***
Два дня спустя Том засучил рукава и подошёл к кабинету Дамблдора в его время для консультаций студентов Ж.А.Б.А. У него была стопка писем в портфеле и подходящие воспоминания, устроенные на краю сознания, их эмоциональная острота подкреплялась электрическим восторгом от того, что он вырвал у Гермионы короткий поцелуй на удачу. Нотт следовал за ним с побледневшим лицом и полный тревоги, ему не нравился ни блеск в глазах Тома, ни то, как он лениво вертел своей палочкой в ожидании, когда часы на башне пробьют новый час. — Пользоваться магией в коридорах против правил, — напомнил ему Нотт. — Просто чтоб ты знал. — Не против правил ходить вокруг с палочкой, — ответил Том. — И штраф за наложение заклинаний — лишь два очка за заклинание, и то, если тебя поймают. Я заработал девятнадцать очков Слизерину за эту неделю, так что сомневаюсь, что факультет вменит мне, если я потеряю парочку. Кубок квиддича за прошлый матч с Хаффлпаффом уж точно всё уравняет. — Я всё ещё не могу поверить, что никто не догадался, что ты подстроил результат, — с отвращением сказал Нотт. — Каждый смотрит на тебя и видит идеального старосту школы, который не может сделать ничего дурного. Даже в Рейвенкло, а они из тех, кто выступает единым фронтом против студентов, получающих высшие отметки, не просиживая в библиотеке до закрытия каждый вечер. Потому что такие студенты, согласно их невыносимой логике, жулики. А ты не получаешь даже этого. — Это должно быть потому, что я и есть идеальный староста школы, — часовая башня отбила час, и внутренние механизмы внутри двери кабинета Дамблдора начали щёлкать и скрипеть. — И, — объявил Том, — я могу показать тебе, как это делается. Дверь распахнулась. Дамблдор поднял глаза от свитка пергамента, на котором он писал. Он поставил последнюю точку и отложил перо в чернильный прибор, высушив свиток без палочки, свернув его и отослав его на полку позади стола. Сонный феникс на жёрдочке за ним квакнул и каркнул, когда холодный сквозняк принесло из холла, а затем вернулся ко сну, засунув голову под крыло. Нотт споро закрыл дверь, когда они с Томом зашли внутрь. — Добрый день, — сказал Дамблдор, уже приготовив свой загадочный взгляд и хореографию пальцев «домиком». — В Хогвартсе тот, кто просит помощи, всегда её получает. Какого рода поддержка тебе требуется, Том? Или это для Вас, мистер Нотт? Том сел за стул перед столом профессора, и от его прищуренного взгляда на Нотта второй мальчик подвинул свободный стул сбоку от него и тоже сел, бросив свой нагруженный портфель на пол с отчётливым «тумп». — У меня есть небольшая просьба к Вам, сэр, — вежливо сказал Том, засовывая свою палочку в рукав подальше из виду, глядя в поблёскивающие из-за очков через стол глаза профессора Дамблдора. Зачарованные безделушки кружились в изящных серебряных рамках, стреляя отвлекающими мельканиями небесных тел и механических кукушек в часах. — Пустяковая просьба, но очень важная для меня и моих будущих карьерных перспектив. Конечно, если Вас не затруднит, профессор. Мне известно, что в эти дни у вас довольно напряжённый график работы. — Ты написал мне вчера записку, намекая, что эта просьба относится к Ж.А.Б.А., — сказал Дамблдор. — Прости меня, Том, но, кажется, ты перехитрил меня в этом. Я так и не смог связать концы с концами. — О, — тихо сказал Том, его глаза опустились на колени от осознанного чувства неловкости. — Полагаю, мне следовало выражаться яснее. Я был бы очень признателен, если бы Вы поставили наши с Ноттом имена первыми в списке практического экзамена Ж.А.Б.А. по трансфигурации. Я знаю, что этот список — ответственность учителей, а не Министерства, и я подумал, что лучше всего прийти сперва к Вам, сэр. Этот день… Ну, неудобен для меня. Так получилось, что у меня назначена другая встреча в тот же день, в час начала экзамена. Том потянулся в свой портфель и достал конверт, заклеенный сургучом против подделок, с печатью Министерства магии. Печать уже была разломана, но это было неважно. Из конверта он достал лист пергамента, на котором был такой же герб Министерства в шапке фирменного бланка. Их он и передал по столу Дамблдору. Дамблдор приподнял рыжую бровь от любопытства, поднял пергамент и быстро прочитал содержание. — Том, ты сказал, что у тебя назначена встреча, — заметил Дамблдор. — Но это пригласительное письмо на имя мистера Томаса Бертрама. Ты сменил своё имя? Должен сказать, я всегда неравнодушен к имени «Том Риддл». В нём есть некоторого рода изюминка головоломки. Гораздо лаконичнее и мягче, чем моё имя — пять моих имён. Традиционные имена всегда так трудно произнести, не так ли, мистер Нотт? Излишняя высокопарность, — усмехнулся Дамблдор. — Я был бы вполне счастлив быть простым Брайаном. — Здесь мне стоит с неохотой Вам признаться, профессор, — сказал Том. — Я и есть Томас Бертрам. По крайней мере, так считают люди Министерства. Из своего кармана он достал серебряный значок прессы и осторожно положил его на стол Альбуса Дамблдора. — Я уже довольно долго не видел таких, — сказал Дамблдор. Он поднял значок и перевернул его. Сзади на нём был выгравирован номер, который совпадал с номером, указанным в министерском письме, официальном уведомлении о принятии просьбы мистера Томаса Бертрама в предоставлении ему зарезервированного места в зале суда Визенгамота для слушания над мистерами Шмитцем и Яношиком. — Металл пропитан чарами памяти плоти. Если он подлинный и добровольно отдан рукой истинного владельца, он должен светиться. Своей палочкой Дамблдор постучал по задней стороне значка. Он засветился бледно-голубым светом, который пульсировал сильнее и ярче, подсвечивая уникальный регистрационный номер Томаса Бертрама: — А вот и оно! — Ах, так вот как это работает, — выдохнул Том. — Мне всегда было интересно, почему они так переживали о том, чтобы я его не терял. Мне сказали, что его замена стоит пятнадцать галлеонов, что показалось невероятно дорого за жалкий кусок штампованного металла. Это, должно быть, из-за чар. Связанных с номером, который должен быть внесён в какую-то основную регистрационную книгу, готов поспорить. Если