***
— Вот я сейчас вообще не понял, — сонно бормотал Намджун, проснувшись рядом с Юнги, хотя точно засыпал один. — В твоей постели божественной красоты юноша, вы заигрывали друг с другом полночи, а спать ты пришёл ко мне? Юнги, поясни, пожалуйста, в чём дело? Ты испытываешь ко мне сильные чувства? — Этот вопрос стоил того, чтобы меня будить? — проворчал тот, но заулыбался лисьими глазами, постепенно просыпаясь. — Разве я не говорил тебе, что приворожил бы тебя? И разве ты сам не от юноши божественной красоты сбежал ко мне? — У меня с тем юношей особые отношения, при которых вместе не спят, — фыркнул Намджун, приподнимаясь на локте. — Ко всему прочему, где-то в Пасаргадах есть человек, что владеет моим сердцем безраздельно. А вот тебя я не понял. Конечно, этот прорицатель из Эллады мало соответствует твоим вкусам, о которых ты говорил… Но я всё равно не понял. Почему ты не остался с ним? — Потому что он мой гость, Намджун, — Юнги лениво потянулся всем телом и сел. — Пусть он и полностью соответствует моим вкусам, уж поверь, я успел его разглядеть. Он мой гость, мы посидели над игрой и расстались. Он просто забавлялся, смущая тебя. Не сердись на нас за это, мы, пророки, иногда глупо шутим. — Так и я твой гость, но ты меня так не гладил! — усмехнулся Намджун будто возмущённо, а потом засмеялся. — Вот веселые вы люди, конечно… И шутки у вас!.. Оглядевшись, сообразив по положению теней на стенах, который час, Намджун растерял улыбку и веселье. Нужно было вспомнить о делах. Но для начала всё-таки позавтракать. — Ты не придумал, что нам делать с Хосоком? — спросил Намджун, когда им принесли еду. — Выждать пару дней и если твой вспыльчивый родич не придёт к тебе сам просить его обратно, наведаться к нему, — предложил Юнги, наполняя чарки густым отваром из свежих ягод. — Опять не понял, — Намджун хлопнул глазами. — Что ж это за утро такое, когда я ничего не понимаю? Почему ты думаешь, что Чонгук попросит его вернуть? И зачем мы к нему поедем, уговаривать что ли? — Намджун, — Юнги отложил надкусанную лепешку и серьёзно посмотрел на него. — Я буду говорить очень осторожно, потому что обещал Хосоку не выдавать открывшихся мне тайн. Но я скажу о том, что ты и сам мог бы увидеть, если бы не был так изумлён. У тебя же большая семья, так? Ты видел младенцев? Сколько было этой девочке? — Большая. Видел, — дважды кивнул Намджун, но лицо его оставалось непонимающим. — А вот сколько Даре… Да откуда я знаю! Вообще не подумал об этом. — Хосока привели в дом генерала в середине лета, когда он вернулся из очередного похода, так? — Юнги не ждал ответа. — Мы навестили дом твоей племянницы в январе. Ты слышал о таких крупных, здоровых детях, что рождаются через шесть месяцев? Или ты настолько избегаешь женщин, что не знаешь, сколько дитя растёт во чреве матери? Кем бы ни была мать этого младенца, твоя племянница её не вынашивала и не рожала. — Знаю, — буркнул Намджун себе под нос, ещё когда Юнги говорил. А потом замер. — Но… Она сказала, что это её дочь. И Хосок сказал то же самое. Зачем им было врать об этом? И вообще, откуда взялся этот ребёнок? — Я не знаю, был ли Хосок близок с женщинами до того, как попал во дворец, — Юнги вернулся к лепёшке. — Но предположим, она его дочь. Только предположим. Он привёз младенца, которого взял неизвестно где, твоей племяннице, жаждущей детей. Какова вероятность, что она захотела оставить этого ребёнка? Что начала считать себя матерью девочке? — Большая вероятность, — согласился Намджун. — Но почему не сказать правду? Вот этого я точно не понимаю. Хотя в твоих словах очень много смысла… Но это вообще всё меняет! — Почему — надо спрашивать у неё, я женщин никогда не понимал. Может, она боялась, что ребёнка отнимут? Что ей не дадут вырастить малышку? Тем более, что Хосок не отец этого ребёнка, и я сейчас опасно балансирую на грани своей клятвы. Не знаю, Намджун. Но надеюсь, ей достанет упрямства добиться от мужа, чтобы он её выслушал. — В таком случае, я не согласен, что мы должны выждать пару дней, — тот решительно глотнул из чарки и поставил её на стол пустой. А потом вдруг голова заболела так, словно по ней чем-то ударили. Намджун аж за затылок схватился. — А это ещё что?.. Юнги быстро подсел рядом, ощупывая его голову прохладными пальцами. — Болит? — тихо спрашивал он, нажимая на виски, лоб, переносицу и несчастный затылок. — Как будто молния треснула, — пожаловался Намджун. — Это Хосок что ли меня так ненавидит? — тут же пошутил, кривясь от ощущений. — Если ты прав, то, конечно, ему есть за что… Стоит с ним поговорить? Ты пойдёшь со мной? — Ты и сам никуда не пойдёшь, — отрезал Юнги. — Придумай, кому передашь стражу, у тебя же есть помощники. Отлежишься здесь. А Хосока я велю привести сюда. — И всё-таки есть у тебя ко мне какие-то чувства, — снова пошутил Намджун — это всегда было отличным способом бороться с болью. — Но моё сердце занято Сокджином. Безраздельно! — заявил он и обмяк на пол с глубоким вздохом. — Есть, есть, — ворчал Юнги, укладывая его на подушки. — Что ж ты такой тяжёлый? Он велел слугам сообщить стражникам, что Намджун не сможет выйти на свой обход и останется у него до того, как ему станет лучше. Лекаря звать пока не стал, а за Хосоком послал. Проклятия над Намджуном он не видел, но он его и над собой не видел в своё время. Стоило поговорить с огневолосым парнем. Того привели через четверть часа, и Юнги поразился его бледности и безучастности. Тот смотрел в никуда неживыми глазами и двигался, словно кукла. — Пойдём, — сказал он, уводя Хосока в свой цветник. Подтолкнул к низкой скамейке и сел рядом, почти соприкасаясь платьем. — Для начала, если головная боль Намджуна — твоё дело, прекрати это, пожалуйста. Хосок помолчал, словно не понимал обращённых к нему слов, но, наконец, выдавил: — Я о нём даже не думаю, господин. — Хорошо, если так, — мягко отозвался прорицатель. — Я объяснил Намджуну, что Дара не может быть дочерью Сахи. — Откуда ты?.. — только упоминание имени ребёнка заставило взгляд Хосока ожить: ещё не вспыхнуть, но уже затеплиться углями. — Я умею считать, — оборвал его Юнги. — Я не сказал ему, чей это ребёнок, но… — Этого я сам не знаю, — Хосок смотрел прямо. — Ты знаешь, чья она дочь? — Если ты не знаешь, то и не нужно, — Юнги, не глядя, сорвал цветок и стал обрывать лепестки в задумчивости. — Это не должно тебя волновать, её мать мертва и не придёт за ней. Намджун поговорит с твоим генералом, когда ему станет лучше. Не думал я, что так далеко всё зайдёт, стоило бы сообщить ему очевидное раньше, но я вообще не хотел заговаривать с ним об этой девочке. — Вряд ли всё можно отыграть назад, — едва слышно прошептал Хосок. — Он продал меня Намджуну, а господин не откажется от мысли отправить меня в конюшни. — Никогда не решай за другого, что он станет или не станет делать, — ровно сказал Юнги. — Это совет умудрённого годами человека. Хосок не успел что-то ответить на это — в цветнике появилось самое яркое пятно. Слуги заботливо оставили чистые алые одежды Тэхёна и даже подшили порванные места так, что их было не видно. — Доброе утро, — тот важно кивнул