***
На завтрак были свежие яйца, сваренные вкрутую, хрустящие сырные лепёшки, посыпанные кунжутом, тушёные овощи и густой наваристый травяной напиток из ревеня. — Ты выспался? — заботливо поинтересовалась хозяйка дома, пока Чонгук наслаждался своей едой. — Вполне, — коротко ответил тот, взглянув на неё лишь мельком. Ему даже не пришлось врать. Всё же дома спалось гораздо лучше, чем в полевых условиях. Только сны, от которых хотелось сбежать, настигали Чонгука в любых обстоятельствах. Сегодняшняя же ночь прошла спокойно. Воин и не помнил, снилось ли ему что-нибудь — это действительно можно было считать за хороший сон. — Ты помнишь, что дядя тебя ждёт? — Жена подлила ещё немного напитка и постаралась перехватить его взгляд. — Моя память в полном порядке, Сахи, — огрызнулся Чонгук, и её руки дрогнули. — Сейчас я закончу с завтраком и пойду. Она застыла, как-то виновато глядя в пол, отчего Чонгук еле сдержал тяжёлый вздох. — А после, когда я вернусь, мы можем сходить на рынок. Посмотрим, что там нового привезли, купим что-нибудь… Всё, что захочешь, — сквозь зубы проговорил он. «Если твой дядя с меня шкуру не снимет, конечно», — додумал про себя с горькой усмешкой. — Мне нужны новые нити, — слегка расслабилась Сахи. — И ткани. Я бы сшила для тебя новую рубашку. — Всё, что захочешь, — повторил Чонгук, ни разу не понимая, отчего женщинам так нравится возиться с шитьем, особенно в условиях, когда можно купить уже готовую одежду. Но, в конце концов, наверное, девушке просто нужно было чем-то занять свободное время. У него самого свободного времени было не так уж и много, чтобы не знать, чем его занять. В те периоды, когда приходилось быть дома, Чонгук, как и прочие воины, просто ел и спал, позволял себе отдыхать и набираться сил для новых свершений. Порой необходимо было что-то сделать по дому: подлатать крышу или поправить сильной мужской рукой поскрипывающий стул. Нужно повидать родственников, доставшихся вместе с женой, послушать о том, как они живут здесь, простой, мирной жизнью. Разделить с ними трапезу и сделать вид, что разговоры об этой мирной жизни ему хоть сколько-то интересны. Нужно было стать обычным человеком, заботящимся о семье и принимающим эту заботу. И скрывать, что в гробнице всё это видел.***
— Что с рукой? — спросил Намджун, едва открыл перед Чонгуком двери. — Ерунда, слегка порезался, пока отмывал клинок, — ответил тот, тряхнув перевязанной кистью. — Занятный ты человек, — усмехнулся дядя Сахи, являющийся ей заменой почившему давно отцу, — из кровопролитной бойни ты всякий раз выходишь целёхоньким, а помыть клинок без пореза не научился. Чонгук тихонько фыркнул и расправил плечи. Намджуна он знал уже много лет, они познакомились во время обучения. Тот служил и воевал, пока сам не получил серьёзное ранение, освободившее его от необходимости участвовать в сражениях в дальнейшем. — Не стоит издеваться надо мной по этому поводу. Даже с перевязанной рукой клинок я держу твёрдо, — высказался он, глядя на идущего впереди и прихрамывающего родственника. — Сахи сказала, что ты хотел меня видеть, — перешёл он к насущному вопросу. — Всё гадаю, когда же ты растеряешь свою дерзость, — хмыкнул Намджун, приглашая гостя присесть. — Или раньше небо с землёй местами поменяются? — Ни одно известное мне пророчество не говорит о подобных вещах, — парировал Чонгук, усевшись. — Так что ты хотел, Намджун? — Начнём обсуждение только после распития хаомы, — важно заявил тот, доставая золотой кувшинчик и округлые пиалы. — И не смей отказываться, я вполне осведомлён, что в новый поход тебя отправят не завтра. Чонгук смиренно кивнул, принимая чужую волю. Искусству принятия алкогольных напитков ему тоже приходилось обучаться, а с необходимостью их присутствия во время серьёзных разговоров оставалось только смириться, как и с самими разговорами. Как раз после одного из таких в компании Намджуна, он и оказался женат. — И пусть твоя рука скорее заживёт, — пожелал тот перед тем, как сделал первый глоток из своей пиалы. Чонгук кивнул родственнику, но выпил без удовольствия. Попытался лишь изобразить его на лице, что вышло на редкость криво, отчего Намджун лишь заулыбался. — Подрастёшь — оценишь, — прокомментировал он и подлил гостю ещё. После третьего глотка вкус напитка слегка