они не могут скопировать новый значок для существующего номера, им нужно зачаровывать каждый вручную. Цена не за материалы, а за часы труда. — Именно, — сказал Дамблдор, кивая. — Думаю, я понимаю природу твоего затруднительного положения, Том. Мистер Риддл должен пройти свой экзамен, чтобы мистер Бертрам мог принять участие в заседании. Но почему мистер Бертрам заинтересован в подобного рода судебном заседании? Он не журналист, который часто, если вообще, обозревает дела юриспруденции и политики. Признаюсь, я не следил за его недавними разработками, но я припоминаю, что читал новаторское объяснение итеративного заклинания при пошиве чулок в октябре прошлого года. Я нашёл его в учительской и принёс в свои покои, и, к моему бесконечному восторгу, эта техника оказалась успешной, когда я опробовал её на своем проекте шерстяных носков. Мне нужно было самостоятельно поправить схему узора, чтобы настроить натяжение, но сама концепция была магически здравой. — Это заклинание для чулок, не носков, — резко сказал Том, который убедился, что редактор написал «ЧУЛКИ» в заголовке, чтобы его абонентский ящик в Лондоне не был наводнён в течение последующей недели письмами безграмотных недееспособных лиц, жалующихся, что он бесполезный и его заклинание не сработало. Обжёгшись на молоке, он дул на воду. — Если Вы перейдёте на пряжу толще кружева, масса станет слишком тяжёлой для итеративного заклинания, чьё намерение устремлено на сконцентрированное управление элементами определённого узора, не терпящего погрешностей. Если Вы пренебрегаете погрешностью, это портит узор. Вы можете попробовать зачаровать пару вязальных спиц, если Вам требуются более тяжёлые носки. Но это может быть за пределами понимания обычного читателя, но не Вас, сэр, я надеюсь. — Подождите-ка, — сказал Нотт, с недоумением пытаясь следить за ходом разговора. — Если в чулке дырка, почему бы просто не воспользоваться Репаро? И может ли кто-нибудь сказать мне, кто такой Томас Бертрам? — Репаро на тканом полотне скрепляет нити вместе, но не переплетает их заново в дырках. Если бы ты сломал перо, проблем бы не возникло. На тонких шёлковых чулках ты получишь очевидную, дёшево выглядящую линию шва. Это магический эквивалент заделывания дыры на джемпере клеем. Этот способ не только выглядит плохо, но и на ощупь хрустит. С таким же успехом можно заштопать его вручную, — сказал Том. — А Томас Бертрам — это мое альтер эго. Я слышал, они сейчас на пике. — Ах да, Риддл. Спасибо, — фыркнул Нотт. — Это всё объяснило. — Ну, как я пытался объяснить, — начал Том ехидным тоном, но затем осёкся и вежливо прочистил горло. Он растянул губы в приветливой улыбке и продолжил. — Я хотел сказать, конечно, что я полностью осведомлён, что область интересов мистера Томаса Бертрама далека от внутренних дел, потому что он не считается серьёзным журналистом по стандартам волшебного общества. Это было, страшно признать, лучшим, на что я был способен, когда впервые начал писать. Том скорбно вздохнул и посмотрел в глаза Дамблдор: — Вы знаете меня, сэр. Вы знаете, где я родился. Вы видели, как это было. Я написал свою первую статью, когда мне было четырнадцать, даже не думая, что это может стать карьерой, что однажды это станет чем-то серьёзным. Я написал её, потому что хотел заработать немного свободных карманных денег — мы оба знаем, что Совет попечителей не самый щедрый с фондом помощи каждый год. И, если честно, сэр, я слышал, что Вашу статью напечатали в «Трансфигурации сегодня» на седьмом курсе, и я не видел причины, почему студент Хогвартса не может быть писателем. — «Томас Бертрам» — интересное имя, — сказал Дамблдор, задумчиво поглаживая бороду. — Как ты придумал его? — Гермиона назвала его, — признался Том. — Это из магловского романа «Мэнсфилд-парк». Я не читал его, но оно показалось достаточно общим для анонимного персонажа. Она вносила неоценимый вклад с самого начала. У неё хорошее понимание магической теории и нумерологических расчётов, стоящих за технической разработкой заклинаний. Вот чем было писательство от имени Томаса Бертрама поначалу. Карманные деньги, отвлекающее хобби для меня и моей… подруги. Со временем это превратилось в творческое исследование магии: точный угол поворота каждого движения палочкой, ритм слогов вербальной формулы, этот качающийся маятник между произведением слишком большого количества силы или слишком малого. Это была магия в чистейшей форме, ограниченная ничем, кроме пределов воображения и творчества. Всё изменилось, когда наступил пятый курс, и мы прошли через встречи о профориентации с нашими деканами факультетов. Ничего из предложенного профессором Слагхорном не особенно мне приглянулось по сравнению с тем, что у меня уже было. Я начал рассматривать писательство как возможную карьеру, когда придёт время покинуть Хогвартс и начать самостоятельную жизнь. Но с этим пришла проблема: никто его не знал. За все годы с его дебюта у Томаса Бертрама не было лица. Я мог дать ему его, подумал я, присоединись я к самым известным британским журналистам в секции прессы на так называемом «судебном заседании века». Это дало бы мне шанс представиться, начать серьёзную карьеру в журналистике с большей значимостью, чем анонимные депеши из почтового ящика, которыми я пользовался до сих пор, — Том опустил глаза на стол. — Я пришёл к Вам, сэр, потому что Вы понимаете, откуда я родом. Мне не хватает семейных связей других студентов моего факультета. Хорошую карьеру не так-то просто построить кому-то моего происхождения — и я знал, что писательство — одно из немногих призваний в этом мире, в котором я могу стать успешным, основываясь исключительно на мастерстве и заслугах. «Вы-то уж точно знаете, каково это», — подумал Том. Идеальные оценки за экзамены и похвала учителей ничего не значат в мире, если общество оценивает тебя по семейным связям ниже грязи. Мой отец, может, и магл, но твой — безумный убийца маглов. Осуждённый. Тебе пришлось бежать аж до Франции, чтобы найти Мастера, который бы принял тебя в подмастерья алхимии, потому что никто в Британии не уделил бы тебе времени, если