***
Пока Чонгук пытался решить вопрос со свободной комнатой (а заодно и подышать), Сахи вновь предложила двум юношам отужинать, подтверждая звание лучшей хозяйки в Персеполе. Конечно, и ей ситуация казалась странной, смущающей. Слова Сокджина о ложе до сих пор отзвуком бились в её красивой голове с туго заплетённой косой, чей кончик доставал почти до ягодиц и раскачивался, пока хозяйка хлопотала на кухне. — Как вас называть? — поинтересовалась она у обоих невольников. — Хосок, — отозвался огнегривый юноша, кинул быстрый взгляд на второго и продолжил, — а это Чимин. — А я — Сахи, — представилась девушка, пытаясь прикинуть примерный возраст обоих. Самой ей было не больше восемнадцати, но воспитание в семье Намджуна было достойным. Всякую женщину с самых юных лет обучали хозяйству и доброжелательности. В конце концов, перед ней были не две юные наложницы, а если бы и были, наверное, она вела бы себя столь же радушно, уважая право мужа на выбор множества сожительниц. На столе прибавилось блюд и посуды. Чонгук появился на кухне уже после того, как новые жильцы дома приступили к еде. — Я… — и снова растерял дар речи на пороге. — Пойду в спальню. Ваша комната в конце коридора, — всё же выговорил он и удалился, не заходя внутрь. Хосок проводил взглядом его спину и склонился к Чимину. — Думаю, прямо сегодня ни один из нас ему не понадобится, — тихо сказал он. — Поешь, пожалуйста. Тот кивнул, почти не поднимая взора от наполненной миски перед собой. После ужина Хосок отвесил хозяйке низкий поклон и учтиво спросил, могут ли они удалиться в свою комнату и разобрать вещи. Сокджин позаботился о том, чтобы у них было довольно одежды и тканей, достойных дома генерала. — Конечно, — мягко ответила Сахи. — Это теперь и ваш дом тоже. Вы можете чувствовать себя здесь свободно. И… не расстраивайтесь из-за хозяина. Наверное, он просто не готов был к таким подаркам. Она не могла пообещать двум юношам, что поутру Чонгук растает, как лёд на солнцепёке, и будет с ними более вежлив. Когда Намджун только представил племяннице будущего мужа — достойного молодого человека, военного, красивого, статного, с сильными руками и серьёзным взглядом, — ей показалось, что она самая счастливая девушка Персеполя. Или хотя бы самая везучая, после жён и наложниц царя, конечно. Сахи согласилась без раздумий: её богатое девичье воображение живо нарисовало куда более радужную картину их семейной жизни. В ней этот мужчина души не чаял в любимой жене. Возвращался домой из военных походов и покрывал ласковыми поцелуями её колени, шепча о том, как безумно он скучал. Он мешал ей готовить завтраки, не выпуская из супружеской постели. А вскоре в их доме звучал звонкий детский смех. И все сыновья, которых она ему подарила в результате их горячей любви, были как один похожи на мужа — сильные, ловкие, знойно-окие. Сахи ждала того, что всё изменится, до сих пор ждала. Но несмотря на все напутствия старших сестёр или матери, не знала, как соблазнить Чонгука. Чем привлечь, чтобы тот тянулся к ней, чтобы не желал сводить с неё взгляда. Она была безумно хороша на кухне. Её рецептам и мастерству могли позавидовать многие хозяйки. Отлично давались и шитьё, и вышивка, и простые бытовые дела. В доме всегда было чисто и тепло. Но с мужем не получалось никакой горячей, да даже хоть немного тёплой любви, как и толковых разговоров. Будь девушка чуть менее скромна, то давно устроила бы скандал и была бы в своём праве, но что-то останавливало от выяснений отношений. Казалось, что это только разрушит их тонкую, зыбкую связь и дело закончится, так и не начавшись. К тому, что однажды Чонгук приведёт в дом другую, более подходящую себе женщину, Сахи тоже была отчасти готова. Так происходило на её глазах в доме родителей. Это было трудно, но старшая жена, первая, всегда оставалась главной, если она не собиралась уходить сама, никто не имел права её выставить. Уходить Сахи не хотела, надеясь на чудо. Нужно отдать ему должное, Чонгук никого не приводил, сам царь подарил ему двух наложников. Сахи оставалось только принять тех в свой дом и сохранить достойное в нём положение. — Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, я всегда помогу, — добавила она с искренней, дружелюбно светлой улыбкой. Отмеченный царём молодой генерал, кажется, был слепым, как и акушерка, принимающая его у матери — эта девушка заслуживала если не безумной любви, то более тёплого отношения. — Благодарим, госпожа, — за обоих сразу ответил Хосок, склонил голову и за руку увёл Чимина в спальню. Со стороны могло показаться, что их связывает если не дружба, то давнее знакомство, но действительность была такова, что наложники увидели друг друга всего два дня назад, когда оказались в царском дворце, чтобы вдвоём перейти под власть молодого генерала. Комната, отведённая им, была не слишком большой и не слишком богатой: обычная в доме среднего достатка. Но кровать выглядела удобной и мягкой, а сундук с их вещами уже стоял в углу. — Госпожа Сахи очень приветлива, — Хосок попытался было завязать беседу, но Чимин только кивнул. Вид у него был почти испуганный, и Хосок со вздохом предложил: — Давай спать, день был долгим. Спалось Чонгуку беспокойно. Какое уж тут спокойствие, когда в доме появилось сразу двое новых жильцов, отданных в подчинение. Сперва генерал был растерян, а потом разозлился. Должность ему выдали, как и капюшоны на всех воинов, а вот в новый поход пока не отправляли. Будто для того, чтобы его заслужить, он должен был сделать ребёнка не только племяннице Намджуна, но и этим двум прекрасным юношам. — Не удивлюсь, если царь спросит меня и за это, — пробормотал он, вскочив ещё до первых петухов, потому что от злости внутри клокотала жажда деятельности. Если рассматривать отношение к жене, мужем Чонгук был никудышным, но хозяином дома всё-таки неплохим. Первым делом ещё до разыгравшегося рассвета он натаскал воды из источника — на себе, в огромных бочках. В доме прибавилось людей, значит, и воды потребуется больше. Проверил дрова для печи — их было достаточно. Не так давно в такой же жажде Чонгук нарубил дров на полгода вперёд, но сегодня решил, что лучше будет, если их хватит на год. Мало ли, насколько его отправят в следующий поход? Лучше бы на год, а то и на два. Срываться на домашних не хотелось, как и видеть их всех, изображая, что всё в порядке. Нет, сам Чонгук в порядке точно не был. Ещё накануне знаменательного пира он снял с ладони бинты. След от глупого пореза совсем затянулся, значит, можно было работать обеими руками. Готовить Чонгук не любил, да и зачем, когда его дома всегда сытно кормили. Но после пары часов тяжёлой физической работы, ощутил себя чуть менее злым и гораздо более