***
На следующее утро Том встал с кровати первым. Он зашнуровывал дуэльный жилет Трэверса поверх форменной рубашки и джемпера, когда Нотт выполз из своих одеял и протопал в ванную. За учительским столом одиноким работником школы был смотритель, мистер Прингл. Стол Слизерина был абсолютно пуст. Это был последний день экзаменационной сессии, а поскольку семикурсникам давали наивысший приоритет в графике сдачи, он закончил каждый практический и письменный экзамен, требуемый для его одиннадцати Ж.А.Б.А., большинство — под конец первой недели. (Включая магловедение, на которое Слагхорн записал его в обмен на коробку засахаренных ананасов и пару хитрых подмигиваний). Нотт развалился напротив Тома и сказал: — Это должно быть дуэлью, это «содействие» Дамблдора. Нет никакой другой причины, чтобы он хотел встретиться вне своего кабинета, если бы он не боялся показать нам что-то, что может разбить его ненаглядные зачарованные безделушки. — Я подозревал это, — ответил Том, поглощая свою кашу. Это была простая шотландская каша — овсянка, приготовленная на воде с солью. Он добавил в неё кусочек сливочного масла. — Невольно задумываешься, что это за «дружба» была у него с Гриндевальдом, если он придумал стратегию, чтобы его разбить. — Можно подумать, ты не придумал план, как подавить кого-либо из нас, кто делит с тобой спальню, — заметил Нотт, схватив тост с подставки и размазывая по нему мармелад. — Не передашь кипперс? Можно быть с кем-то на одной стороне, но всё равно держать личные мысли о том, как ты мог бы его убить. Вообще-то, такое случается чаще, чем ты думаешь. — Хм-м, — сказал Том, левитируя кипперс через стол с щелчком пальцев. — Никогда не думал, что это нередкая привычка. И все так делают? — Не Грейнджер, мне кажется, — Нотт остановился. — А ты составил список способов подавления Грейнджер? Раз уж вы «друзья». По крайней мере, в каком-то смысле. — Подавления? Зависит от того, как ты определяешь слово, — улыбнулся Том. — Но захвата? Безусловно. — Агх, — подавился Нотт. — Я не хочу знать об этом. — Ты сам спросил, — сказал Том. — Я просто был честен. Разве не в этом заключается дружба? Они прибыли в заранее условленное место на десять минут раньше. На севере солнце летом вставало в пять утра, и настолько поздно после рассвета свет уже пересекал лесополосу, достигая подходящего угла, чтобы неудобно бить Тому и Нотту в глаза. Это было зябкое утро, как обычно в Шотландии, облака проносились над головой с неминуемой угрозой в любой момент слиться в спонтанную вспышку дождя. Том был благодарен, что закончил работать над своим зачарованным плащом, который он надел поверх жилета из драконьей кожи. В нём были чары сохранения приятной температуры и сопротивления распахиванию ветром. Дамблдор уже был там, чтобы их встретить, и коротко кивнул им в качестве приветствия, делая росчерк палочкой сквозь воздух, чтобы вычистить комья грязи с озёрного ложа, капающие водой со стеблей затесавшейся травы. Практически не прикладывая усилий, профессор взмахивал палочкой, как дирижёр, вылепливая из бесформенной грязи человеческие фигуры. Дюжину глиняных мужчин, каждый из которых был разного рода солдатом, скалистые детали которых были вырезаны из земли и с любовью оформлены в узнаваемые образы, которые он видел только в своей коллекции книг о военной истории. Том наблюдал с широко распахнутыми глазами, как римский легионер привёл себя в подобие жизни, неся щит и пилум; как крестоносец преклонил колено в молитве перед благожелательной Мадонной, выкованной на кресте на его мече; как сегментированные доспехи янычара задребезжали, когда он вытащил свою длинную изогнутую саблю; как гусар направил копьё, а перистые ветви рдеста перебросились через его плечо, как ментик. — Вам нужно понять одну вещь о Геллерте Гриндевальде, — тихо заговорил Дамблдор, удерживая взгляд на глиняных мужчинах, чьи конечности вырастали в более пропорциональные и реалистичные до такой степени, что их руки испещрили вены и морщины. — Его веру в то, что сила исходит от тех, кто следует за ним. От его последователей и пехотинцев, от его лейтенантов и фельдмаршалов… От его магических конструкций. По этой причине он редко показывается на поле боя, за одним необычным исключением: когда видит возможность привлечь на свою сторону кого-то многообещающего. Даже если перспектива формирования альянса маловероятна, поистине редкое сочетание необычайной силы и интеллекта завораживает его. Медленное, туманное дыхание Дамблдора уносилось утренним бризом: — Так всегда было. Ибо это так же редко в этом мире, как и в том, от которого мы отделились двести пятьдесят лет назад. Легендарный воин-поэт. — Учёный-принц, — сказал Том. — Так я слышал, его называют. — В истории он фигурирует под разными именами, — ввернул Нотт. — Эрудит-маг. Маг-государственник. Что довольно потешно, «ведьмак». — Действительно, — сказал Дамблдор. — Когда вы покинете защиту этих учебных чертогов меньше чем через неделю, вы будете сами по себе. Вы будете целью его интереса… Но в этот первый раз, когда он найдёт вас, это будет не для того, чтобы уничтожить вас, но оценить. Это будет ваш единственный шанс поговорить с ним как волшебник с волшебником. Вам нельзя его упустить. Но чтобы заработать этот шанс, вам нужно доказать свою лихость. Начнём, пожалуй? Без единого слова заклинания Дамблдор взмахнул палочкой, и солдаты начали маршировать вперёд, в три шеренги по четыре человека, щиты легионера, крестоносца, гоплита и скандинавского берсерка были сцеплены вместе впереди, чтобы защитить тех, кто шёл позади. Том прошипел от застрявшего в плаще камешка: щитовые чары были вшиты в ослепительно-белую подкладку под чёрной шерстяной тканью плаща и рассеивали удары, но он всё ещё чувствовал проходящее давление ряби плаща, как удар локтя в живот. Он рассматривал построенных из грязи солдат, заметив кремнёвое ружьё, высовывающееся над краем щита от мужчины во второй шеренге. Том наложил Щитовое заклинание над Ноттом, когда новый залп гальки вылетел из закрытой щитами массы: — У них есть огнестрельное оружие, древковое оружие и мечи. Не стоит полагаться на то, что им понадобится полминуты на перезарядку. Это магия. Со взмахом палочки Том отослал сноп гальки обратно в конструкции и с разочарованием увидел, что она вся отскочила от щитов и шлемов. Один удачный выстрел попал солдату в лицо, но, поскольку он был сделан из грязи и глины, камешек пролетел сквозь его лицо, и оно снова сформировалось без следа ущерба. Регенерация — это жульничество! Нотт проходился по списку традиционных открывающих движений дуэлей: отталкивающий