***
Когда они прибыли в атриум Министерства магии, они наткнулись на авроров в их парадных алых мантиях поверх дуэльных жилетов, нетерпеливо вышагивающих перед золотыми воротами. — Вы опоздали, — неодобрительно сказал один аврор, убирая свои карманные часы. — На двадцать пять минут от назначенного часа. Заседание началось в девять ноль-ноль. Мы ждали вас двоих почти час. — Свидетелей уже вызывали? — спросил Том. — Пока нет, — сказал аврор. — Им всё ещё зачитывают обвинения. — Тогда я не опоздал, а задержался, — сказал Том. — Что едва ли вообще задержка. — Давайте поторапливайтесь, пока мы не перешли от едва ли задержки до настоящего опоздания, — нетерпеливым голосом сказал Нотт. — Залы суда на нижних этажах, а эти лифты шальные. Они прошли станцию взвешивания палочек, не останавливаясь для получения значка посетителей, и зашли в лифты, о которых их предупредили, стоило закрыться решётке: «Держитесь, а то взлетите». Нижние этажи напомнили Тому подземелья Слизерина: тёмные стены, каменные полы, трепещущие факелы на стенах и всепроникающий холод, оседающий на его костях, несмотря на яркое лето июньского утра, которое они оставили наверху. Из окна спальни Тома территория Усадьбы Риддлов была зелена и полна жизни, с бабочками в воздухе и лоснящимися лошадьми, пасущимися на лужайках. Здесь, в бессолнечной темноте уровня десять, плоть Тома покалывало, и он искал знакомого тепла своей палочки, пока авроры поторапливали их с Ноттом к видавшей виды деревянной двери в конце коридора. Тому передали жетон, который надо было надеть на нитке на шею, украшенный печатью Визенгамота, а затем авроры постучали по огромному заскорузлому железному замку, и дверь распахнулась. Зал суда №2 был глубоким каменным амфитеатром с балконами, с семью уровнями лавок, с семью высокими рядами шелестящих волшебников и ведьм, которые шептались, и ёрзали своими попами по жёстким каменным сиденьям, и шуршали фантиками от сладостей, будто рассмотрение уголовного дела было дневным развлечением, неотличимым от посещения балагана за пенни. Нижнее кольцо мест, ближайшее к паре стульев в цепях, было занято избранными деятелями Министерства, включая самого Министра. На втором и третьем расположились пятьдесят с чем-то членов полного Визенгамота — сплошная масса сливовых мантий на фоне экстравагантных волшебных одеяний, в которые были одеты ряды многочисленных зрителей с плюмажами из перьев страуса, воткнутыми в их крепы на шляпах, с шалями, сияющими радужными пайетками, и с тёплыми палантинами из лисьего меха, к которым всё ещё были прикреплены головы животных, зачарованные на движение. Тома и Нотта проводили к третьему кольцу между множеством тех, кого Том про себя расценивал как «карги и сморчки», держащих свитки веленя и пыльные справочные книги на коленях. Привлечённые эксперты, догадался он. Предполагалось, что они были обученными зачаровывателями, которые изучили схемы, вытащенные Ноттом из квартиры над Литейной мастерской деревни Тинворт. Проходя мимо них в поисках отведённого для него места, наступая на пальцы каждого, кто не убрал ноги достаточно быстро, он заметил, что люди пристально смотрели на его покрытое шарфом лицо и начали понимать, кем он был. Было не так уж много волшебников, одетых с головы до ног в чёрное без украшательств и скрывавших свои лица без страха перед аврорами, которые шли по обе стороны. Сиденье было ледяным. Том сморщился, несмотря на его плащ и мантию, притупляющие холод, и наложил согревающее заклинание. Нотт, устраиваясь возле него и тоже сморщившись, метнул взгляд на каменный потолок, возвышающийся над их головами от седьмого кольца, его дыхание вырывалось из ноздрей с белыми облачками раздражения: — Вот это я понимаю, представление. Они даже привели дементоров для резолюции по заключительному акту. Хм-м. Министерство уже решило, каким будет приговор? В темноте, куда не доставал слабый свет настенных факелов, царила кромешная тьма темнее тёмного: дементоры. Драные мантии проносились мимо, будто проплывая по воде, чёрная ткань сильно напоминала одежду самого Тома, но у них она была тонкой и жутковато невещественной, кружась в спокойном воздухе с тяжёлой неизбежностью вторгающегося грозового шквала. От них исходил холод, и чем дольше Том сидел, слушая пункты обвинения и прошения со стороны ответчика, тем холоднее ему становилось, и даже согревающие заклинания, которые он накладывал на своё сиденье и тело, мало помогали отразить мороз. Это был не природный, физический холод, но такой, который приходил изнутри — из самой его души. Холод, который был естеством чудовища, так называемых убийц волшебников, которые, технически, не убивали свою добычу, потому что жертвы в итоге оставались в живых. В живых, но менее живыми, чем был Эйвери, когда Том захватил тело мальчика. Дементоры, заметил он, были удержаны вдали от аудитории бдительным кольцом существ-Патронусов, вызванных патрулём авроров, сидящих на стратегическом расстоянии друг от друга на седьмом кольце. Сервал прыгал мимо с сияющими белыми глазами; огромный белый медведь медленно грёб взад-вперёд по воздуху; сокол летал раздражающими кругами. Волк навострил уши и колотил хвостом; светлячок излучал ослепительный свет фонаря отрывистыми всполохами; большая ящерица с длинным серебряным языком нависла над одной из голов в красной мантии. Дементоры слились в единую чёрную массу, и лишь изредка мелькали когтистые, хватающие руки, чтобы отличить одного от другого. На первом кольце перед закованными в цепи преступниками ещё одно существо Патронуса охраняло должностных лиц — рычащая эльзасская гончая с взъерошенной шерстью на загривке. Нотт заметил направление взгляда Тома: — Патронус Торквила Трэверса, — он прошептал Тому, кивнув в сторону мужчины с каменным лицом, короткими серо-стальными волосами и напряжённым выражением лица. — Вон он на втором ряду рядом с остальным Визенгамотом. ОМПП в отставке. Рядом с ним Гектор Фоули, бывший Министр. Юджин Слагхорн из Отдела международного магического сотрудничества, в отставке. Арчер Эвермонд, бывший Министр. Радальфус Лестрейндж, дедушка нашего Лестрейнджа, тоже бывший Министр. Юриэл Гэмп, магистр-изобретатель, мой дедушка. Арктурус Блэк, Орден Мерлина. Женевьева Дагворт, заменяет своего отца, магистр-зельевар. Уигберт Стамп, комиссар по квиддичу… Нотт перечислял имена старческих кадров, входящих в состав Визенгамота, законодательного органа Волшебной Британии, большинство из которых приближались к ста годам или преодолевали этот рубеж с большим отрывом. Самым молодым из этой группы был Арктурус Блэк, о котором Том слышал, что он купил награду, позволившую ему войти в число тех, что большинство должны были заслужить министерским карьеризмом или посвящением жизни науке. «Когда я получу свой Орден Мерлина, я буду самым молодым», — подумал Том. Ухватиться за этот приятный сон наяву помогло отогнать холод из его конечностей, пока стрелка часов не перевалила далеко за десять. Монотонно гундосила юридическая заумь, спускались вспышки фотоаппаратов, глава Управления авроров Эвелин Макклюр крепко вцепился в свою палочку с побелевшими костяшками пальцев, а его Патронус-саламандра лениво растянулся на его коленях. Затем облачённый в красную мантию аврор Тома похлопал его по плечу, чтобы проводить его вниз к сцене амфитеатра и призвать к ответам о