голодным. Выпотрошил курицу, ловко отловив во дворе, и сварил из неё суп — простой, без всяких изысков. Сахи почувствовала в доме ароматы еды и удивлённо выглянула из своей спальни. Посмотрела на мужа, сидящего посреди кухни без верхней одежды, и решила, что безопаснее всего будет поспать ещё пару часов. А там, наверное, тот уже оденется и перестанет смущать её своим разнузданным, горячим видом. Следующим на запах еды вышел Хосок и замер в дверях. Он рассчитывал найти здесь Сахи, но отступать было не в его привычках. — Доброго утра, мой господин. — Юноша беззастенчиво рассматривал обнаженные плечи своего нового хозяина. — Могу я помочь? — Можешь поесть, если проголодался, — отозвался Чонгук, не поворачиваясь и ссутулившись над своей миской. — Не стоит ко мне так обращаться. Даже простая прислуга называет меня в доме по имени. — Так мой господин ещё не назвал мне своего имени, — мягко сказал Хосок. — И не узнал моего. — Чонгук, — процедил тот, отложив ложку. — Просто Чонгук. Я воин, но не вельможа. И я не твой господин. Он старался говорить ровнее, но огненные пряди, попавшие в поле зрения, стоило повернуть голову, обожгли нутро, как живой, истинный огонь. — Я такой же невольник, как и ты, — добавил Чонгук неожиданно для себя. Смешок Хосока вышел нежным и звонким, словно колокольчик прозвучал в утренней тишине. — Разница между нами всё же есть, и значительная, — а вот голос стал тише, словно его владелец осознал всю неуместность своей весёлости. — Меня зовут Хосок. Но ты волен назвать нас любыми именами, что тебе по нраву. Чонгук забавно наморщил нос и снова отвернулся, глядя в миску. — Я буду называть вас по имени, — отозвался он. — И не буду вас держать. Если вы захотите уйти из моего дома, я пойму и даже дам вам средства на то, чтобы выжить за его пределами. — И навлечёшь на себя немилость если не самого царя, то Сокджина точно. От царских даров не отказываются, — проницательно сказал Хосок, опустившись прямо на пол напротив. — Да и куда мы пойдём? Искать покровительства у кого-то, кто согласится нас принять? Если в Персеполе даже царскими подарками разбрасываются, век наш будет недолог — из рук в руки, пока мы не закончим где-нибудь в канаве, предлагая себя за миску каши. Тембр у Хосока был очень приятным. Голос — выразительным. Пусть он не обладал талантом к пению, как Чимин, но голосом передавал все оттенки мысли и настроения. Сейчас он звучал обречённо. Чонгук скривился. Его умение держать лицо казалось безупречным. Но сейчас, ранним утром, у себя дома, он не слишком следил за мимикой. Все эмоции отражались в ней, даже когда звучание оставалось ровным. — И какая тогда между нами разница? — проговорил он и вздохнул. — Ладно, давай так: вы не будете ждать от меня похвалы вашим талантам, а миска каши у меня точно всегда найдётся. Просто потому что я пытаюсь уважать царскую волю. Но ещё сразу скажу, что дома я бываю редко, а Сахи часто требуется помощь. Надеюсь, с какой-то простой физической работой вы справитесь. Если, конечно, это не будет для вас слишком унизительно, всё-таки вас не для того прислали. Но ты пойми, Хосок, — он обернулся к собеседнику, — вам очень не повезло. Ни пение, ни танцы, ни что-то там ещё мне не требуются. — Нам повезло уже в том, что на твоей голове волосы черны, ты молод и силён, — сказал тот. — Нам повезло в том, что нас не отдали в руки старика, жадного до утех юности. Нам повезло, если ты не будешь бить нас, вымещая злобу за плохой день или… — он осёкся и опустил глаза. — А что до наших умений… Дозволь нам хоть раз показать тебе их, чтобы было, что ответить царю, если он спросит. — Сахи любит музыку, — ответил Чонгук и отвернулся. — Наверное, ей понравится. — Мы развлечем госпожу, — пообещал Хосок. — И позаботимся о том, чтобы помочь ей в доме. А теперь, если ты поел, дозволь помочь и тебе — окатиться водой после работы и одеться. — А давай ты лучше сам поешь, пока суп ещё горячий! — Взгляд, который Чонгук вернул ему на мгновение, был каким-то странным, почти обиженным, но жгучим. Что он, сам окатиться не в силах? Или с одеждой не справится? Это было прямо высказанное требование, и Хосок не посмел противиться. На треть наполнил миску, взял вчерашнюю лепёшку и скромно устроился за дальней стороной стола. Ел он задумчиво, неспешно, отрешённо глядя в стену мимо Чонгука. Ранним утром его красивые глаза не были подведены, и от этого Хосок странным образом выглядел моложе и уязвимее, но менее ярким не становился. Тяжёлые рыжие пряди больше подходили отмеченному солнцем царскому сыну, чем простому невольнику. «Или вольному жеребцу», — додумал про себя Чонгук, сам тряхнул головой, беззвучно фыркнув, и поднялся, чтобы охладиться после завтрака. Уже одеваясь, он подумал о том, что совсем не обсудил с царём своё новое жалование, а ведь ему теперь троих домашних кормить и обеспечивать. Будет ли на всё хватать? Как прочие воины справляются со своими многочисленными жёнами и детьми? Когда Чонгук вернулся, на кухне по-прежнему был только Хосок; ни Сахи, ни второй юноша, чьего имени хозяин пока не знал, ещё не встали. Поэтому он обратился к первому: — Хосок, ты умеешь обращаться с лошадьми? — Да, — тот развернулся как-то настороженно, в глазах мелькнуло и исчезло странное выражение. — Что нужно сделать? — Прогуляться с ними к реке, — пояснил Чонгук и неловко добавил: — И со мной. — Хоть каждое утро, — легко отозвался Хосок. — Только покажи мне, куда нужно отводить, а дальше я справлюсь сам. Прошу, дай мне несколько минут, я отнесу Чимину еды. Юноша поднялся на ноги, вымыл свою миску и снова наполнил её супом, добавив, хоть Чонгук и не интересовался: — Чимин очень тихий и пока робеет выходить из комнаты, когда его не зовут. Чонгук несколько раз кивнул. — Я подожду тебя на улице. Конюшня слева от главного входа. Ничто не мешало ему сделать так, как он привык: взять обеих лошадей и прогуляться с ними в одиночестве. Чонгук бы и с большим количеством справился. Лошади — животные умные, а с ними он прекрасно обращался, но странная ассоциация огненных волос с лошадиной гривой натолкнула на мысль разделить с юношей сегодняшнюю прогулку. Да и стоило показать новому жильцу, где тут что. Хосок вернулся в комнату, поставил перед Чимином миску с супом и лепёшкой. Не глядя скрутил волосы в свободную косу. — Я мог бы причесать тебя, — заметил тот, поблагодарив за завтрак. — Буду благодарен, — отозвался первый парень. — Когда вернусь. Чонгук просил помочь с лошадьми. Заодно узнаю, где здесь река. Уже скоро Хосок был возле конюшни, заглянув на кухню перед выходом и раздобыв там пару яблок. А при виде лошадей восхищённо ахнул, полностью забыв о Чонгуке. — Вы такие красивые, — ворковал он, протягивая