сглаз, сглаз помехи, проклятье конъюнктивита, разоружающее, — которые замедляли конструкции, но не останавливали их наступление. Результат был слабым, а в некоторых случаях никаким, будто заклинания были направлены на недвижимую статую. Что вполне логично: такая подборка предназначалась для борьбы с человеческими противниками-волшебниками. Заклинание разоружения, например, выхватывало мечи и пистолеты из глиняных рук солдат, но даже когда Нотт собрал целую кучу на своей стороне поля боя, солдаты выдавливали из своих рук глину, которая формировалась в новое оружие, и снова вступали в войну. Том обратился к более продвинутым наступательным заклинаниям, взрывая, и разрезая, и стягивая их глиняную плоть и броню. Он заморозил их конечности заклинательным льдом и наколдованной водой, разбивая их на осколки, но снова и снова ему мешала их могущественная регенерация. Он попытался использовать заклинание Конфундуса и заклинательный туман, чтобы убедить их напасть друг на друга в темноте, но, когда они продолжили строем маршировать в ногу в его сторону, он понял, что это не сработает, потому что у них не было разума, над которым можно провести диверсию или который можно принудить. Единственный разум принадлежал их создателю: Альбусу Дамблдору. Пока глиняные солдаты маршировали в их сторону, Том и Нотт отступили и закружились по дуге, что дало Тому зазор для удара по Дамблдору. Том призвал град камней и послал залп в солдат, подтолкнув Нотта, чтобы тот продолжал, а Том наколдовал длинный язычок пламени и удлинил его, пока тот не стал похож на кнут. Затем он направил его на Дамблдора. Дамблдор ответил сгустком холодного ветра, растворившего кнут в бледную мерцающую пелену, как пламя свечи, колышущееся от сквозящего окна. Том расформировал его и снова запустил в Дамблдора, чьи брови весело приподнялись от проделок Тома, и тот призвал шар озёрной воды, который он сплющил в полусферу щита и выставил к кнуту, укорачивая его длину и подводя его кончик ближе к Тому с каждым осторожным взмахом палочки. Том отбросил свой огненный кнут: видимо, Дамблдор знал, как отражать магию стихии противоположной. Они с Ноттом круто поворачивались из стороны в сторону, не переставая двигаться и менять направления, чтобы заставить солдат следовать за ними, что они делали с намёком на независимую мысль. У них занимало некоторое время перестроения щитов и выставления копий вперёд, поэтому каждое затишье давало Тому небольшую передышку для наложения заклинаний без необходимости учитывать прицел на ходу. На какое-то мгновение Том бросил уничтожать конструкции, и сосредоточился на сдерживании радиуса удара их копий, и накрылся щитом от галечного вооружения. Главной целью был Дамблдор — разум, который двигал пешек. Том отправил заклятия в Дамблдора. Заклинание для создания корочки на крем-брюле, заклинание отжима постиранного белья, заклинание глажки на мантию и шляпу Дамблдора; заклинания гладильного пресса и закручивания бигуди на его бороду и открытую кожу; заклинания натирания сыра и фигурного вырезания льда вырвались с такой силой, что лучи света сияли, как крошечные звёзды. Заклятья становились трепещущим искажением на идеальном наслоенном щите Дамблдора, и, когда три заклятья приземлились на ширине ладони друг от друга и разбили верх щита, Дамблдор отбросил свою добродушную улыбку, осознав, что Том обнаружил его слабое место, и у него была магическая сила, чтобы использовать это. Старик заменил щитовое заклинание надёжностью физического водного барьера. На этот раз, когда на него приземлялись жгучие звёзды и крошечные огненные шарики, они шипели и поднимали пар, но не прорывали водный щит, ведь свежая вода стремилась заполнить просветы, стабильно подливаемая заклинанием призыва. Том был уверен, что одновременная поддержка его и дюжины глиняных солдат требовала тягостных усилий разума, но если всё сводилось к «грамотно упорядоченному разуму» Дамблдора против магической выносливости Тома, он не был уверен, что самая разумная стратегия — натравить их друг на друга таким открытым способом. Это был не особенно стратегический манёвр. «Пора попробовать новую уловку», — подумал Том. Когда они с Ноттом пронеслись мимо клочка длинной травы, он незаметно срезал участок стеблей заклинанием стрижки газонов и организовал их с помощью трансфигурации и заклинаний движения в пять больших зелёных пауков шириной в 4 фута. Тела пауков были сделаны из комьев грязи, слипшихся от скоплений корней, перебегающих на плетёных ногах из острых, режущих стеблей осоки. Он наложил на них Дезиллюминационное заклинание и отправил на атаку Дамблдора из-за спины, в то же время удерживая Щитовое заклинание против летящих снарядов и перебирая собственный список наступательных заклинаний против глиняных конструкций. Это была тяжёлая работа — удерживать контроль столь многих заклинаний одновременно и при этом вынужденно двигаться физически. Пот окрасил его воротник жёлтым и собирался в струйку на его спине под тяжёлым дуэльным жилетом. Нотт, к его удовольствию, выглядел гораздо хуже, несмотря на то, что делал меньше работы. Пауки приближались к Дамблдору, Том продолжал удерживать их своим разумом и намерением, вновь проскальзывая по полю боя размозжённой травы и вскопанной грязи, чтобы вынудить солдатские конструкции поменять направление. Когда гусар, увязший своими сапогами со шпорами в мягкой грязи берега озера, помешал строю повернуть их безжалостный марш, Том ухватился за эту возможность. Он переключил солдата с равным объёмом воды из озера, и высокая колонна воды, как только он закончил заклинание, обрушилась с огромным всплеском, который ещё сильнее затянул в трясину оставшихся солдат. Он сделал это со вторым и третьим, затем к уловке Тома присоединился Нотт и отправил в озеро троих солдат одного за другим. Потеря половины маленькой армии отвлекла Дамблдора, и в этот момент пауки прыгнули на спину профессору, незащищённую от рябого полукупола водяного щита. Они задрожали и вонзили свои острые когти в мантию Дамблдора, путаясь в его волосах и силясь сжать своими жвалами его горло. Одного Дамблдор превратил в большое семя одуванчика, которое унесло ветром, другой иссохся в короткую искорку падающего пепла. Ещё один утонул, когда водяной щит взметнулся в воздух, а четвёртый превратился в осьминога, который мягко упал на землю, бесполезно извиваясь. Пятый и последний, спрятавшийся в траве, вскочил на ведущую руку Дамблдора… Груда вырванного, отброшенного оружия, вернувшая себе первоначальный вид кусков земли, устремилась прямо в лицо Тому. Ледяные комья мокрой грязи попали ему в глаза и