***
— Нет, не эльф, я хочу знать, здесь ли светловолосый охотник на ведьм, — начинает Джошуа страдальческим тоном, — его сопровождают другой охотник и Инквизитор. Он белокурый, но он человек, я должен это прояснить. Марк хлопает в ладоши. — Точно, да, они! Простите, здесь катастрофа за катастрофой. Представляешь, Йери уволилась. Сбежала со своей подружкой, клянусь, я терпеть не могу людей, которые здесь работают, — а потом, уже более громким голосом, он добавляет: — Особенно людей по имени Джено, которые до сих пор не вымыли ванные комнаты! Это сводит с ума. — Знаешь, я просто поднимусь и поговорю с ними сам, — решает Джошуа, быстро придя к выводу, что лучший вариант действий — избавиться от посредника. Он уже почти достигает до лестницы, когда Марк, похоже, понимает, что человек, с которым он разговаривал, исчез. — Их там нет, — кричит Марк, перегнувшись через стойку. Он останавливается. — Их нет? — Они специально сказали мне, что их не будет весь день, чтобы я убрался в их комнатах. Они действительно грязнули. Знаешь, в одном из их изголовий трещина! Как ты с этим справляешься! — Марк вздыхает. — Вернутся поздно, они хотели, чтобы мы продлили комендантский час. А я им сказал, что ночью в лесу находиться опасно, я им сказал! — в голосе Марка появляются плаксивые нотки. — Но высокий только посмеялся надо мной и ответил, что не боится. Трудно не поддаться унынию. По крайней мере, раньше Джошуа знал, что охотники понятия не имеют, что делают, просто беспомощно и бессистемно шастая от двери к двери. Совсем другое дело сейчас, под руководством Инквизитора, который уже имел представление о магии, скрывающейся в болоте. — Спасибо, что рассказал мне, Марк, — благодарит Джошуа и машет рукой. — Это совсем не проблема. И знаешь, если ты когда-нибудь захочешь найти работу, то у нас есть вакансии!***
— Закрой дверь, — просит Вону, как только Джошуа входит в дом, голос звучит резким, как сталь. Он сразу понял, что что-то не так, как только увидел ряды рукколы во дворе. Листья поникли. Это совсем не похоже на Сынчоля. Он гордится своим огородом, как и всей общиной, и никогда бы не позволил ему просто так завянуть. — Что происходит? — встревоженно спрашивает Джошуа. Повинуясь указанию Вону, он запирает дверь. В комнате темно. Шторы задернуты. Когда он был здесь в последний раз, его сопровождали Инквизитор и два охотника. Он должен чувствовать себя спокойнее — но на лицах друзей не видно облегчения. — Почему мы все здесь? Кто присматривает за Сынгваном? — продолжает осыпать вопросами Джошуа. Он в замешательстве смотрит на Сынчоля. — Сынгван — вот причина, по которой мы все здесь, — бормочет Сынчоль. — Нам нужно поговорить без его ушей. Да и охотников тоже. Джошуа отстраненно задается вопросом: а вдруг все так и закончится? Что если они решили, что появление Инквизитора создает гораздо больше проблем, чем Джошуа того стоит, и теперь они намерены отдать его в обмен на безопасность Сынгвана. Ему было бы понятно, почему они этого хотят. Он бы их простил. — Я навещал его ранее, но тебя там не было, — говорит Вону. — Сынгван сказал мне, что ты давно с ним не разговаривал. А-а. Он был в гостинице, пытаясь оценить положение Джонхана. Он решил навестить Сынчоля, чтобы не возвращаться домой. — Я не хотел привлекать внимание к чердаку, вдруг за мной наблюдают, — отвечает Джошуа, в его тоне проскальзывают нотки оправдания. Активное избегание стало навыком, которым Джошуа быстро овладел. — Разумно, — замечает Сынчоль. Не обращая внимания на то, что у охотников явно были куда более насущные приоритеты, чем подглядывание в окна, иллюзорная безопасность имела большее значение, — но мы опасаемся, что охотники могли решить действовать по-другому. Они могут попытаться выманить его. — Это невозможно. Сынгвану там несладко, но если альтернатива — смерть, он останется там навсегда, — без колебаний заявляет Джошуа. Он никому не рассказал о том, что Сокмин обнаружил Синий Хлад. И не знает, откуда Сынчоль мог узнать об этом. Похоже, Джошуа не имеет к этому никакого отношения, и это беспокоит еще больше. — Произошли перемены. В воздухе витает напряжение, которое кажется физическим. — Джошуа, — глаза Вону краснеют. Он выглядит усталым. — Что за болезнь была у тебя, когда ты приехал сюда? Что-то про мерзлоту? Когда он приехал сюда. Сынгван велел Джошуа подождать у этого самого дома и отправился поговорить с Сынчолем наедине. Джошуа и по сей день не имеет представления, что он тогда сказал, но знает, что через несколько минут дверь открылась, его впустили внутрь, и Сынчоль никогда не задавался вопросом, как на пороге этого дома оказался сбежавший охотник на ведьм. — Синий Хлад? — Джошуа моргает. — Почему ты спрашиваешь? — Это ведь не… заразно? — интересуется Сынчоль, неловко сдвигаясь с места. Он сидит на своем диване так, словно тот ему не принадлежит. — Вовсе нет, — отвечает Джошуа. От такого внимания становится не по себе. — Да, это хроническое заболевание, но оно не может передаваться. Иначе она бы вспыхнула в Большой топи много лет назад. — Да. Конечно. В этом есть смысл, — кивает Вону и склоняет голову в знак извинения. — Прости, если это было слишком личным, я просто невероятно обеспокоен в данный момент. В комнате становится холоднее. — Что случилось? Ему отвечает Сынчоль, хмуря брови. — Джошуа, ты знаешь, где находится Инквизитор? — Не знаю. С чего бы это? — разумеется, у Джошуа есть несколько догадок. Возможно, на болоте. Ищет следы магии. — Мы просто не хотим, чтобы нас подслушали, — вздыхает Вону. Он встает, чтобы подбросить дров в камин, хотя тот еще не зажжен. — Вы оба ведете себя довольно странно. Вону протягивает руку, и это та же рука, испачканная маслом, с тонкими пальцами, мозолистой кожей, как и всегда — пока Джошуа не видит кристаллы льда под ногтями. — Нет, — он так старался отделить время, проведенное с охотниками, от жизни на болоте, и вот осколок льда пронзает их обоих. Такое знакомое зрелище. Магистрат тогда сначала улыбнулся. Пошутил. — А я всегда думал, что Джихун — самый холодный! Наверное, это что-то в воздухе. Я бы не стал слишком беспокоиться. Давай продолжим путь. Впереди долгая дорога. Джошуа хотел бы тогда сказать «нет», хотел бы предложить сходить к врачу, потому что это неестественно — находить лед под ногтями, но это было бы неподчинением, а Джошуа всегда подчинялся. Поводок был слишком туго затянут на шее, чтобы он мог поступить иначе. Вону сглатывает. — Заметил это сегодня утром. Я не чувствую боли, озноба или симптомов, я вообще не чувствую себя иначе, так что, может, это не… — Это не может быть чем-то другим, — никогда не бывает чем-то другим. Зима поселилась в коже Джошуа. Было непривычно смотреть на вены на ладони и не отшатываться от осознания того, что кровь, которая течет по ним, охлаждена. Его преследуют повторяющиеся кошмары, в которых он возвращается в Академию, рассказывая всю правду, а его все равно убивают. Потому что Магистрат мертв. Он принес туда болезнь. Он заразен. Поврежден. И все же он научился принимать это. Сынгван всегда приходил на помощь в те дни, когда у него трескались губы. В их доме царит тепло. Джошуа давно смирился с тем, что его жизнь связана с Сынгваном, что без него он поддастся болезни, которая скрывается под ним. Кристаллы под ногтями Вону — не то, с чем Джошуа мог бы смириться. Он не был замешан в этом. Он этого не заслужил. — Это не из-за меня, — говорит Джошуа, сокрушаясь от своего выбора слов. — Это Синий