взаимодействии с иностранными «Нежелательными». Дно амфитеатра было далеко внизу. Министр, его помощники и различные старшие служащие отделов сидели высоко над уровнем глаз Тома, и ему нужно было задирать голову, чтобы встретиться с ними взглядом. На сцене было два стула в центре, прикрученные к полу, со звенящими цепями для надёжного удержания Ансгара Шмитца и Вацлава Яношика, которые выглядели измученными с их последней встречи. Светлая борода Шмитца неопрятно разрослась, а его бывшая мускулистая фигура сдулась под свободной туникой тюремной формы; тёмные волосы Яношика потрёпанно висели над его кроваво-красными глазами, а его кожа окрасилась из аристократично-молочной бледности в нездоровый пепельно-серый. Когда ботинки Тома протопали по каменным глыбам, белые кулаки сжались на рукоятках закованных в цепи стульев. Правый кулак вампира был украшен грубым, скверным кольцом шрама там, где была заново приделана его рука. Аврор Тома проводил его к стойке перед пюпитром, расположенным в границе потрёпанных рунических надписей, вырезанных в форме гептагона. У Тома было лишь несколько секунд, чтобы изучить их значение, — правда, ясность, память, справедливость и, самое тревожное, мастерство и сдерживание, — прежде чем старый волшебник с белыми волосами и тростью проковылял к пюпитру докладчика, поддерживаемый под локоть мужчиной помоложе с жетоном Визенгамота на шее. Волшебник прочистил горло, представился как мистер Клавдиус Принц и добавил, что: «Это не должно занять много времени, если Вы будете говорить честно и в меру своих знаний». Затем Том обнаружил, что внимание всего зала суда было приковано к нему. — Вы тот самый человек, которого называют «Принцем Прекрасного»? — спросил волшебник, мистер Принц, тяжело опираясь на пюпитр и пристально глядя на Тома. Лицо мужчины было испещрено возрастом, спина сгорблена, хрупкие волосы жёлто-белого цвета, как старинная слоновая кость, связаны сзади лентой. Но его глаза были острыми и яркими от энергии, чёрные радужки устремились на Тома и с силой схватили его безболезненной, хоть и непреклонной хваткой, которая шептала о долгом опыте. Это было похоже на то, как крюк впивается в заднюю часть черепа, как челюсти терьера обхватывают шею крысы, готовые встряхнуть её до смерти по свистку хозяина. — Да, — сказал Том, сжимая зубы от ощущения чужого разума, зловеще маячащего над его собственным. Он ожидал, что обычный волшебник заметит лишь спонтанный зуд на шее, озноб, который можно списать на дементоров, и ничего больше. Для опытного окклюмента это было всё равно что тень за порогом или скрип на лестнице под спальней. — Ваше имя? Том свирепо посмотрел на допросчика, выбрасывая собственные исследовательские усики, чтобы создать подмостки против груза, навалившегося на его разум и тело: — Неважно. — Очень хорошо, — уступил мистер Принц. — Следующий вопрос… — Нет-нет, Принц — ах, Клавдиус, так — не переходите так быстро, — перебил Министр. — Спросите его ещё раз. Настойчиво. Это редкая возможность, не упустите её! — Ваше имя? — снова спросил мистер Принц. Волшебник сделал глубокий вдох, и Том снова почувствовал давление, свинцовое покрывало прибивало его и заставляло чувствовать себя так, будто воздух выбило из его лёгких и единственным выходом было упасть на колени перед мужчиной. Ответом ему был уход в своё тихое небо, в чёрную бархатную ночь, лишённую звёзд, в спокойную тишину, где посторонние звуки — отвлекающий шорох мантий, бормотание министра с секретарём, лязг цепей заключённых — быстро превращались в мыльные пузыри, которые улетали, оставляя его одного в спокойствии собственного разума. — Принц, — сказал Том, глядя как мистер Принц напрягся от его слова. — Прекрасный принц. — Ваша мать назвала Вас «Прекрасный принц»? — не веря своим ушам, спросил Министр. — Конечно, нет, — сказал Том. — Я сам себя назвал. — Разве это возможно? — спросил Министр. Он повернулся к своему секретарю, тихо прошипев: — Ну, можно? Иди уточни! Нет, я не имею в виду прямо сейчас, запиши и проверь за обедом. Да, я знаю, что я ранее сказал тебе заказать на обед terrine en croute с чёрным перцем… Ты не можешь сделать и то, и другое? — Просто обычный рабочий день, не так ли, мистер Принц, — заметил Том. — Что ж, давайте продолжим? — Да, давайте, — сказал мистер Принц, кажущийся достаточно усталым. — Опишите события, которые привели Вас к первой встрече с мистером Яношиком. — Мой компаньон и я, мой преданный Рыцарь, тем утром отправились навстречу приключению, — сказал Том, осторожно выбирая слова. — Он предложил, что мы можем найти то, что ищем, в Литейной мастерской деревни Тинворт. Так случилось, что мне срочно понадобился небольшой знак моей привязанности, чтобы подарить его моей прелестной Прекрасной деве. Такова жизнь Принца, понимаете ли, — он рассмеялся, заметив, как ведьмы в аудитории одобрительно кивнули его словам. Мистер Принц мрачно уставился на него сверху вниз. Когда я прибыл в магазин, лишь в течение нескольких минут я подвергся физическому нападению маленькой провокации мистера Яношика, и у нас не осталось другого выбора, кроме как защитить себя, — продолжил Том. — В моём характере заложено стремление к правде и предотвращению несправедливости, поэтому я, естественно, задал господину Яношику вопрос о природе его мотивов. Я узнал, что он считал нас жалкими воришками — возможно, потому, что спрятали лица, — а также выяснил, продолжив задавать ему вопросы, что он поддерживает принципы Тёмного Лорда. Он признался в этом, и мы знали, что нам нужно донести это до сведения правовых органов. — В чём признался мистер Яношик? — В его недовольстве положением Статута о секретности. Он сознался, что принудительное разделение мешало ему «утихомирить жажду», которой он проклят, и что он предвкушал день, когда магловской защиты больше не будет. — Как Вы встретились с мистером Шмитцем? — Он вошёл в магазин и возмутился, что я допрашивал мистера Яношика. Он заявил, что у меня нет разумного оправдания моим действиям по отношению к его подмастерью, потому что он не совершал никаких преступлений. Это и стало причиной нашего конфликта, потому что я, конечно, знал, что он лжёт. Мистер Принц остановился. Его помощник, раскладывая карточки на кафедру, чтобы подсказать следователю линию допроса, многозначительно кашлянул. — Как Вы поняли, что он солгал? — Так же, как и Вы бы узнали, что я лгу, — сказал Том. — Магия. И когда он произносил последнее слово, он уставился в глаза мистера Принца и спроецировал другое: «Легилименция». — Я принимаю это объяснение, — сказал мистер Принц, в то время как в разум Тома он прошептал: «Где Вы научились этому искусству?» — Ну-ка, подождите, — сказал Министр. — Это неудовлетворительный ответ! «Я ему не учился. Я с ним родился», — ответил Том. — В силу своих полномочий я признаю его удовлетворительным, — холодно сказал мистер Принц. — Кто здесь допросчик: Вы или я? Продолжайте, Принц, — его взгляд не дрогнул под взглядом Тома. «Кто Ваша семья? Кто Ваш отец?» «Вы никого из них не знаете», — ответил Том, защищая свои мысли даже от подобия намёка на вытекающие эмоции. «Моему сыну тридцать девять в этом году, по возрасту Вы могли бы быть его, — отправил ему мистер Принц. — У Вас внешность, похожая на мою семью: тёмные глаза, бледная кожа и тёмные волосы, судя по тому, что я вижу по Вашим