открытый рот. Тяжёлая грязь влетала в его плечи, грудь и живот, и каждый удар был похож на удар кулака портового грузчика. Из-за плотной маски, вылепленной на лице, он не мог дышать, не мог видеть, не мог слышать. Уши заложило, и он потерял чувство равновесия, рухнув на землю навзничь, его конечности были слишком толстыми, чтобы поднять их, прижатые друг к другу липкой, цепкой грязью, которая проникала и под защитный плащ, и под жилет из драконьей кожи. Он не мог вздохнуть, его ноздри и рот задыхались от горького, минерального вкуса гнилой зелени и зернистого ила. Последней его мыслью было уничтожение: если он не может победить, то никто другой этого не заслуживает. Пламя расцвело и распространилось широким кольцом, окутав Тома жаром такой силы, что он почувствовал великолепное живое тепло сквозь покрывало мокрой грязи толщиной в фут, которое прижало его к земле. Грязь трескалась и лопалась вокруг него, и он больше не ощущал холода. Она была настолько эффективной теплоизоляцией, что он чувствовал, как кожа покрывается волдырями. Он запекался в своей оболочке, хрустел, как завёрнутый картофель, зарытый в угли очага. Его последней мыслью была его домашняя крыса, Арахис, который был подожжён на Чёрном озере много лет назад. Забавно, что они уйдут одним путём, в Хогвартсе, в месте, которое они с радостью называли своим домом…***
— Эй, Риддл, — сказал Нотт, ткнув ему в щеку. — Просыпайся. Очень болит? Том открыл глаза. Он лежал на одеяле, окружённый волнующимися болотными сорняками. Солнце сияло над ним безукоризненным летним днём, а небо было усеяно перистыми облаками. По обе стороны от него на коленях стояли Дамблдор и Нотт, наблюдая за ним со встревоженными лицами. Феникс Дамблдора сел на грудь Тома, и блестящая слеза скатилась с его клюва, чтобы приземлиться на подбородок Тома. — Диффиндо, — прошептал Том. Из руки Тома вырвалась искра. Дамблдор встревоженно отстранился, но он был застигнут врасплох, и заклинание состригло клок его седеющей тёмно-рыжей бороды, захватив дюйм его щеки неглубоким разрезом, из которого хлынула кровь. — Полагаю, я заслуживал подобного, — сказал Дамблдор. Он повернул голову, поднимая волосы, чтобы показать Тому своё горло. На нём было множество тонких полосок отёкших царапин. — Ты почти победил меня с последним трансфигурированным пауком, которого держал про запас, — анатомически точный молодой малайский акромантул, да будет тебе известно. Пятнадцать очков Слизерину. Отлично, Том. — Думаю, отлично я был прожарен, — пробормотал Том. — Что думаешь, Нотт? Я был скорее средним или с кровью? — Что, — сказал Нотт, сдвинув брови. — Ты что, говоришь о бифштексах? О! Хах. Это должно было быть остроумно. — Да, спасибо, — сказал Том. — Если ты можешь признать остроумие, то, по крайней мере, для одной вещи ты сгодишься. Не могу того же сказать о твоих боевых способностях, к сожалению. — Я хорош в трёх вещах, чтоб ты знал, — парировал Нотт. — Признавать остроумие, распознавать тонкость и ценить самосохранение. У некоторых людей катастрофический дефицит последнего. Не буду говорить, у кого, конечно, потому что я тонок. Том не обратил на него внимания: — Сэр, кто, Вы скажете, победил? Я же не мог проиграть? Я был так близок, чтобы разбить Вас! — Когда ты упал без сознания, ты потерял прямой контроль над своей конструкцией паука, — сказал Дамблдор. — Мне не следовало зарывать тебя в грязь, я переусердствовал. Сойдёмся, что это ничья? — Вам не нужно меня жалеть, — сказал Том. — Я умею проигрывать. Давайте попробуем ещё раз с самого начала. — Ты уверен, Том? Будет лучше потратить остаток дня на выздоровление, а продолжить завтра утром. — Нет, — сказал Том. — Я понимаю, какие уроки Вы пытаетесь преподать этим испытанием, сэр. Не принимай слабость. Никогда не сдавайся. Найди новый способ победить врага, потому что, если ты думаешь, что у тебя он есть, то ты недостаточно стараешься. Я хочу научиться большему. Я хочу… Нет, мне нужно стать могущественнее. Дамблдор нахмурился: — Том, я не этому уроку пытаюсь научить тебя. — Сэр, — твёрдо сказал Том. — Вы учите меня, как стать лучшим волшебником. Как профессор, я понимаю, что Вы не можете признавать всем вокруг, что у Вас есть любимчики. Разве это неправда, сэр? Вы помогаете мне с индивидуальным наставничеством, а не учите весь класс, как стать лучше, — он оттолкнулся и сел прямо, от чего феникс, сидящий на его груди, свалился с недовольным карканьем. — Потому что Вы распознали мой потенциал. Ну, я не собираюсь валяться и растрачивать время попусту. Это, профессор, Слизерин во мне и Гриффиндор в Вас. Они вернулись к берегу озера, который изменил свою форму от той, что он запомнил. Там была большая чашеобразная впадина тридцати футов шириной, полностью голая, без травы, без камней, без отличительных особенностей местности. Сухая, рассыпчатая почва с изящным пологим уклоном представляла собой гладкую поверхность, которая разбивалась под его весом, как сахарное стекло. В центре лежала потрескавшаяся коричневая куколка бабочки, запёкшаяся до твердости керамики, и Том подошёл к ней со странным чувством дискомфорта в животе. Перевернув осколок носком ботинка, он увидел на другой стороне отпечаток собственного лица — каждая пора его кожи была прорисована с точностью римской восковой посмертной маски. Он испарил её от задетого самолюбия. — Это было невербальным Конфринго, если мне нужно угадать, — сказал Нотт, вставая рядом с ним. — Фоуксу пришлось пролететь через огонь и аппарировать тебя оттуда. — Кто такой Фоукс? — Это имя, которое Дамблдор дал своему фениксу. Том скривился: — Если могучий василиск — император зверей, то благородный феникс — императрица. Но он назвал своего в честь магла и католика. О, и преступного смутьяна ко всему прочему. Ты можешь придираться к моему вкусу, но у него он хуже. Ему определённо нравятся смутьяны. — Он спас тебе жизнь, — сказал Нотт. Том распахнул свой плащ, чтобы показать Нотту ряды металлических зачарованных гептагонов, вшитых в подкладку: — Я бы не умер. Я зачаровал свой плащ на защиту от жара, — он указал на часть изнанки плаща, где три металлических, похожих на диски оберега потускнели и почернели. — Если бы они не работали, на них бы не было такой коррозии. — На них коррозия, потому что ты перегрузил их массив силой, — ответил Нотт. — А, — сказал Том. — Но я учёл это. Остальные обереги бы приняли нагрузку благодаря сцепленной организации избыточности. Все двадцать один должны быть израсходованы до того, как будет повреждён сам плащ. — Ладно, возможно, ты бы не умер, — признал Нотт. — Но, по крайней мере, у тебя бы расплавилось