изменился — стал казаться куда приятнее. Плечи Чонгука расслабились и опустились. — Много потеряли в этот раз? — спросил Намджун, откинувшись на спинку стула. — Не считал, — отозвался Чонгук, вторя его жесту. — Но битва была долгой. — Тебе стоит подумать над тем, чтобы почаще бывать дома, — нравоучительно сказал Намджун. — Как будто это зависит от меня! — Чонгук округлил глаза. — Война не заканчивается, о чём ты говоришь? — Тебе там не место. Намджун словно отрезал эти слова, подняв руку над столом и проведя по воздуху ребром ладони. — Подумай над тем, чтобы перевестись в царскую гвардию, — добавил он чуть мягче. — Я могу замолвить за тебя словечко, если потребуется. — И что я там буду делать? — фыркнул Чонгук, отодвинув от себя пустую пиалу. — Стоять с копьём среди сотен колонн? Вот уж точно не моё место. Намджун закатил глаза. — Повезло тебе, что мы одни и твои глупые речи не слышат, мальчишка! — Он не спешил доливать им ещё, принятой дозы божественного напитка было вполне достаточно. — Тебе не надоело бегать за греками по полям? — Кто бы говорил про глупые речи! — парировал Чонгук. — Слышали бы тебя наши воины. Мы защищаем империю! — В нашей армии достаточно воинов для её надёжной защиты, — поспорил Намджун. — А тебе пора уже остепениться. — То же самое ты говорил мне год назад. Я остепенился. Этого уже недостаточно? — Чонгук пытливо вгляделся собеседнику в лицо. Пусть годы отпечатались на нём, мелкие морщинки его только красили. Между этими мужчинами всего шестнадцать лет разницы, но иногда Чонгуку казалось, что это целая пропасть. У Намджуна был прекрасный дом, гораздо богаче, чем у самого Чонгука. Куда больше слуг. Большая семья, в основном — братья и сёстры, их дети. Покинув военную службу, он занимался какими-то государственными делами, в которые Чонгук не лез. И к его словам, наверное, стоило прислушаться. Вот только Чонгуку было страшно даже подумать о том, чтобы отказаться от привычного образа жизни. Если даже в домашней постели ему снились сражения, что он будет делать, когда не сможет в них участвовать? — Завёл себе всего одну жену и считаешь, что этого хватит? — переспросил Намджун. — Сахи давно уже не юная девочка, ей нужно забеременеть. Чонгук подавился на вздохе. Дёрнулся к пустой пиале, но глотнул оттуда лишь воздух. И тогда Намджун доброжелательно подлил ему хаомы. — Дело только в этом? — спросил Чонгук, когда в горле перестало быть так сухо, словно в пустыне в жаркий полдень. — Ты для этого меня позвал? Сахи тебе на меня жаловалась?.. Внутри всё замерло, кровь загустела и застыла в жилах. Такое напряжение Чонгук чувствовал только в смертельной схватке с врагом. Но сейчас перед ним был вовсе не грек, с которым они сражались, а человек, вроде как желающий ему только лучшего. — Сахи — очень хорошая жена, — негромко сказал Намджун. — Я сейчас говорю не как её дядя. Она красивая, хозяйственная и скромная. Она не говорила о тебе ничего дурного. Но я вижу, что она несчастна, Чонгук. Она знала, за кого выходит замуж. Однако каждый раз в разлуке с тобой бедняжка слишком тоскует. Если для тебя так важно воевать, что ж, воюй, но сделай ей ребёнка. Сколько же можно откладывать это? Вы женаты уже больше года! — Надо же, как быстро время летит! — Попытка оправдаться была жалкой, Чонгук сам это понимал, но больше оправдываться было нечем. Его учили всегда и везде говорить правду. Правда была в том, что Сахи — красивая, хозяйственная, скромная — ждала его дома, встречала, приготовив ужин и постель, шила для себя и Чонгука прекрасные одежды, никогда не требовала дорогих украшений и подарков. Она ничего не требовала, лишь только просила: осторожно, мягко, ласково… Просила мужа вернуться домой целым и невредимым. Обнимала за шею и трепетно целовала в губы, провожая. А тот не чувствовал ничего, кроме желания поскорее выйти за порог и оказаться в объятиях смерти, чтобы вновь перехитрить её и оставить ни с чем. Правда была в том, что они с женой никогда не были близки. В первую брачную ночь Чонгук так напился, что отключился до того, как оказался в постели. А после… После было как-то не до этого. Сейчас Намджун испытующе долго смотрел на него, ожидая ответа. — Я подумаю над этим, — почти не соврал Чонгук. Думать об этом раньше ему уже приходилось, в основном, в дороге, слушая рассказы воинов об их жёнах и любовницах. Все вокруг заводили детей, так было принято. Все скучали по дому и семье, кроме него самого. Для Чонгука всё было наоборот, словно он родился в какое-то очень странное время, когда посреди бела дня на несколько минут наступила ночь. — Если есть какие-то проблемы со здоровьем, могу посоветовать хорошего лекаря, — заулыбался Намджун, но Чонгук лишь отмахнулся от него пустой пиалой.***
