окажется наиболее полезным для достижения его личных целей. В этом смысле он был очень целеустремлённым мыслителем. (Она также могла предсказать, почему Том и Розье не были истинными «друзьями», несмотря на страсть Розье к некоторым аспектам магической теории. Математика была редким предметом интереса волшебников, которые в целом не были особенно логичными. Но Розье любил вероятность и алгоритмы, потому что его целью было хорошо играть на деньги. Его не особенно заботили их проекты на уроках нумерологии, потому что они никак не были связаны с его одержимостью спортом или набиванием собственного кармана. Поэтому он не был подходящим материалом для «Контраста» ни по чьим меркам). — С такими знаниями предсказаний и нумерологии, я удивлена, что ты получил «выше ожидаемого», а не «превосходно» по своим С.О.В., — сказала Гермиона. — Поэтому я и получил «В.О.», — сказал Розье. — Экзаменаторам нумерологии не нравится, когда студенты выходят за пределы доказательств и набора теорем. Они считают, что результатом разбавления чистоты дисциплины является осквернённая мерзость эмпирического прорицания. Непонятная и не заслуживающая доверия. Учитывая существование кводпота, я не думаю, что они распознают осквернённую мерзость, если увидят её, — его глаза сузились, а затем он внезапно оттащил Гермиону вбок и толкнул её на пол трибуны, его плащ упал ей на лицо, а его вес тяжело опустился на её спину. Гермиона простонала: — Что… Над ними раздался громогласный треск, и Розье зашипел от боли. Вес исчез, когда Розье подпрыгнул вверх. Вытаскивая палочку, он заревел в сторону игроков в квиддич Хаффлпаффа: — НЕЧЕСТНАЯ ИГРА! ЭТО ФОЛ, ХЁРЛИ, ТЫ, ГРЯЗНЫЙ, ЗАГРЕБУЩИЙ ГРЯЗЬ БАРСУК! ДЕСЯТЬ ОЧКОВ С ХАФФЛПАФФА! Когда Гермиона поднялась с земли, она заметила, что ряд мест над ними был разрушен плохо прицеленным бладжером. Плащ Розье был покрыт деревянными щепками. Ниже Хёрли, загонщика Хаффлпаффа, отчитывал его капитан. — Это и есть брак грации и красоты, о котором ты говорил ранее? — невинно спросила Гермиона, вытаскивая палочку, чтобы очистить мантию Розье. — Повернись, — приказала она и начала втягивать щепки из блестящих, напомаженных волос Розье. — Да, — сказал Розье, наклонившись, чтобы Гермиона могла достать до его макушки, — но я не сказал «мир и гармония», так что я не неправ. Это брак, чего ты ждала?