Антихрист

      Почему все вокруг говорят, что сердце разбивается лишь раз?       Будь это невзаимная любовь или же предательство — ты чувствуешь невыносимую боль, но в случае повторения таких ситуаций тебе уже не так паршиво, потому что не впервые. Твой мир, конечно, рушится, но сердце останется неизменным, ведь нельзя же вечно склеивать раздробленное?       Но как объяснить, что с Тушенцовым сердце уже разбивалось неоднократно?       Ты живёшь почти всю свою жизнь с мыслью, что никто не сможет сделать тебе так больно, как это было в первый раз, а потом встречаешь человека, который твои убеждения вдребезги разбивает, оставляя осколки внутри, раздирая остатки еле функционирующих органов.       Смотреть ему в глаза было невыносимо. Трещина внутри разрасталась с огромной скоростью, вновь разрывая душу на мелкие кусочки.       Так больно смотреть, и так невозможно отвести взгляд. Казалось, как только Кашин опустит глаза в пол, Руслан исчезнет, но не как обычно, на неделю — две, он исчезнет навсегда. Просто растает, испарится, сгорит и даже пепла после себя на память не оставит.       С Русланом всегда рядом быть невозможно, он убегает от проблем, и Даню он, наверняка, считал одной из них. Кашин парня всегда наизнанку выворачивал, угрозы не воспринимал, пытался нужным показаться.       Только этим лишь себе хуже делал.       Послышалась последняя молитва, означающая конец ритуала. По правилам все, находящиеся здесь, должны удалиться, оставляя нового участника в тёмном помещении на час в темноте. Испытуемый должен молиться, если новичок выдерживал испытание — он принят. Через час к нему зайдёт человек, приближённый к жрецу, и поставит метку кровью. Последним этапом идёт ужин, только вот аппетита данная обстановка отнюдь не вызывала.       Сверля глазами пол, он не чувствовал страха. Темнота всегда вызывала ужас, парень токмо пару лет назад научился спать без ночника. Но сейчас не было абсолютно ничего. Только лишь разочарование, но это что-то личное, передающееся от человека к человеку.       Последняя свеча тухнет, отставляя парня в глубокой темноте.       — Да прибудет сила с тобой, взгляни страху в глаза, вытащи из себя прошлую веру. Удачи, — помещение погружается во мглу, ожидаемой паники не наступает, только разочарование в себе, и облегчение?..       После этого ведь всё закончится? Не будет вечного страха и невидимой угрозы, которые слоняются за тобой по пятам каинской тенью.       Темнота звала его к себе, манила чернотой, только глянь в её глубь — больше никогда не выберешься. А Даня сможет выйти оттуда и точно будет счастлив, пускай и не сейчас.       А есть ли в этом вообще смысл? Что значит счастье именно для Данилы?       Он мечтал реализоваться в музыке. Считал, что именно это сможет сделать его бессмертным, увековечив его образ в песнях. Музыка ведь везде, она внутри тебя, просто для некоторых мелодия в голове уже давно замолчала, запуская отчаяние в душу. Словно индифферентный вихрь пронёсся над их головами, внося за собой смуту, утоляя желание на надежду.       Кашин музыкой всегда жил. Он существовал в ней, неважно как плохо было, он всегда подпевал.       Только вот сейчас мелодии внутри него совсем не осталось. Вместо знакомых нот в сердце был лишь скрежет. Был бы под рукой нож, Кашин бы точно выколол себе глаза. Лучше уж жить в вечной тьме, чем ждать когда же наконец загорится свет.       Его трясло, больше от паники нежели от холода. Нужно было пересилить себя и дойти уже до финиша, иначе, кто знает, сколько это будет продолжаться. Одержав победу, он может спасти не одну жизнь, даже если свою вытащить уже не удастся. Кровь начала сворачиваться, покрывая руки неприятной плёнкой. Неужели это того стоило?       Нельзя было предавать себя, особенно ради другого человека.       — Какой же ты мудак, — говорить в кромешную мглу от безысходности стало его новым хобби и кредо. Понимать бы ещё, кого он сейчас оскорбляет.       