Глубоководные игры

Чонгук вздрагивает, резко просыпаясь от странного, хорошо знакомого и только ему понятного чувства. Сердце отбивает бешеный ритм, пока в животе завязывается тугой ком беспокойства. Висок пульсирует, покрываясь испариной, а легкие судорожно сжимаются, выталкивая наружу еле слышный свист через пульсирующее дыхало. Клапан начинает судорожно закрываться-открываться, пока крылья человеческого носа раздуваются от волнения. Чонхен. Что-то с братом. Он судорожно кидает взгляд на часы. 02.06. Слишком поздно. Близнец должен быть давно в своей постели, у них ведь режим. Но брата дома нет, это он понимает сразу же, поэтому первым делом нащупывает телефон, чтобы тут же споткнуться о голосовую почту. Черт. Черт-черт-черт. Страшно. Чонгуку ужасно, просто блядски страшно. Где носит его ебаного братца, да еще и в такой час? И почему… почему он чувствует это. Кожу везде тянет и неприятно щиплет: между лопаток, под ключицами и даже на шее, словно отсутствующие у косаток жабры хотят прорваться наружу, чтобы вдохнуть отравляющий земной запах. Он на автомате чешется, на грани интуиции ощущая чужую боль. Они всегда друг друга чувствовали. Незримая связь близнецов, все еще неподвластная науке, практически на грани магии, но настолько рутинная для их жизни. Чонгук вскакивает, все же на всякий случай проверяет соседнюю спальню. Ожидаемо пусто. Он передвигается медленно, стараясь не топать босыми ногами, чтобы не дай бог не разбудить родителей или отчима. Да и вопросы Тэхена с Дженни тоже не то, что сейчас нужно. Еще сложнее сдерживать порывы призвать брата древним, давно отжившим себя способом, из-за чего дыхало приходится силой закрывать клапаном, чтобы животный крик инстинктивно не вырвался наружу. Ведь в этом случае отзовется не только Чонхен, Чонгук перебудит всех косаток в радиусе пары километров. Чем ближе он придвигается к входной двери, тем сильнее чувствует его. Кажется, брат недалеко. Совсем рядом. Ему больше не страшно, но все еще больно. Не Чонгуку, Чонхену. Следуя за собственными инстинктами, Чонгук порывисто щелкает замком, распахивая входную дверь, чтобы тут же согнуться от веса чужого тела. Брат наваливается на него, тяжело дыша и пачкая в сырости льющего на улице дождя. Он ничего не понимает, улавливая нотки алкоголя в кислом запахе, и пальцами цепляется за мокрую кожанку. — Чонхен? — Чонгук говорит шепотом, моля небеса, чтобы они никого не разбудили. Он делает несколько шагов назад, утягивая далеко не легкое тело следом и носочком ноги поддевая дверь, чтобы та с негромким щелчком закрылась. — Что с тобой? — Гуки, — близнец не спешит отстраняться, продолжая удерживать его в тесных, кажущихся более интимными, чем обычно, объятиях. — Мой младшенький… Такой славный милый Чонгуки… — Блять, — Чонгук морщится, злясь на то, что вместо сна брат шлялся не пойми где, так еще и посмел заявиться в таком виде. Слава богу, целый. Возможно, Чонгуку показалось? Он практически насильно тянет его вверх, по пути заставляя снять грузные, совсем не подходящие для омег ботинки. Чонхену кристаллически похуй, он всегда забывал о принадлежности к слабому полу. Как и о том, что папа не любит, когда в доме грязно. — Умоляю, не разбуди родаков, — Чонгук шипит, таща брата наверх в полной темноте, и еле сдерживается, чтобы не возмутиться на весь дом, потому что хоть они и омеги, тела их спортивные и достаточно мощные. Впрочем, как и у всех гибридов косаток. Тем более с глубоководным папой и регулярными тренировками. Оба собираются поступать в спортивный университет. — С-сколько время? — Чонхен немного запинается, но все же позволяет довести себя до ванной комнаты. Вваливая их обоих внутрь, Чонгук быстро закрывает