и прошествовал ближе к беседующим, по пути касаясь пальцами ярких роз, что завидовали его красоте, но не спорили, а лишь дополняли. Тэхёну просто невероятно сильно шли цветы. Казалось, что самое его место в Пасаргадах. — Я вам не помешаю? — спросил он, остановившись напротив, долго и пристально вглядываясь в Хосока — узнавая его, пусть и с трудом. В видениях тот был ярче. — Доброе утро, — и лицо, и голос Юнги смягчились при виде Тэхёна. — Ты не помешаешь. Ты выспался? — Нет, — ответил тот, но улыбнулся. — Но понял, что пора вставать. Он опустился прямо на пол, чтобы лучше видеть и Юнги, и человека рядом с ним. — Я Тэхён, — мягко представился. — И я вижу, что тебе сейчас очень тяжело. Не знаю, когда это пройдёт, не могу этого сказать, но обязательно полегчает. Ты не представляешь, сколько всего может выдержать человек и дождаться, когда всё изменится. — У меня большой опыт в том, чтобы выдерживать, господин, — тот опустил ресницы, порываясь встать и уступить Тэхёну место на скамье, но Юнги за руку удержал его на месте. — Хосок из жрецов Абисинда, — легко сказал он, глядя на Тэхёна, — Отнесись к нему серьёзно, его проклятие едва не погубило меня. — Я всего лишь раб господина Намджуна, — безучастно ответил юноша. — Я не стал жрецом. Это всё было слишком давно. — Странно, — Тэхён наклонил голову к плечу. — Твой господин, насколько я успел увидеть, достойный человек. И что он обижал тебя, я тоже не вижу. У вас… сложные взаимоотношения, но… Ты ему не раб. Сейчас ты раб своей скорби и мыслей. Посмотри мне в глаза, — потребовал он тем тоном, который Юнги от него точно ещё не слышал. Тоном, что пробуждал в пустой оболочке огонь. Хосок поднял взгляд, прямо взглянул на молодого прорицателя. Его тёмные глаза казались янтарными, в чёрных зрачках билось, бушевало пламя, требовало подчинения. Требовало уничтожить город, где ему было так больно. — Я видел тебя раньше, — произнёс Тэхён уже чуть мягче, но взгляд, который он не отводил, не боясь, был сильнее. Он словно в душу Хосока заглядывал и говорил именно с ней. — Видел твою силу. Ребёнка, что ты нарёк своим. И как вас обоих не стало. Я много чего видел, всё и не расскажешь. Но сейчас, если тебе это поможет, не переставай злиться. Нет средства вернее, чем праведный гнев. Однако, умей управлять им. Сила может быть во благо, как и во вред. Учись управлять ей, ты ещё молод, у тебя есть все шансы. И если падаешь, поднимайся. Всегда поднимайся, как делал это раньше. Не переставай. Иначе тебя затопчут. Ты очень сильный, ты даже не знаешь, насколько… Но не позволяй какому-то красивому генералу себя сломать. — Не говори со мной о… — это не было голосом человека: треском поленьев в огне, шумом пожара, пожирающего равнины и леса. — Хосок! — рявкнул Юнги, глядя, как от жара этого взгляда чернеют и скукоживаются его цветы. — Прекрати это немедленно! Или я отшлёпаю тебя не как раба, а как нерадивого ученика, который не научился пользоваться своими силами. Тот моргнул, раз, другой — и пламя ушло глубоко внутрь. Затаилось на время. — Прости, — он перевёл ошеломлённый взгляд от Тэхёна на цветы. — Нам всем пора позавтракать, — Юнги провел пальцами по лицу и поднялся. — Пойдёмте. Когда они вошли, то Намджун, почти успевший задремать, поднялся с подушек так резко, будто сам царь явился в комнаты и собирается отчитывать главу охраны за безделье. Завтрак ещё оставался, но слуги подали горячих блюд и новые напитки. Намджун не ел и почти не пил, лишь только поглядывал на Хосока, дожидаясь, пока тот поест. — Ответь мне, это правда, что сказал Юнги? — наконец он подал голос, уже устав подбирать слова, чтобы ненароком не обидеть — голова ещё болела. А заболеть посерьёзнее Намджуну очень не хотелось. — Дара — не дочь Сахи? Она её не рожала? — Дара — дочь Сахи, — твёрдо сказал Хосок. — Сахи назвала её своей дочерью. Он не испытывал аппетита, тем более здесь, в этом месте, в компании этих людей. Оглядывал сдержанную роскошь покоев, что могли посоперничать с комнатами Сокджина, пусть и были совсем иными, и тяжело усмехался: простого чиновника из дворца привёл к племяннице в дом Намджун, как же! Но усталость, недавняя вспышка и молодой организм требовали своего, и Хосок обмакивал лепёшку в густую подливу. — Но Сахи не рожала её, это правда, — добавил он. — Нетронутые девы не рожают детей. У Намджуна очень забавно вытянулось лицо — Тэхён только поэтому издал смешок в свою ладонь, хотя могло показаться, что он смеялся над чем-то ещё. — Она замужняя женщина уже второй год! — высказался Намджун и еле справился с волной возмущения. — Красивая. Гибкое стройное тело, ногти и зубы белее снега, губы ярче граната… Как она могла остаться нетронутой девой?.. Чонгук, что… Он совсем обалдел?! И, погоди, тебе это откуда известно? — Мы разговаривали, — кротко сообщил Хосок. — Люди, проводящие бок о бок в одном доме столько времени, иногда разговаривают друг с другом. Под потяжелевшим взглядом Юнги он проглотил злые слова: здесь и впрямь никто не желал ему зла, и минимум двое хотели добра Сахи. — Не всё говорилось прямо, — мягче добавил он. — Но выводы сделать было несложно. Юнги вздохнул и потянулся к руке Тэхёна, на этот раз — левой, чтобы не мешать тому есть. Простое прикосновение успокаивало лучше специальных травяных настоек. Не глядя, обнял запястье, погладил его и провёл пальцами по ладони, чувствуя шрамы на ней. Рука Тэхёна вздрогнула, но он её не убрал, лишь только взглянул на Юнги, словно за пару дней они уже научились общаться без слов. Изрезанная ладонь не была чувствительной, но если бы Тэхён мог выбирать, он предпочёл бы, чтобы та была нежной и гладкой. Она ему не нравилась в том смысле, как не нравятся любые неровности и шероховатости. Намджун потрясённо молчал долгое время, терзая пальцами беззащитную лепёшку, к которой всё же потянулся, но не для того, чтобы съесть — он рвал её на кусочки. Ещё накануне главе царской стражи стало жаль Чонгука. Когда пришлось ему рассказывать новости, а потом успокаивать. Намджун действительно его жалел. Каким бы мужем Чонгук ни был, ребёнок его жены от другого мужчины — это удар по его самооценке и семейному благополучию. А теперь всё переворачивалось с ног на голову, причём не раз. — Вот ведь паршивец! — негромко рычал Намджун. — Что ему не так? Красивая, хозяйственная, добрая… Как можно так относиться к жене? Чем она это заслужила? Сахи всегда оставалась любимой племянницей, равной собственной дочери. А Намджун, хоть его и уверяли в обратном, считал её своей зоной ответственности, как старший мужчина в их большой семье. Увлечённый мыслью устроить Чонгуку взбучку, Намджун даже забыл отчитать Хосока за то, что тот ему соврал. — Ну, я ему устрою! Хосок опустил голову: стремясь оправдать Сахи в глазах дяди, он выдал ему тайну Чонгука. Но чувство вины отступало перед мыслью, что вкралась в его ошеломлённое, измученное сознание впервые со вчерашнего дня. — То есть… Чонгук выгнал меня прочь, не дав сказать ни слова, потому что счёл Дару нашей с Сахи дочерью? Не дал объясниться, оправдаться, не выслушал — а просто выгнал? Он замолчал, кусая губы. Боги не