Казалось, бездна начала ему отвечать. Не словами, тишиной. Такой громкой, и точно что-то значащей. Она готова была размозжить его, а он, вестимо, базланил бы он от пробивающей душу горечи.       — Вот чего ты добился, — Данила зачем-то продолжал монолог, быть может, хотел в своём одиночестве убедиться. По помещению эхом разнеслось «добился».       Добился.       И вправду, вот она — долгожданная правда.       Так чего же ты теперь трясёшься, истина не по зубам, Дань?       Оставалось закрыть глаза руками и положить голову на разбитые колени. Он не ведал, сколько прошло времени, наверняка целая вечность. Чужой голос вывел из транса, оставляя после себя осадок. Лица было не разобрать, свеча у незнакомца в руках не сильно помогла, лишь обозначила силуэт.       Холодные пальцы оставили на лбу отметину, наверняка временную. Сейчас от этого можно отмыться, но к чему это приведёт в дальнейшем? Что если шрам на сердце будет настолько глубоким, что залечить его будет уже невозможно?       В углу комнаты находится длинный стол, помеченный красной скатертью и свечами. Он сразу приметил его, только из-за резкой смены событий внимания не заострил.       Его ведут за руку, попутно что-то нашептывая. В глаза больше никому не смотрит, боится знакомые найти. На тарелке мясо какое-то с прожаркой минимальной, даже кровь виднеется сквозь мягкие ткани. Символизм они любят больше всего. Разглядывая ужин, Даня пропускает момент начала пира.       — Да прибудет с нами сила! Вкуси же эту плоть, позабудь о длинных постах, и пресном хлебе! — О пресном хлебе он теперь не вспомнит никогда, как и о еде в целом. Все трапезу начинают, а он даже отрезать кусочек в себе сил не находит.       Пьёт что-то красное из бокала, вино видимо — вкуса не ощущает, пусть так, чем знать, что лакаешь иудейскую кровь. Кусок еле ко рту подносит, проглатывая, не жуя. Глазами знакомую бездну ищет, с первого раза не находит, успокаивается немного.       Ужин молча проходит, тишина ещё больше тремор рук провоцирует. На панику Кашин не поддаётся, знает — второго шанса у него не будет.       Чувствует, что кто-то его глазами пожирает, но взгляд от тарелки не отводит. Знает, что сорвётся, коль завидит панику в чужих очах.       — Торжественный сбор закончен. Руслан объяснит тебе все правила. Да будет с нами сила! — Последний раз бокалы поднимаются вверх, заканчивая торжественную речь. От знакомого имени рука невольно дёргается, видимо, кто-то доложил, что они соседи.       Вернее сказать, были соседями.       Исправлять себя же было непривычно, ещё страннее было только переводить всё в прошедшее время. Нет у него больше никакого соседа, и Руслана тоже больше нет. Только образ и остался, хрупкий, чужой совсем.       Рядом с ним сейчас сидит не тот парень, которого он приметил в первый день, не тот выскочка, что так возмущался соседству с ним. Не тот Тушенцов, что душу ему на крыше раскрывал на распашку, а после закрывался на все щеколды. Это чужой человек, не тот кого он всё это время вытаскивал. От того яркого парня лишь оболочка осталась. Души и вовсе у него сейчас не было. Просто знакомое тело, не более.       Стол постепенно пустеет, ноги на автомате ведут к выходу. Улица встречает его кровавым рассветом и запахом только что кончившегося дождя. Он бы сказал, что это петрикор, который заполняет лёгкие до самых сгибов, но, кажется, в них плещется остаток кровавой бойни, в виде сгустка чернявой крови, да шерсти козлиной.       Позади разносятся постукивания ботинок, — или у него в голове уже бьётся набатом? — он поворачивает голову, пред ним предстаёт во всей красе дно айсберга, уходящее далеко в глубину. Кажется, он смог бы найти Атлантиду, исследовать девяносто пять процентов неизведанного, но он находит Кашина, отравляя его нутро.       — Ну и нахуя ты полез? Тебе моих предупреждений было мало? — вопрошает Тушенцов, ригидный голос заставляет содрогнуться, а может это хлад, пропитывающий его тело?       