дверь, только потом щелкая выключателем. Свет вспыхивает слишком резко, ударяя по привыкшим к темноте глазам, и ему требуется немного времени, чтобы проморгаться и вернуть остроту зрения. А когда оно возвращается, руки сами собой взлетают к груди в пораженном жесте. Брат весь помят, в грязи, одежда не просто испачкана, но и местами сильно порвана. Он ведет взглядом выше, ужасается разбитой губе и сильному ушибу на скуле. — Хени! — Чонгук недовольно топает ногой, тут же утопая ею в мягкости коврика. — Ты опять подрался?! — недолго думая, он обвинительно добавляет. — И напился! — Чонгуки… — брат, кажется, немного не в себе. Не обращая никакого внимания на его возмущение, он тянется руками, вновь сгребая Чонгука в удушающие объятия. Ластится всем телом, опаляя стремительно краснеющие уши кисловатым от алкоголя дыханием. — Гуки… хороший… славный… самый лучший… — Блять, тебя головой приложили? — Чонгук морщится, попутно запуская руку в темные, слипшиеся от дождя волосы. Он аккуратно ощупывает цепкими пальцами голову, от макушки до самой шеи, проходится по вискам, оглаживает за ушами. Осторожно прикасается к спрятанному волосами дыхалу, чтобы убедиться, что оно в порядке. Ничего. Ни ран, ни шишек. — Дурак, — Чонхен хрипло смеется, продолжая тяжело дышать в его шею. — Какой же ты глупый, Гука. — Х-хватит, отцепись, — дыхание отчего-то утяжеляется, пусть не так, как у брата, но слишком тесные объятия вызывают странное непонятное томление. Кажется… Чонгук хмурится, пытаясь уловить ускользающую мысль, а когда понимает, с силой отталкивает брата прочь, тут же смущенно разворачивая его спиной к себе и стягивая испорченную кожанку. Чонхен его… волнует. И, к сожалению, далеко не в первый раз. Чонгук никогда не признается даже сам себе, в чем истинная причина того, что он перестал пускать его к себе на ночь. Почему старается встать как можно дальше во время общего приема душа после тренировок. И почему совсем перестал разделять его дома. Почему он… дистанцируется. Не давая мысли развиться, он встряхивает головой, принявшись быстро раздевать своего непутевого братца. Чем быстрее расправятся — тем быстрее он вернется назад. К прохладным простыням и одиночеству пустой спальни. Может ли… он хмурится собственным мыслям, но отогнать их не получается. Может ли Хени сегодня лечь с ним? Они давно не спят вместе, хотя родители совсем не против. Даже не смотря на то, что обоим уже по семнадцать. Почти взрослые, на грани совершеннолетия и выпуска из школы. У близнецов так бывает. Особенно, у омег. — Айщ, — брат шипит, выдергивая его из странных мыслей, попутно пытается вырвать руку, но Чонгук не дает, сбрасывая куртку на пол и с ужасом смотря на содранную вдоль всего предплечья кожу. — К-какого… — он пораженно замирает, рассматривая рану, и тут же принимается стягивать с брата остальную одежду, с тяжестью на душе отмечая ушибы и царапины по всему телу. — Чонгук, хватит… Чонгук! — близнец пытается его остановить, но он не обращает никакого внимания, снимая слой за слоем, пока идентичное ему тело не остается полностью нагим. Чонгук тут же толкает его в сторону душевой, стремясь побыстрее омыть от грязи, и обработать ссадины и кровоподтеки. Не хватало еще, чтобы началось заражение. Глупый глупый Хени, и куда он опять ввязался?! Чонгук не задумываясь снимает собственную пижамную футболку, следом стягивает трусики и ныряет за ним. Хотя он и стесняется, отчаянно пытаясь не закраснеть и не пялиться слишком явно, менять и сушить одежду нет никакого желания. Чонгук старается не обращать внимания на странный блеск в глазах брата, когда тот смотрит на него… не так, как обычно. Чонгуку просто кажется. Или нет? Возможно, причина