должны быть справедливы, не всегда они милостивы, но… В душе Хосока, что принял своё служение кротко и не ропща, рождался гнев. Обычный человеческий гнев — не на бога, на другого человека. — И я считал Дару вашей дочерью, — сказал ему Намджун, мучая несчастную лепёшку, точнее крошки, которые валялись по всему столу с его стороны. — Ты сам назвал её своей. И из-за этого Чонгук разозлился, — подтвердил он. — Но я предполагал, что это ревность. Что это тогда было, я не понимаю. К чему эти истерики? — и не договорив, он ругнулся куда-то в сторону, потому что хотел бы задавать вопросы родственнику, а не наложнику, который ему достался таким нелепым образом. — Ревность это и была, — заметил Тэхён вполголоса, хоть и не собирался вмешиваться. Но больше ничего не сказал, сохраняя загадочный вид. Юнги внимательно посмотрел на него и разжал руку. Перевёл взгляд на Хосока и поднялся на ноги, подхватив Намджуна под локоть. — Пойдём полюбуемся цветами, — проговорил он, подталкивая того к выходу. А уже в оранжерее среди цветов, спросил: — Намджун, а ты согласишься… продать его мне? — Юнги? — недоумённо уставился тот. — Ты… О, нет, я не буду спрашивать, что у тебя за мысли, но если тебе надо — забирай! Чонгук мне его не продавал, а подарил. Вот ведь несносный мальчишка! — и на родича Намджун всё ещё злился, но цветы, как ту лепёшку не рвал, просто нервно дёргал пальцами в воздухе рядом с ними. — Я объясню, — кивнул Юнги. — Эти двое будут трепать нервы тебе и дальше. А Хосок слишком злится, чтобы я не начал переживать. За тебя и за дворец. Если Чонгук потребует его обратно — скажи, царский жрец вынудил тебя его продать, а ты не мог отказать. Я заплачу за него хорошую цену, отдашь деньги племяннице. Если она решит уйти от мужа, они ей понадобятся, а если нет — купит себе украшений или отложит на приданое дочери. — Если Чонгук что-то у меня потребует, я пошлю его вместе с требованиями ко всем демонам! — рыкнул Намджун. — Я вверил ему Сахи, Юнги! Она мне как дочь, ты понимаешь? И как он к ней отнёсся? Если она ему настолько не мила, зачем было жениться? Что с ней не так, по его мнению? Что с ним самим не так? О, боги, куда это годится, а? — Если бы ты вверил свою племянницу мне, — Юнги смотрел в сторону, — я бы поступил так же. Осыпал бы её золотом, чтобы она не нуждалась ни в чём, но не навестил бы её спальню. Впрочем, что в голове твоего родича, я не берусь судить. Назови мне цену, Намджун, я заберу этого парня. И освобожу его по всем правилам. И пусть разбираются меж собой сами. — Не защищай его, — фырчал Намджун. — И тебе бы я ни дочь, ни племянницу не доверил. Потому что знаю, что они тебе не нужны. О том, что он сам чего-то важного не знал о Чонгуке, Намджун старался не думать, но это, по сути, уже не имело значения. Он знал, сколько на невольничьем рынке стоят люди, но назвал цену, что превышала стоимость многих из них в разы. — Часть этих денег я отдам Хосоку, если ты всерьёз планируешь дать ему свободу. Пусть это не окупит его страданий, пусть он вообще не заслужил их своей ложью, но, думаю, так я сам буду чувствовать себя чуть легче в этой ситуации. — Хорошо, но я не выгоню его без денег, не волнуйся, — предупредил Юнги и вздохнул. — А что до лжи… Если он считает этого ребёнка своим, можно ли упрекать его во лжи? Он отсчитал золото и вручил его Намджуну, едва они вернулись в комнату. Отдавать плату было легче, чем сообщить Хосоку о новых изменениях в его жизни, смотреть на вновь опасно тускнеющий взгляд. — Спокойно, — попросил он. — Ты получишь свободу сегодня же. И дальше будешь волен решать все недоразумения со своим Чонгуком самостоятельно. У Намджуна вновь разболелась голова. Но на этот раз он точно знал причину этой боли. — Сегодня вечером я сам к нему поеду, — оповестил он. — Как только закончу со своими делами. Он не садился за стол, нужно было пройтись по длинным коридорам, проверить стражников и обстановку. Царя во дворце не было, но он не позволял расслабляться. А Намджуну стоило проветриться. — Если позволите, я пойду, — сказал он устало. Тэхён, что молчал и в то время, когда они с Хосоком сидели за столом вдвоём, вдруг улыбнулся. — Чудесным образом у вас здесь решаются дела, — заявил он. — Если тебе потребуется выговориться после, приходи, — мягко сказал Юнги Намджуну и вернулся за стол, вновь обхватывая запястье Тэхёна. — Они ещё не решились, но я надеюсь, что нам удастся с этим справиться. Хосок, прошу, посиди сегодня здесь. Тебе нужно успокоиться и привести мысли в порядок. Я не буду докучать тебе советами и нравоучениями, ты взрослый юноша, разберёшься сам. Но в совете не откажу, если ты за ним придёшь. А что до тебя, прекрасный, — он обернулся к Тэхёну, — то мы с тобой пойдём гулять, если ты не против. Хосок молча кивнул. Его пальцы терзали резьбу на чарке, но не могли ей повредить. — А куда мы пойдём? — любопытно спросил Тэхён, хотя ему и простая прогулка по всему дворцу казалась интересной. Здесь вообще всё казалось интересным — и люди, и их поступки, и всё, что их окружало. — Я сначала думал показать тебе дворец, — Юнги ласково улыбнулся. — Но день после дождя такой хороший и свежий. Давай воспользуемся возможностью и погуляем по городу? Сходим на рынок и поищем тебе цветных тканей и красок? — Дворец никуда не денется, а погода может и испортиться, — согласился Тэхён, улыбаясь в ответ. — Пойдём. — Почему ты не выспался? — спросил Юнги, когда они прошли мимо дворцовой стражи и спускались по широкой лестнице меж высоких колонн. — Долго не мог заснуть, — ответил Тэхён, вновь замечая на себе взгляды стражников или слуг, что попадались им на пути. Но он давно привык, что привлекает чужое внимание одним своим видом. — Всё лежал и думал… Думал и думал. — Расскажешь? — Юнги кивнул стражникам у подножия ступеней. Можно было выехать в город и верхом, но во время прогулки можно было увидеть больше, да и Тэхёну полезно было размять ноги. — Нет, — хохотнул тот. — Есть вещи, о которых не стоит рассказывать, и мысли, которыми не следует делиться. А ты хорошо спал? — Не слишком, — легко отозвался Юнги. — Хотел вернуться в опочивальню и взять тебя за руку. Никогда не хотел так часто прикасаться к людям. — Сегодня я увидел, что ты добр не только ко мне или к друзьям, — заметил Тэхён, потянувшись к его руке, но не взял ту в свою, а лишь коснулся, словно невзначай. — Я не так часто встречал добрых людей, но это мне в тебе точно нравится. Это необычно, Юнги. — Что же необычного? Нетрудно быть великодушным, когда доброта ничего мне не стоит, — Юнги проводил взглядом его пальцы, но не стал пленить их своими и поспешно сменил тему. — Давай я расскажу тебе про Персеполь? Он указывал то на одно, то на другое здание, находя что-то интересное или забавное про каждое из них или про людей, что в нём жили или трудились, пока не подвёл Тэхёна к рыночной площади. — Возьми, — он протянул вышитый мелким жемчугом кошель. — Если ты захочешь что-то купить. Я буду держаться рядом, но если мы всё же потеряемся в толпе, будем искать друг друга у этого полосатого шатра, — он указал на самый высокий, заметный с любой точки