Данила тянет свежий воздух носом, пыл пытается охладить, что бесщадным вулканом воспламеняется. Кулаки сами сжимаются, ногти впиваются в длань, а губа поджимается.       Он впрямь думал, что его чужие слова останавливали хоть раз? Он правда думал, что единственный, кто пытался его отговорить? Он сам в это дерьмо залез, теперь тонет в нём, но по собственной прихоти, так с чего он кидается на него?       — Да поебать мне на твои предупреждения… Ты хоть сам понимаешь, что не тот человек мне их даёт? — Данила полностью оборачивается на него, в чужих глазах примечает дольку отврата, — кровь всё ещё по его лицу была размазана, как краска пресловутого художника, — и в плотную приближается, — Я бы понял, если б ты из этой хуйни вышел, вёл себя нормально, говорил со мной не на отъебись, хотя бы один пункт был бы, то, возможно, я бы и задумался.       Руслан молчит. А Кашин продолжает.       — Ты, блять, ведёшь себя как тварь последняя, сам в своих решениях погряз с головой, так ещё и за мои втираешь. Ты, сука, себя в других не ищи.       Щёлк. Клапан слетает, палец сползает с курка — кулак возносится над Тушенцовым, прилетает ему в бровь, рассекая ту. Следующий удар прилетает под дых, с уст Данилы спускается не то крик, не то рык — эмоции хлещут сильнее водопадов. У Тушенцова лицо косит, с губ вырывается болезненный стон — а Кашин продолжает, пока силы не покинут его окончательно, пока костяшки не будут саднить. Ему в хуй не упрутся Руслановские апологии, пусть хоть четвертует себя.       И вновь замыкание, такое ясное и, будто бы, просвещающее. Данила мигает веками, еле стоящий перед ним Тушенцов хватается за живот, его шатает из стороны в сторону, схаркивает стоящую во рту кровь, глаза его внимательно взирают на Кашина в ожидании следующих действий.       И на душе становится паршиво, гадко и невыносимо. Хочется собрать дождевых капель, смыть с чужого лица искажённую гримасу несчастья, но единственное, что Даня может сделать, так это показать — что он рядом. Даже несмотря на ту ненависть, которая выплёскивалась из него хаотичным штурмом.       Он приближается к Руслану, тот отшатывается чуть, но на месте остаётся. Данила хватает его за лицо, притягивает к себе — сливается в единое целое. Сминает губы до томящей устали, пальцами ерошит волосы, впивается в них жадно — я здесь, я с тобой, я рядом. Он хочет вбить и внедрить эту мысль Тушенцову.       Данила рядом.       

*************

      Утро для Кашина всё ещё не наступило. Грязная одежда была закинута куда-то в угол, оставляя после себя разводы на теле. Душ, кажется, вообще не помог избавиться от мерзкого ощущения. Хоть он и просидел там час, даже после нескольких походов чище он не стал.       Уснуть Даня так и не смог, быть может даже и не пытался. Знал, если заснёт обязательно начнётся следующий день. Тошнота так и не прошла. Так и сидит на кровати до утра, в одну точку пялясь. Звонки от отца все игнорирует, знает, что сформулировать сейчас ничего нормально не сможет. Видит сообщение от Даши, та прощения просит, говорит что сорвалась.       В какой-то момент он всё же закрывает глаза, но всё ещё не спит, просто существует где-то в небытие. Перед глазами лица знакомые, но чьи это черты разобрать не может.       Снова детство вспоминает, как с мамой гулял, после мультики свои любимые пересматривая. Светлана за все три месяца так ему и не позвонила. Наверняка хотела, но сил в себе так и не нашла. Знала бы она сейчас, что с любимым сыночком происходит, шею бы Владимиру свернула. Отец наверняка ничего ей так и не сказал. Он всегда от неё всё скрывал, будь это измены или проблемы в бизнесе. Говорил, что ранить её боится, только вот правды в этих словах никогда не было. Лишь желание самым правильным показаться.       Любил ли он её когда-нибудь? Ответ на это так никто и не узнает.       Дверь медленно открывается, заставляя гадать, явь это или очередная галлюцинация. Данила даже голову в ту сторону не поворачивает, ведает, что названный гость его не удивит.       