отдаления не только в нем. Возможно, он видел ответный интерес. Возможно, все это напугало его так, что он принял единственное верное для них решение, чтобы в зачатке уничтожить то, чего быть не должно. Чонгук включает воду, настраивает еле теплый режим и аккуратно водит по чужой коже пальцами, смывая грязь и запекшуюся кровь с дрожащего тела. Чонхену, видимо, больно, раз он трясется, но все, что может сделать Чонгук — это закончить как можно скорее. Он ласков, нежен, максимально спокоен и тактичен. Брату в любом случае хуже, а разобраться с его очередной ночной вылазкой они смогут завтра. На свежую голову. Мытье не занимает много времени, и когда Чонгук хочет вернуть шланг на место, его руку перехватывают. Он удивленно поднимает голову, сталкиваясь с тьмой чужих глаз, и вздрагивает, когда струя воды целенаправленно попадает на него. Близнец повторяет его движения, аккуратно водя по всему телу идентичными его собственным пальцами, а когда Чонгук пытается отстраниться, мягко удерживает на месте. — Я тебя запачкал… — голос Хени дрожит не меньше ходящей ходуном груди, и Чонгук сдается. Позволяет повторить собственные движения уже на его теле и не сразу замечает, что мягкие подушечки пальцев вслед за собой оставляют табун мурашек, которые не может смыть даже вода. Он мелко дрожит, рассыпаясь под такими родными, но будто резко ставшими чужими прикосновениями. От брата веет чем-то другим. Чем-то первобытно новым. Чем-то, чему у Чонгука не получается сопротивляться. Он сам не замечает, как в какой-то момент по бедрам разливается непонятная слабость, заставляющая колени подкоситься, а ладони ухватиться за чужие крепкие плечи. Вода пусть и не горячая, но глубина ночи и взявшаяся из ниоткуда интимность размаривают, заставляя его таять под нежными касаниями. Чонхен тяжело дышит в его ухо, продолжая водить пальцами по трясущемуся телу, и Чонгук далеко не сразу замечает, как брат переходит черту. Приятные ощущения нарастают, заставляя его ближе прижиматься к родному телу, искать поддержки. Он далеко не сразу понимает, что чужие пальцы опустились слишком низко и явно не должны так хорошо оглаживать его задницу. Чонгук напрягается, вскидывая голову, и пытается отстраниться, ладонями отталкиваясь от влажной кожи. Его движения слишком резкие, но явно не неожиданные для брата, потому что вторая рука крепче перехватывает его за поясницу и заставляет впечататься тела друг в друга. Брат даже не шипит, хотя Чонгук явно задевает раны, лишь продолжает касаться его слишком странно… слишком… неправильно? Подушечки пальцев скользят по бокам — вверх-вниз, вниз-вверх и так по кругу, пока ласка не вызывает зудящего чувства не только в месте касания, но и… ниже. Это же неправильно? Чонгук хочет возмутиться, но когда открывает рот, из него вылетает только короткий писк. Он пытается увернуться от ловких пальцев, но они следуют за ним, в какой-то момент касаясь дернувшейся киски. Невесомо, едва ли надавливая, но так ярко и ощутимо, что невозможно не заметить. Чонгук замирает, широко распахивая глаза, и не верит тому, что происходит. Нет. Ему кажется. Это невозможно. Это просто сон. Он коротко выдыхает, вновь пытается отстраниться, но брат всегда был чуточку сильнее. — Знаешь, — хриплый голос раздается слишком резко, заставляя его подскочить и еще ближе притереться к теплым пальцам. — Феликс меня бросил. Феликс? Чонгук хмурится, не понимая, при чем здесь омега брата. Да, Чонхен по омегам. И нет, это не значит, что Чонгук такой же. Ему нравятся альфы. Ему определенно нравятся только альфы. И собственный брат. Нет. Глупости. Это не взаправду. Это сон. Просто сон. — Отпусти! — он начинает ерзать, пытаясь оттолкнуть, отступить, но