лошадям угощение, поглаживая нежные носы и зарываясь пальцами в гривы. — Ах, какие красивые! А со мной станете лучшими лошадьми в Персеполе! В конюшне нашлась ещё и пожилая кобыла, что была стара для походов на дальние расстояния. Чонгук просто наполнил её бочку с водой, подложил сена в кормушку и что-то негромко проговорил, прежде чем открыл стойло и подал Хосоку поводья одного из жеребцов. — Идём. Тут не близко, но к обеду мы должны успеть вернуться. Хосок сжал пальцами гриву и оказался на лошадиной спине прежде, чем Чонгук успел договорить, а потому напряжённо замер. — Мы пойдём пешком? — уточнил он с удивлением. — Раз ты уверенно держишься верхом, то нет, — Чонгук едва ли не улыбнулся, последовав его примеру и оседлав своего коня. — Я ничего о тебе не знаю, но ты прав, мне стоило бы пожалеть твои ноги и не заставлять ходить тебя пешком так далеко. Он двинулся вперёд, чуть пригнувшись, чтобы выехать из ворот конюшни. А за ними расправил плечи, но не спешил гнать, несколько раз оглянувшись и дожидаясь второго наездника. — Сколько тебе лет? — уточнил он, когда стены дома остались за спиной. — Почти двадцать, — отозвался Хосок, почти распластавшись по лошадиной спине, но не от страха или неуверенности, а явно наслаждаясь. — И мои ноги, будут ли они ходить, бежать, танцевать или объезжать красавца-жеребца, к твоим услугам. — Откуда тебя привезли? Ты живёшь так всю жизнь? У твоих родителей тоже был господин? — кажется, Чонгук ни разу в жизни не задавал столько вопросов сразу, но утренняя злость отступила, а на её место пришло странное любопытство. Раньше ему не приходилось так близко общаться с наложниками, да где бы ему с ними общаться-то. Рыжие волосы Хосока наводили его на мысль, откуда тот родом, но лучше спросить, чем догадываться. — С юга, — Хосок махнул рукой и усмехнулся. — Моя семья служила господину куда важнее царя Персеполя. Ещё вчера юноша скромно опускал глаза, а сейчас сверкал ими, сидя верхом на высоком жеребце. Кому бы не служила его семья, он был рождён свободным человеком. Это чувствовалось во всём, в каждую минуту, когда Хосок забывал о своей роли украшения дома и услады взгляду. — Кто важнее великого правителя? — с недоумением переспросил Чонгук. Узкая тропинка стремилась к холмам и петляла среди них. Источник пресной воды, откуда Чонгук тащил бочки, находился гораздо ближе. Речушка вблизи города была совсем слабой, её воды подходили лишь для того, чтобы умыть лицо, но не пару лошадей, да и Чонгуку нравились места, отрезанные от города вершинами и деревьями. Если и была его свобода где-то, помимо поля боя, то она точно пряталась не в городских стенах. — Боги, Чонгук, — ответил Хосок, тронув пятками бока своей лошади и пуская её лёгким галопом по тропинке. — Великий правитель Персии — первый лишь среди людей. Ветер уносил его слова вдаль, трепал небрежную косу. Чонгук помедлил лишь мгновение, но подстегнул своего коня, чтобы догнать Хосока и высказать с невиданной прямотой: — Но люди имеют уши. А боги давно не слышат людей. — К чему им слушать жалкие причитания смертных? — возразил Хосок, не глядя на него. — Из года в год, из поколения в поколение просьбы людей не меняются. Это задача людей — услышать, что хотят от них боги. Чонгуку оставалось только признать чужую правоту. Когда он, ещё шестилетний мальчишка, просил богов вернуть его домой, чем он отличался от тысяч других мальчишек? Разве его мольбы были важнее прочих? — Почему ты здесь, а не в каком-нибудь храме? — спросил он вместо того, чтобы спорить. И этот вопрос был скорее риторическим. Хосок сдержал рвущиеся с языка слова и вместо этого принуждённо улыбнулся. — Видно, на то была воля богов, чтобы сейчас я был здесь и вёл твоих лошадей к реке, генерал. Чонгук кивнул ему, принимая ответ, но не соглашаясь с ним внутренне. Он мог бы добавить что-то ещё, более колкое, но удержал язык за зубами и чуть ускорился, опережая второго наездника. Дальнейший путь они провели в молчании. Чонгук заговорил лишь тогда, когда они спешились у реки в самом широком её месте. Он отвёл своего коня к воде, сняв обувь и закатав штанины, чтобы и самому омыть ноги. — Вода сегодня теплее, чем обычно, — заметил он вполголоса, наклоняясь и черпая её ладонями. Омыл рыжие бока животного, пока то наслаждалось питьём и довольно подёргивало хвостом, разбрызгивая мелкие капли в стороны. — Можно и самим искупаться, — заулыбался Хосок, заводя жеребца глубже в воду. — Ты умеешь плавать… Чонгук? Небольшая заминка перед именем говорила о том, что всё же это непривычно — обращаться к господину по имени. А сам вопрос в этих обстоятельствах, в воде после конной прогулки, был уместен скорее между приятелями, нежели между господином и его наложником. — Умею, — ответил тот. — Но тут лучше не заходить слишком глубоко, сильное подводное течение. Если тебя унесёт, я потом ни за что перед царём не оправдаюсь. А ты хорошо плаваешь? — Хуже, чем езжу верхом, — признал Хосок. — Тогда, с твоего позволения, я поплещусь недалеко от берега. Но сначала он напоил лошадь, заботливо омыл крепкие бока и длинные ноги. А потом очутился в воде полностью, ушёл под неё с головой, так что только порядком растрепавшаяся коса осталась на поверхности. — Почему ты купаешься прямо в одежде? — стоило ему вынырнуть, проворчал Чонгук совсем рядом. Он успел раздеться и вывести обеих лошадей на берег — обсыхать и искать на лужайке вкусную траву. — В мокрой обратно поедешь? — Твоя правда, мой господин, — смирно отозвался Хосок. Выбрался на берег, развесил тут же снятую одежду на каком-то кустарнике и вновь нырнул в воду. — Но я намочил её сразу же, раньше, чем успел подумать о купании. Моя вина. Но вины в голосе не чувствовалось никакой, только удовольствие от тёплого дня, прогулки и ласковой воды. — Если она не успеет высохнуть, дам тебе свою, — серьёзно заявил Чонгук и тут же сам скрылся под водой по самую макушку, а через секунду его в тёмных глубинах и видно не было. Хосок заозирался вокруг, ища его взглядом, но рассудил, что Чонгук куда лучше знает местные течения, а потому расслабился. Ударил несколько раз ладонями по воде, поднимая брызги, и лёг на спину, глядя в небо. Когда Чонгук вынырнул — снова неподалёку от Хосока, — то держал в ладонях целый куст какой-то водоросли, свежий и ярко-зелёный. — Повсюду можно найти что-то съедобное, — внезапно заявил он. — А моё сердце уж чуть было не остановилось при мысли, что господин дарит мне речной цветок, — поддразнил Хосок и тут же с любопытством спросил: — Это едят? Сырым или его нужно приготовить? — Здесь не водится цветов, — оправдался Чонгук и протянул руки вперёд. — Мы добавляем это в суп, но сырым тоже вкусно. Попробуй. Хосок отщипнул то ли листочек, то