площади. Тэхён не стал отказываться от такой щедрости, поблагодарив самой красивой улыбкой и спрятав кошелёк в складки одежды. — А если я специально потеряюсь и стану прятаться от тебя, будешь меня искать? — игриво спросил он, с восторгом оглядевшись вокруг. — Теперь, когда я увидел тебя наяву, а не только в своих видениях, я найду тебя где угодно, Тэхён, — неожиданно глубоко заявил Юнги. — Пока ты сам не скажешь, что не хочешь моего общества. — И что же, отшлёпаешь, когда найдёшь? — совсем разыгрался Тэхён, ухватившись за его локоть и вовсе не собираясь пока никуда прятаться — плотнее прижимаясь к его плечу. — Поцелую, — коротко сказал Юнги. — От радости. Пойдём, купим тебе что-нибудь. А выбрать было из чего — даже в будний день рыночная площадь поражала изобилием. Всё лучшее в Персеполе было собрано здесь — в шатрах, палатках и на открытых прилавках, на низких столиках и в высоких корзинах. Тэхён явно сдерживался, чтобы не купить всё и сразу, не хватило бы и сотни кошельков, если бы он приобрёл всё, на что падал его взгляд. Руки тянулись к ярким тканям и изящным украшениям, улыбки доставались не только Юнги, но и всем торговцам и прочим покупателям. Тэхён сдерживал порывы всё-всё рассмотреть и попробовать то, что было съедобным, но восторга от изобилия и красоты он точно не держал, выражая всем своим видом, как ему нравится просто находиться здесь — в шумной толпе, посреди изобилия. Он влюблённо вздохнул, когда перед ним открылось разнообразие кистей — с мягкими и нежными или жёсткими и грубыми пушистыми кончиками и резными ручками. Кажется, он перебрал их все, покрутив и рассмотрев, прежде чем выбрал несколько, которые понравились больше прочих. Такого, довольного покупкой и воодушевленного, Юнги повлёк в светлый небольшой шатер. Там прорицателя знали, потому что хозяин тут же склонился перед посетителями в низком поклоне. — Господин, наконец, привёл того, для кого покупал лучшие сапфиры и изумруды? — обрадованно и громко приговаривал он, но при взгляде на Тэхёна прикусил язык. — Покажи нам золотые браслеты с рубинами, — попросил Юнги. И обратился уже к Тэхёну. — Примерь, прошу. Прими от меня подарок. Создание из Дельфов сложно было удивить драгоценными камнями, но раньше он видел их лишь издалека и уж точно никогда не примерял. Всё это было ему недоступно, как пленнику. Порой драгоценности кидали ему под ноги, чтобы вскоре забрать. — Это слишком дорого, — он покачал головой, но вытянул руку и позволил торговцу надеть на неё несколько браслетов. Неизвестно, что шло его изящным рукам больше — золото или рубины, но уж точно не шрамы и синяки, которые сейчас скрылись от взгляда под украшениями. — Но это… красиво, — признал Тэхён, покрутив запястьем. — Не дороже денег, — отрезал Юнги, пока ювелир восхищенно цокал языком. — Выбери, какие тебе больше по сердцу. Разве я не обещал тебе рубины, Тэхён? Или вновь хочешь сказать, что все мужчины одинаковы? — Наверное, не все, — улыбнулся тот, но в глазах его ещё таилось сомнение. С другой стороны, он теперь жил во дворце. Он хотел быть свободным. Его дальнейшая судьба пока была не ясна, но в том, что царь, которому он собирался служить здесь, станет запрещать носить украшения, Тэхён сомневался. Он видел дворцовых жителей и сам дворец. Там точно за это не осудят. — Вот эти, — решил Тэхён, когда продавец показал им ещё несколько. Он выбрал два браслета с рубинами и один с изумрудами — зелёный цвет, такой насыщенный и яркий, ему тоже был по душе. — Прекрасный выбор, — восхищался ювелир, пока Юнги просто расплатился и любовался украшениями на чужих изящных, но по-мужски крепких запястьях. Так можно было просто любоваться, а не сходить с ума при каждом взгляде от желания коснуться не только пальцами, но и губами. А когда они вышли из лавки, Тэхён, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям — золото было тяжелым, но куда приятнее, чем путы, — с хитрой улыбкой спросил у Юнги: — Где твой гарем и как много там наложников? — Ни одного, — засмеялся тот. — Я не люблю дворцовых наложников, мне не по сердцу послушные юноши. — Но драгоценности кому-то ещё ты дарил, — Тэхён смотрел на него очень заинтересованно. — И сегодня при мне ты купил наложника, хоть и освободил его тут же. — Его тоже послушным не назвать, он чуть не спалил мне оранжерею, — заворчал Юнги, но без злости или осуждения в голосе. — Но он точно не войдёт в мой несуществующий гарем. — Такому огненно сильному юноше в гареме не место, — покивал Тэхён и вновь огляделся. — Мы не нашли хну, — вспомнил он. — И камни точно не стоит искать на рынке. Лучше пойти к реке. Здесь же есть река? Поблизости к городу. — Давай найдём хну и краски, — предложил Юнги. — И, может быть, новых тканей для тебя? А к реке лучше ехать верхом, я привык ходить по лестницам, но не по дорогам. Придётся вернуться во дворец и взять лошадей. — Я уже умею сидеть верхом, меня Чонгук научил, — сообщил Тэхён, вновь зацепившись за его локоть. — Пойдём искать краски. А во дворце же есть лошади, помимо тех, которые взбунтовались? — К счастью, есть, — Юнги прижал его ближе, проводя через шумную толпу. — Пусть они и не так красивы, зато послушны и ведут себя как лошади, а не как обезумевшие дэвы. Ты не хочешь засахаренных фруктов? — он зацепился взглядом за причину оживления людей вокруг. — Я пока не голоден, но хочу, — отозвался Тэхён. — Мне раньше не давали столько сладкого, хоть я и боюсь, что не смогу остановиться, поэтому много не ем. — Купим немного, — пообещал Юнги. Смотреть на Тэхёна, радующегося простым вещам, было так же приятно, как на Сокджина, когда тот опускал лицо в нежные цветочные лепестки. А когда тот облизывал пальцы, потому что на них остались кусочки сахара, то многие покупатели стыдливо отворачивались. Лавку с красками пришлось поискать. Тканей и драгоценностей на рынке было куда больше. Немногие увлекались рисованием, это сложное занятие и редкий дар. Рисовать чаще всего любили дети, но им достаточно было земли и палочки, а вот Тэхёну хотелось ярких красок. И вовсе не удивительно, что самым красивым и подходящим цветом он выбрал киноварь. — Ну вот, ты даже не потерялся, — довольно улыбался Юнги, убирая мешочек с хной, найденной неподалёку. — Желаешь ещё чего-нибудь? — Я и не планировал теряться, — отозвался Тэхён и задумался. — У меня ещё остались деньги. Могу я… купить что-то для тебя? И пусть это были деньги прорицателя, Тэхён решил, что тоже хочет преподнести ему что-нибудь в подарок. — Ты можешь тратить их по своему усмотрению, — Юнги почти смутился от вопроса. Ему не делали подарков, только царь одаривал за верную службу. — Тогда подожди меня здесь, — заявил Тэхён, вручая ему свой мешок, в котором лежала часть покупок. — Я выберу что-нибудь, а потом подарю, когда мы приедем к реке. Или потом, попозже, — и улыбка снова стала хитрой. Юнги кивнул, провожая его взглядом, пока Тэхён не исчез в толпе. Способный большую часть дня проводить в сосредоточенной задумчивости, сейчас он заскучал, едва потерял Тэхёна из вида. Заглянул в ближайшие лавки, купил золотых нитей, чтобы вплетать их в волосы Тэхёна, и индийский