бровям. У него только одна дочка девяти лет, которая показывает некоторую склонность к искусству разума. Я могу признать Вас, юный Принц. Хорошая волшебная кровь, которая течёт в Ваших венах, не должна быть растрачена». «Моя кровь принадлежит мне, и использовать я её буду по своему усмотрению», — парировал Том, в одно мгновение поняв, что мистер Принц хотел бы использовать его как осеменителя. Он надеялся, что подобные изыскания не включали в себя внучку мужчины, но, учитывая, какими собственническими были традиционные волшебные семьи в отношении своего социального статуса, исходящего от их золота и богатства, как знать? Но он с уверенностью знал, что мистер Принц бы расценил женитьбу Тома на Гермионе как «растрату» хорошей крови, что делало мнение этого человека абсолютно бесполезным для Тома. — Мистер Шмитц пытался заманить меня преимуществами своей идеологии, — сказал Том. Прошло всего несколько секунд с тех пор, как мистер Принц приказал ему продолжать. Никто не заметил, что он и допросчик вели тайный разговор между разумами. — Он предложил новый мир вдали от слабых шёпотов Министерства магии. Новый социальный порядок, отделённый от феодальных суеверий прошлого, которые включали в себя ценность, придаваемую старым фамилиям и родословным. Он сказал, что я найду ценность и признание в таком мире, если бы я был готов пожертвовать своим претенциозным титулом притворщика. Я воспринял это как оскорбление моего достоинства, поэтому мы неизбежно дошли до драки. И именно тогда прибыли авроры, чтобы уладить наши разногласия. «Глупый мальчишка. Ты носишь свой титул притворщика и прячешь лицо, когда мог бы открыто нести печать истинного Принца», — фыркнул мистер Принц: — Наложил ли мистер Шмитц проклятие Империуса на Вас? «Я не глупец, — отправил Том. — Я прирождённый легилимент, с титулом или без. Твоё суждение о моей ценности происходит лишь на основании силы моей магии. Даже с моим фальшивым титулом, и с закрытым лицом, и без перстня на пальце ты признаёшь моё могущество». — Да, он попытался заставить меня разоружиться, используя Империус, — сказал Том. — Я отказал ему. Затем я разоружил его. Услышав признание Тома, среди аудитории в сливовых мантиях начало раздаваться тихое бормотание на втором и третьем уровнях амфитеатра. Мистер Принц повернулся и призвал к порядку, но на него не обратили внимания. Аврор в красной мантии прошёл среди длинного ряда венозных колен, чтобы положить бланк пергамента на пюпитр. Мистер Принц и его помощник посовещались минуту-другую, пока продолжался шёпот, а затем помощник с хлопком выпустил столп искр над головами толпы, и они несколько сварливо успокоились. — Следующая серия вопросов поступает по указанию мистера Роулинса, главы Отдела магического правопорядка, — нараспев произнёс мистер Принц. — Аврорат установил, что проклятие Империус действительно было вызвано палочкой мистера Шмитца, но единственным доказательством того, что Вы были его целью, являются Ваши слова. Действующие законы предусматривают, что максимальное наказание может быть назначено только за умышленное и несанкционированное использование Империуса на человеке-волшебнике без данного им согласия. Если мистер Шмитц наложил проклятие на мистера Яношика, единственного разумного существа в этой комнате в то время, то он не подходил бы для этого приговора. Поэтому я должен попросить Вас описать опыт пребывания под проклятием. — Это ощущалось как паразитический паук, ползающий внутри моей головы, зарывающийся во все закутки и закоулки моего мозга в поисках малейшей слабости воли, чтобы заразить меня своей скверностью, — сказал Том. — Согласно принципиальным исключениям из закона Гэмпа, магия не может создавать информацию из ничего. Проклятие Империуса не может вызвать личное представление счастья и удовольствия из ничего, так же как боггарт не может создать страх из ничего, а Амортенция не может скопировать желание из ничего. Их сила исходит из того, что уже существует, извращая это, чтобы манипулировать разумом объекта. Проклятье, наложенное на меня, искало отголоски прошлых впечатлений радости и восторга, но я отказался дать ему хоть дюйм свободы действий. Будучи заклинанием, которое соединяет разум объекта с намерением заклинателя, волшебник должен был насторожиться моим сопротивлением. Он обратился к грубой силе, пытаясь сломить мою волю, вызвав довольно неприятное кровотечение из носа. Я продолжал сопротивляться, что дало мне время проанализировать возложенное на меня принуждение и разрушить его намерение. Мне было приказано оставаться на месте — тихим и спокойным — и бросить палочку. Я преодолел принуждение, позволив ему создать временную иллюзию успеха, уронив палочку, а затем невербально призвав её обратно в руку. Аврор Макклюр встал. Его Патронус-саламандра упал с его колена, но вместо того, чтобы ударить о пол, он проплыл в воздухе, неодобрительно ударяя своего волшебника хвостом: — Это беспалочковая и невербальная магия! — Мы были бы Вам благодарны, мистер Макклюр, если Вы будете говорить в свою очередь, — сказал мистер Принц. — Я считаю, что быстрая демонстрация была бы уместной. Том внутренне вздохнул, вынимая палочку. Кому ещё могло так повезти, что он ушёл от исполнения магических трюков на потеху старпёров на своём экзамене Ж.А.Б.А. к… исполнению магических трюков для целого греческого хора старпёров: — Вы наложите на меня заклинание Немоты или вы верите, что я не буду шептать заклинание под нос? — Мистер Макклюр? — пригласил мистер Принц. — Оставлю это на Ваше усмотрение. Аврор Макклюр с Патронусом, плывущим у него над головой, вытащил свою палочку и указал на Тома. Том почувствовал покалывание заклинания Немоты, а затем Макклюр перешёл на движение палочкой «провести и повернуть», вызвав: — Экспеллиармус! — рисуясь перед аудиторией. Том, знавший о приближающемся заклинании, ослабил хватку палочки и дал ей улететь из его руки. Но до того, как Макклюр смог бы её схватить, держа руку раскрытой для тисовой палочки, как пикирующий ловец, Том невербально призвал заклинание Левитации. Он вложил в заклинание необузданную мощь, чтобы компенсировать недостаток выверенного контроля, который ему давала палочка, такой же техникой он пользовался, чтобы держать книги в воздухе, пока он читал их в спальне мальчиков. Палочка дёрнулась и остановилась на полпути к месту назначения, вытянутые пальцы Макклюра бессильно сомкнулись в воздухе. Со вспышкой досады Том фыркнул и щёлкнул пальцами, швырнув слабый синий взрыв Жалящего сглаза в лицо Макклюра. Он был более медленным и неустойчивым, чем он мог бы сотворить с помощью палочки, но он был рад, что его неоднократное использование заклинания принесло свои плоды. Заметив вспышку заклятья, Макклюр инстинктивно применил Щитовое заклинание, в то время как Том призвал свою палочку обратно невербальным Акцио. Он отменил заклинание Немоты и сказал: — Достаточно ли это убедительная демонстрация для Вас, мистер Принц? Мистер Принц взглянул на аврора, который ему кивнул: — Похоже, Принц Прекрасного действительно прекрасно разбирается в заклинаниях. — Конечно, — сказал Том. — Если бы я не был хорош в магии, меня бы тут сегодня не было. Я бы сидел дома и был Плебеем Заурядности. — Спасибо, Принц. Вы свободны, — сказал мистер Принц. Зловеще маячащее присутствие покинуло разум Тома, но, прежде