бы его пасынок сестры кузины супруги нуждался в должности больше. Дамблдор смотрел на Тома. Том встретился со стариком взглядом, его разум сосредоточился и разложился именно так, как его учили: — Ты утверждаешь, что тебе не хватает связей, Том, но что насчёт мистера Нотта возле тебя? Разве он не твой друг, готовый тебе помочь, когда ты в этом нуждаешься? — Это другая, но связанная проблема, — сказал Том. — Я собираюсь жениться после выпуска. Поскольку я не знаком со многими отделами Министерства, Нотт предложил помочь мне получить различные бланки регистрации бракосочетания, чтобы я мог их освидетельствовать, подписать и отправить совой как можно скорее. Но Вы же знаете обо всех этих маленьких причудах моего факультета, сэр. Нотт хотел посетить заседание сам в качестве моего ассистента, что не против правил — журналистам разрешается приводить кого-то с собой, хотя обычно это фотограф или художник-криминалист. — Крупные судебные заседания — популярное развлечение. Я всегда хотел побывать на одном из них, — добавил Нотт. — У нас проводились публичные казни до того, как в 1700-х годах министр Роул открыл Азкабан в качестве официальной тюрьмы для волшебников. В честь его открытия Роул устроил публичную казнь с дементором, но тот от волнения вырвался на свободу и напал на толпу, и на этом всё закончилось. Теперь волшебники могут предаваться своим нездоровым радостям на приговорах, и там никогда не хватает мест для всех желающих. — Спасибо за эту удивительную историю, — сказал Том, пнув Нотта, но удерживая улыбку. — Суть в том, сэр, что я хотел бы просить Вас о таком одолжении не только лишь для собственной выгоды. Это поможет моей будущей карьере, признаю. Но моё будущее, я счастлив сказать, связано с моей женой. Гермионой. Я… Я подумал о том, что мог бы поддержать мою жену, когда мы оба закончим школу, а она хочет работать в Министерстве. Ей, младшему сотруднику отдела, идущему по собственному карьерному пути, не подобало бы прослыть женой бездельника-волшебника, чья репутация не более чем безделушки и пустяки. В прямом смысле — я пишу о трайфлах каждое лето по просьбе редактора, потому что предполагается, что есть какой-то объективно правильный способ уложить фрукты и бисквит в миску, а мы его просто еще не нашли. — О, это довольно просто, Том, — добродушно сказал Дамблдор. — Сначала идёт бисквит, чтобы впитать заварной крем. — Нет, сначала надо сложить фрукты и джем на дно, чтобы он не стал влажным месивом, — поправил Нотт. — Затем идёт бисквит, заварной крем и взбитые сливки. Порезанные фрукты и звёздочки из меренги для украшения. — Это десерт! Это не имеет значения! — перебил Том. — Видите, сэр? Вот что представляет из себя моя карьера, то немногое, что я успел попробовать. Вещи, не имеющие особой ценности и ничтожного значения. Я хочу сделать что-то более серьезное, более значимое в своей жизни после Хогвартса. Я хочу, чтобы моя жена добилась того, к чему она стремится в нашем общем будущем, без того, чтобы поверхностная банальность моей работы отражалась на её собственной. Если Томаса Бертрама будут воспринимать как посмешище, пусть так и будет. Но для меня имеет значение, если из-за этого с моей женой будут плохо обращаться. Я не смогу вынести, если её выставят на смех из-за меня. Муж обязан защищать и заботиться о своей жене-ведьме. По крайней мере, так должно быть. Я хочу, чтобы Гермиона была обеспечена должным образом, сэр. Это всё, чего я хочу, всё, о чем я молю в этой простой просьбе, — Том посмотрел в спокойные голубые глаза Дамблдора. — Никто не потрудился сделать этого для моей матери. Со словами Тома дремлющий феникс за столом каркнул и распушил перья, издав тихую напевную ноту, которая резонировала в нём, как низкие раскаты шёпота василиска. Нотт резко вздохнул и сел прямо на своём стуле, запрокинув голову, чтобы посмотреть позади кучи настольных игрушек Дамблдора на большую оранжевую птицу, раскачивающуюся на жёрдочке. — Видимо, — тихо произнёс Дамблдор, когда последняя нота растворилась, — что тебе действительно небезразлична мисс Грейнджер. — Конечно, — сказал Том, которому не понравился этот невысказанный намёк, скрытый в словах Дамблдора. — Неужели Вы думаете, что я женюсь ни с того ни с сего? Для меня это не мелкая, мимолётная прихоть. Это не глупый полёт фантазии. Это навсегда. Старик изучил его. Том прочистил горло и сел обратно, сжимая и разжимая кулаки и успокаивая дыхание, удерживая свой разум чистым, а мысли — сосредоточенными. — Я напишу для тебя записку, чтобы тебя не задержали авроры, пока ты будешь ходить туда-сюда, — наконец сказал Дамблдор, поднимая перо с подставки. — Ты бы предпочёл аппарировать за воротами или использовать камин в моём кабинете? Хотя экзамены для пятого и седьмого курсов организуют сотрудники Министерства, обычные экзамены в конце семестра для остальных курсов проходят под моим контролем. Моя неделя будет более загруженной, чем обычно, но я смогу выделить время, чтобы освободить свой кабинет, чтобы ты мог уходить и возвращаться, но нам надо заранее договориться о точном времени прибытия. — Спасибо, сэр. Аппарация подойдёт, — сказал Том. — А что насчёт Нотта? — Мистер Нотт не был настолько откровенным, как ты, — сказал Дамблдор, поворачиваясь к мальчику, сидевшему рядом с Томом. — Его аргументы не так сильны, как твои. — Э-э… Эм… — заикался Нотт. — Ладно, вот правда: в будущем я планирую получить степень Мастера магической истории, и однажды я вижу себя опубликованным автором. По заслугам, а не с помощью частного самиздата. Связи Риддла, хоть и не считаются «правильными» в моих кругах, всё равно остаются связями. У нас с ним есть определённое взаимопонимание. Как человека, которому Риддл больше всего доверяет в сердечных делах, меня попросили быть его свидетелем на свадьбе. Его бабушка ожидает, что брак будет законным и правовым, подписанным, и скреплённым печатями, и нотариально заверенным. Меня приглашали к нему домой на обед несколько раз прошлым летом, и мне ясно дали понять, что Риддлы не хотят, чтобы в их доме разгорался скандал, — он выразительно кашлянул. — Разве