***
— Это тоже не подходит! — волосы Момо Яойорозу рассыпались на спину. Она с легким раздражением запустила пальцы в виски и прижала запястья к шее. Мяться в неуверенности над дилеммой о том, посещать ли старшую школу UA в день вступительного экзамена основной массы студентов, было утомительно. Наблюдательных пунктов для обывателей предусмотрено не было, поэтому оценить навыки и темперамент будущих одноклассников возможно было только путем прямого знакомства. Смотря на себя в зеркало викторианского стиля, Момо взвешивала «за» и «против». Среди плюсов затеи была рациональность тактической разведки, возможность завести полезные связи и (это было по-детски, но она ничего не могла с собой поделать) нетерпение еще раз оказаться около одного из наиболее могущественных учебных заведений мира, в котором она (ОНА) будет студенткой. Минусы, по скромному мнению Яойорозу, были бы несущественны, если не составляли бы целевой задачи. В справочники и коллекционные семейные энциклопедии не входили инструкции о том, как заводить друзей, а коэффициент полезного действия от советов из журналов для девочек бесконечно стремился к нулю. Нет, конечно, она не осталась без подруг, но частная школа не поощряла искренность. Особенно, если эта частная школа полна отпрысков влиятельнейших семей-владельцев японских корпораций. Яойорозу и остальных обучали экономике, бизнес-менеджменту, этике, философии на высочайшем уровне: с юных лет на благотворительных приемах и деловых встречах позади родителей, они не задавались вопросом. И личные взаимоотношения от поступления к выпуску становились скованнее и расчетливее. Каждый из них обрастал броней, способной выдержать многолетнюю борьбу за преумножение капитала, и довольно-таки очевидное одиночество. Причуды тоже предпочитались статусные: повышенный интеллект, ясновидение, деловое чутье (мальчик, который делил с Яойорозу парту, обладал потрясающей интуицией на выгодные сделки, и даже они, дети с костюмами, на которых никогда не висело бирки, заходились в кашле от цифр). Созидание Момо же никогда не было привлекательным. Учителя корректно называли использование причуды Яойорозу «политически и экономически невыгодным», будто бы платочек для чихающего, сотворенный из воздуха, это что-то вредное. Она вздохнула и пропустила гребень через волосы еще трижды. Решительное отражение говорило само за себя — Момо Яойорозу не отступит из-за глупого страха. Нашарив в столе любимый кандзаши, она собрала прическу в высокий пучок и трепетно продела заколку насквозь. Тонкое украшение из слоновой кости, на котором искусственно сиял розовый цветок сливы, определенно придавало уверенности и сочеталось с длинным платьем на запахе. Трепетно расправив платье, она поднялась и отошла от туалетного столика в поисках сумки — вместительной и неброской, зато вмещающей две основные энциклопедии ее коллекции. Все-таки ритуалы и привычки успокаивают. В дверь постучали. Яойорозу откликнулась, не прекращая поиск: — Слушаю, что такое? — Яойорозу-сама, ваша мать ожидает вас в главной гостиной восточного крыла. Дано указание собраться, — вышколенные формулировки прошли мимо девушки, оставив реальное содержание — «мама вновь обнаружила в себе страсть к воспитанию». Что за ветреность. — Благодарю! Главное — это сохранять спокойствие и выслушать все, что предполагалось выслушать. Яойорозу на полсекунды прикрыла глаза и протянула руки к сумке-батону, проигнорировав внутренний протест. Нет резона распалять мать в воспитательной речи больше, чем необходимо. Напоследок оглядев себя с ног до головы, она вышла за дверь, прикрыв ее тише обычного. Путь до левого крыла дома был знакомым исключительно по тому, куда совсем маленькую созидательницу отводили, чтобы проводить «семейные вечера». Так назывались смежение холодного отчитывания, возложения надежд и показного разочарования. Добрые моменты в семье Яойорозу проходили вне той части поместья, куда направлялась Момо. Крайнее посещение главной гостиной восточного крыла состояло из предельно эмоционально напряженных дебатов о том, что карьера героя является предельно неподходящей для