Кто-то в глубь комнаты проходит, окно открытое на распашку закрывая. Запах тухлятины Дане теперь мерещился повсюду.       — Ты в норме? — Голос строгий, видно, сразу к делу хотел перейти, но для приличия поинтересоваться состоянием всё же нужно. Спасибо, пап.       — Да, — другого ответа от него не ждали. Рукой моментально на кровавые тряпки показывает, опережая все вопросы. Мужчина их двумя пальцами брезгливо берёт, рассматривая внимательнее.       — Твоя здесь есть? — Отрицательный кивок вполне его устраивает. — Всё прошло по нашему плану?       — Именно, — отец его с самого начала посветил, так и не раскрыв, откуда он всё про эти ритуалы знает. Сейчас этот вопрос ушёл на второй план, как и все остальные.       — Когда следующий сбор? — Место и время ему сообщили, но сможет ли он вообще до него дожить — не сказали.       — На следующее полнолуние, — фазы луны он теперь выучит наизусть.       — Отлично, действуем по плану, — улыбка расползается на чужом лице, мужчина хлопает по его плечу, позже покидая комнату вовсе.       Стрелки настенных часов постепенно доходят до цифры шесть. Накинув на себя вещи, он выходит из убежища. Прохлады ноября не чувствует, спеша на службу.       Всё на автомате делает: в церковь заходит вместе с толпой, с Юлием здоровается. Вчера его на собрании не было, значит все подозрения канули в пропасть. Такие вечера пропускать было непозволительно, так что та сцена на заднем дворе — лишь глупое совпадение. Такие моменты всегда нас преследуют, главное, вовремя открыть глаза.       Арина глаз с него не сводит, всё ещё в обиде за тот разговор, но видя его состояние, чуть смягчается. Всё же не чужие люди.       Карелин ему под ухо что-то нашёптывает, последнее время Кашин с ним рядом находится. Просто другой отдушины не видит. Слава вроде и не против вовсе, со своими друзьями даже познакомил, чтоб Даня себя лишним в их компании не чувствовал. Кто-то из его друзей даже место для них хорошее занял. Только всё равно легче не становится. Кто-то рядом с ним смеётся звонко, наверняка с очередной шутки Славы. Он бы и сам посмеялся, только вот сил в себе не находит.       На телефон очередное сообщение от Даши приходит, та уже чуть ли не умоляет его выйти на связь. Даня глазами её ищет, подойти в любом случае не сможет, служба уже идёт.       Светлую макушку находит, девушка вовремя взгляд наверх поднимает, Кашин ей кивает. Кажется, что этого для Добренко хватает, та улыбается в ответ.       Данила фокус пытается хоть на чём-то поймать. На священника смотрит, после взгляд на красивую роспись под потолком уводя. За толпу цепляется, знакомые лица разглядывая.       Компашку Тушенцова замечает, те стоят как всегда расслабленными. Смеются громко, чуть ли не в ладоши хлопая.       Знакомую фигуру замечает, тут же глаза закрываются. Головой пару раз трясёт, знает ведь, этот человек ему лишь чудится.       — Ты как чувак? Выглядишь неважно, — Слава резкую смену эмоций замечает моментально. Такой внимательности оставалось только завидовать.       — Не выспался просто, — голову на друга поворачивает, в натянутой улыбке расплываясь. Карелин сразу фальшь в его голосе замечает, но виду не подаёт, слишком уж хороший он друг.       — Да пиздец, может щас ретроградный Меркурий какой-то? У всех сил вообще не осталось, так ещё и эти репетиции, — думать про предстоящий бал не хотелось, последние репетиции он успешно проебал. Даша наверняка была очень зла на него, Даня и сам от себя не в восторге. Глаза вновь закрываются, кто же знал что бессонная ночь ещё даст о себе знать?       — Согласен, все как будто спят на ходу, — рядом стоящий парень быстро подхватывает настрой Карелина, создавая новую тему для разговора.       — Зато Тушенцов, вон какой весёлый стоит, по-любому нашими силами питается, — от знакомой фамилии глаза моментально распахиваются. Так значит ему не причудилось?       