скандалы не ужасное неудобство? Я не хотел ничего говорить, потому что было бы скандально, стань известно, что я ужинал с маглами в магловском доме. Моя семья не очень... ах, одобряет такие вещи. — Я ручаюсь Вам, что каждое слово, сказанное в этих стенах, тут и останется, — сказал Дамблдор. — Спасибо за Вашу честность, мистер Нотт. — Сэр, в таком случае, перенесёте ли Вы нас в начало списка? — спросил Том. — Перенесу, — согласился Дамблдор. — Правила Хогвартса позволяют деканам писать записки для семикурсников, кому необходимо покинуть территорию школы для посещения собеседований для стажировок. Дозволение конкретно этой возможности несколько обходит это правило, но ваши намерения истинны и твёрдо вписываются в границы его духа. Хогвартс всегда предназначался для воспитания молодых умов в великих. Никому не выгодно препятствовать тому, что, по моим прогнозам, должно стать, говоря простым языком, выдающейся карьерой. — Спасибо, сэр, — сказал Том. — Я очень благодарен Вашей помощи. — Тебе стоит только попросить, — сказал Дамблдор, царапая короткое письмо на свитке с гербом Хогвартса. — Когда ты закончишь обучение, я могу искренне сказать, что я буду скучать по тому, как ты захаживал на чай. Возможно, мы могли бы организовать визиты время от времени, когда станешь известным в издательском деле, чтобы рассказать о подробностях своего карьерного роста. Дамблдор вытер кончик пера, высушивая свиток взмахом руки. Беспалочковое невербальное заклинание Горячего воздуха, догадался Том. Необычное заклинание в репертуаре беспалочковых заклинаний волшебников, ведь большинство взрослых использовали призыв и левитацию так часто в быту, что эти два заклинания они выучивали наизусть. Этот уровень ознакомления с заклинанием Горячего воздуха был показателем, что его заклинатель был учёным, таким же образом беспалочковое заклинание обезоруживания указывало на закалённого дуэлянта, а Амортизирующее заклинание — фирменный знак ветерана игры в квиддич. — Да, чаепития время от времени, — бормотал Дамблдор, держа свиток. — Думаю, я мог бы с нетерпением ждать этой перспективы, Том. — Я тоже так думаю, сэр, — ответил Том, забирая свиток у Дамблдора. Агх. Старик пытался произвести товарооборот с бланком разрешения, лежащим на весах. То, что обмен услугами был исключительно отличительной чертой Слизерина, было неверным предположением — этот гриффиндорский козёл был явно искусен в этом деле. — Ну, ещё раз спасибо, профессор. Увидимся на ужине. Пошли, Нотт. Они встали со своих мест и покинули кабинет, и лишь когда дверь закрылась, а замки прожужжали обратно на своё место, Нотт медленно выдохнул и съехал по стене: — Ты был прав, Риддл. Он легилимент. И то, что он использует это на студентах, — это омерзительно. — Ты ничего не можешь с этим поделать, — сказал Том, оглядев оба конца холла и загнав Нотта в угол. Взмахом палочки он потушил один из вечно горящих факелов и наложил заклинание Немоты. — Никаких доказательств. — Понятно, — сказал Нотт. — Ты учился у лучших. Том фыркнул: — Я и есть лучший. — Да, посмотрите на меня, я преклоняюсь перед твоим непомерным превосходством. Оно такое могущественное, я просто не могу удержаться, — глумился Нотт. — Скажи мне, сколько в этом было правды, Риддл? «Томас Бертрам»? Я до сих пор не знаю, кто такой Томас Бертрам. Бертрам не особо значимая фамилия, ни исторически, ни культурно. Порывшись в своём портфеле, Том достал то, что искал, и бросил журнал Нотту: — Это Томас Бертрам. Непревзойдённый советчик заклинаний. Нотт брызгал слюной, переворачивая глянцевые, цветные страницы, заполненные модной посудой, светскими сплетнями и предсказаниями гороскопов: — «Вестник ведьмы»? Ты тот парень, с которым, говорила мать, консультировались по поводу свадьбы Лукреции Блэк? — он громко гоготнул. — Вот узнают остальные… Тихий Жалящий сглаз оборвал его слишком ликующий хохот. — Прекрати злорадствовать, — приказал Том. — Ты ни у кого не снискаешь расположения, если не сделал ничего, чтобы заслужить это. К тому же ты должен быть достаточно наблюдательным, чтобы понять, что я выдал этот «секрет» Дамблдору, потому не собирался раскрывать ему истинных дел, поскольку скрытые знания — это всё ещё валюта. Ты лишишь меня этой разменной монеты, если разболтаешь всем и каждому, а если это произойдёт, то мне не останется ничего другого, как потребовать от тебя справедливой компенсации. Нотт расстроенно вздохнул, сунув журнал обратно в руки Тома: — Ладно, это справедливо. Но я всё ещё не могу в это поверить. Ты был таинственным мистером Бертрамом годами и не сказал ни слова? Обычно ты торжествуешь о вещах, которые делаешь, ведь нет ничего плохого в этом, если ты это заслужил. Но... — Нотт замялся. — На прошлое Рождество ты был весь такой норовистый, когда моя мать назвала рождественский выпуск «жалким». Мерлин, оглядываясь назад, это было очевидно. Ты становишься таким норовистым только когда травмируются твои нежные чувства. — Мои чувства, — сказал Том, — не нежные! — Грейнджер считает, что да, — заметил Нотт. — У неё появляется грустный взгляд и хвост трубой, когда кто-то говорит мерзкие вещи о тебе в пределах слышимости. — «Грустный взгляд»? — сказал Том. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но я вполне уверен, что крылатое выражение: «с горящим взглядом и хвостом трубой». — О, такой она тоже бывает, — ядовито сказал Нотт. — Но это она приберегает для ужинов, когда вы двое занимаетесь своим подстольным милованием, которое остальные согласились не упоминать в её присутствии. Комментарий Нотта был облагорожен ещё одним шквалом Жалящих сглазов, отчего он был прижат к каменной стене, ругающийся, и краснолицый, и пробормотавший: «Это того стоило». — Не забудь, — крикнул Том ему через плечо, оставляя Нотта собраться и отряхнуть свою спутавшуюся мантию. — Четырнадцатое июня, в девять ноль-ноль. Не пропусти! Если беспалочковое заклинание Горячего воздуха было маркой учёного, то что же говорит о нём то, что он чувствовал, что близок к тому, чтобы наложить Жалящий сглаз без палочки? Он не произносил никаких вербальных формул и даже не делал полного движения палочкой, чтобы наложить заклинание. Ему нужно было лишь направить палочку в сторону цели и коротко призвать намерение — острое и необходимое напоминание о его власти — и магия шла так, как он желал. «Обо мне это ничего не говорит, — подумал он, — но это знак моих отличных, хоть и неординарных, лидерских качеств».***