Хлад, но он не от меня. Инквизитор заметил его следы на болоте. Не знаю, как ему удалось… Заразить тебя, — однако это не вся правда. Все из-за Джошуа, не так ли? Болезнь не существовала бы, если бы Джошуа не жил здесь. — Что же мне делать? — спрашивает Вону, озабоченно нахмурив брови. — Иди к Сынгвану, — сразу же отвечает Джошуа. — Он знает, как помочь, и чем скорее, тем лучше, ведь дело еще не зашло далеко… Тут вмешивается Сынчоль. — Разве охотники не ожидают такого развития событий? Ожидают. — Магия оставляет следы, — соглашается Джошуа, и понимание надвигается на него, как темное облако. — Если Сынгван исцелит его, останется безошибочный след, который приведет прямо туда, где он находится. В такой близости они найдут его в считанные минуты, — даже если он побежит, скорости ему все равно не хватит. Пальцы Вону возятся с серьгой. — Просто это же Вону, один человек. Его можно легко пронести в дом, — пытается рассуждать Сынчоль. — Мы могли бы что-нибудь придумать. Магия так не работает. Охотники так не работают. — Инквизитор знает, что их цель — целитель, — заявляет Джошуа. — Знает, что тот не позволит кому-то рядом с собой умереть, и попытается что-то сделать, чтобы предотвратить это. — до того как появился Джонхан, до того как его стали называть Золотым мальчиком, уже был самый молодой Инквизитор, и Сокмин носил этот титул с гордостью. Заслуженно. И неважно, что его одежда забрызгана кровью, ухмылки снисходительны, и живет нежность к Сунёну — факт остается фактом: такой опытный Инквизитор в столь юном возрасте обладает тем же интеллектом, который выделяет Джонхана среди своих сверстников. — И что дальше? — вопрошает Сынчоль. Сынчоль — авторитетная фигура, но для Джошуа так никогда не казалось. Авторитеты Джошуа носили множество колец и говорили строго или вовсе никак. Сынчоль же совсем не такой. Он много улыбается, легко делится едой и всегда может сказать доброе слово о каждом. Он был лидером благодаря состраданию, а не страху или замешательству. Теперь он ищет ответы у Джошуа. — Что нам делать? — Я не могу получить помощь, — бормочен Вону. Он опускается на мягкий диван и смотрит на свои ботинки. — Я не позволю тебе умереть, — огрызается Джошуа быстрее и резче, чем собирался, — как и Сынгван. И тут он выдерживает паузу. Дает себе возможность обдумать всю серьезность этого заявления. Сынгван никогда бы не позволил Вону умереть. Сынгван был целителем, ставившим на первое место благополучие других, а растения вокруг погибали, пока он, используя собственную жизненную силу, заботился о деревне. Что уж говорить о Вону, кузнеце, ближайшем друге Сынгвана, товарище, которым он очень дорожит? Нет, Вону не погибнет, не от рук Синего Хлада. Сынгван позаботится об этом. Инквизитор не оставляет места для ошибки. — Сынгван знает? — Сынчоль спрашивает размеренным голосом. Голова начинает пульсировать. — Если он узнает, вопрос не в том, убьют его или нет, — рассуждает Джошуа. — Ответ однозначен. — И что ты предлагаешь сделать вместо этого? Позволить мерзлоте взять над верх? — голос Сынчоля звучит жестко, как никогда раньше. — Отказаться от Вону, чтобы Сынгван остался жив? Он едва не отвечает, но тут же осекается. Идея торговать жизнями, ставить лекаря выше кузнеца — крайне опасная игра. Этому учат в Академии. Убейте ведьму, потому что ведьма погубит город. Взвесьте цену человеческих жизней и будьте готовы нести это бремя. — Сколько мне осталось? — интересуется Вону, голос дрожит и неуверен. — Время. У тебя есть время, — отвечает Джошуа. И это правда. Мерзлота, оставившая лишь следы под ногтями, еще только зарождается, даже не коснувшись поверхности. Но Джошуа не знает, как быстро та распространится, и не представляет, как скоро будет трудно даже моргать. — Джошуа, — зовет Сынчоль. — Ты должен сказать мне, о чем ты думаешь. Это не то, к чему я привык. Я не знаю, как работает магия. Ты должен помочь мне понять. — Сынгван не должен умереть, — это факт. Сынгван — самая могущественная ведьма, которую Джошуа когда-либо видел. Превращает золото в пепел. Заставляет цветы распускаться на ладони. Одним прикосновением изгоняет мерзлоту. С его смертью мир никогда не оправится от потери. Вону кивает. — Согласен, — он сглатывает. — Если мне придется… Если мне понадобится… — слова подводят его. — Я видел, как Сынгван исцеляет. Я видел, как он возвращает людей с того света. Это важно. Это важно. Это… — Вону, — прерывает Сынчоль. — Охотники устали, — говорит Вону и смотрит прямо на Джошуа. — Я заметил это. И ты тоже. Джошуа хочет сказать, что дело не только в охотниках. Изнеможение продолжает давить на него. — Совершить что-то настолько безрассудное, причинить вред гражданскому лицу… Это не то, что они сделали бы легкомысленно, — соглашается Джошуа. Ему не нравится мысль о том, что он оправдывает Орден, пытается оказать им милость, хотя таковой не существует. — Они все просчитали. Должно быть, это их последняя попытка. Миссии проваливаются. Джошуа старается не думать об отчаянии в глазах Джонхана, о том, как оно усилится, в случае если его попросят уйти. — Тогда все, — тихо решает Вону, настолько тихо, что Джошуа на мгновение отвлекается от своих мыслей. — Если я умру, они уйдут. Не будет ничего, что связывало бы любого целителя с этой местностью. — Этого не произойдет, — говорит Джошуа. Его голос звучит высоко и напряженно. — Нет, нет, есть альтернатива, я знаю, что она есть, просто мне нужно ее придумать. У меня есть время. Я… Я что-нибудь придумаю. — Джошуа, — кличет Сынчоль. — Куда ты идешь? Он и не замечает, как встает. Его кости уже знают ответ.***
— Я думал, ты забыл обо мне, Джошуа, — произносит Сынгван. На чердаке царит темнота, и Джошуа с трудом пробирается наверх. Не горит даже свеча — и все же из блестящих глаз Сынгвана, открытых им, льется свет, заливая комнату мерцающим золотом. Волшебно. — Сынгван, — говорит Джошуа. Чувство вины поглощает уста. — Привет. — Привет. Сынгван всегда отличался драматизмом во все времена, но в этом был элемент самосознания. Сынгван осознавал, что ведет себя неразумно, и в зависимости от того, сколько времени Джошуа готов был уделить его истерике, либо срывался, либо поддавался рассудку. Сейчас ситуация совершенно иная. По большому счету, неважно, сколько Сынгвану известно. Он знает достаточно, чтобы понять, что Джошуа пришел сюда просить прощения. — Сынгван, — обращается Джошуа. Пытается напомнить себе, что это тот самый маг, которого он видел каждый день на протяжении последних четырех лет, тот, кто делил с ним яблочные сердцевины, кто улыбался, когда шел дождь, кто щипал за щеки каждого ребенка, которого видел. — Прости, что я так долго не мог с тобой поговорить. Когда Сынгван смотрит на Джошуа, практически ничего не удается скрыть. — Ты не трус, Джошуа, — отвечает Сынгван с разочарованием в голосе. — Так почему же ты ведешь себя как трус? Оправдания бурлят на кончиках губ, словно переполненная раковина. Он ничего не говорит, сдерживая себя. Сынгван садится, смотрит прямо на него, и по его лицу, погруженному в тень, трудно разобрать остальное выражение, но достаточно увидеть, что светящиеся золотом глаза пылают от отчаяния. — Сынгван, я пытаюсь сохранить тебе жизнь, — шепчет он. — Ничего мне не рассказывая? Даже не упомянув о том, что за нашим порогом стоит Инквизитор? Неужели ты думаешь, что так я буду в безопасности? — он выпаливает быстро, как обычно бывает в гневе, словно так много необходимо сказать, а собственные голосовые