и стекло лицо. После такого тебе было бы дьявольски тяжело сидеть для свадебного портрета, ха-ха. — Хм-м-м, — был ответ Тома. — Мы никогда не узнаем. Глиняные солдаты были заново созданы Дамблдором, и Том наблюдал за процессом, сузив глаза от вычислений. На уроках трансфигурации они работали с разнообразными безделушками и предметами быта на столах, а многим его одноклассникам требовалось стучать палочкой по предметам — или животным, — чтобы их трансфигурировать. Это приводило к потешным историям вылетающих из рук студентов воронов на потолочные балки, что решалось заклинанием парализации или слабым отталкивающим сглазом. Или, как считал Том, рассматривая плавные движения Дамблдора, не нужно было ловить ворона, чтобы превратить его в парту. Можно было трансфигурировать на расстоянии. Он бы не смог отправить большие лоскуты пропитанного зельем дыма в небытие в зале суда Министерства магии, если бы было необходимо сохранять контакт между палочкой и каждой молекулой материи. — Вот новая стратегия, — сказал Том Нотту. — Я разгадал секретный урок, которому нас пытается научить Дамблдор. Это было так очевидно, оглядываясь назад: трансфигурация. — Секретный урок? — фыркнул Нотт. — Разве же это секрет? Он учитель трансфигурации. Трансфигурация — самый несекретный урок, которому он когда-либо учил. — Урок в том, как подступиться к обороне. Не трать время на сглазы и порчи из защиты от Тёмных искусств, потому что кто-то вроде Дамблдора не может быть повержен заклинанием ватных ног или кипячением. Даже не скручивающим сглазом, хотя книги преподносят его таким же ужасным, как локализованный Круциатус. Ключ в трансфигурации. Том показал на шеренги глиняных конструкций: — Чтобы справиться с ними, не нужно с ними бороться. Нужно держать их в узде и сделать их бесполезными, чтобы заклинатель сам объявил это растратой энергии и бросил их. Удержание, как волчьи капканы в наших прошлых приключениях, но более постоянное. Заклинание размягчения на поверхности земли и охотничья яма снизу. Торфяник, смоляная яма, зыбучие пески, — Том показывал палочкой на землю и начал трансфигурировать торфяник, расширяя его полукругом вокруг него и Нотта. — Хитрость в том, чтобы относиться к этому как к частичной трансфигурации, потому что ты хочешь, чтобы результат состоял из двух слоёв, у каждого из которых свои свойства. Нотт ухватился за идею: — Они попадутся в неё, и нам больше не придётся бегать от них. Но что будет, когда Дамблдор их бросит? Снова нашлёшь на него пауков? — Не думаю, что он из тех волшебников, кто даст одному и тому же трюку сработать на нём дважды. Однажды он выучил урок, и он больше на него не попадётся, — размышлял Том. — Полагаю, мне нужно будет о нём позаботиться самому. Ты займись конструкциями. Трансфигурируй для себя физический щит, если нужно, таким образом, тебе не придётся уделять своё внимание удержанию щитового заклинания. Это неплохая идея для настоящей битвы, потому что они могут отражать Непростительные, — слова Тома лились бурным потоком. — Вот и всё. В этом и заключалась хитрость всё это время. Если волшебники могут изменять свойства материи, они могут изменять и содержание реальности. Самые сильные магические заклинания — манипуляция состояния, содержания, энергии и сущности. Том разразился громким, безудержным смехом, поднявшись на поверхность дикой радости от того, что достиг этой финальной точки разрешения. Триумфальное удовлетворение обжигало его, напоминая об окончательности завершения нумерологического расчёта, последнего помешивания бурлящего котла. Несмотря на то что сотни волшебников выводили одну и ту же функцию или варили такое же зелье, значение имело именно индивидуальное откровение. Нотт искоса посмотрел на него: — Это не секрет и не хитрость, Риддл. Волшебники знали сотни лет, что алхимия, истинная трансмутация, — самая могущественная из магических дисциплин. Через неё проходят редкие исключения из правил магии Гэмпа. — Может, и так, — сказал Том, отказываясь уступать хоть на дюйм. — Но то, что я покажу тебе сейчас, ты никогда не видел прежде. Когда Дамблдор объявил начало, Том был готов. Он оставил Нотта разбираться с конструкциями. По этой причине он вообще держал приспешников — для заботы и руководства над другими приспешниками. Сам Том занялся главным событием: набирал воду из озера длинными сверкающими мазками и замораживал их в воздухе. Они образовывали колышущиеся ледяные волны, преломляя радужные призмы с блеском северной авроры, распустившейся в лучах утреннего солнца. Он также призвал ледяной белый туман, и магия легко потекла из его палочки, которая задрожала в знак признательности за знакомое направляющее намерение заклинаний, которые он создавал снова и снова, предугадывая его волю, так что ему оставалось только сосредоточиться на постоянном управлении своей силой. Палочка Тома была более отзывчивой, чем обычно, гудела с тем же резонансом, который пульсировал в кипящей внутри него воде, откуда исходила его магия, как будто именно такие заклинания она и должна была выполнять для него, толкающая и тянущая сила истинного родства, которую он наиболее отчётливо заметил в палочке Эйвери с жилой дракона. Температура упала на несколько градусов. Изморось покрыла траву, снег припорошил землю и собрался в сугробы на его плечах, покрытых плащом. Дамблдор был лишь тусклой тенью в тумане. От импульса силы ледяные щиты разлетелись вдребезги. Том придал упавшим кускам форму животных: белки, бобра, полёвки, сурка. Перепела, фазана, тетерева и куропатки. Обычно он полагался на пауков и крыс — животных, с анатомией которых был знаком не понаслышке, но знал, что большинство находит их непривлекательными и без колебаний расправляется с ними. Но милые лесные существа? Люди не считали их паразитами, и они были подходящими спутниками для очаровательных принцев, которые сватались к прекрасным девам в лесу. Лучше посвятить свои знания о физиологии грызунов и птиц другой группе животных. За столом у Риддлов он, конечно, разделал достаточно дичи, чтобы воспроизвести их хрупкие скелеты, заключённые в прозрачную ледяную плоть заклинательной конструкции. (Тому стало интересно, сколько препарирований должен был посетить Дамблдор, чтобы с такой эффективностью создавать конструкции в форме человека). Воющий стон зачарованного ветра, барабанный град и копья льда, похожие на ножи, сопровождали его звериные конструкции в их атаке на Дамблдора. Маленькие существа состояли из прозрачного льда, невидимые в белом тумане войны, они струились по заснеженной земле, подгоняемые полярным штормом, пока не врезались в