шафран, что стоил дороже золота. Тэхёна долго не было, будто он всё-таки придумал спрятаться, но верно бы предупредил о том, что его нужно поискать. На рынке можно было потеряться, как в лабиринте, созданном из ярких полотен и шумных торговцев. Он долго выбирал подарок, ведь не хотел обойтись какой-то безделушкой, что Юнги не доставит ни радости, ни пользы. Персидские ковры были прекрасны, как и оружие, но Тэхён отмёл и то, и другое. В итоге он заглянул в ещё одну ювелирную лавку, там украшения были попроще, да и дешевле в цене. И застрял там, выбирая то, что подошло бы прорицателю, но нравилось и ему самому. — Вашей избраннице понравится, — одобрил продавец, на что Тэхён лишь усмехнулся и отсчитал необходимое количество монет. — Я купил тебе подарок, — довольно заявил он, спрятав его в складках одежды до момента, когда можно будет подарить. И не потерялся ведь, прекрасно сориентировался, где ему искать Юнги. — Можно возвращаться. Юнги протянул ему руку, предлагая, но оставляя возможность не принять её. — Надеюсь, прогулка развлекла тебя, — мягко сказал он. — Да, мне очень понравилось, — подтвердил Тэхён, принимая его руку. Вовсе не потому, что хотел так отблагодарить за эту возможность — держать Юнги за руку было очень приятно, этого хотелось и самому Тэхёну. — Мы же сможем выбираться сюда снова? Когда-нибудь у меня будут свои деньги, да? — Когда тебе захочется. В любой день. Не стесняй себя в расходах, не тратить же мне все деньги на красивых наложников, которых я тут же отпускаю, — хохотнул Юнги. — Свобода стоит дорого, — фыркнул Тэхён, но тоже посмеялся. — А как он теперь будет жить? Куда ему идти? Наверное, он растерян сейчас… Тэхён мысленно проводил между собой и Хосоком параллели, осознавая, что их многое отличало. Он сам мечтал и молил о свободе, видел место, в котором эту свободу сможет найти. И боги сжалились над ним, приведя персов в святилище. Но ему не нужно было искать себе дом, а лишь продемонстрировать царю Персии свои таланты и заслужить постоянное пребывание во дворце. А что делать Хосоку, который ещё утром был наложником без права и собственности? Чем ему зарабатывать на хлеб и куда прибиться? — Может, возьмём его с собой к реке? — предложил Тэхён, подумав. Ему нравилось общество Юнги, но Хосока он сейчас по-человечески пожалел. И большего он точно пока не мог предложить, пока сам был лишь гостем прорицателя. — Предложим ему присоединиться, — кивнул Юнги. — Но я уверен, он не пропадёт. Его жизнь и не так потрепала. Ты можешь счесть это блажью, но я хочу, чтобы он строил свою жизнь как свободный человек. Это хоть немного разведëт тучи над его головой — его будущее слишком туманно даже для меня. Он мечется среди потоков вероятности, не в силах выбрать. — Я понимаю, о чём ты, — согласился Тэхён, переплетая их пальцы. Он уже начинал привыкать к тому, что рядом находился человек, которого он понимал, который видел мир также, каким видел его Тэхён. Это уже вызывало не удивление, а желание, чтобы так продолжалось и впредь. — И хочу ему как-то помочь. Я остался жив и в своём уме только потому, что уверял себя, что мои силы помогают людям. Но теперь я хочу помогать не только тому, кто просит помощи, приходя в святилище. А тому, кому она действительно нужна. — Ты действительно добр, — почти прошептал Юнги. То, как Тэхён открывал ему разные грани личности — то беспечное дитя, то мудрец — завораживало. Даже если тот ошибался и безумие настигнет Юнги, если он будет вынужден покинуть свою башню и оставить Тэхёна единственным прорицателем у царского трона, Юнги чувствовал, что не будет испытывать опасений по этому поводу. Этот непостижимый человек справится.***
Хосока они нашли на том же месте, где оставили, разве что посуду слуги успели убрать. Он сидел, низко склонив голову, рыжие пряди свесились вперёд, закрывая лицо. — Эй, Хосок, — обратился к нему Тэхён, как к старому приятелю, — поедешь с нами на лошадях к реке? Мне нужны камни, чтобы не изрисовать всего Юнги вместе с его башней. Улыбаться он умел не только хитро или соблазнительно, но ещё и очень открыто, дружелюбно и располагающе. — Изрисовать Юнги? — Хосок поднял голову, глядя с неприкрытым удивлением. — Ты говоришь о татуировке? Прорицатель закашлялся, едва представив иглы на своей коже. Хотя его отец не возражал против ритуальных рисунков, Юнги предпочитал наносить их жидкими белилами, обмакнув в них кисть, или свежей кровь — и стирать сразу же после. — Поеду, — меж тем, решил Хосок. Может быть, привычный вид воды и холмов поможет ему успокоиться вернее, чем дворцовые покои. — Нет, я говорю о красках и хне на его прекрасно белом теле, — хохотнул Тэхён. — В том месте, где меня держали всю мою жизнь, я рисовал на стенах, своей кровью и пальцами. Юнги об этом уже слышал, но Тэхён рассказывал об этом Хосоку, легко и безмятежно, словно речь шла о чём-то обыденном. Он хотел, чтобы тот знал — ещё недавно Тэхён сам был рабом, а теперь всё иначе. — Я очень хочу рисовать иначе. Много, долго, ярко, — добавил он, стянув с плеч верхнюю накидку. И вдруг замер. — Юнги, а у тебя есть штаны? — Три пары штанов, — осознал проблему тот. — Я не уверен. Я очень редко выезжаю… — У меня есть, — вспомнил Хосок. — Только нужно забрать мои вещи от господина Намджуна. За вещами Юнги тут же отрядил слуг, и вскоре все были готовы к поездке. Юнги обычно если и выезжал, то на послушных огнегривых лошадях. На обычных он посмотрел с таким беспокойством во взгляде, что Хосок не сумел сдержать смешка. — Я могу взять тебя в седло, господин прорицатель, — предложил он, но Юнги отрицательно покачал головой. Сел на лошадь и сжал поводья напряжёнными пальцами. Хосок пожал плечами и легко взлетел на высокого жеребца, и не думая его седлать. — Показывайте дорогу, — попросил Тэхён, забравшись на свою лошадь. Он попросил Юнги, чтобы они взяли с собой не только мешочки для камней, а ещё что-нибудь перекусить, вроде тех же орехов и фруктов, и пресной воды. Хосок тронул лошадь пятками, показывая путь. Он вокруг Персеполя все дороги изъездил, найти место с ровными и гладкими камнями у реки для него совсем не проблема. Главное, не ехать туда, где он был так счастлив год назад, где всё было пропитано его воспоминаниями. Странным образом ветерок в лицо приводил его мысли в порядок лучше, чем башня прорицателя, где он сидел, словно выточенный из дерева или того же камня. Что будет с ним дальше? Если Юнги выполнит обещание и освободит его — что с ним будет? Как строить жизнь дальше, если она вся была посвящена одной идее? Тэхён ехал позади, не слишком торопя лошадь. Он оглядывался вокруг и природные красоты ему нравились не меньше, чем рыночная суета и краски. Хотя природа тоже была богата на красочность: голубое небо, зелёные холмы, яркое солнце и синяя лента реки впереди. Яркими волосами Хосока Тэхён тоже любовался, те сверкали на солнце, вызывая лёгкое чувство зависти. Возможно, Тэхён был бы не против, если бы природа наградила его таким красивым, необычным цветом волос. — Юнги рассказывал мне о тех местах, откуда ты родом, — произнёс он, поравнявшись с Хосоком. — Я о них не