связки не позволяют. Он щелкает пальцами, и чердак озаряется светом. И у Джошуа щемит сердце. Пухлые теплые щечки Сынгвана осунулись до пустоты. Светлые волосы лежат небрежно и неаккуратно, а под глазами залегли темные круги. Было бы нелепо предполагать, что недели, проведенные в укрытии, никак не повлияют на Сынгвана, но Джошуа и не подозревал, насколько резко ухудшилось его самочувствие с момента их последнего разговора. А может, Джошуа просто не замечал. Он был занят своими проблемами. Физическая привязанность дается Джошуа нелегко, не так, как Сынгвану, но это, похоже, не имеет значения. Джошуа делает шаг вперед и прижимает Сынгвана к своей груди, крепко обнимая. Вдыхает тонкий аромат трав, который всегда его окружает. Поначалу тот застывает, скованный обоснованным гневом, но через мгновение тает, тоскуя по прикосновениям. — Ты дурак, если считаешь, что я прощу тебя только за то, что ты меня обнял, — бормочет Сынгван в чужую рубашку, и Джошуа смеется, несмотря на это. — Иного я и не ожидал, — отвечает Джошуа. Он позволяет себе еще несколько мгновений побыть в объятиях, чтобы насладиться теплом, излучаемым Сынгваном. То ли это влияние магии, то ли просто самого человека — но Джошуа привык ассоциировать тепло с его объятиями. Он отходит назад, усаживаясь на пол и смотрит на Сынгвана, все еще сидящего на кровати. — Я расскажу тебе все, — это не совсем ложь, но он прощупывает почву. — Ты уже опоздал, — заявляет Сынгван и, не обращая внимания на вскрик, шлепает Джошуа по голове. — Вону навещал меня чаще, чем ты. Серьезно? Ты собирался просто не упоминать мне об этом? — Ауч! — Джошуа. За эти короткие мгновения атмосфера разряжается, и Джошуа кажется, что стоит ему заговорить, как его слова наливаются свинцом. — Инквизитора зовут Сокмин, и он умен. Он умнее, чем я мог предположить. — Они не знают, кто я? — спрашивает Сынгван. — Вовсе нет. Он… — Джошуа мешкается, — Он отчитал Джонхана за недостаток конкретной информации. Но у него нет личной заинтересованности в этом расследовании. Просто ему не нравится Джонхан. Сынгван поднимает бровь, но больше ничего не говорит. Ждет, когда рассказ продолжится. — Они все выглядят уставшими. — Интересно, каково это? — говорит Сынгван и хрипло смеется. — Не знаю, что еще сказать, — признается Джошуа. — Что тебе рассказал Вону? Все, что я могу сделать, — это заполнить пробелы. Он такой осторожный. Знает ли Сынгван о мерзлоте, еще предстоит выяснить, но Джошуа не станет ему рассказывать — слишком хорошо знает, что Сынгван отбросит всякую рациональность и самосохранение в попытке сохранить здоровье своих близких. — Он сказал мне, что ты проводишь с ними много времени, — в его тоне нет осуждения. Только чистое любопытство. — Да, — соглашается Джошуа. — Были… некие трудности. — А они знают, кто ты? — спрашивает Сынгван, глядя на него обеспокоенными глазами. — Нет. Нет. Это… — раньше такого не было. Раньше с Сынгваном было легко разговаривать. Джошуа никогда не чувствовал, что ему нужно сдерживать информацию. — Не волнуйся обо мне. — Я тебя снова ударю, если ты будешь так говорить. Джошуа слабо улыбается. — Я ценю твою заботу, но что бы они ни делали со мной, это неважно. Я провожу с ними время, пытаясь разгадать планы Инквизитора. Он обнаружил следы Синего Хлада. Сынгван никогда не умел скрывать свои эмоции. Возможно, именно поэтому, видя отсутствие шока, Джошуа понимает, что для Сынгвана это не новая информация. — Сынгван? — Джошуа, я знаю, — больно видеть рассудительность, так ярко выраженную на лице Сынгвана. — Думал, я не почувствую? Как долго ты будешь пытаться сохранить мне жизнь? Когда ты сдашься? В словах Сынгвана звучит поражение. — Никогда, — это бесспорно. Его брови нахмурены в знак убеждения. — Я не позволю тебе умереть на их костре. — А есть ли альтернатива? Джошуа, ты очень постарался, — ласково говорит Сынгван. Его глаза кажутся меланхоличными, — но что еще остается делать? Я чувствую следы в венах Вону по всему пути отсюда. Ты всегда говорил, что я самая могущественная ведьма, которую ты когда-либо видел, — неужели ты думал, что сможешь скрыть от меня подобное? — он сжимает руку Джошуа. — Дай мне время, Сынгван, — просит Джошуа. — Мерзлота не распространилась далеко. Мы оба это знаем. Я знаю, что могу поговорить с Джонханом, я могу что-то сделать, ты просто должен дать мне время. — Джошуа, — произносит Сынгван не без раздражения. — Бери столько времени, сколько хочешь, но пойми, что я не позволю Вону умереть.***
— Мне жаль. Этот звук вынудил Джошуа поднять глаза. Он смотрел на свою руку, лежащую на коленях, словно желая, чтобы кольцо заговорило, и внезапная смена освещения заставила прищуриться. Он просто крутил его, вертел, перебирал, словно пытаясь заставить ожить. — О чем тебе жаль? — спросил Джошуа. По лицу Сынгвана не скажешь, что он рассудителен, подумал Джошуа. — Мне жаль, что я не смог исцелить твоего командира. Твоего Магистрата, — сердце Джошуа слишком хрупко, чтобы справиться с болью. Сынгван продолжил: — мерзлота распространилась повсюду. Было слишком поздно. Я едва успел исцелить тебя. — То, что ты смог спасти меня, — это больше, чем я мог просить. Это чудо, — колеблясь произнес Джошуа. Знание о том, что он ведьма, не покидает его, но нельзя отрицать, что если бы не он, ему бы пришел конец. Он говорил тихо, не желая насторожить извозчика. Хотя торговца, казалось, совершенно не интересовали вопросы ведьм и охотников на ведьм, его интересовала только лошадь, которую Джошуа дал ему в качестве платы за проезд, тем не менее Джошуа не хотелось привлекать внимание к этой теме, — и я намерен выполнить свою часть долга. Силы начали возвращаться, но боль еще не утихла: под ногтями и на кончиках ресниц все еще виднелся лед. Сынгван нахмурился. — Это не долг, я же сказал, что не хочу, чтобы ты со мной расплачивался. Он неоднократно давал это понять. Отказываясь от всего, что Джошуа понимал в человечестве, Сынгван не принимал никакой валюты. Джошуа предлагал свою лошадь, свой меч, все денежные ценности в Цитадели, которые только можно назвать, а Сынгван отказался от всех. — Если ты ничего не хочешь, то что тебе нужно? — спросил Джошуа. Он выглядел отвратительно, изо рта текли слюни и капал тающий лед. Сынгван вытер его губы рукавом халата, приподнял бровь, но не подал голоса. — Прежде всего, мне нужно, чтобы ты перестал пытаться говорить. Тебе нужно отдохнуть. — Скажи мне, — Джошуа не желал оставаться у ведьмы в долгу. Гордость не позволила бы нанести такой урон броне. — Должно же быть что-то. Куда ты направлялся, когда наткнулся на меня? Сынгван замолчал. — Я собирался отправиться в Большую топь. — Я об этом месте не слышал, — ответил Джошуа. — Да и не услышал бы. Оно находится в глубине болот. Там опасно. Джошуа сглотнул. — Тогда я сам провожу тебя туда. Сейчас я слаб, но я лучший фехтовальщик, чем кто-либо другой, кого ты когда-либо встретишь. Я прослежу, чтобы ты добрался туда в целости и сохранности. — Ты не должен этого делать, Джошуа, — тихо произнес Сынгван. — Со мной все будет в порядке. Я всегда в порядке. — Нет, я следаю это. Я… — Джошуа замешкался, обдумывая то, что собирался сказать. Он мог бы скомкать слова, притвориться, что вовсе не собирался их произносить, но ради кого? Его командир был мертв. Во всей организации не было никого, кто мог бы ему помочь. Он был один. И правда — это единственное, чем он мог поделиться. — Я хочу убедиться, что ты в безопасности. Сынгван растерянно заморгал, а когда его осенило, лицо засияло, по-настоящему засияло, а радужки превратились в золотой каскад. Джошуа никогда не видел ничего подобного. — Ты мне очень нравишься, Джошуа. Будет очень грустно, когда ты уйдешь. Если бы все охотники были такими, как ты, думаю, они бы мне очень понравились!***