ослепительную огненную вспышку… Дамблдор наколдовал огонь, природную противоположную стихию. Том продолжил забрасывать мужчину со всех направлений, его заклинания практически полностью основывались на превращениях материи и энергии. Уничтоженные звери растаяли в ледяной пол под ногами Дамблдора — скользкая опасность для хождения в мягких тапочках с кисточками, которые сочетались с его бархатной мантией. Под ледяной коркой Том произвёл трансфигурацию для трансмутации грязи в воду, охладив её так, чтобы она не разрушила ледяной слой сверху. Он выпустил спиральную галактику снежков для вращения по орбите вокруг Дамблдора, стремясь внутрь и отлетая в сторону от вспышки щита профессора, расплавляясь и замерзая заново так много раз на жаре и ветре, что стали плотными, как миниатюрные айсберги. Они с Дамблдором испытывали оборону друг друга пять минут, потом десять, пока стрелка часов не перешла за двадцать минут, и испарина не начала капать из носа Тома щекочущими сосульками. Он загнал Дамблдора — не то чтобы тот мог что-то определить, так как туман заслонял обзор и ориентиры — на участок земли шириной не более десяти футов и расширил водоносный слой, который он постепенно наращивал под ледяной коркой. Когда он был готов, снежки, несколько их десятков, устремились одновременно со всех сторон, а за ними последовали остатки его птиц и зверей, и Дамблдор ответил на это именно так, как предсказывал Том. Бушующая тепловая волна, сухой взрыв жара, подобного которому никогда не было в природе сырой зелёной Британии. Том ощутил чистую магию этого зноя в гусиной коже на затылке, в живом сельтерском шипении на кончике языка, в визуализации, которую Дамблдор использовал с такой точностью, что это была не просто энергия. Она воздействовала на все его физические чувства. Это был момент времени, запечатлённый и выпущенный в одно мгновение: ароматные благовония в бочонках из левантийского кедра, шёлковые шали и туркменские ковры, чай и пряности, перевозимые на караванных поездах через жёлтые просторы бескрайней пустыни… Каждая частичка льда в воздухе моментально растаяла. Воздух стал плотным и тяжёлым от пара. Том призвал свою финальную трансфигурацию, и облако водяного пара превратилось в угольную пыль. Следом он отправил несколько слабых заклинаний: самозаглушающий сглаз, наслоенный щит и заклинание искр, чтобы запустить его ловушку. Взрыв Тома был на несколько порядков сильнее, чем взрыв Дамблдора, — сочетание тепла, света, силы и звука было настолько мощным, что его щёки покрылись рябью, а волосы отлетели назад, преодолевая аккуратные чары для укладки волос, которые он накладывал по утрам. Плащ плотно облегал его тело, защищая от взрывной волны, а металлические обереги, вшитые в него, прожигали его жилет из драконьей кожи, пока чары истощались, и они один за другим выходили из строя. Хрупкая ледяная корка под тапочками Дамблдора растаяла, сбросив старика в глубокую выгребную яму со всплеском и кротким заглушённым вскриком удивления. Это не должно было быть смертельной дуэлью, поэтому Том не хотел его убивать — только чуть припугнуть. Или сильно: Том не был слишком придирчив к деталям. Вода должна защитить его от серьёзного ущерба, и разве это не равносильно тому, что предложил Дамблдор, спасая Тома от удушья грязью? Взрыв угольной пыли разметал болотную траву по кругу в двадцати футах от краёв кратера, который Том образовал ранее. Звуковая волна выплеснулась наружу и разбила стекло на теплице № 7 для травологии. Том отстранённо заметил, как стекло упало на лотки со спелыми прыгучими луковицами, а большие фиолетовые корни, пронзённые острым стеклом, выскочили из своих горшков и принялись метаться по теплице, мешая другим растениям. Оранжевые сливы-цеппелины, оторванные от своих деревьев, выплыли через открытый потолок теплицы. Со вспышкой пламени Дамблдор появился в ярде от Тома. Он, спотыкаясь, встал на ноги, со стекающей с него водой, и крепко вцепившись в хвост феникса. Бархатная мантия старика прилипла к его телу, очерчивая узловатые колени и обнажив волосатые лодыжки. Его очки-полумесяцы потерялись. — Значит, сэр, — буднично сказал Том, вызывая невербальное заклинание горячего воздуха, чтобы высушить Дамблдора, — так ведёт себя в дуэлях ведьмак? — Да, Том. Теперь ты видишь, на что способна магия в руках волшебника, который знает, как владеть ею, — усталым голосом сказал Дамблдор, сонно потирая глаза. — Именно поэтому мы такие редкие, и те из нас, кто обладает разумом, отказываются от этого, чтобы обратить свою жизнь к более продуктивным занятиям. Мало что так разрушительно, как дуэль между мастерами боевой магии. Думаю, сейчас самое время закончить наши занятия на сегодня. Нам лучше успеть починить теплицы к началу ужина, иначе профессор Бири не отстанет от меня до конца вечера. — Риддл! — закричал Нотт в отдалении. — Предупреждай, когда ты собираешься сровнять всё с землёй! Фратрицид не является приемлемой дуэльной хитростью! Даже если это работает!***
За следующие несколько дней Том прошёл магический эквивалент военной подготовки. Его утешала мысль, что он был не один, кто страдал. Он был уверен, что магловские мальчики, среди которых он жил в приюте Вула, в это время тоже были принуждены к удовольствиям жизни призывников. И не было такого сильного утешения, как осознание того, что он волшебник. Даже если волшебство казалось ему утомительным занятием, когда при всей своей невообразимой силе он неизбежно должен был выслушивать чужие указания. Дамблдор поручил ему трансфигурировать больше одушевлённых существ. Несколько за раз одним заклинанием, переходя к оптовому колдовству животных, а не трансмутации из исходного материала, затем — к животным, зачарованным как живые, без «жульничества» в виде использования льда или глиняной наколдованной плоти: такая техника попустительствовала дрянной анатомии, чего нельзя было повторить в успешных творениях из плоти и крови. Нотт, тем временем, присоединился к нему в практике трансфигурации на открытом воздухе, и у него возникли трудности с трансфигурацией животных крупнее рыночного размера свина весом около четырехсот фунтов. Нотт вообще не смог наколдовать животное такого размера, в то время как Дамблдор ожидал, что Том сможет трансфигурировать более крупных животных, да ещё и несколько за раз. — Ограничивайте себя маленькими конструкциями, если не можете заставить двигаться большие массы, — сказал Дамблдор, показывая, как он превращает комок грязи в извивающегося поросёнка, а затем во взрослого борова. Для дополнительного налёта причуды Дамблдор добавил пару золотых крыльев, латунные наконечники бивней и ошейник, к которому он прикрепил кулон с гербом Хогвартса. — Обычная техника для бытового вызова заклинаний (мистер Нотт, я надеюсь, Вы слушаете) — применять последовательную трансфигурацию, используя сходства и ассоциации, чтобы сохранять чудесную метафизическую сущность, разделённую между магическими созданиями. Подушечки для иголок в ёжиков на четвёртом курсе — практический пример основ. С этой техникой выпускник Ж.