слышал раньше. Ты бы хотел туда вернуться? — Зачем? — удивился тот, вынырнув из своих мыслей. — Моего дома там больше нет. Мне нечего там делать. Нет, я даже не думал об этом. Но главное было в другом — здесь, в Персеполе были те, кого он полюбил и считал семьей. Как он мог их оставить? Как мог лишить их всех всякой надежды на новую встречу? — Мало ли, вдруг ты бы хотел стать жрецом, — улыбнулся ему Тэхён. — Не думай, что я вижу там твоё будущее. Мне просто интересно узнать, что ты думаешь. Я не так часто имел возможность просто поговорить с людьми и узнать их получше. Раньше я жил в святилище, люди туда приходили. Разные люди. Но все они говорили только о своих проблемах и спрашивали у богов, как их разрешить. Иногда эти проблемы решить было просто нельзя. Там и боги молчали. И когда я был моложе, когда стремился говорить то, что вижу, меня за это наказывали. Со временем я стал больше понимать в том, что нужно отвечать людям. Но всё равно это было совсем не то, чего бы я хотел. Он обернулся на Юнги, но лишь улыбнулся ему, а затем продолжил: — Иногда я такое нёс, что мне вообще запретили лишний раз открывать рот. Но когда меня запирали в моей темнице, где я был один, никто не мог мне запретить. Так я научился вот этому, — он продемонстрировал Хосоку несколько разных, не похожих друг на друга голосов, пока говорил. — И часами мог вести беседы с самим собой. А теперь я могу разговаривать с другими людьми и, кажется, ещё долго от этого не устану. Ты же не против, что я так много говорю? — Я не против, говори, если это нужно тебе и доставляет удовольствие, — отозвался Хосок задумчиво. — Этот твой голос мне приятнее прочих, но если тебе нужно говорить иными — говори и ими, Тэхён. А что до меня… Мой храм разрушен, золотые табуны, что мы берегли, нынче в Персеполе. Мне не стать жрецом. И возвращаться некуда. И со своим богом я не хочу говорить. Может быть, я слишком на него надеялся? Это не вопрос, он вновь погрузился в свои тяжёлые мысли, не ожидая ответов. Спросил Хосок о другом. — Я думал, прорицатели неприкосновенны. Сколько тебя держали в твоей темнице? — Двадцать лет, — ответил Тэхён, посильнее вцепившись в поводья, хотя лошадь под ним была спокойна и ровно шла. — Я не был прорицателем, Хосок. Сын пифии — сирота, когда её не стало. Мне было пять. Я уже мог делать множество всего, в том числе и разговаривать. Но я хотел сбежать, хотел освободиться. А моя мама, умирая, сказала, что ей явилось видение. Что сам Аполлон, — он запнулся, оглянувшись на Юнги, но продолжил, — явился к ней с предупреждением: если меня прогонят прочь, если я покину Дельфы, им не выстоять, всё рухнет под гневом божьей кары. Наверное, она хотела так защитить меня, но… Когда мне удалось сбежать, земля содрогнулась так, что горы оглушающе звенели, а камни сыпались будто с неба. Всё стихло, как только меня приволокли обратно. Я не смог далеко уйти. Так я и остался рабом храма. Он помнил, что Хосок просил не говорить о генерале, поэтому закончил очень аккуратно: — Персы, что придут за мной, явились мне, когда мне было десять. Когда они пришли, в святилище остался только я и множество драгоценностей. Повезло, что меня там нашли. И я благодарен им за то, что те меня услышали и привезли сюда. Здесь я могу быть свободен. Дорога, что вела из города к реке, была слишком узка для троих всадников, поэтому Юнги ехал на шаг позади, неотрывно глядя на Тэхёна. Взгляд его был полон сострадания и печали, но он молчал. — Надеюсь, здесь, в Персеполе, тебе удастся быть свободным, — негромко отозвался Хосок после некоторого молчания. — Несколько раз судьба приводила меня в этот город, и мои чувства менялись от горя и отчаяния до счастья. Здесь я был мальчишкой, потерявшим всё, здесь же я обрёл больше, чем удаётся многим людям. Надеюсь, тебе Персеполь даст счастье и свободу, Тэхён. Ты кажешься хорошим человеком, и я искренне желаю тебе этого. — И это взаимно, Хосок, — Тэхён расплылся в улыбке. — Я не верю в абсолютное счастье и абсолютную свободу, даже самые великие люди чем-то скованы, той же властью. И они тоже переживают боль и страдания, как и все люди. Такова уж наша доля. Но желаю тебе найти самого себя, это не так-то просто. А остальное — приложится. А теперь догоняйте! Он видел реку впереди и ускорил коня, стремясь к ней с весёлым, озорным и беззаботным смехом, словно ничего плохого случиться с ним не может, пока он так смеётся. Молодость беспечна, она легко поглощает боль, пусть на время. Хосок тряхнул гривой волос, те рассыпались, зазмеились по плечам, подхватываемые ветром, и хлопнул своего коня по крупу, догоняя и обходя молодого прорицателя. Они спешились у самого берега, где речная галька была крупной и разноцветной. Тэхён, не жалея своих прекрасных алых одежд, упал прямо на камни и принялся их перебирать, поглаживая. — То, что нужно! — заявил он, подняв глаза на своих спутников. — Я соберу, сколько сможем унести. Ему так явственно нравилось ощупывать каждый камешек, прежде чем складывать выбранные в поданный Юнги мешочек, что Хосок не стал предлагать помощь. Он разулся на берегу, подкатал штанины и вошёл в воду до середины икр. Ощущение было приятным, вода, стремительная, сильная и ласковая, охлаждала не только ноги, она словно смывала всё лишнее. Всё, что Хосок так долго копил в сердце. Тэхён не имел представления, куда он потом будет девать все эти камни, когда разрисует, но набрал он и впрямь много, так что мешок едва завязывался. — Вот, не зря мы его с собой позвали, — довольно высказался он, наконец усевшись рядом с Юнги и наблюдая за Хосоком в воде. — Природа целительна для души. — Он весь — огонь, но идёт в воду без робости и опасений, — в голосе Юнги прозвучала тень удивления. — Такой сильный. У него всё внутри переломано, но он только улыбается и что-то строит на пепелище и развалинах. Он притянул Тэхёна за руку чуть ближе к себе и едва ощутимо коснулся губами его ладони. — Ты тоже очень сильный. Но пока ты здесь, я приложу все усилия, чтобы ты жил полной жизнью, а не боролся за существование. — Спасибо, Юнги, — негромко отозвался тот, сдержав смешок и заявление о том, что ему стоило бы тщательнее вымыть руки, что собирали камни. — Можно сейчас подарить тебе то, что я купил? — В любое время, что ты сочтёшь подходящим, — шепнул Юнги. Почему его голос рядом с Тэхёном начинал звучать так ласково, хрипло и осторожно? Тэхён ещё раз отряхнул руки, приподнявшись, а потом попросил: — Закрой глаза. Его пальцы очень осторожно коснулись волос Юнги, распуская их по плечам, расстегнув заколку. Серебряный гребень с жемчугом, что он купил сегодня, подходил и для того, чтобы расчесать волосы, и для того, чтобы их закрепить в причёску. — Ой, показать тебе, наверное, стоит, у тебя же нет глаз на затылке, — низко рассмеялся Тэхён, запоздало это осознав. — Можешь открывать. И протянул на вытянутой ладони гребень, чтобы Юнги увидел, что будет украшать его голову. Юнги открыл глаза, сначала вглядываясь в колдовской взгляд напротив, а уж потом — на подарок в руках Тэхёна. — Как это красиво, — вымолвил он, касаясь пальцами жемчужин. — Ты выбрал