статуса наследницы династии Яойорозу. Причина, по которой ей после резкого неодобрения неожиданно поспособствовали в поступлении, до сих пор оставалась загадкой. В голове Яойорозу витало смутное ощущение, что оставить эту информацию неизвестной будет куда, куда полезнее. Швейцары ждали, пока Яойорозу-младшая не поравняется с ними, чтобы начать неспешно открывать высокие двери. Приятный жест. Момо легонько улыбнулась и незаметно качнула плечами вперед в знак немой признательности, за что получила ободряющее медленное моргание от обоих. Она переступила порог гостиной с выученной концентрацией — шаг уверенный, но почтительный; взгляд слегка исподлобья; руки непринужденно сомкнуты сзади. Мать ожидала ее прибытия за кофейным столиком у незашторенного тяжелыми портьерами окна. Фарфоровая чашка издала звук колокольчика, опустившись на блюдце, когда Яойорозу Момо наконец пересекла зал и прервала вереницу стука каблуков, которое благодарно поглощало эхо. Опустилась тишина, величественная и соответствующая облику помещения. Солнечный свет очерчивал силуэт Яойорозу-старшей и освещал лицо Момо. Нехорошо, чрезмерно очевидны колебания. Дочь, в рамках разумного торопясь, склонилась перед родителем после уважительной паузы и услышала проницательное: — Яойорозу-чан, дорогая, ты быстро явилась. Куда ты собиралась? Почти ожидаемо, есть доступные контраргументы, наиболее предпочтительный ответ — краткий и веский, лишенный вызова. Яойорозу выпрямилась к слепящему солнцу и, подбирая выражение и красиво растягивая гласные, ответила: — Мама, сегодня вступительный экзамен для основной когорты поступающих. В моих планах было понаблюдать за потенциальными однокурсниками для осведомленности об их способностях и создания деловых связей, — шаблон заполнен: обращение, главная часть, интенция, причинно-следственная связь. — Замечательно слышать, что наши мысли сходятся. Новые данные, два предполагаемых исхода («три», — мысленно поправила себя Момо, добавив к расчетам вероятность истерики и ухода в отрицание). Добавив голосу оттенка интереса, она спросила: — В самом деле, мама? Ее мать элегантно склонила голову вправо, в затемнении неуловимо довольная. — Тебе прекрасно известно о том, как важно налаживание связей. Я, безусловно, не зря рассчитывала на твое деловое мышление, раз уж ты прошла заочно и не сумела познакомиться с большинством, — «создай впечатление среди преподавателей, обрати внимание на общий уровень благосостояния, выбери перспективных, будь лучшей, но критичнее — будь расчетливой», — Настоятельно советую обратить внимание на Бакуго Кацуки и младшего Ииду, — Момо испытала фоновое облегчение: Иида-кун среди неизвестных был обнадеживающей новостью. Однако расслабляться оказалось рано, — Я позвала тебя так же, чтобы сообщить о главной части: младший из семьи Тодороки присоединится к тебе в осмотре UA, водитель и Тодороки-сан, как настоящий джентельмен, — что? — будет ждать у главных ворот через 10 минут. Обязательно найдите общий язык. Эта ремарка. Она не могла ошибиться, потому что уже слышала подобное, когда… Один исход, определенно побывавший в поместье геройский аналитик со слитыми данными и проступившее очертание схемы на дальнейшее взаимодействие четы Яойорозу-Тодороки. Нет. Нет, нет, нет. Только не это. Лучше бы это была воспитательная беседа. — Конечно, мама. Я благодарна, что ты одобряешь мои мысли, — тон ответа был чуть выше, чем на то рассчитывала Яойорозу-младшая, а мысли потонули в черноте, словно череп заполнили водой. Солнце стало жечь лицо. Момо только что лишили первого в жизни самостоятельного решения, превратив его в бизнес-план сотрудничества с героем Старателем. Она поняла, что неведение было потрясающим подарком, которым Яойорозу не вознаградило минимальное критическое мышление в семье с долгоиграющими стратегиями. Как же славно было жить десять секунд назад. — Раз уж мы так быстро разрешили этот вопрос, ты можешь идти, — одобряющая и гордая интонация матери так резко контрастировала с сосущей пустотой в животе, что чувствовала Момо. Это не помешало ей уважительно откланяться и покинуть зал. Слезы