ли веточку, осторожно прикусил. — Необычный, но приятный вкус, — решил он. — Заберём домой? Хочу попробовать это в супе. — Там ещё есть, можем набрать побольше, — Чонгук с мокрыми волосами и робкой улыбкой выглядел моложе, чем есть. Вода его преобразила. — Хочешь, нырнём вместе? Я покажу, где. — Тогда это, — Хосок забрал у него водоросль и двинулся к берегу, — нужно оставить, чтобы не занимать руки, да? А вернувшись, подплыл близко-близко, поднырнул почти под руку Чонгука и задумчиво сообщил: — А ты правда красивый. Чонгук не знал, что на это ответить, но повернулся полубоком, скрывая выражение лица. — Если ты не очень хорошо плаваешь, лучше держись за мою шею. Можешь оседлать меня, как коня, — выговорил он, приготовившись нырнуть с грузом на спине — в своих силах он был уверен. Хосок обхватил его шею и плечо. Казалось, он был готов, но сильный рывок вниз, в толщу воды, на мгновение ошеломил его. Он сильнее вцепился в плечо Чонгука и постарался не паниковать. Огненный воин не даст ему утонуть, нужно просто довериться ему и позволить вести. Плавал тот отлично, прекрасно ориентировался и контролировал воздух в лёгких, чтобы погрузиться со своим наездником на самое дно и удержаться там, не позволяя подводному течению унести их обоих. Он перехватил одну руку Хосока, показывая ему, где заросли тех водорослей, а затем и сам нарвал несколько новых букетов. Вынырнул на поверхность с полными руками этого интересного угощения — и с Хосоком на спине. Ноги обоих быстро нащупали дно. — Наверное, этого нам будет достаточно, — рассудил Чонгук и обернулся. — Ты в порядке? Хосок тяжело дышал, крепко обвивая руками шею. — Да, — кивнул он, наконец. — Но это было глубоко. Я почти испугался. Он расслабил хватку рук, но прильнул щекой к плечу Чонгука очень естественным жестом. Тот прекрасно чувствовал своим телом под водой то, что Хосоку не холодно — его кожа была очень тёплой. Но всё равно спросил, медленно выбираясь к берегу, держа в руках «улов»: — Не замёрз? Можем развести костёр, пока обсыхаем. И пусть погода была весьма хороша, Чонгуку всегда нравилось посидеть у костра. Было в этом что-то особенно завораживающее — разводить огонь, а потом наблюдать за ним. — Не замёрз, — откликнулся Хосок после секундной паузы. — Но костёр — это отличная идея. Красивее всего наблюдать за огнём вечером, в темноте, но и при свете дня смотреть, как в языках пламени преломляется свет, тоже неплохо. Сухие ветки и трава для костра на берегу нашлись быстро. Хосок сложил их каким-то особым способом, склонился, что-то поправляя, и весёлый огонёк заплясал по прутьям, постепенно перекидываясь на ветви потолще. Чонгук вытащил из мешка узкое покрывало и расстелил его на берегу. Протянул Хосоку свои сухие штаны, между делом глотнув воды из фляги. — Надень пока, твоя одежда ещё сырая. — Тебя смущают мои голые ноги? — изумился Хосок. — Здесь же никого нет, кроме нас. Меня никто, кроме тебя, не увидит. — Здесь полно насекомых, — оправдался Чонгук. — Будет неприятно, если ты вернёшься с искусанными ногами. Нельзя сказать, что голые мужские ноги его смущали. Чонгук много их видел, проведя столько времени в мужских компаниях. Скорее это был приступ странной заботы о вверенном ему человеке. Тот хмыкнул, но штаны надел. Сел на край покрывала, уставившись на огонь. Его умиротворяющий вид, сухое потрескивание горящего дерева отвлекали от мысли о насекомых, которые могли и забраться в широкие штанины. Вот зачем Чонгук вообще об этом сказал? Устроившись рядом, тот почти касался Хосока плечом, когда передавал флягу. — Мне нравится здесь бывать, — сказал он тише обычного. — Я забываю обо всём. Плаваю или просто сижу на берегу. Иногда выбираюсь сюда ночью, когда совсем трудно заснуть, смотрю на небо и вообще не помню ничего, что происходит за пределами этого места. Если захочешь, однажды я покажу тебе раннее утро с холма. Солнце встаёт из-за горизонта и тот словно пылает… Вот как огонь, — кивнул в сторону небольшого костра, добавив ещё тише: — Или твои волосы… — Хочу, — просто ответил Хосок. — Раньше я любил смотреть на поднимающееся солнце. Покажи, пожалуйста. Он чуть развернулся, заглянул Чонгуку в глаза и вдруг мягко провел подушечками пальцев по его щеке. — Тебе часто трудно уснуть? Ты ведь почти не спал этой ночью, да? Хочешь, можешь подремать на моих коленях? Я прослежу, чтобы никакое насекомое не укусило или того пуще, не утащило тебя. — Какого размера должно быть насекомое, чтобы у него хватило сил на то, чтобы меня утащить? — забавно фыркнул Чонгук, прислушиваясь к себе. От этого прикосновения почти не хотелось отстраниться, как и от предыдущего, под водой. Если Чонгук и чувствовал напряжение, то оно было вызвано лишь неловкостью. Чуть помолчав, разглядев глаза Хосока вблизи, он добавил: — Не уверен, что смогу заснуть и сейчас. — Всё ещё злишься? — тихо спросил Хосок. — Я не считаю, что нам с Чимином не повезло попасть к тебе. А вот тебе с нами, похоже, и впрямь не повезло. Мне жаль, что это вызывает у тебя такое раздражение. — Нет, не злюсь, — не громче прежнего ответил Чонгук. — Но я не знаю, что должен делать, чтобы быть хорошим хозяином. Хорошего мужа из меня тоже не вышло. Я всего лишь хороший воин, а в остальном… Так себе. Злиться мне следует только на себя самого за то, что я не оправдываю чужих ожиданий. — Может, пусть злятся те, чьих ожиданий ты не оправдываешь? — очень серьёзно предложил Хосок. — Зачем злиться на самого себя? Если ты хорош хоть в чём-то, ты уже добился большего, чем добрая доля жителей этого города. — Да как не злиться? — Чонгук мотнул головой, прикрывая глаза. — Вы же не ожидали, что вас привезут к генералу, которому не нужны ваши таланты. А изобразить то, что нужны, я не могу. Это точно нечестно. — Я могу ухаживать за твоими лошадьми, танцевать для твоей жены и её подруг, — разочарования в голосе Хосока не было. — Чимин может ей петь. Мы будем помогать госпоже Сахи по хозяйству. Разве это плохая жизнь? — А разве хорошая? — переспросил Чонгук, глядя ему в глаза. — Разве вам с Чимином не будет грустно? — Не могу ответить за Чимина, — Хосок сглотнул, чувствуя, как его затягивает этот взгляд. — Но не вижу поводов для грусти. Главное, чтобы тебе было хорошо, мой генерал. — Мне не бывает по-настоящему хорошо, — почти прошептал Чонгук. — Даже здесь, когда я один, мне просто спокойно. Наверное, я чего-то не умею, да? — Наслаждаться жизнью, здоровьем и свободой? — Хосок отвёл было взгляд, но вновь вернул его Чонгуку. — Что тебе нужно, кроме войны и сражения, чтобы чувствовать себя живым, мой… — он осёкся, не договорив. Качнулся ближе, глядя в глаза, коснулся губами чужих, сухих и обветренных, и замер, гадая, оттолкнёт ли его