За час до ужина Том вернулся в раздел волшебной литературы, предположив, что он будет таким же пустынным, как и всегда в конце года. К его раздражению, парта в разделе была занята пятикурсницей Рейвенкло, чей нос был погружён в книгу, роман, украшенный на обложке портретом мужчины с сияющей бронзовой кожей и густой золотой гривой волос, из которой торчала пара круглых пушистых золотых ушей. — Вернулся так быстро, Риддл? — спросила девушка, всматривающаяся в него из-за краёв своих круглых очков. Мисс Миртл Уоррен — девочка, в прошлый раз одолжившая книгу, которую он в тот момент читал. В этот раз книга была озаглавлена «Мой лев из Аль-Хамбры». Том подошёл к книжному шкафу, и увидел, что «Мистический мистер Максимилиан» вернулся в раздел литературы, и взял его. Он сел за парту напротив Уоррен и раскрыл книгу на главе, от чтения которой его оторвали. — Тебе не надо готовиться к экзаменам, Уоррен? — ответил Том. — Твои С.О.В. всего лишь через несколько недель. — Я готовлюсь, — Уоррен подняла книгу. — Рафаэль — лев-анимаг. Это технически трансфигурация, разве не так? Скажи, Риддл, вот ты тут своего рода ходячая энциклопедия… — Не говори этого, — резко сказал Том. — Это магловская идиома. Если люди это услышат, они будут знать, что ты маглорождённая. — Люди уже знают, — сказала Уоррен, переворачивая страницу книги. Она угрюмо вздохнула. — Не вижу смысла прятать это. Это не заработает мне больше друзей, чем у меня уже есть. — Но это сделает тебя более респектабельной, — сказал Том. — Ты родилась ведьмой, а не маглом. Ты должна вести себя как ведьма. — Ох, ладно, раз это ты настаиваешь, — ответила Уоррен. — Поскольку ты известен как отлучённый от умостроительного зелья — вот, так лучше? — можно ли анимагу частично превратиться в свою животную форму? У Рафаэля в книге получеловеческая форма, в которой у него голова, лапы и хвост льва, но он стоит на двух ногах. Больше всего мне нравится хвост. Хвост возбуждает. — Невозможно, — сказал Том. — Анимагия характеризуется как беспалочковая полная самотрансформация человека в животное, а не частичная трансфигурация. Когда происходит трансформация анимага, есть только два возможных исхода: успех или неудача. Есть много вариаций возможной неудачи, но у успеха есть только одна форма — полноценное животное. Никогда не частично животное, никогда не частично человек, как кентавр. Единственная возможность для достижения формы «человек-лев», если Рафаэль небрежно провёл свой ритуал трансформации анимага и застрял в промежуточном состоянии своей неудавшейся попытки. Он бы не мог обратиться ни обратно во льва, ни в исходное человеческое состояние, и все магические колебания нестабильного ритуала бы привели его к полному безумию. — Я знала, что история была слишком хорошей, чтобы быть правдой, — вздохнула Уоррен. — Хотя, если всё это неразумная ложь, почему ты читаешь их? — она кивнула на роман Тома. — Мистер Максимилиан нереалистичный, даже я это вижу. Если Элоиза подразумевалась единственным источником крови для Максимилиана, ей бы нужно было оставаться человеком до конца её смертной жизни. Потом она бы она стала старой и умерла, и Максимилиан бы был грустным и опять голодным. Каким образом это счастливый конец?! — Я читаю это не ради концовок, — ответил Том. — Меня они не волнуют. Это… личное исследование. Несколько молчаливых минут они продолжили читать, во время чего Уоррен изредка украдкой глядела на него из-за своей книги. Том делал вид, что не замечал. В Хогвартсе он привык, что за ним наблюдают и его оценивают, с любопытством пытаясь понять, что именно в этом тихом молодом учёном такого, что делает его лучшим волшебником, чем остальные его сверстники. Когда они видели, что дело не в его фамилии или крови, им трудно было придумать другие объяснения, и они просто ссылались на удачу. Если бы он не был заинтересован в сохранении облика скромного учёного, то доказал бы им со всей очевидностью, что дело вовсе не в удаче. Он предположил, что в какой-то мере Миртл Уоррен также ошибочно считали, что она была тихой юной учёной. Она сидела одна за столом Рейвенкло, всегда погружённая в книгу. За пределами башни Рейвенкло её можно было найти в библиотеке, а если нет — она обитала в туалете на том же этаже. У неё было настораживающее сходство с Гермионой, ещё одной маглорождённой девочкой из Рейвенкло, у которой было больше книг, чем друзей, и ясный логический ум, который часто упускали из виду рождённые волшебниками. Однако Гермиона была лучше. В библиотеке Хогвартса она шла прямиком к тяжёлым магическим томам, которые больше не могла найти, потому что она понимала ценность их скоротечной учёбы в Хогвартсе. Гермиона не стала бы тратить своё ограниченное время в волшебной библиотеке на волшебную беллетристику, а когда она читала беллетристику, это было во время каникул и обычно магловскими романами. (Чтение Томом волшебной беллетристики не было «потерей времени», потому что это было бесценное исследование. Если ему понадобится попасть в волшебную библиотеку после выпуска, он попросит своих «друзей» взять книгу из домашней коллекции и одолжить ему). — Это исследование для твоих собственных любовных похождений, разве не так? Мальчики не читают такие книги. Единственная причина, почему мальчик бы их читал, если он хочет понять, как устроены девочки, и что им нравится, — прошептала Уоррен. — Я подслушала, как некоторые слизеринки говорили, что ты попросил руки Гермионы Грейнджер. — А если и так? — Тогда ей очень повезло: те слизеринки, похоже, были очень близки к тому, чтобы возжелать мужа ближнего своего, — сказала Уоррен. — И я бы порекомендовала другие книги, кроме этой: Максимилиан и Элоиза тянут и тянут, но никогда не доводят дело до конца! Полагаю, автор