застилали глаза, несмотря на онемение затылка изнутри — совершенно закономерное телу горе по личным мечтам. Будто бы она должна думать и витально перестраивать дальнейшие модели поведения для решения новой задачи, но не может — крупицы радости выбора, которые Момо удалось выскоблить из жерновов собственной семьи, сошлись в ничто. Так предсказуемо, и так очевидно-понятно, как и то, почему же та одноклассница странно смотрела на нее, когда она шепотом делилась чем-то в духе хочу стать героем и спасать людей. Яойорозу не была наивна, но имела право на мечту. И на попытку ее отстоять, на успешную попытку, которая была переиначена и изуродована, чтобы вписаться в новые великолепные планы матери — тесное коммерческое партнерство корпорации с геройскими агенствами и два рукопожатия до второго сильнейшего из героев, которые перерастут в одно-единственное после успешного брака — Момо затошнило — с Тодороки Шото. «Ты такая тупица, Яомомо» Девушка прислонилась плечом к холодной стене холла, уйдя от пристального внимания швейцаров так быстро, как только могла позволить себе, не потеряв самообладания. Они не расскажут, но только не сейчас, нет, нельзя. Плакать тоже нельзя. Яойорозу безжизненной рукой сняла зреющие слезы с ресниц и отстраненно заметила выпуклость на запястье. Механически завершив создание, она сжала маленькую игрушку — пора отучаться от привычки создавать матрешек при сильных эмоциональных потрясениях. «Но так хорошо иметь что-то свое» Момо погладила гладкий лак большим пальцем, частично приходя в себя. Думать не выходило, однако прогрессом было то, что она чувствовала хотя бы ноги, которые бездумно вели ее до этого. Разве что глубокое дыхание усиливало тошноту. Бордовый ковер коридора больше не смотрелся как одна большая клякса, а витражное застекление стены у массивной двери выхода на побочную аллею обрело четкий смысл — видимо, она бессознательно шла наружу, на воздух, и выбрала самый непопулярный и уединенный маршрут в поместье, потому что небольшой сад за дверью принадлежал лично матери, время от времени посещавшей его для созидания. Что она знает о созидании? В итоге не найдя в себе сил стоять, Яойорозу грузно присела на услужливый обувной комод и уставилась в красный витраж, в котором причудливо расплывались рябью цветы. «Хорошо иметь что-то свое», — в животе колоссально возросло неприятное подергивание, и Момо Яойорозу напрасно прикрыла рот. В следующую секунду холл опустел.Сострясание воздуха
9 апреля 2024 г. в 05:34
Итадори Юджи любил американские фильмы, раз за разом пересказывать фамильный рецепт фрикаделек желающим и хохотать над тем количеством нелепых инцидентов, в которые он умудрялся попадать. У него, как выражались окружающие, «нет ни одной злой косточки в теле», и, даже если он беззлобно посмеивался над скрывающей сельское произношение Нобарой, ничего, кроме подзатыльника, Итадори не доставалось (он был подсознательно осведомлен, что имей однокурсница хоть толику подозрений о том, что подтрунивание исходит из предубеждений или презрения к не-городским, то первый же подзатыльник лишил бы его головы). Так вот, розовый как сакура, милый как щенок Итадори Юджи — человек, почти лишенный слова ненависть. Ключевое слово — «почти».
Не было слов, чтобы описать как он ненавидел становится зрителем действий собственного тела. Попроси его описать это ощущение, сосуд Сукуны бы ответил: «Как будто бы в кинотеатре тебе загораживает весь обзор чья-то прическа». Прозаичность сравнения в том, что и захват тела, и лишение возможности качественно посмотреть оплаченный сеанс кино оставляли одинаковое впечатление беспомощности. Впереди сидящий не виноват в стоящих торчком волосах, а натура Сукуны — быть невъебенно собственническим и желать массового убийства. Грустно, когда интересы расходятся, но то, что это вечная проблема человечества, не меняет сути. Итадори не ненавидит лохматого посетителя кинотеатра, а вот беспомощность и разочарование — вполне. В чувствах к Сукуне он ещё не разобрался (возможно, ему мешает до корки прочитанный и просмотренный в мальчишестве «Наруто», Итадори работает с этим).