чем рассеяться, оно произнесло тихим шёпотом: «Принцы проживают в Бретби в Дербишире. У тебя есть восемь лет, прежде чем законная дочь моего сына будет признана наследницей». Тома проводили обратно на его место, а мистер Принц следил за ним своими хитрыми чёрными глазами, пока он не достиг сиденья, на которое Нотт поставил свою сумку, чтобы не дать волшебнику по соседству украсть место Тома ради дополнительного пространства для ног. Нотт вынул палочку и по привычке нервно поигрывал с ней, в то время как его взгляд продолжал скользить по кружащейся тёмной пустоте на потолке. Если внимательно прислушаться, можно было услышать медленное, хрипящее дыхание дементоров. При ещё более пристальном внимании можно было заметить, что их дыхание становилось короче и оживлённее, когда один из них, воодушевлённый настроением публики, подносился слишком близко к худшим местам в зале, седьмому кольцу сверху, и снова уносился вверх бдительным существом Патронусом. Нотт вздрогнул: — До чего неестественные существа. Несовместимые с законами природы человека и магии, хотя Министерство думает, что их власть может подчинить их. Было бы дешевле и чище казнить преступников, как мы делаем с дикими тварями и полукровками с бешенством. Но нет, поскольку Министерство решило, что аморально лишать человека жизни, гораздо лучшей альтернативой стало скармливать этой мерзости человеческие души. — Разве исход после дементора и казнь не одно и то же? — спросил Том. — Конец рецидивизма. Разные пути, один конец. — Разные пути и разные концы, — ответил Нотт. — Истинный исход использования дементоров — дементор с неизбирательным наказанием душ волшебников. Никто не видит в этом лицемерия: для любого другого магического существа, если оно когда-либо попробовало плоть человека, его бы вмиг усыпили из-за подозрения, что одного раза недостаточно. Но плоть — это плоть. Душа — это магия волшебника, сознание и разум, объединённые воедино. Если оставить в стороне аргументы нравственности, аспект безопасности упускается из виду. Случалось не раз, что у какого-то бедного прохожего совершенно случайно высасывали душу… — Цыц! — сказал волшебник слева от Нотта. — Я пытаюсь слушать! Они призвали свидетелей-авроров для дачи показаний, и, к отвращению Тома, их не поставили у зачарованной линии под пюпитром, чтобы им приходилось задирать головы ради мимолётного взгляда на волосатые ноздри оратора. Сначала там был аврор Макклюр, затем заместитель, который обеспечивал надзор палочки Ансгара Шмитца и изучил её последние вызванные заклинания — он наложил Приори Инкантатем, чтобы показать парящий образ черепа и кандалов, визуальное представление проклятия Империус. После был другой аврор, который складывал тела в мешки. Наконец, пришла группа невыразимцев в невзрачных серых мантиях, представивших результаты своего расследования шестерых «лакеев», которые встретили свой конец с внезапной и крайне смертоносной инъекцией яда василиска. Тому было интересно узнать, что невыразимцы не смогли выяснить, как он это проделал. Они изучили тела мёртвых волшебников и не обнаружили никаких застарелых следов Тёмной магии, даже никакого магического остатка от заклинаний, наложенных напрямую на тело. Был сделан вывод, что Том не использовал ни Тёмных проклятий, ни Непростительных, а только несколько основных заклинаний и трансфигураций, возможно, в сочетании с магией неизвестного зелья. «Зелья, — бубнил один невыразимец своим намеренно невзрачным монотонным голосом, — включали в себя органическую магию растений и существ, которая по большей части оставалась незамеченной заклинаниями, нацеленными на враждебную магию волшебников. Это включает в себя детекторы Тёмных сил, врендоскопы, Надзор для несовершеннолетних, а также универсальные обереги, бытовые и коммерческие». Объяснение продолжалось довольно долгое время. Том, который знал секрет, с восхищением внимательно следил за ближайшим волшебным эквивалентом магловских учёных. Вообще, если бы он фундаментально не был против отправить себя под палец бюрократической иерархии, он мог бы увидеть ценность в карьере невыразимца. Недостатком он признал, что задачи определялись ничем иным, как политической целесообразностью, а не его собственным выбором и интересами. И никакой свободы делиться своими исследованиями под своим именем и прерогативой — финансирование Министерства означало собственность Министерства. А, и худшая часть министерской каторги: строгое расписание рабочих часов. Кто-то, называющий себя «руководством», не только решал бы, что мог бы изучать гипотетический невыразимец Риддл, но мог бы и командовать, когда Тому обедать, посещать уборную или возвращаться домой к жене. Этого нельзя было терпеть. И в сей же момент праздная фантазия Тома об исследовании Отдела тайн растворилась в ничто. Вокруг него волшебники и ведьмы ёрзали на своих местах, их глаза стекленели с тем же пустым выражением, которое было ему знакомо по урокам истории магии профессора Биннса. Он находил технические объяснения загадочными и, замечая ссутулившиеся плечи, поигрывания с шуршащими фантиками и отсутствующие зевки, он внезапно понял, как Гермиона чувствовала себя, когда была единственной студенткой, которая замечала, что профессор что-то написал на доске.***
Стрелки на наручных часах Тома подползли к полудню, а затем перешли их без лишнего шума. Воодушевление от редкого публичного суда — билеты на который распределяли по системе жребия из-за неслыханного ажиотажа — начало терять свой блеск. Зрители из аудитории, которые поспешили воспользоваться шансом стать свидетелями, возможно, публичного поцелуя дементора, начали понимать, что это не заменит трепета отменённого Кубка Лиги Квиддича. Министерство стремилось к тому, чтобы все точки над i были расставлены, а все росчерки проставлены на t, поскольку было бы бесконечно позорно ошибочно признать кого-то виновным и было бы слишком поздно возместить ущерб. Перекрёстный допрос мистера Принца был тщательный до дотошности, отчего Том был благодарен, что его собственное время у пюпитра было относительно коротким. Должно быть, они уже были уверены, что могут пришить Шмитца за Империус, поэтому не было смысла тратить на это слишком много времени. В без четверти часа объявили перерыв. Брюзгливый Визенгамот в сливовых мантиях, несмотря на свой статус иссушенных древностей, умудрился локтями протолкать себе путь к двери впереди остальной толпы, торопясь добраться до уборной без очереди длиною в милю. Торговцы ждали за дверями зала суда, заполняя коридор запахом жареного арахиса, булочек с сосисками и ароматных пирогов. Один предприимчивый продавец, надев табличку с меню себе на шею, наложил заклинание Расширения на коробку с пирогами и успешно зарабатывал на голодной толпе в обеденное время, среди кого было множество чиновников Министерства. Согласно меню, пироги подавали двух видов: с мясом (14 кнатов) и названным мясом (18 кнатов). (Тому сначала показалось это странным, затем он понял, что он больше не в Шотландии — он в Лондоне. Правила Улиц Лондона, которые он выучил с детства, гласили, что, если «мясной» пирог был дешёвым, сытным и вкусным, лучше не задавать вопросов). Готовясь к пересменке, охранники-авроры на седьмом кольце призвали своих Патронусов с мест, где они высоко парили под крышей сцены амфитеатра. Несколько — светлячок, сервал и белый медведь — были и вовсе отпущены. Нотт внимательно за ними наблюдал и, осмотревшись, чтобы убедиться, что никто поблизости не слышал, спросил: — Ты знаешь, какую форму принимает твой Патронус? — Нет, — коротко ответил Том. — Значит… — сказал Нотт, — ты не вызывал одного для… ах, демонстрации. — Нет. — Хе-хе, — Нотт казался очень довольным собой, когда услышал это. Том запустил Жалящим сглазом ему в лодыжку. — Хс-с-с! Это было необязательно. Я ничего не сказал! — Ты об этом думал. — Нечестно, — сказал Нотт. — Я держал рот закрытым, это должно приниматься во внимание. — Твои мысли были слишком громкими, и это было принято во внимание. Нотт простонал: — Как же получается, что я никогда не вижу, чтобы ты делал выговор своей «прелестной Прекрасной деве»? Раз уж ты проводишь с ней так много времени, ты должен был заметить, что она не думает бесконечные приятные мысли о тебе. — То, как она это делает, очаровывает. То, как ты это делаешь, раздражает, — сказал Том. — Очаровывает? Она? — ошалело сказал Нотт. — Ты не находишь её ни капельки назойливой? — Нет, это я думаю о тебе, — сказал Том. — Но всё ещё подходящий приспешник, если принять всё во внимание. Это же говорит о том, что вкусовые предпочтения не учитываются? — Не то слово, — сказал Нотт, закатывая глаза. — Посмотрим, поменяешь ли ты мнение о ценности «очарования» через пять лет. — Не поменяю. — И ты так уверен об этом, что готов поставить на кон свою жизнь? — Когда ты знаешь, ты знаешь, — беззаботно сказал Том. — Да, я понимаю, за что тебя так любят домохозяйки, — сказал Нотт с отвращением. — И это не из-за трайфла. Перерыв подходил к концу, и человеческий прилив, который утёк за дверь разобщёнными струйками, нахлынул обратно с новой яростью. Начались споры из-за украденных мест, комментарии о недостатке предоставленного выбора для «антракта» и низкие оценки убранству туалетов Министерства. — Я не требую эльфа, подающего горячие полотенца для рук, в театре В.А.С.И. в районе Каркитта, — сказала пожилая ведьма. — Но хочется ожидать большего от места, которое лучшие и умнейшие Британии выбирают для работы. На что они тратят деньги? В прошлом году они оштрафовали меня на десять галлеонов за каждую шишугу, чей хвост я не купировала. Каждый знает, что нельзя купировать хвосты выставочных шишуг — их же выставляют только ради подтверждения породы! Десять галлеонов, сказали они, и десять галлеонов в следующем году, если они придут и увидят, что я их не исправила. Ничто иное, как узаконенное вымогательство — ох! Ведьма была сбита с ног особенно усердным толкающимся локтем, и Том ухмыльнулся. Волшебник перед ней пролил свой кубок горячего сливочного пива на спину мужчины впереди него. Этот мужчина взвизгнул от обжигающего напитка, стекающего по спине его мантии, и, наступив на подол юной леди перед ним, отправил её навзничь на пол. Дверь зала суда замерла, когда хаос распространился от небольшого узла до целого куска толпы, слоняющейся вокруг входа и лестниц, поднимающихся по концентрическим кольцам скамеек. Авроры, разбросанные по сидячим рядам, спустились на нижний уровень, пытаясь восстановить порядок. Однако, как только они присоединились к толпе, они не смогли пройти столпотворение тел и остались незамеченными среди громких требований освободить место и повернуться обратно против нарастающего течения. Том вытянул голову, чтобы посмотреть, замечая искры света от предприимчивых волшебников, пытающихся силой выбраться из толпы. Это не улучшило ситуацию, а лишь добавило масла в бедлам и вывело его на новые высоты. В толпе разбилось стекло, крики стали громче, отводя внимание Нотта от пристального рассматривания кружащегося марева дементоров над их головами. — Что они делают? — сказал Нотт, нахмурившись. Ещё больше криков раздавалось от поднимающейся толпы, но вместо возгласов неудобства Том слышал в их голосах отзвуки пронзительных нот настоящей паники. По каменному полу звенело стекло. Нотт встал, чтобы посмотреть, что происходит внизу. — Ты чуешь это? Кто-то там разлил котёл зелья или что? Воняет гнилью. Без единого слова Том вытащил свою палочку и поднялся на ноги. Вход превратился в запруженную трясину извивающихся тел, испуганных бледных лиц и хватающих рук. Искры заклинаний вспыхивали в толпе, теряясь в водовороте тьмы, которая перемещалась от уровня топчущих ног до уровня пояса и, наконец, до уровня безумных глаз и лиц. Крики сменились попытками заглотить воздуха, сиплыми вздохами и хрипящим кашлем с густой мокротой, вырывавшимся одновременно из дюжины глоток, слишком напоминавшими пациентов на полу чумной палаты для смертников. Он тоже это почуял — смрад дыма от перегретого котла. Кислый, жалящий укус уксуса, покрывавший маслянистую, приторную гниль, он жег его ноздри, как зимний холод, жег всё до самых лёгких и продолжал жечь жаром лихорадочного воспаления, чего он не встречал ни в одной шотландской метели. Он также жёг его глаза, которые увлажнились от раздражения и превратили бурлящую толпу внизу в аморфную тень тёмных одежд и более тёмного дыма. «Эбублио», — вызвал он и накрыл своё лицо заклинанием пузыря. Воздух очистился. Он глубоко дышал, и жар в лёгких отступил, хотя он и заметил, что першение в горле осталось. Искоса взглянув, он на всякий случай наложил заклинание на лицо Нотта. — Что-то пошло не так, — сказал Том. — Это твоя интуиция заговорила? — спросил Нотт, вытаскивая собственную палочку из нагрудного кармана. — Здравый смысл, вообще-то, — ответил Том, осматривая поднимающийся с пола нижнего уровня амфитеатра дым к первому кольцу сидений. Мистер Принц у пюпитра взволнованно махал руками своему помощнику, но лестницу между сиденьями нижнего уровня и дверью было невозможно пройти, ведь она была забита толпящимися людьми и плотным чёрным туманом, вырывающимся из разбитых, разбросанных по полу бутылок, сбитых бешено пинающими ногами ослеплённых дымом волшебников. — Интересно, почему они пытаются подняться по лестнице, а не спуститься через дверь и на выход. Волшебник поднялся на ряд сидений благодаря чистой силе верхней части тела, зажав палочку в зубах — разумный выбор, учитывая толпу, сражающуюся в двух направлениях на лестнице. Кожа на его руках была горячей, натёртой и красной, сочащаяся от десятков крошечных волдырей, и на каждом участке обнажённой плоти он имел один и тот же странный загорелый вид — на лбу и щеках, где его не защищала борода, по бокам горла над воротником. — О, — сказал Том. — Я понял, почему. Это зелье. Сложно угадать, какое, правда. Не так уж много ингредиентов настолько едких и волатильных в комнатной температуре. Обычно ингредиенты достаточно устойчивы, пока не нагреть их на сильном огне и не смешать с другими реактивными ингредиентами в неправильной последовательности. Если бы мне надо было на что-то поставить, я бы сказал… хм-м, возможно, экстракт огневицы. Скорее всего, не огненный краб: он волатилен, но ему не хватает налёта едкости, которая встречается у ядовитых существ. — Ну, я бы сказал, что у этого товарища есть множество мыслей по поводу «едкости», — заметил Нотт. — Как думаешь, нам остаться здесь или подняться выше? Достаточно скоро дым начнёт подниматься до нашего уровня. — Полагаю, нам стоит, — Том посмотрел вниз на клубок людей, ползущих по рукам и плечам друг друга, чтобы поднять себя на