Снять кольца было труднее всего. Они не желали ослаблять хватку на его пальцах и на его сущности. По глупости Джошуа предполагал, что это окажется проще всего. Он никогда особенно не любил украшения, и, поскольку новый статус действующего охотника подразумевал получение золотых ожерелий, он никогда их не носил. Впрочем, это было вполне объяснимо: те были собраны из сбережений крестьян, зачем же Джошуа носить на себе груз такой вины? У него и так ее более чем достаточно. Столько оружия, столько тщательно продуманных элементов обмундирования — разумеется, такая мелочь, как кольца, может быть снята. Но его кольца… его кольца. Преданность выковывается первой, с нее начинается окончательный сплав колец, и это занимает больше всего времени, а печь все накаляется. Джошуа смотрел на пламя до тех пор, пока оно не стало бить по глазам — и тогда он перевел взгляд на Джонхана. Их пальцы переплелись, обнаженная кожа соприкоснулась с обнаженной кожей, возможно, в последний раз, поскольку выпускной сулил им разлуку сквозь миры. После верности они выкуют послушание, а затем Джошуа почувствует заметное волнение в горле, когда они создадут последнее кольцо. Восемь лет стерли детство, но если все, что осталось, — эти кольца, значит, оно того стоило. Джонхан опустил его руку, вытянув свою, когда кузнец Ордена жестом подозвал приблизиться, и он вздрогнул, почувствовав движение колец, все еще слишком горячих, но Джошуа не испугался, зная, что испытывал боль гораздо сильнее и будет испытывать и впредь. И когда настал его черед, он обжегся, кожа под жаром колец покрылась волдырями, но это того стоило, он стал охотником. Снимать их было так же больно. Кожа под ними такая оголенная, такая обычная, а кольца, это его кольца, он отдал за них всю свою жизнь, а теперь собирался просто бросить их в сундук, позволить заржаветь? Первое олицетворяло верность, второе — Орден, а третье — послушание, и, заперев их, он словно отсек эти добродетели от собственного сердца. Только охотникам разрешено носить эти украшения, а Джошуа не был охотником. И уже не охотник. День, когда он снял их, стал первым днем пустоты, которая никогда не заполнится. Теперь он к этому привык.***
Джошуа добирается до дверей постоялого двора еще до восхода солнца, не успев задуматься о цели своего визита. Ботинок цепляется за болотные водоросли, и кратковременное прерывание шага заставляет оценить ситуацию, прежде чем врываться в комнату. Ему хотелось бы знать, о чем думает Джонхан, осознает ли вообще опасность развязанную им и его вероучением на болоте, однако необходимо понимать, что Джонхан откажется поделиться с ним. Впрочем, Джошуа должен попытаться. Сынгван ясно дал понять. Его стремление жить распространяется только пока страдает лишь он сам. Вону — жертва, мириться с которой тот не готов. Будь он проницательнее, то заметил бы лошадей, точнее, их отсутствие. Заметил бы и Леви, скулящую и требующую внимания, в одиночестве привязанную к столбу. Но Джошуа прошел мимо, постучав в дверь постоялого двора, готовясь поскорее войти. Дверь распахнулась слишком быстро, чтобы Джошуа мог потянуть, и он отступил назад. Взгляд Джонхана такой же дикий, как и окружающее их болото. Он смотрит на Джошуа со смесью шока и дискомфорта. И тут же произносит то, чего, пожалуй, он никак не ожидал услышать от Джонхана. — Джошуа, я не могу. Не сейчас. В Джонхане всегда было заложено самообладание. Его осанка безупречна, слова выверены, и, вероятно, в знак протеста против стереотипа, что следить за длинными волосами сложнее, он укладывает их в аккуратный хвост, закалывая светлые пряди назад. Сейчас же он предстает совсем иначе: плащ беспорядочно перекинут через плечо, словно наспех наброшен. Волосы распущены и нечесаны, а сапоги даже не застегнуты. Он задерживает взгляд еще на мгновение, качает головой и спешит мимо. Джошуа протягивает руку и ловит его за локоть. — Джонхан, ты в порядке? — Конечно, в порядке, я всегда в порядке, — отвечает Джонхан, бегая глазами туда-сюда. — Джошуа, оставь меня. Что бы ты ни хотел, я уверен, мы сможем обсудить это позже. Кажется, ответ был «нет». — Что происходит, Джонхан? Тебе нужна помощь? — допытывается Джошуа. — Ни в одном из дел, в которых мне нужна помощь, ты не сможешь помочь. Кто, черт возьми, уезжает на рассвете? — Джонхан бормочет себе под нос. — Я наслаждался моментом уединения, а потом услышал, как Сунён тащит свои вещи по полу, и мне определенно точно нельзя было приветствовать Инквизитора в одном халате. — Они уезжают? — нет, они не уедут, не сейчас, как же их план, они только привели его в действие… На вопрос неожиданно отвечает Сунён, глядя на Джошуа с той же насмешливостью, которую так старательно взращивал в себе на протяжении последних нескольких недель. — Да, уезжаем. — Оу, — только и успевает сказать Джошуа, останавливаясь на полуслове. — Не стоит делать такой несчастный вид, — отвечает Сунён. — Я уверен, что ты еще увидишь нас, Леви. В конце концов, ты же такой поклонник Ордена. Употребление псевдонима заставляет Джошуа умолкнуть и перевести взор на Джонхана. Тот слишком озабочен, чтобы ответить. — Сунён, я говорил с Сокмином… — Для тебя это Инквизитор, — перебивает Сунён. Джонхан стискивает зубы, но ничего не предпринимает, кроме кивка в знак согласия. — Я говорил с Инквизитором буквально две ночи назад, он упоминал, что останется и поможет, сказал, что запустил дело и хочет довести его до конца, Сунён, — голос Джонхана приобретает панические нотки. — Сунён, ты же заверил меня. Сунён, ты сказал, что не бросишь. Ты говорил, что поможешь. Джонхан не умоляет. Но, кажется, близок к этому. — Планы меняются, Джонхан, — отвечает Сунён, не пытаясь сдержать зевоту. Он деловито укладывает припасы на один из столов для пикника неподалеку от въезда на болото, а его конь стоит рядом с ним, уже запряженный седлом. — Инквизитор решил, что не хочет ждать. У него есть другие приоритеты. И ты, конечно же, не можешь рассчитывать, что он отправится в путь сам? — Где он? — спрашивает Джонхан. — Позволь мне поговорить с ним. — Не думаю, что он действительно хочет с тобой разговаривать, — выдает Сунён, кривя лицо в неприятной улыбке. — Мне это необходимо, — в голосе звучит отчаяние. Сунён показывает жестом вдаль, где рядом с колодцем сидит Сокмин, разложив на столе огромное количество оружия. — Если он на тебя обижен, то не вини меня. Джонхан в тот же миг исчезает, и Джошуа жалеет, что не может последовать за ним, хотя бы для того, чтобы молча поддержать. Оказавшись наедине с Сунёном впервые после приезда Сокмина, он начинает нервничать. — Не могу сказать, что буду скучать по тебе, — задумчиво произносит Сунён. — Не буду, — он отвечает взаимностью. — Я с нетерпением жду, когда мне больше никогда не придется лицезреть твое лицо. Джошуа полагает, что ему больше незачем держать дистанцию и быть осторожным в выражениях. Они уходят. — Почему ты не выдал Сокмину правду о моем имени? — Для тебя это Инквизитор, — рычит он. Джошуа закатывает глаза. Джонхан гордился бы им за это. — Ты прекрасно знаешь, что меня зовут Джошуа. Мне интересно, по какой причине ты так поступил. Сунён занимает оборонительную