— О царь царей, тебе нужен новый генерал в войске, — задумчиво сказал Сокджин, когда солнце пробилось сквозь тонкие занавеси. Пальцы до утра гладили чёрные кудри повелителя, уложившего голову на его колени, а голос был мягок и ласков, словно он продолжал рассказывать начатую волшебную историю, под которые царь так любил засыпать, отослав в ночи жену или наложницу. — Последняя победа далась многими жизнями. Армит мёртв. Тебе нужен новый молодой генерал, который сможет повести за собой его войско и будет верен тебе. Сокджин подал царю чашу с розовой водой для умывания. И продолжил, только когда поправлял на нём одежды перед выходом: — Я слышал, в последних битвах несколько воинов отличились бесстрашием и мужеством. Почему бы тебе не подумать о ком-то из них? Сокджин провёл при дворе столько лет, что уже едва помнил себя в ином месте. Но никто, кроме владыки, не знал доподлинно, какая власть сосредоточена в его руках, какие советы он даёт царю в те минуты, когда развлекает его сказками или собирает перед очередным днём. — Иногда я всё ещё удивляюсь тому, как широко и здраво ты мыслишь, — благосклонно ответил правитель, доверяя и этим рукам, и этим мыслям. — Но отличный генерал — редкость, большинство воинов никуда не годятся. Займёшься организацией встреч с кандидатами? Предпочитаю посмотреть на них лично. И стоило бы поговорить об этом с прорицателем. Сокджин сузил глаза, но более ничем не выказал неудовольствия от последней фразы. — Вечером состоится пир, на котором царь царей сможет чествовать своих воинов, — мягко напомнил он. — Я доложу о кандидатах перед началом, мой владыка. И поговорю о них с пророком. Сокджин не был бы верным советником, «ушами и оком царя», если бы уже не знал всех имён, что назовёт вечером. Отличный генерал действительно был на вес золота: он должен быть умным, самостоятельным в решениях, но верным царю в золотом Персеполе. — Отправить украшения или ткани госпоже? — он спрашивал о наложнице, что провела у царя первую половину ночи. — И царица желала видеть тебя после дневного отдыха. Ничего серьёзного, её очаровали привезённые из похода рубины. — Да, но не слишком дорогие, — велел царь, кажется, вовсе не в шутку, потому что не улыбнулся. — Гораздо лучше я отдохнул в твоих руках. А вот рубины все достанутся царице, ведь вскоре она подарит мне наследника. — Я распоряжусь — камни отправят утром, чтобы при встрече царица могла выказать тебе свою радость и благодарность. — Сокджин позволил себе улыбку и невесомое прикосновение губ к царским ладоням. — Тебя ждут, мой владыка. Я всё сделаю. Он бесшумно исчез в коридорах дворца, чтобы вскоре отдать все обещанные распоряжения. Первая половина дня всегда была полна дел: указания, отчёты чиновников, донесения. Сокджин с трудом выкроил время на краткий обеденный сон, прежде чем отправился к царскому прорицателю. Правила учтивости требовали предупредить о визите, но Сокджин этого не сделал: хороший прорицатель должен был знать о грядущей встрече раньше, чем гость переступит порог комнат. Юнги он, впрочем, хорошим пророком не считал, скорее уж — шарлатаном, что держался во дворце лишь именем своих предков. Предрекал только войны и кровь, никогда ни слова о царском величии. В уединенных и тихих дальних дворцовых покоях Сокджина приняли незамедлительно, словно и впрямь ждали. Однако ни вина, ни сладостей, ни фруктов не предложили. Не дожидаясь от хозяина учтивости, он опустился на подушки напротив, глядя на закутанную в белое полотно фигуру. В Персеполе, где превыше всего ценили солнце и золото, Юнги был, пожалуй, некрасивым. Слишком бледный. Светлые ткани на нём смотрелись не благородными одеяниями, а спущенными слоями кожи, как у мертвецов в самых страшных сказках. Глаза — тёмные провалы в загробный мир. Вместо ярких самоцветов — жемчуга. Сейчас, впрочем, пугающие