приберёг это для следующей части. Если ты по-настоящему увлечён своим исследованием, тебе нужны книги, в которых есть хорошие сцены брачной ночи. Это будут «Невеста из Скай», «Непогрешимый оберег сердца», «Ведьма-дева из Вестерфорда» и «Две ложки лунного камня». Серия с «Ловцом её руки», «Охотником её любви» и «Вратарём её сердца» тоже хороша, но это спортивные романы, а ты не похож на любителя квиддича. — Кто выбрал эти названия? — прошептал Том в ответ. — Не говори мне, что есть ещё одна под названием «Загонщик её яиц». — Это трилогия, она заканчивается на трёх, — беспечным голосом ответила Уоррен. — И я не думаю, что волшебники знают, что такое яйца. Они всё ещё находятся на стадии удивления существованием микроскопических животных. — Волшебники знают, что такое яйца. Я могу купить их у бакалейщика Хогсмида, десять кнатов за дюжину... — сказал Том. — Ой. Ты о яйцеклетках? — О-о-ой, — сказал Уоррен. — А ты нет? У ведьм есть другой вид яиц? Она положила книгу и опустила подбородок на свои руки, глядя на него с хитрой улыбкой. Она отнюдь не была окклюментом, а потому была слишком открыта в своих эмоциях. Даже через стол он мог почувствовать липкое касание её пронырливого любопытства. Оно было похожим, но и близко не таким радушно встреченным, как то, что он чувствовал, когда Гермиона смотрела на него, а её взгляд невольно притягивался к тайному вырезанному зубами полукругу, розовому румянцу над бледной плотью и белым горизонтом его форменного воротничка. Она напевала себе под нос, улыбка на её лице стала недвусмысленным намёком на похотливые фантазии, выходящие даже за пределы вырожденческих увлечений любого из парней в его спальне: — Хм-м-м. «Клетки». И кто теперь использует магловские слова? Люди примут тебя за маглорождённого, если ты будешь говорить такие вещи, Риддл. — Я полукровка. Моя мать была ведьмой, — парировал Том. — Может, у тебя больше волшебной крови, чем у меня, которой у меня нет вообще, — сказала Уоррен. — Но ты ведёшь себя большей ведьмой-девой, чем мне вообще под силу. Каждый раз, когда волшебник Спикерналл приходил с ощипанным гусём или корзиной булочек с чёрной смородиной, она пряталась на чердаке и наблюдала за ним через подзорную трубу. Трудно поверить, что почти женатого мужчину пугает мысль о взбивании яиц ведьмы. — Меня не пугает, — сказал Том, и против воли он почувствовал, что его щёки залились злобным румянцем. — Я возмущён твоим отсутствием пристойности. Это непристойный разговор. К тому же я не вижу, каким образом мои настолько личные дела каким-либо образом касались бы тебя. — Романтика — моё дело, — сказала Уоррен, и в её глазах он почувствовал глубокую тоску, тайное, но страстное желание, чтобы переменчивые силы Судьбы взяли её под руку и расписались на бесплодных страницах её бальной книжки. Она моргнула, и ему пришлось отвести взгляд: он научился преодолевать такие жалкие ощущения, как «одиночество», к шести-семи годам. Но другие люди всё ещё чувствовали его, и в Уоррен оно было особенно сильным, даже для такого человека, как Том, который настолько оцепенел от него, что сделал себя неуязвимым. — Если кто-то и заслуживает счастливого конца с красивым принцем, это Гермиона Грейнджер, — продолжала Уоррен, одаривая его тем взглядом задумчивой тоски, которую он научился презирать. — Она хрестоматийный пример главной героини романа — неказистая и неловкая, но умная юная ведьма, которая привлекает могущественного волшебника. Если она сможет это, то, возможно, и есть какой-то дух реализма за снами наяву и искупительскими желаниями. — Гермиона не неказистая, — холодным тоном сказал Том. — Ты любовный интерес главной героини, конечно, ты не будешь так считать, — сказал Уоррен. — Как несправедливо, хм-пф. В любом случае, как поставщик счастливого конца, это твоя обязанность, ну, знаешь, поставить счастливый конец. — Я женюсь на Гермионе, разве это недостаточно счастливый конец? — спросил Том. Какая чудаковатая девчонка эта Миртл Уоррен. Если Том считал жизнь театральным представлением, то для Уоррен она была захватывающим романтическим повествованием. Абсолютно невероятно. Она так очевидно и слепо ошибалась. — Только в скучных книгах, которые заканчивают сцену за закрытой дверью, стоит только подойти к захватывающим частям, — сказала Уоррен. Она призвала книгу с ближайшей полки и открыла на последних страницах возле задней обложки. — «Ведьма-дева из Вестерфорда» хорошая, где так не делают. Поэтому её и стоит прочитать. Вот, тридцать первая глава — и прости, что я рассказала тебе концовку, но это любовный роман, так что очевидно, что произойдёт в конце. Том просмотрел представленный перед ним текст. «Наконец-то я могу называть Вас мадам Спикерналл», — сказал волшебник Спикерналл, взял её за руку и ввёл в затемнённую спальню. С беззвучным взмахом волшебной палочки портьеры опустились на освещённые луной оконные стёкла. Дюжина свечей ожила в обжигающем отражении глаз её мужа. «А ты, моя дражайшая душа, можешь называть меня ‘Сайлас’. Я надеюсь, что услышу своё имя из твоих нежных уст много раз, прежде чем наступит утро, — он разорвал узел на воротнике, и его свадебный плащ тяжёлыми бархатными складками заполонил пол. — Начнём, любовь моя». Он звучно захлопнул книгу: — Это, — он брызгал слюной, — ты подразумевала под «счастливым концом»? Это ты считаешь кульминацией человеческого счастья — плотские утехи? — О нет, чистый и добродетельный ум. Таких в наши дни почти не найти, — сказала с придыханием Уоррен голосом сладким, как сироп. — Разве ты не понимаешь, что это символично? — Нет, — надменно ответил Том. — Хм-м-м, — размышляла Уоррен. — Риддл, ты говоришь, что ты полукровка с матерью-ведьмой — твой отец, должно быть, маглорождённый или магл. — И какое это имеет значение? — Это значит, что твой отец должен был вырастить тебя в христианском доме, — сказала Уоррен, сияя от триумфа своих блестящих рассуждений. — Ты знаешь всё о магловских поговорках, значит, ты вырос в магловском мире по выбору отца. Если ты крещёный христианин, то ты точно слышал историю Товии и Сарры — это такой же символизм, который