позицию. — Я не должен тебе ничего объяснять. — Не обязан, — соглашается Джошуа, — но я также прекрасно осведомлен, чем ты и твой Инквизитор занимаетесь в свободное время. И тут в глазах напротив появляется проблеск страха. — Ты не знаешь, о чем говоришь. — Джонхан ничего не знает, не так ли? — продолжает Джошуа. Пусть Орден и не вмешивался в отношения между охотниками, но доктрина повсеместно запрещала любые близкие отношения между непосредственными начальниками и подчиненными — и Джошуа невольно задумывается, что есть причина, почему они скрывают это от Джонхана. Сунён сглатывает. — У тебя нет здесь власти. У тебя нет полномочий. Что ты рассчитываешь получить, шантажируя меня? — Я не намерен предпринимать никаких действий, — холодно отвечает Джошуа. Так даже лучше, он впервые чувствует себя на равных с Сунёном. Ему не нужно прятаться за ложью, — Но, думаю, стоит согласиться, что мы может доверять друг другу свои секреты, не так ли? — теперь он словно заново учится у Джихуна тому, что тот сказал через мгновение после похвалы столько лет назад. Договор между врагами может быть сильнее, чем договор между союзниками. — Слушай, я не знаю, что за хрень происходит между тобой и Джонханом, и меня это не волнует. Но я знаю, что мой собственный успех зависит от его успеха, — выдает Сунён. — Я знаю, как важно держать рот на замке. Тебе тоже стоит. Джошуа прослеживает за пальцем Сунёна, указывающего на Инквизитора и Джонхана. Их разговор не слышен, но язык тела Джонхана выражает намного больше. Раскрытые в мольбе ладони. — Я давно знаю своего Инквизитора, знаешь? Я уверен, что догадываюсь, о чем он сейчас говорит. Это приманка, и Джошуа клюет на нее. — Что? — Что если Джонхан не вернется в Цитадель с пеплом этой ведьмы под ногтями, ему лучше вообще не возвращаться, — Джошуа поворачивается и видит тщательно замаскированную улыбку на лице Сунёна. Преданность Джонхана Ордену выходит за рамки тех ожиданий, которые возлагаются на новобранцев. С самого детства он был предан организации, которой был обещан, и, безусловно, Джонхану должно быть больно, если он вообще догадывается, как сильно презирают его люди, считающиеся самыми близкими. — Не могу дождаться, когда выберусь отсюда, — бормочет Сунён. — Ненавижу это чертово болото. — Вероятно, ты ему тоже не нравишься, — замечает Джошуа, возможно, слишком тихо, чтобы тот мог расслышать. Впрочем, от этого не легче. Орден состоит из людей, ценящих себя и свои собственные цели больше, чем организацию. И уже не в первый раз Джошуа приходит к выводу, что Орден никогда его не заслуживал. Подобно ливню, Джонхан устремляется к Джошуа. Он полностью игнорирует Сунёна, впиваясь ногтями в чужую руку, и увлекает к выходу из трактира, в абсолютной тишине. Оказавшись за пределами слышимости, он опускает руку и всматривается в лицо напротив. Джошуа слышит только шум его дыхания, и глядит на руки, сжатые в кулаки. Отпечатки ногтей Джонхана все еще виднеются на его коже. Исходя из всего этого, можно было бы считать, что на лице Джонхана отражается гнев. Но когда он начинает говорить, Джошуа понимает, что это вовсе не гнев. — Ты все еще говоришь на родном языке? — торопливо спрашивает Джонхан. Глаза широко раскрыты, а зрачки такие темные, что почти черные. — Едва ли. — Они меня бросают, — произносит Джонхан с паникой в голосе. — Джошуа, они меня бросают. Я не знаю, что делать. Я не справлюсь один. Я не могу потерпеть неудачу. Чудесно слышать родную речь. Ужасно слышать, когда Джонхан, похоже, в нескольких мгновениях от слез. Обретение Джонхана заново стало упражнением в изменении ожиданий. Возраст поменял его, поменял их обоих. Было трудно осознать различия, возникшие между ними за годы разлуки, примирить Джонхана из прошлого с Джонханом нынешним. Тот, которого помнил Джошуа, был еще по-юношески пухлым, с короткими светлыми волосами и острым языком, ненавидевшим разговаривать с кем-либо, кто не был Джошуа. Он был импульсивен, стремился к успеху и не обладал социальными навыками, необходимыми для установления связей между сверстниками. И иногда Джошуа улавливал в нем отблески того времени: Джонхан закатывал глаза на Сунёна, стоило тому заговорить о своем Инквизиторе с религиозным благоговением, подобающим такому званию. Сейчас Джонхан таким не кажется. Он похож на ребенка, каким был при первой встрече с Джошуа, когда тот даже не знал его имени, только фамилию. Маленький, хрупкий, с острыми чертами, намеренный оправдать наследие своей семьи — и совершенно одинокий. — Что мне делать? — задает вопрос Джонхан, как будто может сломаться. Даже если бы он полностью владел словарями десяти разных языков, Джошуа все равно сказал бы то же самое простыми словами. — Уходи, Джонхан. Ты можешь уйти. Желание, которое может загадать только глупец, но Джошуа шепчет его в пространство. Наблюдает за тем, как поникает лицо Джонхана. Джонхан отвечает прямо, как и прежде. Не оставляет никаких двусмысленностей. — Я не могу этого сделать. Ты знаешь, что я не могу. Реальность мира несправедлива. Орден гордится своей организационной пирамидой, единственным Верховным Инквизитором, правящим всеми, идеей продвижения по служебной лестнице, привитой с юности. Но в то же время Орден все еще несправедлив. Лучший охотник в мире может погибнуть в тридцать лет, а тело останется гнить в лагере разбойников, и никто уже его не найдет. Орден никогда не придавал большого значения — если люди пропадают, они остаются пропавшими. Никто не утруждается поисками тех, кто, скорее всего, мертв. Особенно если это всего лишь очередной охотник. Мир несправедлив, потому что Джонхан стоит здесь, не зная, куда деваться, с широко раскрытыми стеклянными глазами, и Джошуа жалеет, что у него недостаточно слов убеждения, что все это не имеет значения. Никогда не имело значения. Но речь не о нем, и он твердо знает одно: он не позволит Джонхану выставить себя глупцом. Гордость разливается по легким Джонхана, словно дыхание. Он кропотливо выстраивает свой образ, чтобы никогда не ошибиться. Джонхан печется об Ордене, как о своей крови, это и есть его кровь, и Джошуа знает, что из себя представляют пересуды в Цитадели, знает, что умолять, должно быть, пришлось труднее всего, а он сделал это перед своим Инквизитором. Он не собирается стоять в стороне и смотреть, как тот страдает. Джошуа слишком дорожит им, чтобы допустить это. — Тогда не дай им понять. Ты лучше их и всегда был таким. Не дай им понять, что тебе не все равно, — понизив голос, говорит Джошуа. Слова звучат коряво, будучи произнесенными на едва используемом языке, но смысл очевиден. Он подходит ближе. Вовсе не потому, что так хочет. Скорее он предпочел бы быть подальше. Другой конец вселенной представляется сейчас заманчивым. — Не дай им понять, что это тебя трогает. Короткое прикосновение к руке Джонхана — теплое. За ним не скрывается ничего, кроме демонстрации физической поддержки. Однако это ощущается чем-то большим, когда грудь Джошуа вспыхивает огнем. Он моргает, сжимает челюсть и смотрит вверх. Совсем как тот Джонхан, которого Джошуа давно уже знает. — Ты прав. Лучше бы он не был прав. Ему не хотелось бы чувствовать предательство, говоря это. Иллюзии благородства были построены вокруг того, что осталось от прошлого, а осталось лишь непоколебимая преданность Джонхану. Если он нуждался в помощи, если он нуждался в ком-то, все вокруг Джошуа рассыпалось, стоило только сосредоточиться на этой единственной цели. — Так и есть. Когда