Чонгук или отшатнётся сам. И тот застыл. От неожиданности, от удивления, от внутреннего вопроса, обращённого в первую очередь к себе. Сахи, по праву жены, целовала его, провожая в очередной поход. Чонгук не мог отказать ей хотя бы в этом, хотя и не испытывал никакого желания сделать это самому, продлить или повторить при встрече. Её прикосновения — ещё более робкие и осторожные — Чонгук старался поскорее забыть, ощущая их тяжесть не на коже или губах, но на душе, определенно сжирая себя изнутри за то, что не относится к жене, как стоило бы. Сейчас же Чонгук спрашивал себя, следует ли ему отстраниться первым или подождать, пока ещё один человек, желающий его целовать, не перестанет испытывать это желание. В общем, он вновь растерялся. И шевельнул губами только для того, чтобы шёпотом спросить: — Ты думаешь, это поможет? — Наслаждаться жизнью? — выдохом в губы уточнил Хосок и отодвинулся. Но протянул руки и ласково провёл пальцами по вискам Чонгука, зарылся ими в тёмные мокрые пряди. — Нет, навряд ли. Но поцелуи могут утешить. Это тоже неплохо, жизнь становится самую малость терпимее. — И не имеет значения, кого ты при этом целуешь? — сорвалось с губ Чонгука раньше, чем он успел обдумать этот вопрос и сделать его чуть менее грубым. — Я… просто не понимаю, Хосок, — почти что жалобно добавил он, жмурясь. Хосок выпутал пальцы и отстранился. Практически лёг на край покрывала, опираясь затылком на бедро Чонгука, как предлагал ему самому недавно, и посмотрел на него снизу вверх. — Что ты имеешь в виду? — уточнил он негромко. — Для того, кто целует? Или для того, кого целуют? Бедро Чонгука — крепкое и сильное — вряд ли казалось удачной подушкой, но тот понадеялся, что Хосоку хоть немного удобно так лежать, поэтому даже не стал ёрзать. — Наверное, и то, и другое, — ответил он, чувствуя больше воздуха вокруг, оттого и легче расслабляясь. — Ты говоришь, что поцелуи могут утешить. Тебя они утешают в любом случае? — Практически в любом, — согласился юноша. — Поцелуй означает, что рядом есть человек, который хоть и не может разрешить твою беду, но его сердце тревожится за тебя. Разве эта мысль не утешает? Что кто-то думает о тебе, заботится о тебе. Мне всегда становится от этого чуть-чуть легче. — А если от этого неприятно? — Чонгук нахмурился от нового витка непонимания, и очередной мысли, что с ним самим определённо что-то не так, если всем вокруг так приятны поцелуи. — И от того, что тебя целуют, и от того, что чьё-то сердце за тебя тревожится, а твоё молчит. — Если тебе неприятно, — Хосок закрыл глаза, густые ресницы полукружьями легли на тонкую кожу, — неприятно, когда тебя целуют, то ведь никто не может поцеловать тебя насильно. Ты можешь запретить, мой генерал, любому запретить. И мне, и Чимину, и даже госпоже, наверное. А что до молчащих сердец, то тут я тебе не советчик, моё говорит слишком много. Чонгук вздохнул, разглядывая его идеально очерченные брови и тонкую переносицу. Запретить всем вокруг прикасаться к себе он точно не мог, наверное, лучше было продолжать просто терпеть, как и прежде. — И что же оно говорит тебе сейчас? — спросил он, потому что это действительно было интересно. Ресницы дрогнули, но глаз Хосок так и не открыл. Да и голос его звучал тихо и устало. — Ты точно хочешь получить ответ? Для правды мы недостаточно знакомы, а придумывать складную ложь я не хочу. Могу я промолчать? — Можешь, — разрешил Чонгук на длинном выдохе, но облегчение в нём лишь почудилось. А потом задал ещё один вопрос: — Тебе удобно так лежать? — Да, — не задумываясь, ответил Хосок, но всё же посмотрел на него. — Если тебе неприятны не только поцелуи, но и прикосновения, или вообще слишком тесная близость, только скажи, я уберу голову. — Нет, скорее просто непривычно, — проговорил Чонгук и слегка откинулся назад, опираясь на руку. Оглядел безмятежную реку и пасущихся рядом лошадей. Странное чувство — волосы Хосока были мокрыми, но Чонгук не сказал бы, что это неприятно. Удивительно было вообще позвать его с собой. Он не планировал при этом ни нырять с ним в воду, ни целоваться, ни обсуждать поцелуи. Однако после всего этого было не тяжело. Наверное, Хосок был лёгким, как и его голова на бедре Чонгука. — Нам стоит вернуться и пообедать, — заметил он, когда солнце сместилось по небу ещё на несколько градусов. Хосок встрепенулся, словно слова вывели его из какого-то глубокого раздумья, и поднялся на ноги. Пощупал свою подсохшую одежду, вернул Чонгуку штаны и быстро переоделся. Коса растрепалась совсем, но он не стал её переплетать, равнодушно отбросил волосы на спину и подозвал лошадь тонким свистом. — Если ты будешь занят, я с радостью отведу их на водопой в любой день, — тихо сказал он, аккуратно и быстро сооружая из длинной травы и гибких прутьев сетку для собранных водорослей. Чонгук залюбовался танцем его длинных пальцев и не стал уточнять, что вполне мог бы сложить их сегодняшний улов в мешок. — Вечером я свожу вас на рынок, чтобы вы знали, где лучше покупать продукты, — пообещал он. — И спасибо, что прогулялся со мной, Хосок, — добавил он вполне тепло. Новое чувство внутри не противоречило благодарности. — Спасибо, что позвал меня, — эхом отозвался тот. — Я люблю лошадей. Там, где он вырос, всегда были лошади — огнегривые лошади, принадлежавшие храму. Уцелели ли они за столько лет? Хорошо ли о них заботятся в царской конюшне? Хосок встряхнул головой и взлетел на широкую тёплую спину, сжал бёдрами бока, прижался щекой к длинной шее. — Очень люблю, — добавил он и похлопал красавца-жеребца вперёд, не дожидаясь Чонгука. — Можешь брать их на прогулку в любое время, — негромко заметил тот, не надеясь, что Хосок его услышит. Когда они вернулись домой, Сахи уже приготовила обед, а на кухне, конечно же, сидел и Намджун, словно во всех остальных домах, включая его собственный, закончилась еда, и теперь он минимум раз в день будет приходить к ним, чтобы поесть вместе. — Где вы так задержались? — спросил он, оглядев двоих. — Лошадей поили, искупались немного, — отчитался Чонгук и вручил жене собранные водоросли. — Это можно оставить для завтрашнего супа. Я переоденусь и приду за стол. — Я тоже переоденусь, — опустив глаза, сказал Хосок, отступая вглубь дома. — Госпожа Сахи, господин, — и он поклонился хозяйке дома и Намджуну. Им не было сказано, что они с Чимином будут обедать с хозяевами, но Хосок надеялся, что после он сможет найти на кухне что-то для них обоих. Чимин был в комнате. Лёгкой птахой соскочил с подоконника, что вёл на внутренний двор. — Тебя долго не было, — почти с укором сказал он, глядя на растрёпанные волосы Хосока. — Поили лошадей, немного искупались, — тот почти повторил слова Чонгука. — Здесь красивые