Поэтому, когда он отрешенно наблюдал, как проклятье с головой-вулканом незаметно потеряло руку, испытывал нечто, мутно напоминающее обреченность. Он бы знал точно, если бы мог испытывать хоть что-то конкретно (еще один минус быть сосудом). Тематическое воплощение страха вулканического извержения уже отступило к двум… девушкам? Они определенно напуганы, но не проклятьем. «Боятся меня», — мысль блеснула лощеной чешуей через оттесненное сознание Юджи (чья это была мысль?). Итадори понимал, что заговорил благодаря вибрации в теле. Что-то о порядке прошений к нему, Сукуне. Публика оказалась на коленях. Наконец-то, свобода. На ум медленно наплывало воспоминание о каком-то меме, который идеально пародировал бы Короля Проклятий в контексте коленопреклоненных и разговоров о прошениях. Неуместно, но Юджи словно был под сильнодействующими седативными после истощения, близости к смерти и смены водителя в машине под названием «тело Итадори», поэтому простил себе защитный цинизм.
Точно, девушки. Девушки что-то требуют, кажется, это убийство. Девки смешно торгуются. Соприкосновение с душой Сукуны, полно и ярко переживающей реальность, дало знать — их убьют прямо сейчас. Констатация факта. «Жаль», — голова девушки слева исчезла. Тело шлепнулось на грязный пол. Вспышка восторга. Истошный крик оставшейся. Попытка атаковать. Жалкое зрелище. Ее зеленый телефон стал линейкой для техники разреза. Равнодушие. Скука. Проклятье с огненной техникой занимательно, будет что показать. Жажда битвы распаляет зуд в шее в ладонях. Оно просит связующий пакт. Пакт, для сдерживания Итадори. Предложение забавно, но в новом пакте нет необходимости. Новый пакт? Один твой чистый удар за жизнь каждого в Сибуе, кроме одного. Они заключили пакт? Как же приятно предвкушение битвы. Когда Итадори дал согласие на клятву? Словно надувающийся воздушный шарик, сознание Юджи укреплялось и придавало все больше смысла происходящему. Что происходит? Он не боролся. Отвратительный паршивец, откуда он берет силы? Никто не может без последствий поглотить столько пальцев разом. Вернулся? Ого, значит так. Интересно. Смешок Сукуны ощутимо скреб макушку, но мельчал по мере того, как Юджи воспринимал все больше и больше сенсорной информации.
Плотный запах крови с послевкусием трупной теплоты.
Осязаемо тяжелая униформа, капюшон касается задней части шеи.
Плитка метрополитена и хрустящие обрезки волос под ногами.
Электрический шум освещения.
Головная боль.
Подавляющее присутствие концентрированной проклятой энергии.
Итадори сфокусировался. От обезглавленных девушек ужасно разило недавней смертью. Одежда («которую могла бы носить и Кугисаки», — с тошнотой отметил Итадори) была местами заляпана кровавыми брызгами, но оставалась одеждой юных девушек. Придавала им… маленькости, вынуждая выглядеть разбросанным куклами. Но сценичность была наваждением, реальность категорично пестрила деталями: продолжительное хлестание крови, конечности в разные стороны, сереющая кожа. Итадори определился — он ненавидит Сукуну так, что от немедленного харакири его удержало лишь отсутствие катаны. Если единственный способ не допустить новых убийств — лишить Сукуну и себя жизни. Удерживать его похоже на временное решение, похоже на попытку остановить цунами, похоже на веру в то, что хищника успокоят прутья клетки. Клетка злит дикое животное, и Сукуна, спрятанная в Юджи душа, заключенный, страстно жаждущий свободы естественного для него преступления. Умозаключение отложилось в оживающем мозгу бесстрастно, на одной полке с актуальным «твою мать, какой пакт нас связал». Но это могло подождать до момента, пока он не разберется с…
— Какая жалость, сопляк одержал верх, — проворчало проклятие особого класса. Не было никакой нужды поворачивать голову ради известных данных: Годжо-сенсей уже обеспечил им теплое знакомство.
За долю секунды Итадори уже был на другом конце холла, осторожничая и предусмотрительно не показывая спины. Два варианта развития событий, до которых он успел додуматься, одинаково отстойны. При первом проклятье-лава атакует, вынуждая вступить в неравный бой, где Итадори Юджи вновь оказывается на грани смерти, что закономерно освобождает Короля Проклятий или умерщвляет Итадори как одноразовую несбывшуюся возможность (юноша не был бы так против, как требовалось в его ситуации). При втором — проклятье оставляет его нетронутым для дальнейшей реализации разрушительности Сукуны, и отправляется за остальными. Итадори едва ли смог бы помешать, если он не главная цель.
— Ну-ну, мальчишка. Я дам тебе выбрать кого я убью первым: тебя или первых колдунов, до которых доберусь, — короткий гогот, — а потом следующих, и следующих за ними, — голос вулканоголового окрасился ноткой недовольства, но предвещал разогрев перед казнью, что играло на руку.