Джонхан сцепляет их руки вместе, сжимая сильнее нужного, словно боясь, что если ослабит хватку, Джошуа убежит. — Не дать им понять, — повторяет Джонхан. Джошуа следит за движением чужих губ. — Именно. Ты лучше их. Им… им плевать, но Джонхан… — он делает заминку. Джонхан и так знает, что он хочет сказать. — Ты знаешь, что ты лучше их. На лице Джонхана мелькает нерешительность, и любая эмоция предпочтительнее той безысходности, охватившей его несколько минут назад. — Как тебе удалось так легко уйти? — Это не было легко, — Джошуа выплевывает фразу прежде, чем успевает остановить себя. Как Джонхан мог подумать, что было легко, когда даже сейчас ему все еще не хватает части себя, которую никогда не найти. Впрочем, нельзя всецело винить Джонхана, ведь ему неизвестна вся история. Джошуа никогда не рассказывал ему. На мгновение возникает мысль рассказать все — о Хладе, о Магистрате, о том, как его собственная смерть исчезала на глазах в магическом свечении, но тут Джонхан заговаривает, акцент пробивается сквозь родной язык, на котором он говорит. — Покидая Орден, обязательно ли было забирать с собой мое сердце? Воздух рассекается вокруг, и причиной тому — буквально лезвие. Серебряные искры вспыхивают в лучах восходящего солнца. Джошуа отпрыгивает назад, сердце беспорядочно колотится. Сокмин кружит вокруг них, возбужденно размахивая мечом, как будто не находится в нескольких дюймах от того, чтобы отсечь им кончики носов. — Что думаете? Я почти не пользуюсь этим клинком, он такой тяжелый, но мой другой отчаянно нуждается в ремонте, а я не доверяю никому, кроме своих кузнецов в Цитадели. Дыхание приходит в норму. Сокмин ничего не услышал, а если и услышал, то явно не смог понять. Уже не в первый раз Джошуа благодарит за то, что родной язык настолько специфичен. — Этот должен подойти, Инквизитор, — отвечает Джонхан, снова переходя на язык, знакомый Сокмину. — И понятное дело, что человеку вашего статуса полагается только лучшее. Джошуа осознает, насколько страшен Джонхан. С какой легкостью он облекается в новую личину, словно надевая плащ; как всего несколько мгновений назад был на грани слез, и потребовалось меньше минуты, чтобы вернуть себе то безупречное самообладание, которое он таскает на себе, будто вторую кожу. Его тон уважителен, даже шутлив, и Джошуа вполне можно понять, действительно ли все случившееся было на самом деле. Призрачная тяжесть на коже могла оказаться плодом больного воображения. Джонхан — хамелеон, цвета и узоры которого, меняются с каждым мгновением. Джонхан страшен, но Джошуа не боится его, а жалеет, и это беспокоит больше всего на свете. — Что скажешь, Леви? Нравится ли тебе этот меч? Он острый и без прикрас. Им можно убить десять человек, и Сокмину все равно оставлять ли его. — Похоже, он идеально подходит для ваших целей. Сокмин одет в одежды для верховой езды. — Ну что ж, если все улажено, нам пора уходить. Не хотелось бы оказаться под этим ужасным полуденным солнцем. Леви, ты нас проводишь? Выбор невелик. Инквизитор загибает палец, призывая Сунёна к себе. Рука у него мозолистая, но хватка, с которой он проводит пальцами по стальным волосам, нежная, даже ласковая. Большой палец задевает ушную раковину, пока он что-то шепчет. Невозможно разобрать, о чем они говорят, но Сунён выдыхает и торжественно кивает. — Я проведу последний осмотр лошадей, — заявляет Сунён, выпрямляясь, и рука Сокмина опускается на его волосы. Сокмин кивает. — Поторопись, — когда Сунён собирается уходить, Сокмин протягивает руку и проводит по чужой руке. Взгляды встречаются. — Спасибо, Сунён. — Разумеется, мой Лорд Инквизитор. Джонхан, несомненно, не поддается ощущению вторжения, возникшему на мгновение при наблюдении за ними. — Желаю вам счастливого пути, Инквизитор, — говорит Джонхан. Он ослепительно улыбается — той улыбкой, которую приберегает для всего остального мира. Это разительный контраст с тем, каким он был несколько минут назад. Но все же некоторые признаки проступают через фасад — ногти впиваются в ладони. Он кажется почти несокрушимым, но не совсем. — Я надеюсь увидеть вас в Цитадели в будущем. — Разумеется. Мы все понимаем, что ты предназначен для великих свершений, что ты станешь легендой. Я буду в первом ряду на твоей церемонии, — широко улыбаясь, произносит Сокмин, и слова звучат приятно, но Джошуа улавливает в них отсутствие искренности. — И естественно, пусть Орден гордится тобой, как и всегда. Это звучит как тонко завуалированная угроза. — Все будет хорошо, Джонхан, я уверен, — хлопает Сокмин по спине. — Я помог всем, чем мог. Остальное зависит от тебя. В конце концов, мне никогда не хотелось бы вмешиваться в твое расследование. Джонхан сглатывает, но самообладания не теряет. — Прежде чем я уеду, — говорит Сокмин, — можно с тобой поговорить? — он смотрит прямо на Джошуа. Нет никакой двусмысленности в том, к кому он обращается. Джонхан по-прежнему изображает обратное. — Инквизитор? — начинает он, и Сокмин поднимает бровь. — Тебе нет нужды присутствовать. Я знаю, что он является твоей ответственностью, но мне понадобится всего несколько минут времени, — Сокмин подражает его голосу, смеясь над собой, и жестом приглашает Джошуа подойти ближе. — Свободен. Уголки рта Джонхана подергиваются. Джошуа жаждет спасения в численности, надеясь, что если рядом с ним будет Джонхан, это уже кто-то, способный смягчить допрос Сокмина. Несмотря на то, что Джошуа довольствуется своей маскировкой, он боится, что собственное невежество или оплошность в разговоре могут оказаться губительными. И, кроме того, наедине не на чем сосредоточиться. Инквизитору нечего анализировать, кроме стоящего перед ним сбежавшего охотника на ведьм. А Сокмин в этом хорош, Сокмин действительно был хорош. Он доказал, что управляется с Хладом, и достаточно уверен в себе, чтобы покинуть их. — Пройдись со мной, Леви, — приказывает Сокмин, щелкая пальцами. — Позволь мне полюбоваться видами твоего драгоценного болота, потому что, уверяю тебя, я никогда сюда не вернусь, — смеется над собственной шуткой. Выбор невелик. Сокмин не знает, куда идти, обходит стороной главную тропу и, кажется, идет туда, куда приведет прихоть. Людей на улице сейчас ощутимо мало. С одинаковой вероятностью это объясняется как ранним часом, так и униформой или аурой, которая отталкивает всех остальных. — Я должен лично поблагодарить тебя за помощь, которую ты оказал Джонхану и Сунёну во время их расследования, — начинает Сокмин, голос приобретает тон рассказчика. — Несмотря на то, что наша организация привержена идее справедливости и защиты, порой приходится нелегко. Простые люди не понимают, какое бремя лежит на наших плечах. Такие исключения, как ты, очень ценны. Радость неудержимо бурлит внутри. Одобрение Инквизитора пьянит сильнее, чем выдержанный в бочке самогон, и Джошуа цепляется за похвалу, как за спасательный круг. Он склоняет голову. Восемь лет наставлений не исчезают только потому, что он снял свои украшения. — Это Джонхан настоял на том, чтобы приехать именно сюда, — делится Сокмин, вдавливая сапог в почву. — Его единственным «источником» были слухи крестьян. Другие Инквизиторы просто смеялись над ним. Некоторые делали это прямо в лицо, — глаза морщатся при воспоминании. Приятное зрелище, если бы не причина, скрывающаяся за его улыбкой. — В Цитадели говорят, что даже Бог не стал бы пачкать свои сапоги в трущобах Велена. Он ожидает реакции, и Джошуа удается слабо усмехнуться. — Я был его последней