глаза прорицателя были завязаны белой вуалевой тканью, а пальцы — вечно нервные, тонкие пальцы — перебирали кисти на поясе. — Надеюсь, твой визит будет кратким, — голос его, разом и шепчущий, и скрипучий, Сокджин тоже не любил. — Если краткими будут твои ответы, и мне не придется продираться через нагромождения смертей, прежде чем я докопаюсь до зерна истины. — Твоё заблуждение, Сокджин, в том, что ты считаешь себя способным найти истину, — с ленивой неспешностью заметил Юнги, и Сокджин сжал зубы, заставив себя сидеть на месте. О, насколько быстрее он бы справлялся с царскими приказами, не будь нужды советоваться с этой тенью то ли человека, то ли демона! У Сокджина было пять имён. Пять воинов, отличившихся и достойных либо награды, либо повышения. На четыре имени Юнги просто качал головой, бросая краткое: «Не годится». Имя Чонгука было последним. Его Сокджин выделял особо, хоть и видел лишь издали: бесстрашный, умный, способный, из хорошего дома. Его родич по жене едва было не заставил Сокджина отказаться от своих планов, но Намджун, хоть и был упрямцем, оставался верным царской власти. — Чонгук, — назвал он, холодея от мысли, что Юнги и сейчас бросит не допускающего двусмысленного толкования «не годится». Это будет значить, что армия Персеполя в куда худшем положении, чем он осознавал: придётся искать подходящего человека из сатрапий, а то и звать иноземца. Юнги задумался, впервые за всё время. А перед пиром Сокджин назвал царю только одно имя — имя Чонгука. На том пиру Чонгук присутствовал вместе с женой. Сложно было отказать ей в желании посмотреть на царский дворец изнутри. Едва только услышав о приглашении, Сахи сделала такие глаза, от которых в сердце Чонгука всё же что-то дрогнуло. Над своей причёской она так долго колдовала, что Чонгук понадеялся, вдруг они никуда не успеют. А теперь вот замечал, какими заинтересованными взглядами на женщину с разных концов стола смотрят прочие мужчины. Кажется, даже сам царь взглянул на Сахи несколько раз, при этом не обделив вниманием и самого Чонгука. Вино текло рекой, праздник был в самом разгаре. Чонгук уже подустал от обилия яств и шумных разговоров вокруг, как вдруг его пригласили на приватную беседу. — Я побуду здесь, иди, не волнуйся, — успокоила Сахи. Чонгук не мог ей ответить, что больше волнуется за самого себя, это было бы слишком грубо. Тот разговор с Намджуном он до сих пор прокручивал у себя в голове. «Подсуетился уже», — совсем нерадостно подумал он, направляясь под сопровождением прислуги в нужные покои. Представ перед своим правителем лицом к лицу, он почтенно склонился, ожидая худшего. — Поднимись, воин, — велел царь. — Чем я заслужил ваше внимание, мой повелитель? — спросил Чонгук, послушно выпрямившись. — То, что ты это спрашиваешь, определённо делает тебе честь, — одобрил тот. — Но стоит отбросить скромность, твои боевые заслуги нельзя не отметить. Не стану отнимать у тебя много времени посреди пира, скажу прямо: мне нужен новый генерал. Ты выглядишь подходящим кандидатом на эту должность. На лице Чонгука застыла маска готового на всё воина, в том числе и перерезать горло самому себе, если царь отдаст подобное распоряжение, но в глазах затаилась глубокая тоска. — Могу я задать только один вопрос, мой повелитель? — уточнил он. — О численности войск под твоим руководством? — в свою очередь спросил царь. — Нет, великий, о том, будет ли эта должность подразумевать моё непосредственное участие в боевых действиях или я буду должен командовать из тыла? Царь усмехнулся, выслушав это. — Подразумеваю, что ты всё же будешь воевать. Для генерала, который остаётся в тылу, ты всё-таки слишком юн. — Тогда я безусловно согласен, — с заметным облегчением выдохнул Чонгук. — И больше у тебя нет никаких вопросов? — уточнил царь, не сводя с него взгляда. — Никаких, мой повелитель. Я был рождён защищать империю и буду защищать её до самой смерти. — Тогда я подготовлю всё для твоего назначения и в ближайшее время мы встретимся вновь, чтобы обговорить детали. Можешь идти. Возможно, кто-то прочий пил бы весь вечер, празднуя такое событие, но Чонгук, вернувшись за стол к жене, без особого воодушевления поведал ей новости, а потом заявил, что им пора домой. Сахи очевидно расстроилась, ведь возможность побывать во дворце случается, наверное, лишь пару раз в жизни, но безропотно подчинилась.***