Знакомую фигуру сквозь толпу разглядеть пытается. Руслан почти три недели не появлялся, а после вчерашнего тут как тут. Невольно вспомнился конец ночи. Почему-то, самое волнующее воспоминание мозг решил скрыть. Видимо, ярких впечатлений ему и без того хватило.       Сверлит чужое лицо глазами, знает, что Руслан взгляд заметил, просто знал от кого он, поэтому не отреагировал.       Трус, просто ебаный трус.       — Слав, мне нехорошо, температура, кажется, поднимается. Если что прикроешь меня? — Находиться здесь было невыносимо, нужно было постараться уснуть, может, хоть тогда легче станет?       — Без проблем. Тебя до лазарета проводить не нужно? — Отрицательно махнув головой, Кашин отправился к выходу. Долгожданный глоток свежего воздуха совершенно не помог, ноги сами повели его в комнату.       До медсестры он, видимо, сегодня не доберётся, в случае чего отец прикроет, всё же это теперь и в его интересах. Дверь на замок не закрывает, Владимир теперь тут частый гость. Шторы плотно закрывает, в одеяло с головой кутаясь.       Сначала думает, что не уснёт вовсе, но глаза постепенно смыкаются, навязчивые мысли ненадолго оставляют его, уступая место лихорадочным снам.       Он вновь видит этот сырой подвал, только сюжет значительно от реальности разнится, лица мелькают знакомые, чашу какой-то чёрной субстанцией наполняя.       Молитвы больше не звучат, лишь неразборчивый шёпот. Майку белоснежную ножом протыкают, заставляя красную струйку по животу стекать. Взгляд поднимая, кинжал перед собой видит, Руслан грязное лезвие об себя вытирает. Улыбается гадко, губами что-то шепча.       Даня лишь пару слов разбирает, глаза раскрывая. Один сон другим сменяется, перед ним та же комната, в которой он засыпал, только по стенам светлым что-то чёрное размазано.       Дверь перед ним медленно раскрывается, запуская внутрь знакомый силуэт. Тушенцов с сумкой габаритной заходит, внимания на Кашина не обращая. Что-то говорит себе под нос, к окну подходя.       Осознание сновидения всегда Даню преследовали, с детства самого. Так его психика на нём отыгрывалась, предоставляя кошмары, очень смахивающие на явь.       — Тебя здесь быть не может, это всего лишь сон. — Нужно было себя успокоить, только так он сможет проснуться. Шатен впереди лишь усмехается.       — Скучал по мне? — Чужой голос совсем не естественным кажется, будто программой искажён. Силуэт не спешит поворачиваться, значит это точно очередной кошмар.       В надежде проснуться Даня закрывает глаза, проваливаясь в темноту.       Просыпается он от звонка — отец его потерял. После длительного сна перед глазами всё расплывалось, мутнело и вело, трубку снять получилось не с первого раза.       — Ало, что-то случилось? Я задремал, — узнать свой же голос было тяжело, что уж говорить про Владимира.       — Задремал? Сейчас начало девятого, я тебе с десяти утра дозвониться не могу! — Крик в трубку разбудил его окончательно. Неужели он пропустил несколько звонков? Так крепко он давно не спал, и вряд ли поспит в ближайшее время.       — Извини, мне было нехорошо. Я тебе сейчас нужен? — Продолжать разговор без серьёзной причины не хотелось. Ему бы позавтракать впервые за два дня, в любом случае, полезнее бессмысленной болтовни будет.       — Руслан вернулся, это из новостей. Ситуаций, вышедших из-под контроля не было. — новости, конечно, до него доходили быстро, но увы, актуальностью у Дани они не пользовались.       — В курсе, — надо бы про незапланированный отгул сообщить, пропуски без уважительной причины тут не особо любят.       — Он вернулся в комнату? — Хотелось сказать, что Тушенцова и вовсе в интернате не было, просто произошел сбой в матрице.       — Нет. Закрой мой пропуск, пожалуйста, я пойду уроки делать, всего доброго. — Сбросив вызов, он наконец выдохнул, тишина больше не напрягала, наоборот, давала небольшую передышку.       Набрав Даше и Юлику сообщение с извинениями, стало чуть легче. Карелина он, естественно, тоже оповестил, тот как никак прикрыл его, хотя редко такие одолжения делает.       