надеждой, понимаешь? Джонхан умолял меня поддержать его, — весело вспоминает Сокмин. Курица клюет землю у его ног. — Остальные Инквизиторы считали меня сумасшедшим за то, что я согласился отпустить его на это расследование. Конечно, у меня были свои разногласия с Джонханом, но, несмотря ни на что, он хороший охотник, и я могу этим восхищаться. Настолько, что отправил с ним лучшего своего охотника. — Сунёна? — уточняет Джошуа. Сокмин кивает. Джошуа не берется утверждать, что выражение его глаз смягчается, но, похоже, мысль о Сунён оказывает некоторое физическое воздействие. Уголки губ изгибаются. — Он был под моим командованием с тех пор, как окончил Академию. И даже раньше, — говорит он после размышлений. — Я видел, как он совершенствовался. У него есть навыки, присущие воину. И даже если он был крайне неумелым и падал от собственного меча, он лучше любого из моей погибшей эскадрильи. Ему присуща преданность, невиданная для многих. Картина, нарисованная Джонханом о Сунёне, отличается от той, что он услышал от Инквизитора. — Но хватит о Сунёне, я здесь, чтобы поговорить о тебе, — переводит тему Сокмин, хлопая Джошуа по спине сильнее необходимого дружелюбия. — Джонхан — человек гордый. Сунён, пожалуй, даже больше. То, что они согласились советоваться с тобой, говорит о твоей доблести и знаниях. Для человека из мерзкого болота на краю света ты превзошел все мои ожидания. Такую похвалу от высшего чина трудно получить. Обычно принято целовать руку Инквизитора, выражать благодарность, но как только Джошуа опускает взгляд на толстую серебряную полосу, опоясывающую средний палец Сокмина, его легкие сжимаются. Пять сплавленных колец. Одно — за верность, другое — за послушание, а между ними — кольцо Ордена, то самое, с эмблемой, выбитой на полированном металле. Такое же было у Джошуа, такое же у Джонхана. А с посвящением в Инквизиторы появились еще два новых — в начале и в конце, завершающие пять кругов, — символизирующие власть над организацией и долг, постоянное напоминание о нем. Бремя правления, в конце концов, тяжело, как и кольца. И еще символ тщеславия на большом пальце — последнее кольцо, отдельное от остальных, с выемкой в центре. Знак Инквизитора. — Могу ли я говорить прямо, Леви? — спрашивает Сеокмин, проводя рукой по рыжевато-бронзовым волосам. — Я не так формален, как мои коллеги-Инквизиторы. Наверное, сказывается разница в возрасте — несколько лет, знаешь? Джошуа очень хорошо понимает. Он кивает. — Да, — покорность, похоже, лучшая стратегия. — Я знаю, что Джонхан недоволен тем, что я беру Сунёна с собой, — на ум приходит картинка с разбитым выражением лица, и он не успевает ее остановить. — Уверен, что после отъезда я стану объектом весьма красочных ругательств. Меня не особенно волнует, что он подумает. Тем не менее, я буду признателен, если ты продолжишь помогать ему. — Помогать ему? — повторяет Джошуа. — Конечно. Так же, как и сейчас, так же, как и до сих пор, — говорит Сокмин, нахмурив брови в недоумении от того, насколько прост вопрос. — Орден, конечно же, щедро вознаградит тебя. За каждую милю они могли бы заполнить десять океанов тысячей золотых монет, и это не сравнится с той потерей, которую понесет мир, если из глаз Сынгвана исчезнет свет. Впрочем, не похоже, будто он искренне задумывается об этом, когда разговаривает с правящим Инквизитором, обещающим деньги за кровь. — Джонхан всегда старался вести себя хорошо с другими. Особенно с чужаками, — произносит Сокмин таким тоном, каким описывают особенно назойливого домашнего питомца. — Он, конечно, стал лучше, но я очень удивлен, что кто-то смог зацепиться когтями за его холодное сердце. — Для меня большая честь помочь, — вот и все, что может сказать Джошуа, и все, что Сокмин хотел бы услышать в любом случае. Все остальное его не волнует, как не волнует и чувство сползающей кожи Джошуа. — Я видел, как вы разговаривали. Он пребывал в таком состоянии, когда пришел ко мне, уверял, что ему нужна моя помощь, буквально умолял меня не уходить, — говорит Сокмин, размышляя вслух. — Что бы ты ни успел сказать, это, безусловно, его подбодрило, что само по себе впечатляет. Сокмин смотрит через плечо на собранных лошадей и кивает сам себе. — Я рад, что избавлюсь от этого ужасного места. Хуже местечка для жизни не придумаешь. Без обид, — но все равно обидно. Они уже обогнули дом Сынчоля, и Джошуа ненадолго задумывается, где тот находится, не видит ли их совместную прогулку. Возможно, он с Вону, наблюдает за ним. — Знаешь, Леви, у нас в Цитадели есть прозвище для Джонхана. Мы зовем его «Золотой мальчик». — У него такой цвет волос, — туманно замечает Джошуа, не понимая, почему оказывается посвящен в текущие сплетни, циркулирующие в Башне Декстера. Сокмин смеется, сверкая зубами. — Да, это, несомненно, часть причины. Но на самом деле все гораздо шире. Просто он настолько исключительный: единственный ребенок в самой длинной прямой линии охотников, преуспел с самого начала обучения, преодолел все ограничения и так далее, и тому подобное, имеет большой список достижений, которые я не хочу запоминать, — он звучит вежливо, однако насмешка, скрывающаяся за словами, говорит об обратном. — Это впечатляет, — отвечает Джошуа, как будто ему неизвестно, как будто жизненный путь Джонхана не течет по его собственным венам. — Скоро он побьет мой рекорд самого молодого Инквизитора. Возможно, Сокмин не хочет лишиться этого достижения? Это, пожалуй, одно из объяснений, почему он настаивает на том, чтобы взять Сунёна с собой. — Я беспокоюсь, что ты можешь подумать, будто я недолюбливаю Джонхана или затаил какую-то обиду, — заявляет Сокмин, приостанавливая шаг. На лице появляется озабоченность, и он протягивает руку к плечу Джошуа. — Я хочу, чтобы ты ясно понял, что это так. — Это, — начинает Джошуа, силясь найти подходящий ответ, — принято к сведению. — Тем не менее, позволь мне уточнить, что я хочу, чтобы он стал Инквизитором. Более того, я бы сказал, что от этого многое зависит, — продолжает Сокмин, и его голос приобретает угрожающий оттенок, — и чтобы это произошло, должны свершиться определенные события. Джонхан должен выйти из этой лачуги с только что зажженным костром, чтобы его могли наделить титулом и возвести к моему рангу. Все в Цитадели будут в восторге, устроят банкеты в его честь и поклонятся ему в ноги. Появится новый Инквизитор. Очень важно, чтобы это произошло, — он улыбается во все зубы. — Я был бы очень признателен тебе за помощь в этом деле. — Лорд Инквизитор, — говорит Джошуа, и обращение скисает на губах. — Я на это не способен. — О, не стоит себя преуменьшать! — восклицает Сокмин, поглаживая Джошуа по руке. — За эти несколько дней мы по-настоящему узнали друг друга. Я уверен, что мы верим в способности другого. — Я должен спросить, Лорд Инквизитор, почему вы так доверяете мне, — интересуется Джошуа, сглатывая. Сокмин улыбается. — Твоя репутация, я полагаю. Джошуа хмурит брови, пытаясь понять, что имеет в виду Сокмин, но Инквизитор любезно поясняет без всяких просьб. — Я знаю, что ты давно там не был, но есть одна поговорка, которая гуляет по Цитадели. Джошуа слышит биение своего сердца в ушах. — Самый простой способ убить ведьму? Огнем. Самый простой способ убить охотника на ведьм? Спустить их с поводка. Голос Инквизитора тщательно выверен. — Я слышал о тебе очень интересные отзывы. Конечно, твоя преданность сомнительна, но твои умение и мастерство — нет. Даже после долгих лет бездействия