все без толку. Брат держит крепко, ласково оглаживая поджимающуюся киску, и продолжает горячо шептать какой-то бред. — Он сказал, что я его не люблю… конечно же нет… — Чонхен аккуратно раздвигает его складочки, обмакивается в вязких соках, чтобы тут же устремиться выше. — Конечно же не люблю… Я никого не люблю, Гуки, только тебя… — Чонгук всхлипывает, когда чувствует первое прикосновение на своем клиторе, и с силой жмурится. — Ты как наваждение… Не могу перестать о тебе думать. Черт, я не заметил ту тачку, а когда она меня чуть не сбила, понял, что больше не могу держать это в себе… понимаешь? — Чонгук дрожит, вставая на носочки, лишь бы только избежать таких интимных, слишком сильно волнующих его касаний, но это ожидаемо не помогает. Куда он — туда и пальцы близнеца. — Х-хени, х-хватит… — он не слушает, что брат ему говорит, не может сосредоточиться, мозгами утекая ниже. Туда, где так горячо, так сладко пульсирует и предвкушающе поджимается. Господь всемогущий, Чонгук с ужасом осознает силу собственного возбуждения. От рук собственного брата. Близнеца-омеги! — Я устал без тебя, Гуки… устал… больше не буду… ты же тоже хочешь, я же знаю, я же чувствую, блять! — он слишком резко вторгается в трепещущую дырочку, заставляя Чонгука выгнуться в крепких объятиях. — Блять, не могу смотреть, как ты тусуешься с этими вонючими альфами! Не могу и не буду! Чонгук скулит, когда Чонхен начинает его попросту трахать. Чужие пальцы быстро врываются в сокращающуюся дырочку, костяшками проезжаясь по передней стенке, а звук льющейся из лейки воды даже немного не заглушает постыдное хлюпанье. Он пытается сосредоточиться хоть на чём-то, чтобы отвлечься, чтобы не чувствовать… Глубокие и резкие толчки сбивают с дыхания, с мыслей, с того разумного, что Чонгук пытается удержать в себе. Он слабо сводит бедра, сжимая массивную ладонь брата между ними, чем доставляет себе еще больше наслаждения. Длинные, точеные пальцы игриво елозят внутри, оглаживая мягкие стеночки истекающей вагины, а срывающийся голос Чонхена звучит как в бреду: — Так давно мечтал, хотел коснуться тебя… п-представлял, боги, как сладко я представлял этот момент, когда ты весь, от и до, каждой частичкой тела будешь принадлежать мне. Мой сладкий братик, моя половинка, моя д-душа… Голос Чонхена срывается, а язык слабо заплетается — алкоголь явно не способствует ровности мысли, но хуже всего то, что слова явно задевают нечто запретное внутри. Чонгук тоже думал. Чонгук тоже мечтал и нуждался. Двигающиеся внутри пальцы, исследующие то единственное место, которого брат никогда не касался, с каждым грубым проникновением ощущаются как обратный отсчет. Он тихо хнычет, хватаясь за крепкие плечи, сильнее впиваясь в них ладонями, пока его киска ходит ходуном от стремительных движений, разбрасывающих повсюду его собственную смазку. Сочные, влажные шлепки вкупе с душем совершенно не делают ситуацию лучше. Чонгук трепетно дрожит, чувствуя себя особенно маленьким в руках брата. — Ты будешь для меня раскрываться, будешь принимать мои пальцы, мой язык, т-ты будешь… моим, братец. Никто больше не встанет между нами, потому что я не позволю, — Чонхен звучит подобно безумцу, который достиг тайной пещеры и решил забрать свой Грааль, — сломаю каждый член, выжму каждую киску, которая позарится на тебя. Не дам. Не подпущу… Чонгук громко вскрикивает, сразу же зажимая рот ладонью, чтобы никто не услышал их возню. Пальцы Чонхена не останавливаются ни на миг, вбиваясь с таким темпом, что не ясно, как рука брата не затекает. Он бесстыдно исследует новую территорию, с жадностью ощупывая не только внутри, но и снаружи. Нажимает на клитор, оттягивает и щиплет мягкие складочки киски. Не