А.Б.А. может справиться с должным успехом. Но мастера трансфигурации держат себя на более высоком уровне. Он провёл рукой и наколдовал самку кабана из ничего, на этот раз с кожаными крыльями дракона и повязанным в виде банта шарфом Гриффиндора на шее. Он испарил обоих кабанов разом и сказал: — Функционально процесс и результаты идентичны. Разница в производительности. Когда вы встречаетесь для традиционной волшебной дуэли — отличной от стилистической версии, продвигаемой Международной конфедерацией дуэлей, — самый ограниченный ресурс — не люди, не оружие и не сила. Это время. — Отец говорит, что это творческие способности, — встрял Нотт. — Творческий ум — самое ценное качество дуэлянта. — Ах, — сказал Дамблдор, приподняв брови. — Лишь определённого вида дуэлянта. Такого, кто проходит через тридцать дуэлей за соревновательный сезон и за которым наблюдает тысячная аудитория. Такой волшебник всегда должен следить, чтобы за его стойками, шагами, движениями палочки и вспышкой заклинаний не было и намёка на предсказуемый шаблон, который его противник мог бы использовать против него. И он работает под искусственными ограничениями протокола и границ сцены. В настоящей дуэли волшебников таких правил нет. Она становится борьбой силы против силы, и на этом уровне мы не используем стандартные Щитовые чары. Следовательно, нет необходимости вычислять идеальный угол рикошета Прокалывающего сглаза, чтобы разбить щит в его самой слабой точке. — Можно всё равно быть хорошо подготовленным, — сказал Том, распахивая зачарованный плащ, чтобы показать закоптелые обереги внутри. — Но если полностью полагаться на подготовку, то можно лишь занимать оборонительную позицию против нападения чистой силы. Лично я предпочитаю возвращать то, что получаю. Это всего лишь вежливость. — На высших уровнях дуэли могущественный волшебник ещё и творческий, — сказал Дамблдор. — А также технически грамотный. Тебе нужно совершенствоваться в этом направлении, Том. У тебя достаточно силы — я знаю это с того злополучного случая со шкафом на третьем курсе, — но тебе следует отточить своё наложение заклинаний, — он провёл рукой в сторону сотни футов ровной земли, голого участка на месте травянистого склона холма. — Ты слишком разрушителен для того, кто известен как один из пары, — он кивнул в сторону Нотта. — И авроры на твоей стороне, пока что. Научись сдерживать себя ради них, даже если обнаружишь, что это ограничивает твой любимый стиль. Следующее упражнение, которое преподал им Дамблдор, была «Игра на переключение», которая включала в себя две дюжины наколдованных бочек, разделённых по обе стороны начерченной на земле линии. Одна дюжина была отмечена красными крышками, а вторая — зелёными. Том и Нотт должны были переключить красные бочки на сторону Дамблдора с зелёными, и тот, кто переключит двенадцать бочек на противоположный цвет на своей стороне, выигрывал игру. Сложность состояла в том, что бочки, будучи одного размера, были разного веса и с разным содержимым, что Том слышал по стуку и всплеску внутри них. Дамблдор не разрешал им поднимать крышки, напоминая, что это часть испытания. Они занимались этим упражнением, время от времени делая паузу, чтобы наколдовать новую бочку, когда из-за недостаточного учёта разброса массы меняли половину бочки вместо целой. Один из разбитых бочонков рассыпал по земле гору соли, и Дамблдор, к облегчению Нотта, объявил перерыв. Но затем он поручил им убрать все до единой крупицы соли, прежде чем разрешить вернуться к игре. — Я узнаю, что вы оставили крупинку, — сказал Дамблдор, — вызвав заклинание призыва и увидев, сколько вы бросили. Но я не советую вам испытывать это заклинание самостоятельно, если вы не уверены в определении предмета заклинания. Сегодня погожий солнечный день, и я слышал, что отделять соль от пота, который ещё на коже, даже с помощью магии, не самый приятный процесс. — В подобные минуты я предпочитаю проверять экзамены первокурсников, а не испарять крупинки соли, — проворчал Нотт, расчищая участок земли, чтобы сесть. Он постучал палочкой по насыпи соли, и она медленно начала испаряться. — По крайней мере, я был бы внутри и сидел на стуле. Нотт искоса посмотрел на Дамблдора, который наколдовал кресло, пляжный зонтик и опахало, развевающееся в воздухе и обдающее его прохладным, зачарованным бризом. Профессор достал мешочек сладостей и журнал по трансфигурации из кармана мантии, внимательно читая его с раздражающе безмятежной улыбкой. Время от времени, он поднимал взгляд от чтения и подмигивал им. — Должен быть более эффективный способ с этим справиться, — заметил Том, свирепо уставившись на свою гору соли, которую он уменьшил до белой присыпки на земле. — В твёрдом состоянии мы манипулируем горами соли как группой предметов. Но в другом состоянии группа становится одним предметом. Агуаменти. Вода вылилась из его палочки, заставив Нотта вскрикнуть, когда его брюки промокли. Мальчик вскочил на ноги, держа мантию над лужей, которую создал Том. — Тергео, — сказал Том. — Не могу поверить, что это было так просто. Солёная вода — суспензия бесчисленного числа крупинок соли — считается одной лужей для просто чистящего заклинания. «Определение предмета заклинания». Старик думает, что его подсказки очень хитроумные. Нотт высушил свои брюки собственным заклинанием: — Старик учит тебя своим старым трюкам. Однако я бы посоветовал тебе быть осторожным с их применением в будущем, Риддл. Каталог трюков определяет уникальный стиль колдовства каждого волшебника. Твой, точнее, Принца, склоняется к работе со стихиями. Дамблдор рассчитывает на трансфигурацию и движение. Если ты позаимствуешь слишком много его стиля, каждый, знакомый с ним, увидит его отражение в твоём. — Разве это так плохо? — спросил Том. — Дамблдора никто не смог победить. Его стиль могуч. — Только, если ты не возражаешь, что тебя будут считать преемником Дамблдора по духу, — заметил Нотт. — Как Рембрандт Тициана. — Не думал, что волшебники знают о магловских художниках. — До Статута мы не просто знали о магловских художниках, мы их нанимали, — сказал Нотт. — Это была недолговечная мода в семнадцатом веке. Статичные портреты