лошади. И места вокруг города красивые. А когда Чимин заставил его сменить одежду и встал над ним с гребнем, выпутывая из волос травинки, тихо сказал: — И Чонгук красивый. Но он не любит, когда его целуют. Чем меньше мы будем к нему прикасаться, тем лучше. — Что же с нами тогда будет? — гребень в руках Чимина дрогнул, а Хосок зашипел. — Ой, прости, больно? — Не очень. Просто неожиданно, — тот снова подставил голову. — Будем помогать по дому и развлекать госпожу. Ты огорчён? — Боюсь, он быстро решит, что мы слишком дорого ему обходимся, и захочет избавиться от нас, — рассуждал Чимин и внезапно признался: — Мне нравится этот дом. Здесь не слишком много людей, и госпожа Сахи показалась мне очень доброй. Здесь почти как дома… Он замер, шмыгнул носом, и Хосок за руки притянул его к себе, не оборачиваясь. Чимин, домашний мальчик, выросший в родительской любви, не заслуживал того, чтобы быть проданным на невольничьем рынке. — Постараемся держаться вместе, — пообещал Хосок. — Вдвоём легче, правда?***
Чонгук обедал, то и дело поглядывая на дверь, размышляя о чём-то своём, пока внезапный вопрос Намджуна не нарушил его мысли. — Красивых юношей преподнёс тебе царь, правда? — и вопрос явно был каверзным, судя по ухмылке родственника. — Мне всё равно, насколько они привлекательны внешне, я не собираюсь пользоваться ими, как наложниками, — ответил генерал, полностью сосредоточившись на лице напротив. — Правда? — кажется, удивился Намджун. — А я уж хотел предупредить, что при любом количестве наложниц или наложников в доме не стоит забывать о первой жене. Сахи традиционно побледнела, тихонько вздохнув, а Чонгук опять разозлился. — Возможно, тебе стоит вспомнить, что у тебя есть собственный дом, где ты волен решать всё, что угодно, а я в своём разберусь сам, — резко заявил он, не позволяя Намджуну переходить границы. И перевёл взор на жену: — Сахи, отнеси, пожалуйста, ребятам обед. Не стоит тебе сейчас здесь находиться. Окинув обоих мужчин каким-то странным взглядом, девушка поднялась из-за стола и ловко обернула в полотенце ещё тёплую кастрюлю, чтобы вместе с ней удалиться в комнату, что в конце коридора. — Надо же, может, мне ещё и в гости пореже приходить? — оскалился Намджун. — Может, и стоило бы, — Чонгук вскинул голову, глядя на него с вызовом. — Или предупреждать о своём визите. У нужной двери Сахи снова вздохнула и осторожно заглянула внутрь, предварительно постучав. — Хозяин просил отнести вам обед, — проговорила она негромко. — Сейчас я быстро принесу посуду. Удобнее, конечно, было бы есть на кухне, а не здесь. Но сейчас туда лучше не соваться… — Госпоже не стоило утруждаться, — вскинулся Хосок, пока Чимин выплетал последние тонкие косички, закрепляя их красивыми заколками — Сокджин не пожалел им «царского приданого». — Ты могла обжечься. Мы не знали, можно ли войти на кухню, а господин и так выглядел не слишком довольным нашим опозданием с прогулки, — повинился он. Сахи поставила кастрюлю на подоконник и метнулась на кухню — за тарелками. Увлечённые затянувшимся спором мужчины её даже не заметили. — Ешьте, — сказала она, разлив суп. — Можно я пока с вами посижу? Красивая причёска, кстати… — и кивнула на шикарные волосы Хосока. — Если госпожа хочет, я могу и тебя заплести, — Чимин почти улыбнулся ей. Не то занятие, от похвалы которого стоило бы испытывать гордость, но плетение кос всегда его успокаивало. Хосок придвинул Сахи простой стул, набросил на него мягкое покрывало из сундука. — Прошу, садись. Отдохни. — Спасибо, — поблагодарила девушка, устроившись у окна. — Мой дядя — не плохой человек, но последнее время он… слишком часто у нас появляется. Кажется, Чонгука это злит, — поведала она негромко, теребя пальцами собственные волосы, — А теперь они ругаются прямо за едой. Как те два петуха, — фыркнула куда-то за окно в сторону курятника. Хосок едва удержался, чтобы не рассмеяться прямо над полной ложкой супа, поднесённой к губам, а Чимин и впрямь засмеялся — нежно и переливчато. Но вмиг стал серьёзным и тихо спросил: — Из-за нас ругаются? Сахи помотала головой. — Скорее из-за меня, — отозвалась она. — Дядя заменил мне отца, когда того не стало. Он в нашей семье сейчас самый старший. Так что для него важно всё контролировать. Вы ешьте, ешьте… Вкусный же суп? — Очень вкусный, — в один голос произнесли парни и переглянулись. А когда тарелка перед Чимином опустела, он задумчиво добавил: — Наверное, генералу не нравится, что его пытаются контролировать. И даже не собственный отец. — Он ещё постоянно о детях говорит, — пробормотала Сахи и тут же прикусила кончик языка. — А тебе не скучно весь день сидеть в комнате? — спросила она у Чимина. — Почему ты не выходишь? — Я… — растерялся тот. — Мне в прошлом доме запрещали на глаза лишний раз показываться. Если я не буду тебе мешать, я с удовольствием выйду. И мы же… — он снова бросил взгляд на Хосока и продолжил твёрже: — Мы же теперь твои помощники. Говори, пожалуйста, если что-то будет нужно. — Работы по дому хватает. Не люблю всё оставлять на слуг, я так не привыкла, — ответила Сахи с осторожной улыбкой. — Сможешь для начала заплести мне красивую косу? Но только одну, пожалуйста. Волосы у неё тоже были роскошными: густыми и длинными. И если у Хосока на голове было пламя, то у Сахи — чёрное густое небо без звёзд и облаков, настоящая бездна. Чимин старался над ее причёской так, словно только лишь от вида этой косы в сердце Чонгука должна была засиять любовь к молодой жене. Хосок не мешал. Примостился на подоконнике и лишь восхищённо вздыхал над рождающимся под пальцами Чимина совершенством. — Как красиво! — похвалил он, когда волосы были заплетены до конца. — Ты и сама очень красивая. — Для него никогда не было проблемой признать чужую красоту, мужскую ли, женскую — неважно. Девушка осторожно потрогала кончиками пальцев свою голову, потом оглянулась к зеркалу и совсем засияла. — Чимин, не проси меня знакомить с сёстрами, они тебя точно украдут, — смеялась она легко и весело, словно ничего в этом доме никогда не приносило ей печали. — А теперь давайте отнесём посуду. Надеюсь, там уже всё стихло. Она оказалась права — дяди на кухне не наблюдалось, а Чонгук прилёг на полу среди подушек в общем зале, где и задремал. Даже во сне у него было странно довольное лицо, словно за плечами осталась выигранная битва. Проснувшись через пару часов, Чонгук нашёл своих домочадцев на той же кухне. Сахи ловко привлекла обоих юношей к уборке и подготовке к ужину. — Нам нужно сходить на рынок, — напомнил он, поерошив ладонью затылок. — Давайте сходим вместе? — Нам нужно купить какую-то одежду, — негромко сказал ему Хосок, когда они уже выходили из дома. — У нас целый сундук с собой, но