— Жена у Чонгука — красавица, — заметил Сокджин, когда тонкий лунный месяц уже бледнел. Гребень ласково распутывал царские кудри. — Надобно будет подарить ему красивого юношу, чтобы услаждал собой его взор. Царь слегка повернул голову, чтобы лучше видеть своего верного подданного. В данный момент весьма требовалось на него ещё и смотреть, а не просто слушать. — Отчего ты думаешь, что юноша будет ему по нраву? — спросил он мягко. — Он лишь год как женат и много дней провёл в походах, — Сокджин задумчиво улыбался. — На такую красавицу смотрят безотрывно. Но он едва взглянул на неё. И наложниц в его доме нет. Возможно, мужская юная краса придется ему больше по сердцу. — Доверюсь твоему чутью, — царь улыбнулся в ответ. — Можешь заняться этим вопросом, твоему безупречному вкусу я доверяю. Однако, вполне может случиться так, что лишь война близка его сердцу. Я видел и таких людей. Жаль век их, как правило, недолог. — Может статься и так, что любым танцам он предпочитает танец закалённой в огне стали, любым песням — песнь тетивы. — Сокджин отложил гребень. — Любая верность либо от любви, либо покупается щедрыми дарами. Знать, что дорого его сердцу, значит получить его безраздельную верность. — Твоя правда. Раз теперь он будет командовать моим войском, я должен быть абсолютно в нём уверен, — в очередной раз согласился царь. — Найди ему юношу, а лучше двух. — Будет сделано, — кивнул Сокджин. — Мне остаться до утра, мой владыка? Спеть тебе, чтобы отгонять дурные сны? — Останься, — звучало скорее просьбой, чем царским приказом. — Спой. Не был бы так привязан царь к своему «оку», отправил бы к своему новому генералу самого Сокджина, ведь с его красотой многим юношам сложно спорить. Лишь царь царей слышал эти песни, лишь для него во тьме опочивальни лился жидким мёдом сладкий голос Сокджина. Едва заметный при свете дня, талантливо уходящий в тень за плечо владыки, Сокджин не пел на царских пирах, избегал завистливых или вожделеющих взглядов. В его колыбельной была истома и тёплый летний ветерок, целующий щёки юных влюблённых, запозднившихся в ночи. Простые, но нежные слова звучали глубоко и трепетно, и царь царей погрузился в сон ещё до того, как отзвучала последняя нота прекрасного голоса. В отличие от великого царя, спал Чонгук той ночью крайне скверно. Всё ворочался и ворочался на удобной постели, будто холодная земля пришлась бы сейчас ему больше по душе. Несколько раз он поднимался и бродил по комнате из угла в угол, разгоняя тяжёлые мысли монотонной ходьбой. В сущности-то его совсем не волновала ответственность, возложенная на него внезапной царской волей. Но Намджуну же точно станет об этом известно. Он обязательно пожелает поздравить с повышением, а значит — снова хаома, снова разговоры. Его ночные опасения подтвердились. Едва Чонгук только проснулся, как встретил родственника в своём доме. Сахи уже приготовила завтрак, она и поведала новости. — Мои поздравления, — довольным тоном заявил Намджун. — Теперь ты точно будешь чаще появляться дома, царское войско не так часто отправляют слишком далеко. — Можешь теперь всем рассказывать, что у тебя племянница жена генерала, — пробормотал Чонгук себе под нос, так, что его вряд ли услышали, а чуть громче добавил: — Буду. Особой радости на его лице не было, да и завтракал он без энтузиазма, пока родные люди за столом обсуждали какие-то прочие семейные новости. Чонгук даже не вслушивался в их разговоры. Что там интересного-то? Кто-то заболел, кто-то наоборот — поправился. Какая-то дальняя сестра родила двойню, обязательно нужно её поздравить. — А вы когда на потомство решитесь? — кажется, дважды спросил Намджун, отчего Сахи побледнела и перестала улыбаться. — Мы работаем над этим, — отрезал Чонгук с невиданной жёсткостью. Сахи нервно сглотнула, но больше ничего не добавила, а Намджун покачал головой. — Ладно, это дело не самое простое, не буду вмешиваться, — резюмировал он. Вскоре Чонгук вновь был во дворце, где получил более чёткие указания, новую одежду и несколько сотен воинов под командование. Это было куда интереснее, чем разговоры за столом о семейных болезнях и детях. Это позволило куда крепче спать, но сны ему всё равно снились очень странные.