использовались для украшения личных кабинетов, спален и всего такого, если не хотелось, чтобы зачарованные портреты совали нос в щепетильные вопросы. Лучше иметь причудливый неподвижный портрет, ведь нельзя, чтобы стены оставались голыми. Люди подумают, что ты бедный! — Я начинаю думать, что твои так называемые «чистокровные культурные обычаи» — не что иное, как аффектации праздного класса, сохранённые на протяжении нескольких столетий, — заметил Том. — И ты не ошибаешься, — ответил Нотт. — Поэтому я не так уж и против маглов, как должен был бы быть, несмотря на то, что они маглы. Они отдаются правильным ценностям: крови, размножения, традиций, наследственности, благопристойности и иерархии, — и мы лишь расходимся в мелких деталях. У меня больше общего с ними, чем когда-либо будет с кем-то, как, ох, как его зовут? С тем парнем Хагридом, — вздрогнул Нотт. Вскоре они вернулись к Игре на переключение, в которой Дамблдор принимал участие с расслабленной лёгкостью, что раздражало Тома. Он ждал, пока они соберут десять бочек, начинало казаться, что они в шаге от победы, а потом профессор взмахивал палочкой практически беспечно, не следуя ни одному обычному движению ни одного заклинания, и в один момент уже Дамблдор был от одного шага до победы. Том силился раскусить его хитрость. Дамблдор всегда держал хитрость в своём безвкусном, расшитом пайетками рукаве. А затем бочка сломалась, и зёрна ячменя рассыпались к их ногам, заставив Нотта громко простонать, и вскинуть руки в воздух, и закричать во всё горло. — Не-е-е-е-е-ет! Чёрт побери, Риддл! Ну вот опять! Именно крики Нотта и гуси, которых наколдовал Том, чтобы склевать ячмень, а затем собаки, которых он наколдовал, чтобы загнать гусей и испарить их обратно в небытие, и соколы, наколдованные поймать улетевших от собак гусей, привлекли внимание Гермионы и слизеринцев. Они не видели Тома все выходные и, не имея его уверенности и одобрения, корпели над планированием прощальной вечеринки в Общей гостиной Слизерина, не в силах договориться ни о чём, кроме обильного количества крепких напитков. Гермиона же хотела, чтобы он помог ей отрепетировать речь в вагоне старост в «Хогвартс-Экспрессе». В полной растерянности группа уткнулась в плоскую яму из вывороченной земли, футов семидесяти в ширину, кишащую разнообразными мелкими животными, лающими и гогочущими в хриплом гаме. Том и Нотт пробирались сквозь это месиво, испаряя животных направо и налево, а Дамблдор наблюдал за происходящим с удобного расстояния из своего кресла, трансфигурированного в лежак, как будто он был совершенно невосприимчив к подобному испанскому стыду. — Том! — воскликнула Гермиона. — Где ты был? Я не видела тебя на практическом экзамене по трансфигурации в четверг. Ты пропускал завтраки и обеды. И когда я проверила библиотеку, тебя там не было, даже в том разделе, читая те книги! — Я был занят. Как ты, возможно, видишь, — сказал Том, отпинывая гуся, который подошёл слишком близко. Гусь подлетел в воздух, возмущённо гогоча, и, когда повернулся, чтобы клюнуть его в голень, Том его испарил. Так-то лучше. — Занимаясь чем? — спросила Гермиона. — Дополнительными занятиями, — с важным видом сказал Нотт. — Если Британия погрузится в безумие, я сделаю всё возможное, чтобы удержать свою голову на плаву. — Ну, — сказала Гермиона, положив руки на бёдра. — Думаю, это совсем нечестно, что вы двое получаете дополнительные уроки, а мы все — нет. — Думаю, очень даже честно, — ввернул Эйвери. — Я совсем не возражаю остаться не при делах. Том стряхнул перья с мантии и наложил очищающие и освежающие заклинания, прежде чем подойти к Гермионе: — Я лишь хочу убедиться, что ты и другие люди будут в безопасности. Ты не веришь, что я могу достойно защитить тебя? — он прижался ближе и прошептал: — Я читал, что обязанность волшебника — оберегать свой дом, но что касается этого, знай, что мной не движет долг и обязанность. Когда что-то касается тебя, Гермиона, будь уверена, что я это делаю, потому что хочу. Гермиона вздрогнула, когда Том оставил нежный поцелуй на её щеке. Сначала Гермиона сжалась в складках своего плаща, а затем её рука взметнулась и оттолкнула его на шаг назад, и она сделала глубокий вдох. — Том, ты уклончив, — сказала она. Том вздохнул: — Мы играем в небольшую игру. Дамблдор называет её «Игрой на переключение». Мы переключаем бочки вдоль линии, чтобы практиковаться в трансфигурации с профессором по трансфигурации — едва ли это новости, заслуживающие внимания. Это просто практическая магия, ты это всё можешь найти в учебнике. — Покажи мне, в чём заключается игра, — потребовала Гермиона, вытаскивая палочку и поворачиваясь к изогнутой линии зелёных бочек возле линии на стороне Тома. Том переключил зелёную бочку на одну из красных бочек Дамблдора для демонстрации. Красная бочка была гораздо тяжелее зелёной, и переключение сбило равновесие содержимого: когда красная бочка оказалась на его стороне линии, она немного закачалась, но, к счастью, не опрокинулась и не просыпала своё содержимое. Гермиона подошла к бочке, отпихнув её в сторону, чтобы услышать свист песка или стук камешков изнутри. Её руки пробежались по окрашенной крышке, но прежде чем она попыталась её поднять, Том сказал ей: — Тебе нельзя смотреть, что внутри. — Хм-м, — ответила она. — Понимаю. Это часть испытания. И почему вы снаружи, а не в кабинете трансфигурации? Если ты применяешь трансфигурацию вслепую, это может довольно быстро создать беспорядок, — Гермиона позвала через плечо: — Эйвери, не мог бы ты, пожалуйста, подойти сюда? Эйвери выжидательно посмотрел в сторону Тома. Том ответил ему бесстрастным выражением лица. Эйвери сделал, что ему было сказано. — О, хорошо, — сказала Гермиона, когда Эйвери подошёл и встал возле неё. — Можешь попробовать поднять эту бочку? Она слишком тяжёлая для меня, и, если я попробую её левитировать, то не смогу оценить её вес лучше грубой прикидки. Эйвери отпихнул бочку, которая слегка качнулась, но вернулась на исходное место. Он наклонился, подсунул пальцы под край бочки, попытался оторвать её от земли и со стоном поднял её на фут, прежде чем бросить обратно: — Больше сотни фунтов. Не больше ста пятидесяти, — провозгласил Эйвери. Гермиона попросила Эйвери оценить вес остальных бочек. После восьмой мальчик обливался пóтом и сбросил мантию. Когда он подошёл поднять девятую, Гермиона помахала ему и приказала отойти, сказав: — Они все разного веса, потому что в них разное содержимое. Это часть загадки, не так ли, профессор? — Она взглянула на профессора Дамблдора, который с дружелюбным любопытством наблюдал за происходящим. — Это