Круто, Итадори дали выбирать. Но он не дал себе времени:
— Прежде чем мы сразимся, — смирение со смертью осело в Итадори с предыдущей схватки, и, если воскрешение снова можно потратить на отсрочку жесткого сожжения Нобары или Мегуми, решение принято заочно, — скажи, ты знал… знал как их звали?
Итадори кивнул в сторону тел неизвестных. Почему-то критически важно было знать, кто был убит рукой Сукуны, которая была рукой и Юджи.
Проклятье злобно оскалилось:
— Нет.
Молниеносный рывок навстречу друг другу вызвал хлопок воздуха. Кости предплечья Итадори затрещали, заблокировав серию яростных ударов в грудь. Сумев удачно раскрыться, шаман развернулся и подсек ударом правой пустоту, и в ту же миллисекунду открывшаяся зона ребер начала плавиться от огня. Далее приходилось маневрировать и уклоняться на голых инстинктах — противник двигался с неулавливаемой глазом скоростью. Шаман крутился, отскакивал, производил выпад за выпадом автоматически, ясно осознавая, как весело, должно быть, отнимать его подвижность простыми касаниями и делать косым словно старую восковую свечу. Итадори с трудом проигнорировал превращение правой стороны тела в плавленый сыр и предугадал появление врага на левой периферии, но был слишком медленным. Рука от нового прикосновения вулканоголового безвольно повисла из-за урона, нанесенного плечевым мышцам. Агония притуплялась адреналином, но даже сейчас колдун едва ли успевал переставлять ноги, чтобы не получить огненный шар прямо в сердце.
«Безумный темп», — отчаянно промелькнуло у Юджи, — «И это он до сих пор играется!». Отклонение корпуса назад только что спасло горло от слияния с красным капюшоном. Итадори перекувырнулся, выставив ноги лопастями, и зона больших пальцев на обуви мгновенно оплавилась. Чудом оказавшись на своих двоих, шаман продолжил хаотичный и смертоносный танец с проклятьем, которое открыто насмехалось над его усилиями.
— Те трое до тебя были так бессильны, но ты, Итадори Юджи, со всем свои трепыханием, хуже даже червя! — струя огня пролетела мимо левого уха, и Итадори услышал шипение сгорающих волос.
«Те трое…»
От кошмара Итадори дернулся. Мгновенная расплата левой ладонью принесла отрезвляющую боль, но не облегчение.
Кто убит? Фушигуро? Кугисаки? Нанами-сан? Не сражается ли он за тех, с кем уже расправились? Еще более пугающее озарение посетило Юджи: не умерли ли они все? Если каждому из них волей судьбы выпало сражаться с особым классом вроде вулкана, это означало или тяжелые ранения, или смерть. Возможно, последовательно, ведь перенести раненого к Шоко невозможно, если второй тоже находится под угрозой расправы.
Голова Итадори заиндевела догадками.
Тем временем, стены станции покрывались испариной. Система освещения замигала. Юджи тоже становилось жарче, он улавливал, как сгорают микрочастицы поднятой пыли и дышал мелкими урывками, которые обжигали глотку. Конец был близок. Его маленькая и, вероятно, бесполезная цель — оттянуть столкновение друзей с особым классом — достигала апогея пропорционально нарастающей скуке противника. Сознание снова уходило от Итадори: душнота и невозможность перевести дух хотя бы на полсекунды приплющивали к земле. Горло сдавило удавкой капюшона, и парень влетел в горячую стену, оставив паутину толстых трещин. На полу он скорее заметил, нежели почувствовал, как форма колледжа черным вплавилась в кожу на правом плече. Стиснув челюсть до треска, чтобы не отключиться, шаман вскочил с помощью левой ноги, но соскользнул на спину. Проклятье нависло над ним с ухмылкой и протянутой рукой, намерение — испепелить. Итадори ничего не приходило на ум в качестве очередной последней мысли: казалось, он передумал их все. Хотелось спать.
Внезапно, в животе взорвалось ослепительное торнадо.
Итадори Юджи утянуло в воронку. Он падал по спирали, по ощущениям сжимаясь до пылинки.
Если смерть похожа на водяные горки, Итадори не был удручен ею так страшно.
«Прости, Фушигуро»