используют романы. «Ты сотворил Адама и дал ему помощницею Еву, подпорою — жену его. От них произошёл род человеческий. Ты сказал: нехорошо быть человеку одному, сотворим помощника, подобного ему. И ныне, Господи, я беру сию сестру мою не для удовлетворения похоти, но поистине как жену: благоволи же помиловать меня и дай мне состариться с нею!» — процитировала она. — Ты не видишь? Это не о похоти, а об искренности и преданности. Когда муж и жена дают друг другу обещание по плоти, это символизирует их обещание по духу. Они чтут супружеский завет. Том заёрзал на своем месте. Было странно, что трепетные, абстрактные полумысли, засевшие у него в голове, так лаконично изложил кто-то, кто не разбирался в жизни, как Уоррен. Ему это не нравилось. Потому что она, конечно же, ошибалась. Он не был воспитан своим отцом в христианском доме. Если её первоначальные предположения были неверны, то и вывод должен быть таким же. — Брак — это таинство, я знаю, — огрызнулся он и, крепко удерживая своё терпение, изменил тон. — Я ценю твои усилия, Уоррен, но напоминание об этом несколько излишне. У меня было одиннадцать лет огня и серы, и этого мне было более чем достаточно. — Но ты же всё ещё в это веришь? — наседала Уоррен, сиянием глаз, которое было слишком различимым за толстыми линзами очков. — Вы с Грейнджер оба, раз вы решили жениться, а не попробовать друг друга разок и пойти своей дорогой. Это не касается исключительно маглов, не может такого быть, раз люди, рождённые в этом мире, ведут себя, будто нет ничего из ряда вон выходящего, что двое семнадцатилетних женятся студентами в общественной школе-интернате. Такого практически не случается… снаружи… — Нам восемнадцать, — «И мы из ряда вон выходящие». — …Что означает, что она выбрала тебя ради своего конца, чтобы ты мог сделать его для неё счастливым. Она главная героиня, ты обязан! — жарко сказала Уоррен. — И от тебя ожидается, что ты будешь делать вещи, которые должны делать мужья, даже если ты из тех добродетельных типов в накрахмаленных штанах, у которых никогда не было ни одной нечистой мысли, которых предпочитает Грейнджер. Да, это очень заметно, лишь глядя на тебя, кого она предпочитает. Грейнджер нравится типаж непреклонного Фицуильяма Дарси, праведного до мозга костей. Он слишком большой ханжа на мой вкус и не подходит для… личных исследований. Слишком большой джентльмен, когда леди расположена к разврату. — Понятно, — сказал Том. Он чопорно поднялся из-за стола, собирая свои вещи. — А теперь я пойду на ужин. До свидания. — Не забудь книгу! — крикнула Уоррен. — Потом отблагодаришь меня! Когда он покинул библиотеку, это произошло с «Ведьмой-девой и Вестерфорда» в портфеле, спрятанной под учебниками трансфигурации. Он направился прямиком в Большой зал и спокойно ужинал пирогом из стейка и почек, пока скрежет столового серебра по фарфору не перекрыла болтовня соседей по спальне, жаловавшихся на домашние задания, а затем успокаивающе знакомый голос Гермионы, обсуждавшей их итоговый проект по древним рунам для Ж.А.Б.А. Им было поручено задание по зачаровыванию, на выполнение которого требовалось несколько недель, после чего оно вместе с сопроводительной документацией должно было быть продемонстрировано экспертной комиссии Министерства во время экзаменационных сессий. Гермиона долго металась между тем, какой проект лучше всего продемонстрирует её способности, и остановилась на том, чтобы превратить свои зачарованные деревянные колья в инструмент геодезиста. Если поставить колья в круг, то местность в пределах колышков будет воспроизведена на листе зачарованного пергамента, представляя собой нарисованную линиями топографическую контурную карту с указанием направлений, высот и магических особенностей, представляющих интерес. Она будет включать в себя и волшебников, которые будут изображены на странице в виде нечётких красных пятен, а любые заклинания — в виде крошечных точек, которые проносятся по прямой линии. Нотт, единственный другой студент в их группе, кто выбрал предмет древних рун, остановился на своём проекте миниатюрной арфы, которая могла играть самостоятельно. Он собирался зачаровать её так, чтобы, когда он играет на настоящей арфе перед миниатюрой, она бы записывала каждую ноту и играла ему мелодию в ответ, только если он ошибётся, а все записи играли бы обратное тому, как они должны звучать. Том считал это неоригинальной идеей. Уже существовали бинокли для просмотра матчей по квиддичу, которые записывали и заново проигрывали маленькие части просмотренной сцены, и им удавалось показать изображения в правильном порядке. — Это не то же самое, — настаивал Нотт. — Записывается не звук, а физический механизм, с помощью которого он производится: щипок струны, воспроизведённый с точно таким же давлением и резонансом, как и оригинал. Когда вы играете — поправка, когда играю я, поскольку никто из вас не умеет, — мне приходится гасить конец предыдущей ноты, прежде чем переходить к следующей, иначе они все слипнутся при игре presto. Таким образом, правильное факсимиле должно правильно распределить ноту по времени с правильной силой, а также физически правильно остановить ноту в темпе. Но вам, музыкальным неофитам, бесполезно это объяснять, агх. А что ты делаешь для своего, Риддл? — Защитный плащ, сделанный с двадцать одним металлическим жетоном, вшитым в подкладку, — сказал Том. — Каждый жетон будет пропитан защитными чарами: закрывать щитом, сводить на нет, отражать, отталкивать или поглощать. В конечном результате это будет лёгкий, гибкий и переносной оберег, построенный из множества избыточных узлов. Однако сложность заключается в том, чтобы ни один из отдельных узлов не конфликтовал друг с другом. Если нетипичное заклинание попадёт не в то место, я бы не хотел, чтобы оно взорвалось. Это было бы… неприятно. — Если у тебя это сработает, ты мог бы его продать за хорошие деньги, — заметил Розье. — Это могло бы соперничать со снаряжением из драконьей кожи низкого уровня, которое и так стоит целое состояние. Её продают по квадратным дюймам. Чем шире узор чешуи, тем старше был дракон