мои цвета… Прошу, закрепи его. — Они тебе подходят, — отозвался Тэхён и обошёл его со спины — так было удобнее завершить причёску. Совсем простую, но всё равно красивую. — Однако, это вовсе не значит, что я не разрисую тебя киноварью с ног до головы, — засмеялся он, усевшись обратно, и залюбовался результатом. Юнги действительно очень шёл жемчуг и серебро — его белой коже и угольно-чёрным волосам. — Так забавно, — тот потрогал волосы кончиками пальцев, — я чувствую себя сейчас… красивым. Никогда так не думал и не чувствовал. А рядом с тобой, по-настоящему прекрасным, ярким, пленительным, чувствую, хотя должно быть наоборот. Какая странность, право. Он снова взял Тэхёна за руку, погладил пальцы — и быстро притянул к себе на колени, тут же расслабив свою ладонь. — Я не держу, — для верности шепнул он в чёрные кудри. — Никогда не буду держать тебя против твоей воли. Но если ты можешь, если это допустимо для тебя, побудь со мной минуту… Он не касался руками, только опустил голову, вдыхая запах чужих волос — и наполняясь этим запахом, как лучшими благовониями из далёких Египта или Индии. Тэхён какое-то время молчал, словно привыкал к ощущениям, а потом снова коснулся волос Юнги пальцами — он закрепил лишь их часть, чтобы не лезли в лицо, а теперь мог ловить отдельные пряди, что свободно спадали на плечи. — Но ты же красивый, — прошептал он, совсем забыв, что они приехали сюда не одни, и всё смелее зарываясь пальцами в волосы, расчёсывая их вновь и вновь уже не гребнем. — У тебя красивые руки… И волосы. Глаза, улыбка. Твоя белая кожа очень красива, Юнги. Я не люблю белый цвет, потому что в нём ходили многие служители святилища… Но тебе идёт белый. И ты не вызываешь у меня никакого отторжения… Ресницы Юнги затрепетали, скрывая взгляд, в котором сейчас была не только нежность. — Спасибо, Тэхён, — выдохнул он. — За подарок и эти слова. За то, что принимаешь моё внимание и заботу. За то, что ты появился в моей жизни. Тот заулыбался, перекинув чёрные пряди уже за плечо Юнги. И его взору открылась белая, тоже очень красивая шея. Наверное, нужно было спросить разрешения, но Тэхён не успел — движение было быстрее мысли. Он коснулся и её кончиками пальцев, сначала совсем легко, а затем чувствительно проводя ногтями по тонкой коже. Звук, что сорвался с губ Юнги, был коротким стоном, но прорицатель прижал к губам собственные пальцы, заглушая его. — Продолжай, если хочешь, — поощрил он, сильнее запрокидывая голову. Юнги ожидал безумия для себя, но Тэхён явно обезумел раньше — он изогнулся на его коленях, ближе рассматривая кожу, которую поглаживал, надавливал и медленно царапал, а потом решил, что от прикосновения губ розовый след на ней останется чуть дольше — и приник ртом, чувственно засасывая. Юнги разомкнул губы, но только шумно выдохнул. Его рука метнулась на плечо Тэхёна, чуть сжала и скользнула вниз, остановившись между лопаток. — Ты… Юнги не собирался его целовать, не собирался ничего делать в отношении Тэхёна без его согласия и одобрения. Наверное, он тоже не успел подумать, когда чуть повернул голову, касаясь губами щеки Тэхёна и его челюсти. И это прикосновение отличалось от любых других, которые Тэхён когда-то ощущал. Но оно же и отрезвило, а то Тэхён собирался уложить Юнги прямо на камни и продолжать его «разрисовывать» поцелуями. — Мы… продолжим это вечером, когда вернёмся во дворец? — прошептал он, не открывая глаз — останавливать ни себя, ни Юнги не хотелось, но всё же они были не одни, пусть Хосок так и стоял к ним спиной в воде и не смотрел на них. — Не говори «как пожелаешь», Юнги. Потому что я… желаю продолжить. — Тогда мы продолжим, — хрипло пообещал Юнги. — Даже если мне придётся выставить Намджуна и он обидится. Но мы продолжим… Он ещё раз глубоко втянул носом запах волос Тэхёна, наполняя им лёгкие и чувствуя, как внутри разливается предвкушение и удивительное умиротворение.***
Чонгуку пришлось дойти до конюшни и взять лошадь — домашние проснулись, а воды на всех было мало. Чимин рассказал, что теперь у них есть телега, на которой они возили бочки с водой, он же порывался поехать с Чонгуком, но тот отказался, потому что они достаточно поговорили ночью. Чонгуку снова не хотелось разговаривать ни с кем. Ни с Сахи, что смотрела на него всё утро, приготовив завтрак, ни с Чимином, что помогал ей. Ни с кормилицей, хотя последняя точно не стремилась что-то сказать господину, но осуждение в её взгляде Чонгук точно уловил. Дома ему не сиделось. Закончив с водой, он оставил телегу во дворе и уже сам оседлал лошадь. Сообщил, что поохотится, снова отказавшись от сопровождения, взял лук и стрелы, но двинулся вовсе не к лесам, где можно было бы найти какую-то дичь. Просто ехал вдоль реки, разглядывая воду, словно искал место, где вернее было бы утопиться. А когда заметил яркую гриву волос, едва удержался в седле. С Хосоком были двое — и Тэхёна Чонгук тоже узнал сразу. Тот обернулся и наверное, только поэтому Чонгук не развернул коня в обратную сторону и не умчался прочь. Его уже заметили. Разговаривать всё ещё не хотелось, но посмотреть на Хосока ближе и убедиться в том, что тот в порядке — это было необходимо. Чонгук остановил коня за несколько метров от отдыхающих у реки, тот громко и завистливо фыркнул в сторону пасущихся лошадей из дворца. И наездник сжалился над животным — спустился на землю, отпуская его к остальным. — Генерал! — воскликнул Тэхён, изумлённо улыбнувшись. И тут же прикусил язык — вот этого он точно не предвидел. И того, чем может обернуться эта встреча. Чонгук не откликнулся на обращение, он стоял за спиной Хосока, не заходя в воду, и просто смотрел на него. — Вот ведь… принесла нелёгкая, — раздосадовано проворчал Юнги, убрав руки и опустив их на гальку, не обращая внимания, как кое-где острые края врезаются в ладони. Хосок обернулся, не от голосов за спиной — их он не слышал, отрешённо глядя на блики под своими ногами, — но почувствовав взгляд. Нерешительно моргнул и склонился к воде, плеснув её на лицо: почему-то очень не хотелось, чтобы Чонгук увидел его беззвучные слёзы. Он сам напоминал своих золотых подопечных, стоя в воде и переступая на месте, когда Юнги звучно окликнул его. И двинулся на берег, огибая Чонгука, чтобы остановиться за спиной прорицателя. Генерал следил за ним взглядом, не прячась, хотя чувства и душили его, и омывали одновременно. Главное, что Хосок был жив, что бы не говорил Чимин. Сам двигался, всё было целым. Чонгуку так много хотелось спросить, так много сказать, но он продолжал молчать и просто смотрел на человека, из-за которого точно лишился сердца. — Пора возвращаться, — негромко сказал Юнги, хотя они даже не успели перекусить взятыми с собой припасами. Он поднялся на ноги, небрежно погладил огненную гриву, собрав чужие волосы в горсть, и усмехнулся. Лицо Хосока вновь стало безучастным. — Благодарю, генерал, — только хорошо знающие Юнги люди услышали бы яд в его голосе. — Твоими заботами моя жизнь стала полна ярких красок. — Что это значит? — наконец спросил Чонгук каким-то не своим голосом, ощущая, как ревности внутри становится всё больше, куда