уровень повыше. А затем до седьмого кольца, в четырёх уровнях над ними. — Почему они не используют магию, чтобы наколдовать лестницу? Или хотя бы испарить дым? У них разве нет магии? — Они вдохнули это, — задумчиво сказал Нотт. — Если их голосовые связки физически повреждены, то они ограничены невербальным призывом заклинаний. А судя по их реакции на твою маленькую демонстрацию работы палочкой, большинство волшебников не практиковались в невербальных призывах со школьных лет. Для простых бытовых задач — да, но сложных трансфигураций вроде призыва или невербального испарения в твёрдом состоянии? Невозможно для тех, кто не открывал учебников с восемнадцатилетия. — Если ты можешь испарить материю в жидком состоянии, ты можешь сделать это и с паром, — с раздражением сказал Том. — Не такая уж большая разница. Он указал палочкой на поднимающийся участок едкого дыма на местах на уровне под ним, выводя резкие линии правильного движения: — Эванеско. Дым удвоил свою густоту: от тонкого облака до плотной плавающей кляксы, тёмной, как угольная сажа. — Ой, — Том опустил палочку. — Что ж. Полагаю, приятно видеть, что некоторые волшебники там компетентны. Но жаль, что это не те, кто здесь. Ну, тогда встаём, — он наложил на свою мантию заклинание Левитации и почувствовал, как его ноги отрываются от пола. Нотт наложил заклинание Левитации на собственную одежду, и отсутствие у него отточенного контроля относительно Тома привело к неприятному опыту удержания ориентации. Заклинание перевернуло его на спину, а затем закрутило медленными кругами, будто гуся на вертеле над огнём домашнего очага. Они добрались до шестого уровня, когда факелы на стенах замерцали и потухли, погрузив весь амфитеатр в кромешную тьму. Сдавленные взвизги эхом разносились по дну зала суда в форме чаши, отскакивая от отлично спроектированных каменных стен и сквозь изоляцию заклинания пузыря Тома. Том прекратил свою левитацию, его ноги с грохотом ударились, упав на два фута вниз, и вызвал свет на кончике своей палочки. Нотт, упавший на живот с отдающим болью стоном, присоединился к нему через секунду с собственным шариком света, его голубовато-белое сияние зловеще отражалось от купола его лица в пузыре. Под ними вырывались вспышки десятков палочек, хотя свет того, что должно было быть мощным факелом, был приглушён в клубящихся водоворотах ядовитого чёрного дыма. — Контроль поля боя, — пробормотал Том. — Принуждение к тишине. Минимальная видимость. Неясность боевой обстановки. Это не несчастный случай — это стратегия. — Что ещё это могло быть, — сказал Нотт. — Выключение всех источников света одновременно, а не по одному, требует покровной нуллификации чар зала суда. — Он смолк, и его глаза метнулись к чернильной черноте под потолком за пределами мягкого свечения огоньков их палочек. Без установленных в стену факелов, освещающих верхнее пространство, поток стал глубокой бездной ничего. Когда Нотт снова заговорил, он задрожал от холода, а пузырь на его лице помутнел от пара. Высоко наверху, вдали от пола зала суда, холод поистине был достоин гибернийской зимы. — Разрушитель оберегов. Вот для чего было нужно отвлечение туманом. Кто-то разрушил чары, все сразу, раз они затронули и освещение. Том пришёл к ослепительно очевидному выводу: — Заключённые! — Да, — согласился Нотт. — Я удивлюсь, когда вся суматоха закончится, если увижу их чинно сидящими в своих цепях. Скорее всего, они уже смылись отсюда. Время и усилия, потраченные на доставку заключённых в распахнутые объятия Министерства, ушли впустую. Это выводило из себя, тщетная ярость охватила его при мыслях о последствиях событий, проходящих внизу. Это было сравнимо с работой над Ж.А.Б.А. по зельеварению, а через пятьдесят минут отведённого часа какой-то неосторожный однокурсник прошёл бы мимо и включил горелку Тома на полную мощность, уходя с застенчивой ухмылкой и словами: «Прости, я думал, это моё!» — когда котёл взорвался. Радостная небрежность тех, кто относился к времени Тома как к бесполезному, угнетала его, как ничто другое. Но что ещё он мог сделать? Сидеть на далёких высотах верхних мест и наблюдать за разворачивающимся хаосом, будучи настолько отстранённым от действия, как комментатор на трибунах квиддича, или прыгнуть в водоворот разъедающего кожу тумана, и пихающихся локтей, и беспорядочно вызванных заклинаний паникующих волшебников, которые не позволили их затуманенному взору не дать им не «сделать хоть что-нибудь»? Io giudico ben questo, che sia meglio essere impetuoso che rispettivo… И всё-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность. Храбрым судьба помогает. — Мы обязаны что-то сделать, — сказал Том. — Ты помнишь, как несколько недель назад, когда Гер… Моя Прекрасная дева, хотел я сказать, завела прелестный разговор о потенциале заклинания освежения уборной? Она провела нумерологические расчёты для замены нетвёрдой материи, используя механизм троичного последовательного переключения, — становилось холоднее, его голос хрипел всё сильнее по мере разговора, и Том почувствовал унизительную каплю чего-то, вытекшую из его ноздрей — к счастью, в шарф, который он зачаровал, чтобы прикрыть лицо. — Это может сработать и с дымом внизу, если существующие заклинания были учтены и признаны неэффективными. Думаю, что попытка того стоит, по крайней мере… Нотт пробормотал что-то в ответ, его голос тоже стал хриплым: — Спекто… Экспект… Слова мальчика прозвучали приглушённо, как если бы они были произнесены в одеяло на расстоянии нескольких ярдов, а не рядом с ним. И не только звук стал угасающим, и мягким, и слабым, но и свет кончика палочки Тома тоже потускнел, а свет палочки Нотта превратился в бледный серебристый клочок. Даже заклинание пузыря, которое Том наложил, чтобы покрыть всё его лицо, отступило вместе с медленным движением ледника и начало покрывать только небольшую область его нижней части носа и рта, оставив остальную кожу открытой. И эта кожа болела от арктического мороза, прижавшего его сильнее, чем давление разума Клавдиуса Принца, которое не кололо его собственный разум так, как он чувствовал сейчас, извиваясь внутри него, как личинка, вползающая по ямочке стебля спелого яблока. Спокойная отстранённость, дарованная ему окклюменцией, начала ослабевать… Его окружил белый туман, свет его палочки потускнел ещё сильнее, маленький круг света опустился до уровня талии, а затем до высоты колен, по мере того как сила его конечностей ослабевала. Он чувствовал себя более усталым, чем когда-либо в своей жизни, даже больше, чем в тот раз, когда он обнаружил, что истекает кровью на руках Гермионы, и когда ему в горло ввели обезболивающее, что погрузило его в путаницу наркотического ступора. Боль, какой бы жестокой она ни была, была терпима. Это состояние бессмысленного забвения? Невыносимо. За его спиной затрещало тихое дыхание, и тонкая, иссохшая рука легла Тому на плечо. Том обернулся и столкнулся лицом к лицу с пустым беззубым ртом под опущенным капюшоном. — Экспекто Патронум, — прошептал Нотт, и костлявая серая рука отпрянула от него с появлением серебристо-голубого щита, разрезающего ледяной туман. Но там, откуда отступил один дементор, пришёл другой и ещё один. Двое в плащах и капюшонах были вскоре окружены чёрными фигурами в капюшонах, приближающимися всё ближе, голодными, все они дышали