ты же не захочешь, чтобы мы ходили перед тобой в полупрозрачных шелках? — А в них удобно? — уточнил Чонгук, посмотрев почему-то на Чимина, идущего впереди рядом с Сахи. — Вы можете ходить дома, в чём угодно, хоть без всего, причём тут моё мнение? — Удобно, — коротко ответил Хосок, хотя скулы его вспыхнули румянцем, и до самого рынка больше не произнёс ни слова. Как бы то ни было, они с Чимином оставались молодыми мужчинами рядом с женщиной. Хосоку было бы неловко, увидь она их в половине из тех нарядов, что таились в сундуке. Но, видимо, в Персеполе были другие нравы; здесь статус наложников перечёркивал всё прочее. Рынок находился недалеко — добраться лошади не требовались, да и жене Чонгука больше нравилось ходить пешком, верхом она ездить не любила. Там, среди шумной толпы и торговцев, зазывающих в лавки, юноши оживились, заозирались, как дети на ярмарке в большом городе. Чего там только не было: и ткани, и посуда, и оружие, и сладости, и фрукты… Чонгук понимал, что сегодня ему придётся оставить на этом рынке довольно много золота, но не страшился этого. Раз под его крылом теперь было трое, что ж, значит так тому и быть. А золото он ещё заработает, покуда жив. Всю одежду в ближайшей лавке, куда они заглянули, Сахи тут же забраковала. Мужских размеров на Чимина там вообще не было. Не детскую же одежду ему покупать, поэтому она предложила: — Мы можем купить новой ткани, я сама сошью вам что-нибудь. — Она отличная швея, — поддержал Чонгук. — Если это не составит госпоже труда, — снова в один голос произнесли Чимин с Хосоком. Переглянулись с улыбкой, и Чимин добавил: — Что-нибудь простое. — Мне же только в радость, — заулыбалась Сахи. В лавке с тканями Чонгук оставил их на какое-то время. В тканях он вообще ничего не понимал, разве что только цвета различал и что помягче наощупь. Он набрал фруктов и овощей в большую корзину, а по пути обратно остановился у цветочной лавки. Говорить что-то вдруг стало как-то неловко, но вышедшей из лавки тканями троице Чонгук вручил по небольшой хризантеме. Сахи досталась розовая, Хосоку — ярко жёлтая, а Чимину — нежно белая. Чонгук не выбирал, так само собой получилось. Девушка захлопала длинными ресницами. Муж никогда раньше не дарил ей цветов. Не отказывал в покупках чего-то нужного, никогда не ругал, если они уносили с рынка слишком много всего. Но цветы… Это было что-то новенькое! — Спасибо, — поблагодарил Чимин, принимая этот знак внимания с сияющей нежностью во взгляде. А Хосок улыбнулся, вспомнив свои утренние слова о цветах, и закрепил хризантему брошью на одежде. — Что нам ещё нужно купить? — уточнил Чонгук, принимая у юношей купленные отрезы тканей. — Или можем просто погулять по всем лавкам. — Можно? — Хосок то и дело бросал на него удивлённые взгляды. Ткани были нелёгкими, зачем Чонгук нёс всё сам, он решительно не понимал. — Давайте ещё погуляем? — У нас вроде всё есть. Но здесь так красиво, правда? — заулыбалась Сахи, крутя в пальцах свой цветок. — Чимин, а что тебе нравится? Может, тебе что-нибудь нужно? Чонгук для верности несколько раз кивнул, словно соглашался на всё разом. Корзина в руках изрядно потяжелела, но это было меньшее из зол. В основном, ему не нравилось находиться в толпе людей, если это не соратники по битве. Но сегодня он постарался сосредоточиться лишь на малой части этой толпы. Наверное, после стычки с Намджуном, Чонгук впервые так остро почувствовал себя хозяином в доме и ответственным за тех, кто в нём жил. Чимин засмотрелся на лавку, украшенную колокольчиками. Там продавали музыкальные инструменты. Видят боги, Чимин хотел только посмотреть! Но вышли они оттуда, когда он сжимал в пальцах ней — небольшую флейту. — Я буду очень тихо играть, — словно оправдываясь, обещал он Чонгуку. — О, Чимин, пожалуйста, ты должен сыграть нам сегодня же вечером! — взмолилась Сахи, что действительно очень любила музыку, но не умела ни на чём играть, да и с пением у неё как-то не вышло. — Я не против, — смиренно сказал Чонгук. — Тогда я сыграю, — пообещал Чимин, расцветая как тот же цветок под солнечными тёплыми лучами. — С радостью! Они гуляли ещё целый час, но, к счастью для Чонгука (или его кошелька) больше ничего не купили, лишь только посмотрели на всё со стороны. А после ужина собрались в общем зале, где Чонгук занял своё любимое место на низком диване, в то время как Сахи готовила для всех освежающий напиток. Ночь выдалась тёплой, что, наверное, можно было сказать и об атмосфере дома. Сахи улыбалась весь вечер, за столом обсуждала с юношами их покупки и обещала, что завтра же займётся шитьём. А Чонгук не чувствовал желания, чтобы всё это поскорее закончилось и даже не ушёл к себе после того, как доел — что это, если не праздник? Когда Чимин заиграл, на небосклоне заискрились звёзды, ветерок зашептал в листьях, притихли цикады. Играл он мастерски. Музыка не требовала слов и объяснений. Каждый звук флейты говорил сам, рассказывал историю, сиял нежной улыбкой, переливался тихой печалью. Сахи чуть покачивалась в такт мелодии, а глаза её блестели, отражая свет домашних лампад. Чонгук взглянул на сидящего на полу Хосока и остановил свой взор на его узком запястье. Красивые звонкие браслеты, что они сегодня разглядывали на рынке, всё же стоило купить и надеть на эту руку. Чонгук чуть тряхнул головой, прогоняя наваждение, переглянулся уже с Чимином, закончившим играть, и кивнул ему с негромким: — Очень неплохо. Со стороны могло показаться, что в их доме всё правильно — он здесь господин, в окружении жены и наложников, а этот прекрасный вечер продолжится в его спальне с кем-то из них (и только господину решать, с кем). Но Чонгук оставался на месте и не уходил, даже когда Сахи, весь день проведя в бытовых заботах, начала клевать носом. А ведь обычно он засыпал куда раньше, чем она. — Ложись отдыхать, — попросил Чонгук, осторожно вытащив пустую чашку из её рук. Девушка так доверчиво и устало прильнула к его плечу, что у Чонгука язык не повернулся добавить «иди, пожалуйста». Он сам отвёл жену в спальню, где, впрочем, не задержался, а вернулся в зал к двум юношам. — И вы ложитесь, если устали, — проговорил, вновь опускаясь на диван. — Может быть, сыграть тебе ещё, чтобы ты легче заснул? — ласково спросил Чимин. — Попробуй, — согласился Чонгук. Тихая нежная мелодия действовала на него вовсе не как снотворное, но определённо находила какой-то отклик в душе. — А я, с твоего дозволения, пойду, — Хосок потянулся было подняться, подарил Чимину ободряющий взгляд и спросил внезапно: — Или ты желаешь музыку с танцем, Чонгук? — Ложись. Слишком поздно для танцев, — повторил тот, хотя взгляд его снова коснулся узкого запястья. И почему он не решился купить эти