Глаза ужасно болели, больше днём он спать точно не будет. Залипать в потолок оказывается тоже бывает интересно. А главное никакой лишней информации не поступает, только твои мысли и белое полотно сверху. Разве что-то может быть лучше?       Вставать, конечно же, придётся, ужин он уже пропустил, а до ближайших запасов еды ещё нужно дойти. Даже если они расположены в паре метров. Сейчас даже сухие галеты казались чем-то невероятным, всё же до завтрака ещё нужно было дожить. В комнате почему-то было невероятно холодно, неужели с отоплением какие-то проблемы? То топят как не в себя, а сейчас решили окончательно Кашина добить? Огромной школьной нагрузки им не хватило, решили измором взять?       Он подходит к батарее — горячая. Приоткрывает штору, замечает открытое окно. Он же точно его закрывал. Неужели в тот момент Даня настолько не осознавал, что делает?       Плечами пожимая, к тумбе подходит, галет последний доставая. Так себе, конечно, трапеза, но выбирать не приходится. По привычке к себе на кровать падает, ноги на соседнюю койку закидывая, в стенку пялясь. О крошках не беспокоится, кажется, что спать ему ближайшие несколько часов точно не захочется. Глаза прикрывает, чтобы хоть на пару минут от неприятных ощущений избавиться.       В мыслях своих опять утопает, вспоминает просьбу Булановой, чтобы он больше так не пропадал. Стыдно перед ней до ужаса, да и Давид явно от его выходок не в восторге. Просто умалчивает многое, дабы девушку свою лишний раз не расстроить.       Истерику Даши вспоминает, странный всё же случай. Он тогда поступил не правильно, разобрался на эмоциях и убежал. Даже не остался свою лучшую подругу поддержать, а та его за это ни разу не упрекнула, действительно святая.       Убегая от своей же совести, он не услышал шаги в коридоре. В себя пришёл только, когда скрип двери услышал. Видимо, у отца очередное срочное поручение. Открывать глаза он не собирался, слишком уж повод незначительный.       — Обсудим твои новости завтра, я не в настроении. — Если он по телефону отказался говорить, что уж говорить про личные встречи.       Владимира, видимо, такой исход не устроил, он переступил через его ноги, направляясь к окну, по всей видимости размещаясь на подоконнике.       Странное поведение Данилу поразило, Кашин старший никогда так не делал, считая данное поведение вызывающим. Наверное, у всех бывают странные дни, у него таких сейчас уйма.       — Приятно было в чужих вещах рыться? — Стоп. Красная лампочка в голове загорелась.       Глаза моментально распахнулись, не обращая внимания на неприятные ощущения. Руслан лыбился во все тридцать два, ногами скрещёнными болтал. Кажется, разбитой губы ему было мало.       — Что ты здесь забыл? — Посмотрев по сторонам, Кашин приметил новые детали, на которых спросонья даже и внимания не обратил. Тумбочки были плотно закрыты, чужая кровать аккуратно заправлена, на стуле так вообще кофта висела. Пора было покупать очки.       — Я здесь живу. Как только появилась возможность, сразу вернулся, — спокойный, чуть ли не транспарентный голос начинал выводить из себя, кажется, Даня уже начинал забывать чужую натуру.       — Почему ты припёрся на ночь глядя? Я тебя утром сегодня видел, — ну серьезно, занятия у них кончаются в три, репетиция так вообще в пять вечера начинается, в чём проблема в этом промежуток оповестить о своём возвращении?       — Мы же днём разговаривали, ты не помнишь? — На утренней службе Тушенцов даже голову в его сторону не повернул, всё оставшееся время Кашин спал. Когда, и главный вопрос, с кем Руслан успел пообщаться? Заметив замешательство на чужом лице, парень поспешил уточнить. — Ты ещё что-то про сон бормотал.       Значит сны действительно иногда могут граничить с реальностью.       — Я думал, что мне снится кошмар, — может, и это диалог сейчас лишь часть глупого сна? Только вот неприятные воспоминания были реальными, да и парень возле него то же особо на бред не смахивал.       — Воу, полегче, я не настолько страшный, — Тушенцова эта ситуация забавляла, а ступор на чужом лице лишь добавлял масла в огонь.       Только вот Дане сейчас шутить вообще не хотелось, вчерашний поцелуй снова вспомнился, оставляя фантомные ощущение на губах.       — Не пропадай так больше, это единственное, о чём я тебя прошу, — чтобы сейчас Руслан ему не ответил, он знает, обещание тот наверняка не сдержит. И это будет, наверное, даже честно, Кашин же своё не сдержал. Кареглазый, видимо, его мысли прочитал.       — Сожалеешь, что вытащить оттуда не получилось, и отпустить меня ты тоже не смог. — Иронии в чужом голосе больше не было, у Дани, кажется, воздух из лёгких на пару секунд пропадает. Он всё время ждал возвращения парня, пусть даже и неосознанно, голосовое, видимо, выдало его полностью.       — Я не оставлю тебе здесь, — и себя тоже не оставит, только удачная возможность подвернётся и их тут уже не будет.       — Ты сломлен. — Почему на правду нельзя обижаться? Руслан видел его насквозь, может из-за того что единственный знал всю правду.       — Мы оба сломлены, — Кашин даже мысли не допускал, что парню может это всё нравиться, напрасно, наверное, всё же в чужую голову залезть невозможно.       — На меня уже поебать. Надеюсь, у тебя есть план, они наверняка захотят расплаты, — что же, не только они её хотят. Все получат по заслугам, они с Русланом тоже.       — Всё ещё поправимо, не ставь на себе крест. — Вера в их светлое будущее ещё есть, пусть в него никто из них и не верит.       — Ты не понимаешь, что я хочу до тебя донести, — Даня понимал, но верить в это не хотел. Слишком уж много пиздеца вокруг происходит, лучик надежды сейчас не будет лишним.       — Просто останься со мной, не выдержу если ты уйдешь, — наверное, это была единственная правда за сегодня.       — Не уйду, — Руслану хотелось верить, но каждый из них воспринял эти слова по своему. Быть может, парень вообще этого не говорил, просто Кашин настолько желал это услышать, что сам свою же фразу продолжил.

*************

      Сказать, что спустя время ему стало легче — обмануть всех. Мысли преследуют его вертлявым сталкером, о которых потом пишут в некрологах о пропавших женщинах. Кошмары кровавыми тропками не оставляли его во тьме сна ни на секунду.       Сейчас же вышел за пределы интерната, — именно учебного заведения, — прогуливаясь в его окрестностях. С друзьями отношения за то время, пока он готовился к специальной операции — ухудшились, но сейчас он пытается удержать планку, дабы не стало хуже. Вроде получается, даже с переменными успехами.       Вышагивая по пустым стезями, к его же удивлению, он плутает по жухлой траве, а мысли гонятся в загон к удручающим палачам, что секирой отрезают путеводные нити к просветлению в осенние серые, наполненные мраком дни. И Данила бы дальше скакал с одного кошмара на другой, если бы не послышались торопливые шаги в его сторону, больше походившие на лёгкий бег.       Что-то резко поднялось к горлу, то ли ком, то ли тошнота — и парень резко обернулся, надеясь, что это пришли не по его душу, по крайней мере не в том ключе, о котором пишут сторонники сект и теорий заговоров.       Фигура тут же затормозила, как её заметили.       — Привет, — молвит Лера, приближаясь после ступора к Даниле.       От души отлегло, воздух перестал спирать лёгкие, хотя до этого момента их держало в напряжении, ещё чуть-чуть бы и не было его на этом свете.       — И тебе привет… — минута молчания, — Ты меня искала?       — Так точно, — голос стал проворливым, спрятанная от всевидящих глаз хитрость, так беспризорно и неприветливо проскочила наружу, — Слушай, а как часто ты весь в крови хрен пойми откуда возвращаешься? Не думаю, что ученики и директор захотят учиться с потенциальным садистом…       На сердце опускается камень, он размазывает жалкий орган по дну нутра; лицо непозволительно бледнеет, зрачки от страха расширяются, а чужие ведьмины губы продолжают вещать:       — Хочешь маленькую сделку? И никто ничего не узнает…