медленно, размеренно, подчёркивая каждый вздох хрипом пневмонии, отчего у Тома сводило зубы. — Экспекто… Экспекто Патронум, — повторил Нотт. Щит запульсировал ярче. Дементоры зашипели и отступили на несколько шагов, но вскоре непоколебимые вернулись снова. — Инсендио! — закричал Том, и кнут огня вырвался из его палочки. Огонь, жар, свет и ярость поднялись вокруг него, и на несколько драгоценных мгновений они отогнали холодный туман, который ошеломил его разум и осел на него, как невозможный балласт сердца и души. В алой ярости своего заклинания ему показалось, что он увидел феникса, умирающего в колеблющемся огне магии, и ему померещилось, что он услышал музыкальное щебетание птенцов, манящее его в воспоминания о лете, райских садах, бабочках, и нежной траве, и лоснящихся пасущихся лошадях… — Экспекто Патронум, — вызвал Нотт, на этот раз к нему вернулась уверенность. Призрачная птица вылетела перед Ноттом, красивое серебряное создание размером с утку с броским хвостом из перьев в полосках льдисто-синего на белом. Она захлопала своими ослепительными крыльями, клюя и отгоняя дементоров с пылом разъярённой курицы. Это должно было выглядеть нескладно: птица, дико хлопающая крыльями в закрытой комнате, будто они были у неё подрезаны, как у питомцев птицевода-любителя. Но это была магия, и она обладала неземной грацией плоти заклинания, глубокой душевной лёгкостью сияющей радости, которая согревала его изнутри, в то время как зачарованное пламя Тома горело снаружи, яростная красная баррикада огня вырывалась наружу из его вытянутой руки с палочкой, пока птица-призрак металась и танцевала у него за спиной. После этого дементоры пропали, и птица вернулась на жёрдочку плеча Нотта и прикоснулась к его носу своим клювом, прежде чем раствориться в сияющем тумане. — Обереги, — наконец сказал Нотт, когда они оба опустили руки. — Когда обереги пали, дементоры оказались на свободе. Авроров не было на верхнем ряду, чтобы их сдержать, они разгоняли эффект тумана, создаваемого слишком большим количеством дементоров, заключённых в небольшом пространстве. В конце концов, невозможно устроить публике хорошее шоу, перекрыв обзор плотным белым туманом. Не имея ни авроров, ни оберегов, они сбежали. Это заседание, я так и знал! Я предвидел за несколько недель. Это было — есть — полный фарс. — Твой Патронус — фазан, — ответил Том. — Он олицетворяет самосохранение, определяющую характеристику факультета Слизерина, — чопорно сказал Нотт. — Мой фазан спас неблагодарного тебя, так будь за это признателен! — Я ничего не говорил, — сказал Том. — Ты думал об этом! Том искренне рассмеялся, и вскоре Нотт к нему присоединился. Не из-за веселья, но чтобы снять напряжение. Из чистого, сладкого облегчения, когда смотришь в лицо своему Вечному Уходу и видишь, как он сдаётся объединённой силе воли и магии. Он заглянул в огромную, засасывающую чёрную яму рта дементора, увидел струпья плоти над его пустыми глазницами, тот положил ему на плечо свой гнилой коготь, и он развернул его. Когда холод отступил, его настроение поднялось, а вместе с ним пришёл и тёплый восторг от успешных действий. Министерство в очередной раз доказало свою никчёмность. Принц был в идеальном положении продемонстрировать, как выглядит компетентность пока-ещё-не-преклоняющейся аудитории. Если ему удастся быть хотя бы наполовину успешным, он мог бы чем-то помочь. И это было лучше, чем абсолютное ничего, происходящее в мясорубке нижнего яруса. — Пошли, Рыцарь, — сказал Том, подняв палочку и наколдовав пару перчаток, чтобы прикрыть открытую кожу рук. Он ещё раз призвал вздыбившийся кнут пламени. — Нам надо спасать барышень. Если мы прогнали дементоров, они пойдут за более лёгкой добычей. Ты сам сказал: лучше не позволить этим бездумным чудовищам познать вкус волшебных душ. — Если я призову своего Патронуса, тебе нужно будет отлевитировать меня вниз, — сказал Нотт. — Я пока не научился вызывать два умственно затратных заклинания одновременно, тем более когда одно из них — Патронус. Тебе придётся самому расчищать дым. — Не проблема, — сказал Том. — Это будет повторение истории с атриумом. Ах, хорошие воспоминания. — Агх. Не напоминай мне, — сказал Нотт, поднимая палочку. — Экспекто Патронум! Серебряный фазан вырвался в ликующее существование, его перья закружились, он пролетел над ними весёлую петлю, а затем беззвучно приземлился на макушку Нотта, укрытую капюшоном. Когда Нотт обернулся, чтобы поискать его, фазан покачнулся от этого движения и дразняще махнул своим пернатым хвостом по покрытому шарфом носу Нотта. — Хм-м, — сказал Том. — Даже твой Патронус раздражает. Неудивительно, что их называют «воплощением внутреннего ‘я’». — Всё лучше, чем «очаровывать», — сказал Нотт. — Я рад, что меня никогда не назовут «моя прелестная Прекрасная дева» в официальном протоколе Визенгамота — вах-х! Том отлевитировал Нотта за его мантию и бросил его на дно амфитеатра, подхватив и поставив его прямо лишь за мгновение до того, как мальчик грохнулся на пол. Патронус-фазан приземлился на своего владельца. Том присоединился со своей собственной левитацией мгновение спустя, элегантно ступая из хватки заклинания с изящным взмахом мантии. Он убедился в силе своего заклинания пузыря, а затем наложил несколько заклинаний освещения, выпустив дюжину парящих шариков света по круглому периметру зала суда, достаточно ярких, чтобы пробить унылую серую пелену, поднявшуюся до третьего яруса сидений. Дым лежал густыми, плывущими по полу зала суда клочьями. Ему приходилось пробираться по нему, как по холодным, слякотным мелководьям Чёрного озера ранней весной, что делали на занятиях по уходу за магическими существами, чтобы наблюдать, как гриндилоу нерестятся в их естественной среде обитания. Том не мог видеть сквозь него дальше двух ярдов. Чья-то рука крепко сжала его плечо, и он хотел стряхнуть её, пока не услышал шипящий голос Нотта: — Это я, дурень! — Держись рядом. Лучше не позволяй своей птице ускользнуть, — приказал Том Нотту, наблюдая за тусклым болотным светом кружащегося на высоте их головы Патронуса-фазана. Он поднял палочку и начал выполнять сложную последовательность движений, зигзагообразных линий, основанных на оригинальном испаряющем заклинании, но вращающихся вокруг центральной оси и украшенных дополнительными взмахами на поворотах. Переключение указанной массы рассеянных частиц с вакуумом, затем переключение этого вакуума тем же чистым и пригодным для дыхания воздухом, который был наколдован внутри заклинания пузыря. При исполнении этой плотной последовательности не было времени создать порыв воздуха, который придавал аппарации её характерное звучание: это было лишь разделение на бесконечно малый миг между состояниями бытия, небытия и вновь бытия. — Респиреско — призвал Том, и его заклинание расчистило шар дыма размером с тыкву из зала заседаний. Это займёт много времени. Том занялся разгоном дыма, наполняя заклинание необузданной силой, помогая движению палочкой всей рукой сразу. В это время палочка Нотта направила своего Патронуса, чтобы убедиться, что все дементоры на их пути были разогнаны и не представляли возможного отвлечения для Тома. Они с Ноттом шли по постепенно расширяющемуся кругу и наткнулись на аврора в красной мантии, охраняющего сгрудившуюся кучу дряхлых стариков, держа мерцающий серебряный щит