не столько практическое упражнение трансфигурации, сколько магическая загадка. Она взмахнула палочкой и переключила первую пару бочек, зелёную на красную. Зелёная весила 150 фунтов, красная — около 70-ти, согласно Эйвери. Гермиона потратила немного времени, производя в уме подсчёты, чтобы учесть неравную массу, но это всё равно привело к неравному обмену, и красная бочка опасно закачалась, пока Гермиона не ударила в неё заклинанием обездвиживания: — Это результат обычного переключения. Что будет, если попробовать по-другому… Следующие несколько переключений были молниеносными, зелёный превращался в красный без обычного раскачивания бочек и опасного скрипа дерева от большого давления, пока перед Гермионой не оказался полный ряд красных бочек на её стороне линии: — Профессор, думаю, я разгадала её! — Думаете, мисс Грейнджер? — Дамблдор отложил свой журнал и встал на ноги, лениво стряхивая несколько фрагментов гуся со своей мантии. — Не хотели бы Вы проверить свою теорию? Когда Гермиона встретилась с Дамблдором в игре на переключение, они пришли в жёсткой ничьей с двенадцатью мерцающими бочками по обе стороны от линии. Гермиона делала росчерки палочкой, яростно переключая, её волосы разметались в пушистые локоны, а по щекам текли струйки пота. Но она не уступала Дамблдору, который с невозмутимым видом крутил свою палочку в беззвучном наложении заклинаний. Зрелище было не слишком впечатляющим: ведьма и волшебник пристально смотрели на линию бочек, но Том чувствовал гул магии и малейшую тень размытых краёв, когда внимательно изучал бочки. — Поздравляю, — сказал Дамблдор, опуская палочку. — Похоже, Вы вычислили хитрость. Десять очков Рейвенкло! — Я подозревала это, — счастливо сказала Гермиона, подпрыгивая к Тому. — Теперь я это подтвердила. Всё это время ты действовал неправильно, Том. — И в чём же тогда решение? — спросил Том. — Это загадка на логику, — ответила Гермиона. — Тебе нужно разгадать её самому! Это как вопрос дверного молотка Рейвенкло. Даже если ты знаешь ответ, надо дать другим людям шанс придумать свой, иначе они ничему не научатся. — Но, Гермиона, — сказал Том, проскальзывая рукой под её мантию, чтобы положить её ей на талию. — Ты разве не видишь, что я не один из обычных учеников, которых нужно побуждать к рискованному предприятию сквозь тёмные и неисследованные дебри независимого мышления? Моя ситуация в корне отличается. И не забудь, что я могу быть очень убедительным, когда ситуация того требует. — Когда ситуация того требует, — сказала Гермиона, — я могу быть очень упрямой. — Я нахожу соревнование между тобой и мной гораздо более захватывающим, чем любые испытания, состряпанные Дамблдором, — пробормотал Том. — В тебе, может быть, очень силён дух соперничества, когда ты этого хочешь, Гермиона. Должно быть, тебя очень уязвляет, что в игре… убедительности… я непревзойдённый. — Его нос коснулся её липкой, зардевшейся щеки, проскользнув вниз, чтобы выпустить вздох горячего дыхания на её горло, а затем подняться обратно с шальной улыбкой. К его разочарованию, Гермиона не выглядела должным образом соблазнённой его усилиями. — Может, ты и непревзойдённый в некоторых формах убедительности, — сказала Гермиона. — Но не во всех. На этот раз она взяла дело в свои руки и провела своими губами по его шее. Её зубы ущипнули его плоть. Он почувствовал короткий, но изумительный укол поверхностного укуса, а затем она оставила мягкий поцелуй прямо на красной пульсирующей точке соприкосновения. Когда она обернулась, у него не было другого выбора, кроме как поймать её отдаляющийся рот, желая от него большего, требуя продолжить обмен, но она рассмеялась и нежно похлопала его по плечу. — Ты несправедлива, — жаловался Том. — Такое обращение жестоко и неуместно, Гермиона. — Я такая же честная, как и ты, — сказала Гермиона. — Если ты скажешь мне, почему профессор Дамблдор даёт тебе особенные уроки, то, возможно, я могу счесть, что ты достоин вознаграждения. — Вознаграждение для меня не факультатив, а необходимость. Вопрос не в том, стоит ли мне получать благодарность, а в том, когда и сколько, — Том нахмурился. — Вот почему Дамблдор помогает мне. Потому что я особенный, и он это знает. — Этого недостаточно, Том, — сказала Гермиона, ткнув его в плечо. — Мне нужно больше. — Он узнал о моих будущих целях, — тихо сказал Том. — О моих стремлениях в журналистике… среди прочего. Ты помнишь, как я рассказал тебе об Ордене Мерлина? — К моему ужасу, слишком ярко для душевного равновесия. — Когда меня здесь не будет на следующей неделе, у него больше не будет надо мной власти, и он слишком хорошо отдаёт себе в этом отчёт, — сказал Том. — Но он считает, что действия патриотического долга достаточно опасны, чтобы я не прыгал на них вслепую. Вот для чего уроки. Чтобы отточить вещи, которые я не могу выучить по теории из учебников. Гермиона сжала губы: — И он прав. Спасибо, что пошёл мне навстречу. Для человека, который ненавидит лжецов, ты слишком пристрастился к уклончивости. Рука Тома, лежащая на её талии, крепко сжалась: — А что насчёт моего вознаграждения? Когда он вернулся к игре на переключение, щёки Тома были горячими, его рот покраснел от сверкающих зазубринок передних зубов Гермионы. Он подумал, что его будет волновать, если люди увидят его в таком состоянии, но, когда он всё взвесил, он счёл их суждения малозначимыми. Если они придут к каким-то предположениям от этой сцены, это будет: «Тому Риддлу нравится Гермиона Грейнджер», — что не было информацией, которую Том считал заслуживающей особенной тайны или сокрытия. Волшебники — высшая раса, Гермиона Грейнджер — жена высшего волшебника, Том Риддл — высший волшебник. Это были не пустые рассуждения за чаепитием, а неоспоримые жизненные факты. Дамблдор изогнул бровь, увидев Тома в таком несобранном виде, но отбросил свои объёмные рукава и начал переставлять бочки без единого слова. Тому удалось удержать шеренгу красных крышек, не просыпав, и Нотт, пристроившись рядом с ним, с вопросом во взгляде наблюдал за плавными движениями Тома: — И в чём же тогда хитрость? — Переключать ёмкости, а не содержимое, — сказал Том. — Бочки идентичны в размере, объёме и весе, поэтому нет необходимости учитывать расхождение массы, если ты представишь, что бочка и её содержимое — два разных объекта для заклинаний. Это не проверка силы, а проверка колдовства на точность и скорость. — Уверен, ты к этому пришёл без какой бы то ни было помощи, — фальшиво сказал Нотт. — Я применил свои природные сильные стороны, чтобы обеспечить решение, — сказал Том. — Что я могу поделать: это всё Слизерин во мне.