перестаёт говорить, рассыпаясь в мечтах об их будущем. Брат шепчет ему несвязный бред, признания на грани безумия, но Чонгук выбирает их не слушать. Не слышать. Он не хочет верить в реальность происходящего, продолжая убеждать себя, что это сон. Просто сон. Но тогда получается, ему снится секс с братом? И далеко не впервые. Пугаясь этого осознания, он зарывается лицом в изгиб крепкой шеи, скулит, когда терпеть трахающие его пальцы становится просто невыносимо. Невыносимо приятно. Ногти впиваются в чужое и так израненное тело, но они оба этого даже не замечают. Чонхен продолжает долбить его, так ритмично, так одержимо, что Чонгуку уже попросту страшно его останавливать. Да он и не хочет. Он хочет кончить, даже если это будет означать начало конца. Хотя о чем это он? Все полетело в бездну еще в момент первой течки, когда вместо альфы, в которого он был влюблен, в бредовых грезах был всего один человек. Одна омега. Его брат, страдающий в комнате через стенку. Папа тогда сильно намучился, бегая между двумя спальнями и стараясь хоть немного облегчить их страдания. Интересно, о ком в тот момент мечтал Чонхен? Чонгук уже знает ответ. О нем. Конечно же его брат думал только о нем, ведь близнецы мыслят одинаково. И постыдное влечение не могло затронуть только одного. Они оба хотели друг друга. Хотят до сих пор. И, кажется, будут хотеть еще сильнее в будущем. Осознание прошибает его с такой силой, что, не удержавшись на ногах, Чонгук просто повисает на сильном теле, корчась от сотрясающего его тело оргазма. Все силы уходят на то, чтобы не дать клапану раскрыться, не позволить вырваться наружу крику наслаждения. Инстинкты затмевают разум, накрывая его первобытным удовольствием, пока он задыхается от нехватки воздуха. Гибридная дыхательная система нуждается во всех своих каналах, но Чонгук не сдержится, если клапан раскроется. Он судорожно дышит, пытаясь наполнить большие легкие жизненно необходимым воздухом, но ему мало. Так мало, особенно когда брат продолжает мучить его, трахая как заведенный. Чонхен никак не реагирует на тихие просьбы остановиться, стимулируя перевозбужденную киску длинными пальцами. Как сумасшедший втрахивает смазку в непрестанно сокращающуюся дырочку, целенаправленно задевая самое чувствительное местечко. Чонгук не может. Попросту не может кончить еще раз, тихо хныча от сладкой боли и разрывающей его малышку пульсации. Так мокро. Так горячо. Наверное, там все ужасно опухло, и ему понадобится мазь с алоэ, которую он наносит после особенно интенсивных игр с вибратором. Но даже о ней мысли выбиваются потрясающе хорошо долбящими его пальцами. И все снова повторяется. После прошлого раза прошло всего несколько минут, не успела окончательно схлынуть первая волна, как его догоняет новая. Этот финиш не похож на предыдущий, более спокойный, более быстрый, но не менее сладкий. И когда он отхлынывает, забирает с собой не только остатки возбуждения, но и последние крупицы сил. Чувствительность киски стремительно теряется, и Чонгук почти не чувствует, как брат продолжает его поглаживать. Прямо напротив его груди чужое сердце бьется так быстро, будто это Чонхена трахали, а не наоборот и сам не понимая, что делает, Чонгук мягко притирается туда ладонью, наслаждаясь тем, как дрожит гладкая кожа под его рукой. Постепенно оба пульса выравниваются, начинают биться с одинаковой скоростью, в идентичном ритме. И так будет еще не раз. Теперь их тела будут сталкиваться друг с другом практически каждую ночь, а два сердца навсегда забудут, что такое — биться порознь. Это и правда начало конца. Конца их обоюдного одиночества, за которым последует новое начало. Сладкое и порочное. И разделят они его на двоих.