Патронуса над группой, ведь это лучшее, что можно было сделать, вызывая настолько сложное заклинание невербально, — они вдохнули пропитанный зельем дым, и он разрушил их внутренние ткани горла и лёгких. Нотт постучал по плечу Тома, и мальчик достал из своей сумки несколько флаконов универсального обезболивающего и одну стеклянную бутылку «Экстракта бадьяна высшего сорта с натуральной мякотью стебля». Нотт подождал, пока аврор отменит своё заклинание пузыря, а затем передал бутылку, вырвав её после первого глотка. — Это дорогая штука, — сказал Нотт. — И у меня только одна бутылка. Вам не нужно быть полностью исцелённым, просто в достаточной форме, чтобы защитить себя и доставить всех в больницу Святого Мунго для должной проверки позже. — А что насчёт остальных? — спросил аврор слабым, скрипучим голосом. — Мистер Пондерс — заместитель главы отдела! — Он может вызвать телесного Патронуса? — спросил Нотт. Они с аврором взглянули на старого волшебника, мистера Пондерса, в драной мантии и с сочащимися ссадинами на лице. Волшебник покачал головой. Его глаза были закрыты, веки были опухшими и покрытыми синяками, а морщины были испещрены бороздками слёз. — Кто-нибудь из вас умеет вызывать телесного Патронуса? — спросил Нотт остальных под защитой аврора, трёх волшебников и двух ведьм в перекошенных шляпах и с выбившимися волосами из уложенных на бигуди кудрей. — Нет? Простите, но это лекарство надо сохранить для тех, кто может. Вам повезло получить обезболивающие. У меня их недостаточно на всех. По мере того как хождение по кругу приближало их к двери зала суда, число тел под ногами увеличивалось. Нотт останавливался всё чаще и чаще, раздавая обезболивающие зелья, следя за тем, чтобы лучшие дуэлянты были исцелены и возрождены, а когда зелья закончились, ему пришлось вытаскивать рулоны бинтов из своей аптечки и смачивать их в наколдованной воде с охлаждающими заклинаниями, чтобы облегчить боль. Патронус-фазан задерживался на руках и плечах потрёпанных авроров, воодушевляя их теплом своего внутреннего света, пока их глаза и горла не исцелились, и не укрепилась решимость вызвать своих собственных Патронусов. Так случилось с владельцами Патронусов светлячка, волка и сокола, чьей немедленной реакцией на призыв к существованию было агрессивное нападение на фазана Нотта, который упал на землю под плащом мальчика. Вскоре у них двоих случилось самое причудливое знакомство с мистером Торквилом Трэверсом, который призвал и удерживал своего Патронуса невербально, хотя его руки тряслись от усилий к тому времени, когда Том нашёл его скрученным в первом кольце сидений. Эльзасская гончая сгорбилась с прижатыми ушами над бессознательным телом Гектора Фоули, бывшего Министра, и прибежала к ногам по свистку мистера Трэверса — так вот как он это сделал. Фоули выпал из тумана, созданного сбежавшими дементорами, и его пальцы посинели от обморожения. — Не тратьте время на поиски Спенсера-Муна, — сказал мистер Трэверс Тому. — Они вытащили его с первыми признаками неприятности и бросили нас на растерзание. Они заперли двери, Вы знали об этом? Заперли всех нас, когда заметили, что яд распространяется в коридор снаружи. — Возможно, Министр волновался, что туман распространится по всему Лондону, ведь он построен над Министерством, — рассудительно сказал Том. — Раз он не поддавался обычному испаряющему заклинанию, они могли предположить, что он специально создан оружием. Лучше сто человек получат увечья, чем весь город. — Если бы это было так, я был бы горд умереть за своего Министра, — мистер Трэверс разразился громогласным смехом. — Но он не такого сорта волшебник, и в нём нет такого рода продуманности. В нём определенно нет той проницательности, чтобы решить свои проблемы с помощью хитроумного контрзаклинания, — он слегка поклонился Тому. — Ступайте, Принц. Я помогу Вам отогнать дементоров. Расчистите яд из воздуха, и можете быть уверены, что Комитет экспериментальных заклинаний не станет требовать от Вас регистрационных бумаг. Животные Патронусов, работая сообща, загнали дементоров обратно под потолок. Нотту больше не требовалось выполнять работу в одиночку. Но без оберегов, удерживающих их взаперти, дементоры могли выползти наружу, стоило какому-то Патронусу поколебаться в своей форме или его владельцу-волшебнику отвлечься. По мере того как всё больше волшебников были исцелены и возрождены, они взяли на себя работу по поддержанию рудиментарных щитов Патронуса, чтобы рассеять холодный туман, оставив тех, кто мог вызвать телесных Патронусов, посвятить свою энергию задержанию дементоров. Настоящий зверинец духовных существ плавал под потолком, освещённый светящимися шарами, которые Том бросал по периметру. Величественное скольжение морской черепахи, акробатическая плавность мангуста, величавая поступь преследующей цапли, впечатляющая грубость бросившейся акулы, которая повалила стаю дементоров на их одетые в мантии задницы. Он наблюдал, как животные Патронусы сотрудничают, а на полу зала суда волшебники наколдовывали бинты и чашки с водой и рылись в карманах в поисках сладостей и остатков печенья, чтобы прогнать резкий холод присутствия дементоров, каждый делал всё возможное, чтобы помочь другому, не заботясь о статусе крови, или политике, или бюрократических титулах… Это оставило причудливый образ в сознании Тома. Было ли это тем, что представляли себе люди вроде Геллерта Гриндевальда и Гермионы Грейнджер в своих романтических образах Общества магии? Сообщество волшебников и ведьм, руководствующихся более великими целями, чем личное и эгоистичное наследие? Общее наследие для всех, общая цель, движение к волшебному Возрождению. Том развеял туман, неопровержимо доказав, что стулья для заключённых пусты, на полу был золотой шлак расплавленных цепей, а заключённых нигде не было видно. К тому времени, когда последний клочок, скрытый в тени под пюпитром, был изжит, волшебники уже успели создать некое подобие организации. Нотт использовал последнюю каплю из своего флакона бадьяна, а также и все бинты, присоединившись к группе, трансфигурирующей одеяла из карманных носовых платков для тех, кто сильно пострадал от воздействия дементоров. Было три или четыре белых савана, укрывающих тела: этих волшебников спасти было нельзя, но остальных можно было обследовать по тяжести травм… Запертая дверь вдребезги разбилась в волну тонких деревянных щепок. Ближайшие к двери люди кашляли и чихали, пока щепки с тихим шёпотом рассыпались в груду опилок. Сквозь тень древесной пыли вошла высокая и внушительная фигура разъярённого Альбуса Дамблдора с фениксами по обе стороны от него: немой, сияющий лунно-серебряным, Патронус-феникс слева и пылающий алый феникс-фамильяр справа, с триумфальным криком проносящийся мимо потрясённых лиц и вывернутых шей… …И заметивший Тома Риддла в сутолоке, счастливо каркнув и спикировав прямо к нему. Нотт потянулся в сторону Тома: — Ну, что ж. Полагаю, нас застукали. Том скривился. Он знает, что случится следом. Ещё один сморчок, ещё один экзамен. Единственным утешением для него было то, что правда была на его стороне, ведь Том признался Дамблдору в личности своего тайного альтер эго. Если он сегодня использовал другое, это вполне объяснимая ошибка, когда у тебя несколько имён. Дамблдор должен понять, ведь он и сам человек с тремя средними именами.