браслеты? Хосоку было бы приятно. Ему бы очень подошло. — Мне проводить тебя? — спросил генерал, не успев обдумать этот вопрос. — Не будем заставлять Чимина ждать, — Хосок плавно перетёк телом в поклон, выпрямился и бесшумно вышел. — Ты хочешь остаться здесь или пойти за ним? — негромко уточнил Чимин несколько ударов сердца спустя. — Я хочу пойти на рынок и купить те браслеты, — быстро проговорил Чонгук и сам же себе усмехнулся. — Да, я знаю, что он уже закрылся, это просто шутка. Ты поиграешь мне ещё? Чимин поднёс флейту к ярким, сочным губам. Наиграл колыбельную из своего детства. Как часто он сам её слышал, когда был малышом! Как часто напевал её своим младшим сёстрам! Его глаза увлажнились от воспоминаний, но каждый звук был ровным и чистым. Чонгук сидел неподвижно и лишь смаргивал странную влагу из собственных глаз. Но сонливости по-прежнему не ощущал, словно достаточно выспался после обеда. — Ты очень хорошо играешь, — его негромкая похвала нарушила повисшую в зале тишину. — Спасибо, Чимин. Тот снова нежно засиял от одобрительных слов и тихо спросил: — Мне уйти теперь? — Если ты устал и хочешь отдохнуть, то иди, — ответил Чонгук, встретившись с ним взглядом. — Я не могу тебя заставлять сидеть рядом со мной и играть, пока сон не настигнет меня. — Мне совсем не трудно, — заверил тот, поднимая флейту. — Я могу играть до утра, но совсем не хочу докучать тебе. Он заиграл снова — тихо, нежно — и играл, пока небо не посветлело. К рассвету Чонгук сжалился то ли над ним, то ли над собой и удалился к себе в спальню, отпустив Чимина. И около часа просто лежал, бездумно глядя в окно на то, как небо окрашивается в золото. Проспав лишь несколько часов (довольно крепко и без сновидений), Чонгук поднялся на ноги, окатился водой, что позволило окончательно проснуться, проверил лошадей, накормил их, напоил и сам вышел к завтраку. — Надо же, неужели сегодня обойдётся без Намджуна, — пробормотал он на пороге, так что за шумом кухни Сахи его вряд ли расслышала. Она обернулась с улыбкой. — Доброе утро, — поприветствовал Чонгук. — Чимин и Хосок ещё спят? — Да, вероятно. Я их пока не видела, — ответила девушка. — Сейчас будет готов чай. Хлеб ещё горячий. Я сварила свежие яйца. И мясо уже промариновалось, можно пробовать. — Стоит ли их будить или дать отдохнуть? — спросил Чонгук, отщипнув кусочек свежего ароматного хлеба. — Это тебе решать, ты же здесь хозяин, — дёрнула плечом Сахи. — Но пока ты не решил, спасибо за вчерашнее. И за рынок. И за цветы. За то, что побыл с нами. — Не за что, — отмахнулся Чонгук, прожевав хлеб. — Сахи, я думаю, нам стоит кое-что обсудить, пока мы вдвоём, — начал он. Улыбка на её лице потускнела, а линия плеч напряглась, но руки уверенно продолжали готовку и нарезали мясо тонкими ломтиками. — Говори, пожалуйста, — попросила она. — Надеюсь, ты не злишься на то, что произошло вчера между мной и твоим дядей. Я вовсе не планировал с ним ругаться, но есть вещи, которые ему стоит пересмотреть, — сказал Чонгук, теребя в пальцах оставшийся хлеб. — О чём ты говоришь? Я понимаю твою позицию. Его я, впрочем, тоже отчасти понимаю. Я знаю его с детства, он всегда был таким. Но если прочие родственники-мужчины это позволяют, это же не значит, что ты тоже должен молчать и терпеть. Хорошо, если он не слишком обиделся и всё-таки не вычеркнет нас из семьи, — проговорила Сахи, продолжая медленно, но филигранно нарезать мясо. — Я тоже давно знаю Намджуна, — согласился Чонгук. — И я достаточно долго терпел его мнение о том, какой должна быть наша семья. Только нам решать, какой она будет, правда? — Только нам, — поддержала Сахи, её плечи чуть опустились. — Но если ты решишь уйти от меня, я пойму и не стану тебя держать, — заявил Чонгук, и от этого заявления жена чуть не отрезала себе пару пальцев. — О чём ты говоришь? — повторила она, вскинув голову. — Я не собираюсь никуда уходить, это наш дом! — Хорошо, тогда уйду я, если ты попросишь, — от нового заявления Чонгука легче не стало. И даже скромная, домашняя Сахи начала закипать. — Скорее уж я возьму самую толстую иглу и зашью тебе рот самыми крепкими нитками, — пригрозила она, для верности ещё и рукой с ножом. — Что за мысли, Чонгук? Откуда они взялись? Что тебя не устраивает? — Я обещал твоему дяде заботиться о тебе. Быть тебе достойным мужем. И подарить тебе ребёнка, — голос Чонгука дрогнул на последних словах. — И если с первыми пунктами всё ещё может получиться, то насчёт последнего у меня очень большие сомнения. — Почему? — она знала, что спрашивает очевидное. Всё-таки весь год, что они прожили в этом доме, Чонгук далеко не всегда был в разъездах, но ни разу не прикоснулся к ней, как мужчина. Не проявил должного внимания. Не объяснил, в чём же дело. Всего лишь подарил по хризантеме накануне, жене и двум невольникам. Наверное, подумала Сахи, ей достался третий цветок, чтобы она не обижалась, а в другом случае, Чонгук ограничился бы двумя. Или даже одним. Мысль об этом пугала, но казалась единственно верной. — Почему у нас не может быть детей? — переспросил Чонгук, силой удерживая себя на месте, а тон — ровным. — Потому что я не чувствую, что готов к этому. И не уверен, что буду готов. А ты — достойная женщина, ты можешь найти себе кого-то получше и обрести своё семейное счастье. Возможно, твой дядя… — Прекрати! — звонкий голос взлетел к потолку, а отчаянье мольбы осело на душе Чонгука тяжёлым грузом. — Я сама не знаю, готова ли я к этому, — легко соврала Сахи, от греха подальше отложив нож. — В нашем доме сейчас уже достаточно человек, о которых стоило бы позаботиться. И, возможно, это вовсе не дети, но… Их тоже нужно кормить и покупать для них одежду. Чонгук виновато опустил голову. И молчал какое-то время. — Я надеюсь, им будет здесь хорошо, — произнёс он в итоге. — Спасибо, что приняла их в наш дом. — Мне ещё дорога моя жизнь, разве бы я пошла против царской воли? — она отвернулась от мужа, лишь бы не встретиться с ним сейчас глазами. — Да и с чего мне отказываться? Они оба прекрасны, талантливы и не боятся простой работы. А ты… Ты стал иначе себя вести. — Если со мной что-нибудь случится, не позволяй им оставить тебя одну, ладно? — Чонгук, ну что ты за человек такой?.. Замолчи немедленно! Кажется, это был их первый семейный скандал. Раньше всё было куда более спокойно, пусть иногда и напряжённо. Сейчас Сахи впервые повышала на мужа голос. — Извини, я больше не буду об этом говорить, — вздохнул тот. — Пойду прогуляюсь немного, а ты пока заканчивай с завтраком. Вернусь, и мы просто поедим, как всегда. Она остановила его вопросом уже в дверях. — Кто-то из них тебе нравится, да? Но Чонгук оставил это без ответа. Нужно было просто пройтись и проветрить голову.