ты сохранил академические знания. Отчеты моих охотников говорят о том, что ты прекрасно владеешь мечом. Твои навыки расследования подтвердились, и я бы даже сказал, что твоя способность поддерживать ложь достойна восхищения, — Сокмин перестает идти и улыбается, словно хочет перекусить. — Ты хорош так же, как и тогда, когда покинул нас, Джошуа. Джошуа так и не назвал Инквизитору своего имени. Джошуа никогда не говорил, не хотел, не рисковал. Горло сжимает призрачная петля. Он продолжает путь, а Джошуа застывает на месте, пока не замечает жест Инквизитора, повелевающего двумя пальцами. Теперь он понял, что это значит: он демонстрирует кольца. — Инквизитор, — справляется с эмоциями Джошуа. Он не мог знать, зачем ему было притворяться, почему он просто не убил его, когда была возможность… — Почему ты так удивлен, Джошуа? Неужели я бы забыл тех, кто стоял в первом ряду на моей собственной церемонии? — зубы Сокмина напоминают лезвия бритвы. — Это был самый важный день в моей жизни! Я помню каждую деталь. И это естественно. Неужели ты думаешь, что я забуду что-то подобное? Невозможно объяснить, почему Джошуа еще не стоит на коленях с мечом у горла. Невозможно объяснить, почему Джошуа не подвешен за ветви дерева. Он так представлял себе свою смерть, что не осознавал, что уже стоит перед ней и теперь слишком поздно. — Это действительно божественное провидение, что из всех неперевернутых, болотистых скал Джонхан нашел тебя именно под этой, — комментирует Сокмин. — Не могу сказать, что уделял тебе много внимания, у меня были свои дела, но это, конечно, приятная встреча после стольких лет. Не хотелось бы, чтобы она сопровождалась трагедией. — Лорд Инквизитор, — выдыхает Джошуа, и это все, что он может сказать. Если тот желает, чтобы он умолял, Джошуа так и поступит, но если его смерть уже предрешена, ему хотелось бы узнать об этом сейчас. — Ты работал с Магистратом, верно? Трагично, что он умер, — Сокмин хмурит брови, словно пытаясь вспомнить что-то, о чем уже забыл. — После того, как вы двое исчезли с лица земли, мне было как-то не до того, чтобы выяснять, что случилось. Я, впрочем, был поблизости, — он жестом показывает вокруг себя. — Нашел следы Хлада везде, где побывал, и теперь могу сложить два и два. Я полагал, что ты тоже погиб, и очень удивлен, что это не так! — Сокмин хлопает Джошуа по спине, как будто тот хорошо поработал. — Когда все закончится, я бы с удовольствием побеседовал с тобой и Джихуном о том, как тебе удалось спастись от столь всеобъемлющей инфекции. Западные валы, владения Сокмина, находятся в нескольких часах езды от Большой топи, и хотя Джошуа знает эту информацию, совсем другое дело — осознать, насколько близок был Сокмин, чтобы разгадать судьбу своего Магистрата. Сокмин хлопает в ладоши. — Теперь я рад, что между нами есть эта вновь обретенная честность. Мы можем работать вместе! У нас схожие цели! Я хотел бы вернуться в свою Цитадель и не быть под пристальным взглядом всех членов Ордена, следящих за каждым моим шагом. Ты же не хочешь, чтобы твой дорогой друг потерпел неудачу и был погублен собственными амбициями, — пауза. — Рискну предположить, что ты также не хотел бы, чтобы тебя пронзил клинок, который ты только что помог мне выбрать. Меч прижат к боковой части тела. Его пальцы задерживаются на рукояти — тонкое напоминание. — Джошуа, не каждому дается второй шанс, как тебе, — в голосе есть что-то напоминающее сострадание. — Я бы не стал его упускать. У него уже был второй шанс, хочется возразить, он восстановил себя из ничего в этом болоте. Ему был дан второй шанс, и он получил его от ведьмы, и в этом грязном болоте он нашел больше смысла, чем в мраморных залах Цитадели. — Я с нетерпением буду ждать твоего возвращения в Башню Декстера, когда все закончится. Я уверен, что под руководством Инквизитора Джонхана мы найдем для тебя прекрасное место, и нам не придется задавать слишком много вопросов, не так ли? Просто убедись, что ты позволишь этому случиться. Ведь найти ведьму не так уж сложно, верно? — улыбка сползает с лица Сокмина, сменяясь мрачной трезвостью. Он видел тысячу смертей с такими яркими глазами. Ему пришлось. Он же Инквизитор. — Тебе все-таки удалось найти Джонхана. Он ждет ответа от Джошуа, который так и не наступает, лишенный дара речи. Сокмин поднимает руку и поглаживает Джошуа по подбородку, словно хорошо воспитанное животное. — Я знаю, ты не разочаруешь меня. Служи, пока от Ордена не останутся одни угли, — заключает Сокмин и улыбается в последний раз, да так широко, что закрываются глаза. А потом удаляется. Обменивается последними словами с Джонханом, садится в седло и долго провожает взглядом Сунёна, не решаясь убрать веточку с волос. И затем уезжает. Без фанфар, без празднования, без салютов. Натягивает поводья, его конь ржет, стук копыт удаляется вдаль — и Инквизитор исчезает. Джошуа не ждут ни суд, ни присяжные, ни казнь. Возможно, все даже хуже. Инквизитор оставляет ему задание. Джонхан касается его плеча и нарушает зачарованную тишину. — Что он тебе сказал? — Джошуа оборачивается, и сердце замирает в горле. Джонхан выглядит ослепительно, как утреннее солнце, переливающееся на нем. Как будто при его создании на каждую черту лица была потрачена тысяча минут, словно детали вырезали лично. Его огромные глаза полны беспокойства. — Все в порядке? Рука Джонхана лежит на Джошуа, беззаботно, естественно, как воздух, проходящий между ними. Ощущение теплое и успокаивающее. Опасное, потому что Джошуа может слишком привыкнуть, начать наслаждаться. Его ладонь ложится на руку Джонхана, и под кожей ощущается холодный металл. Джошуа видит оковы за тремя слитными кольцами на пальце, и если бы он мог, то разорвал бы каждое звено, но он всегда был слаб и вряд ли когда-нибудь станет достаточно сильным. Когда он закрывает глаза, в голове мелькают воспоминания о башнях, поднимающихся из скалистых глубин земли, о серебряном кольце, надетом на палец, и локоне сияющих светлых волос, освещенных заходящим солнцем. В груди зияет рана. — Иногда мне хочется, чтобы я никогда не нашел тебя снова, — произносит Джошуа, распахивая глаза. — Я бы предпочел, чтобы ты остался в памяти, как розовое воспоминание, а не как сожаление. Обнаженная честность освежает, даже если воздух, которым он дышит, причиняет боль. Ведь так говорил Сокмин, не так ли? Нет смысла во лжи, в недосказанности. Нужно говорить правду, а она такова, что иногда Джошуа мечтает, чтобы они вообще никогда не воссоединялись. О других своих желаниях он не говорит Джонхану. Джонхан отдергивает руку. Солнце озаряет Большую Топь новым утром, деревья вокруг зеленеют жизнью, но в выражении лица Джонхана нет ничего, кроме полуночи. — Все не должно было быть так сложно, — отвечает Джонхан. Тихо, словно извиняясь. Он снова сдерживает половину фразы. — Я так по тебе скучал, — мешкается. — Я не хотел, чтобы ты оказался вовлечен в это. Я не знал, что все так закончится. Его плечи сутулятся под тяжестью груза. Джошуа забрал бы его, если бы мог. — Я прошу прощения за то, что пришел сюда, за то, что разрушил жизнь, которую ты так старательно пытался построить. Ты должен мне поверить, я никогда не хотел, чтобы все было так. Думал, что будет легче, у меня в голове были разные идеи. Думал, что смогу это сделать. Но Джошуа? — Джонхан говорит неуверенно, словно выражает слова, никогда ранее не звучавшие. Как будто задыхается на поводке. — Я пытался забыть о тебе. Но и в этом я потерпел неудачу.