во время сбора, тем дороже она стоит. Моя пара сшитых на заказ перчаток с крагами для дуэли обошлась почти в сто галлеонов. Готов поспорить, полный дублет Блэка стоил больше пяти сотен. — Прошу заметить, никакие чары никогда не могут соперничать с элитным статусом драконьей кожи, — парировал Нотт. — Ты можешь передавать драконью кожу потомкам. Ткань и близко не такая устойчивая подложка, как камень, или металл, или даже дерево, когда дело касается чар. Повезёт, если зачарованный предмет одежды служит десять лет. Только посмотри на мантии-невидимки — сущая пустая трата денег, можно просто научиться получше накладывать на себя Дезиллюминационное заклинание. — Не понимаю, почему ты так критикуешь чары для тканей, — сказала Гермиона. — У тебя есть летающий ковёр. — Не потому, что он стоит своих денег, — сказал Нотт. — Но из-за его комфорта и удобства. Я могу бы летать на метле, но мне не нравится, когда палка трётся о моё исподнее. Ты как никто должна понимать это. — А это ещё что значит? — Ты девочка, — терпеливо сказал Нотт. — Если только у тебя нет навыка полётов на метле в дамском седле, тебе придётся оседлать эту штуку и показать всему миру, что у тебя под юбкой. Я сомневаюсь, что ты заинтересована в том, чтобы побаловать кого-либо, кроме Риддла, подобным представлением. Гермиона звучно ахнула от дерзости Нотта. Слизеринцы, как один, повернулись к Тому, чтобы уловить его реакцию. Том улыбнулся и сказал: — Думаю, мы с Гермионой одинаково не щедры на такие поблажки. В последнее время я нахожу себя очень эгоистичным, когда речь заходит о том, какие дела происходят у Гермионы выше уровня юбки. Гермиона покраснела, и закрыла лицо руками, и напомнила Тому, что его неответ вовсе не опровергает суждения Нотта. Том не считал, что суждения Нотта нуждаются в опровержении, потому что они не были ошибочными, а он может вставать выше личных предубеждений во имя признания истины. С этими словами Том ел свой ужин и погрузился в свои мысли, а разговор вокруг него перешёл к следующему блюду. После семи лет в Слизерине он всё ещё считал абсурдным, что волшебные родители могли купить детям эквивалент «Роллс-Ройса» лишь ради потехи школьника. Он находил ещё более абсурдным, что у Сигнуса Блэка был собственный дуэльный жилет для клуба, в который он даже не вступил, сшитый по фигуре мальчика и даже с регулирующими шнурками, из которого он вырастет ещё до выпускного. Нелепая цена была одной из причин, побудивших его к здравомыслию в изучении, как создавать и чинить защитную одежду. Он также «приобрёл» несколько новых редких книг о зачаровывании металлов в квартире на втором этаже магазина в Тинворте, из оставшихся после того, как он растащил страницы из обычных книг, и он решил, что не стоит упускать возможность поэкспериментировать. Другая причина, о которой ему было больно вспоминать, — это воспоминания о серповидных лезвиях, впившихся ему в спину, когда он сражался с Мастером металлургии из деревни Тинворт. Острия могли бы пробить ему легкие, если бы на нём не было драконьего жилета, одолженного у Трэверса. Тому пришлось проклинать свою невезучесть за то, что он снова столкнулся со смертельно опасным противником. Почему так много людей пытаются убить его? — И всё же мантия не такая уж плохая идея, — заметила Гермиона. — Но с учётом размера предмета одежды, достаточно большого, чтобы налезть на тебя, Том, разве количество металлических жетонов не будет слишком тяжёлым? В индивидуальном пошиве грузы вшивают в подол исключительно, чтобы верхняя одежда и платья не взлетали от бриза. Десятки таких будут тормозить волшебника, которому надо убираться поскорее. — Заклинание уменьшения веса, — сказал Том. — Ему нужно весить ровно столько, сколько я захочу. — Но вообще без веса плащ поднимется вверх и оставит ноги незащищёнными! — Частично уменьшающее вес заклинание, — ответил Том. — Как ты наложишь чары, частично уменьшающие вес? — спросил Лестрейндж. — Я читал о них в руководстве использования метлы, и там было сказано, что они близки к парящим чарам и левитации. Невозможно произвести половину левитации. Метла либо на земле, либо в воздухе. Нет ничего между. — Ты хочешь длинный ответ или короткий? — О, я предпочитаю короткий, спасибо. — Легко, — сказал Том. — Это магия. Лестрейндж понимающе кивнул. Все остальные за столом, однако, недоверчиво фыркнули или презрительно покачали головой и приступили к десерту — кремовому силлабабу с ирисками, присыпанному мускатным орехом и пряностями. Вечер тянулся, темп жизни в Хогвартсе был таким же спокойным, как и раньше, а нагрузки, налагаемые на студентов, были искусственными и предсказуемыми: комендантский час этим вечером, срок сдачи заданий на следующей неделе, расписание экзаменов в следующем месяце. Он как никогда понимал, почему Министерство магии стремится создать впечатление, что нет ничего необычного. Волшебники, живущие в тишине и самоизоляции, за несколько поколений успели превратиться в безмятежных стадных животных, за которыми он наблюдал у кормушки Большого зала Хогвартса. Глубоко погрузившись в свои мысли, его ведущая рука инстинктивно потянулась под столом и схватила руку Гермионы. Его пальцы переплелись с её, почувствовав изгиб её серебряного кольца, выпуклости лаврового венка впились в подушечку его большого пальца. Он покрутил его на её пальце, пропитывающие его магические чары участливо потеплели от ласки чужой магии. Гермиона вопросительно посмотрела на него. — Наше время здесь приближается к концу, — пробормотал Том. — Но я лишь надеюсь, чтобы оно шло быстрее. Наша разлука невыносима. Она вздохнула и положила свою голову на его плечо, щекоча его лицо своими волосами: — Какая разлука, Том? Мы почти на всех занятиях вместе и разделяем каждый приём пищи. Ты видишь меня каждый божий день. — Этого недостаточно. Дни слишком коротки, — сказал Том капризным голосом. — Я хочу и твои ночи тоже. — Том… — Гермиона, — Том сжал её руку. — Ты могла бы когда-либо назвать меня «ханжой»? — Нет, — сказала Гермиона. — Однозначно нет. Какой странный вопрос. — Хорошо, — счастливо сказал Том. — Я так и знал.