больше, чем облегчения. Тэхён не вмешивался, но стоит заметить, что немая сцена и безмолвные взгляды его даже раздражали. Зачем боги дали людям языки?! Явно для того, чтобы те разговаривали! — Ты привёз во дворец мудрейшего из Дельф, — Юнги улыбался. Совсем иначе, чем улыбался Тэхёну. — А, ты об этом, — отозвался Чонгук, ни разу не желая улыбаться. Наверное, ему это не светит больше никогда. — Не благодари. Он бы простоял так вечность, просто глядя на Хосока, не замечая больше никого вокруг. Не было никого желаннее для его взгляда, никого ярче и привлекательнее. Даже Тэхён терялся рядом с этим человеком. Но Чонгук понимал, что сам перечеркнул всё, что могло бы быть. И ему оставалось только смотреть — болезненно, но жадно, не пропуская ничего, пока Хосок находился в поле зрения. — Ты так говоришь, словно генерал привёз меня тебе лично, — попытался шуткой разрядить обстановку Тэхён. — Но я тоже благодарен. — Царь царей сможет услышать тебя только по возвращении, а мне дана эта радость уже сейчас, — очень серьёзно сказал Юнги. — Спасибо, что берёг Тэхёна в дороге, Чонгук. Он обернулся к Хосоку, поймал его светлеющий взгляд, в котором равно читал и страх, и бешенство, и прижал огневолосого парня ближе. Провёл пальцами по его скуле и отпустил. — Приведи лошадей, Хосок. Я устал от солнца. Чонгуку снова захотелось спросить, что это значит, но он двинулся следом за Хосоком, словно на привязи, вновь глядя ему в спину. — Пропусти, — тихо попросил тот, поймав все три повода и развернувшись обратно. Он смотрел только на ноги Чонгука, не поднимая взгляда. — Подожди, — выдохнул генерал, отчаянно, но негромко. — Пожалуйста, не исчезай так быстро… — Я должен выполнять приказ хозяина, — равнодушно сказал Хосок. — Во дворце хозяева меняются быстро. Не хочу вызвать его гнев. — Этот человек — твой новый хозяин? — спросил Чонгук, сдерживая всё прочее. Вокруг него было достаточно места, чтобы обойти, даже если бы он превратился в камень, стоя перед Хосоком. Но тот не обходил — и это давало призрачную, но надежду. — Он хорошо с тобой обращается? Ты… в порядке, Хосок? — и последнее Чонгука по-настоящему тревожило. — Он купил меня этим утром, трудно судить, — начал было Хосок, но Юнги, словно потеряв терпение, громко окликнул его. — Мне нужно идти… Чонгук сник, отступая в сторону. Сам опустил голову, сжимая челюсти до боли и едва ли не хруста. Он не понимал, почему так хотел бы предложить за Хосока любую цену, вернуть его к себе любым способом, но издеваться над ним так не посмел бы, поэтому сдержался. Достаточно было уже сделано, так, что не разгрести. — Мне очень жаль, — прошептал он, провожая взглядом чужую спину, не надеясь, что тот услышит. Но Хосок обернулся и быстро закрыл глаза, запрещая себе чувствовать что-то. — Скажи, как Дара? — дрогнувшим голосом спросил он. — Она здорова? Она не плачет? — Плачет, — отозвался Чонгук, оставаясь на месте. — Она совсем маленькая. Маленькие дети постоянно плачут. — Два дня назад она смеялась целыми днями, — убито прошептал Хосок и, поникнув плечами, отвернулся. — С тобой и я… смеялся, — выдохнул Чонгук, хоть и не помнил, как это было. Но, возможно, это было лишь во сне. — Ты вышвырнул меня сам, а она — дитя, — Хосок уставился на него, вспыхнув взглядом, и температура вокруг подскочила на несколько градусов, несмотря на ветерок. — Хосок! — окрик Юнги был резким, как удар кнута. — Немедленно в седло. — Я знаю, знаю, — этот тихий шелест на фоне окрика Хосок точно вряд ли слышал. Чонгук смотрел, как тот уходит вместе с лошадьми и не знал, когда сам сможет отправиться домой, сойдя с этого места, где его снова прибило чувством вины. Юнги сам шагнул навстречу Хосоку, взял его за руку, что-то тихо говоря, и тот кивнул, соглашаясь. Взлетел на своего жеребца и дождался, пока Юнги подавал руку Тэхёну, провожая к лошади. — Даже не знаю, не поспешил ли я с обещанием отпустить его нынче вечером, — тихо сказал прорицатель, склонившись к тёмным кудрям. — Мне то и дело кажется, что он сожжёт всё вокруг, не справившись с собой. — Но если он с собой не справится, чем ты поможешь? — отозвался Тэхён. — Поехали отсюда, я не могу на это смотреть. Он вскинул голову, запрещая себе оборачиваться на Чонгука, что так и стоял тёмной одинокой фигурой в поле, словно отлитый из чёрного металла. — Он хотя бы реагирует на голос, — задумчиво сказал Юнги. — Мне даже немного жаль этого человека, Чонгука. Но гнева во мне больше, чем жалости. К его годам пора научиться думать, прежде чем говорить и делать, тем более то, что поправить никак нельзя. Наверное, я не так добр, как ты думаешь. — Ты вполне справедлив, — заметил Тэхён, краем взгляда следя за Хосоком. — Но мне будет жаль, если генерал просто так сгинет. Над ним и рядом с ним я видел многое, но настолько мёртвым вижу его впервые. Наверное, нужно время. — Некогда я предсказал, что если он получит солнце, станет непобедим, — тихо проронил Юнги. — Но сейчас солнце отвернулось от него. Им обоим нужно время, чтобы отринуть свой гнев, простить друг друга и найти вновь.***
Намджун прибыл, когда Чонгука ещё не было дома. Что можно было назвать как «повезло», ведь Намджун собирался сначала переговорить с ним, а уж потом общаться с племянницей, совсем иначе, чем с Чонгуком. Сахи выглядела потерянной, но на стол она накрывала в любом состоянии, не отказываясь от своих обязанностей хозяйки дома. Первым делом Намджун сообщил, что Хосок в порядке, но не уточнял подробностей. А уже после обеда, не желая портить аппетит ни себе, ни окружающим, когда еда переварилась, заявил: — Я знаю, что Дара — не твоя дочь, Сахи. Подожди, не перебивай. Ты можешь называть её дочерью, никто не будет её отбирать. Но хватит этого обмана — ты не рожала эту девочку, ведь так? Племянница воровато огляделась и тут же вспыхнула. Может, она и не являлась представительницей огнегривого народа, но последние дни вымотали её нервы, а пролитых слёз, чтобы успокоить измученную душу, уже не было достаточно. — А какая разница, кто её родил? Она была бы уже давно мертва, если бы не мы! — Тебе об этом Хосок сказал, господин? — Чимин ободряюще сжал плечо Сахи. — Он нашёл Дару в реке, совсем младенцем, едва ли нескольких дней от роду, и принёс сюда. Как мы могли не позаботиться о ней? Почему ты не привёз Хосока обратно? В чём он виноват? — Потому что его у меня уже купили, — отозвался Намджун. — Я не знал, что с ним делать! Никогда не собирался заводить наложников, а тут… И нет, не Хосок мне об этом сказал. Но я рад, что всё прояснилось. Он откинулся к стене, прижимаясь к ней спиной и вздохнул. — Я сам сообщу об этом Чонгуку, — добавил тоном, не терпящим возражений. — Если он, конечно, вернётся домой до того, как мне нужно будет уезжать. — Как?.. — Чимин ахнул и прижал пальцы к губам. — Как купили? Как ты мог его продать? Он думал, что выплакал все слёзы ночью, вжимаясь лицом в подушку, хранящую запах Хосока, но сейчас глаза снова полнились ими. И если ещё вчера была надежда, что это как-то разрешится, и они все смогут поговорить, а Хосок вернётся, то сейчас… Сейчас всё становилось ещё хуже. — Новый хозяин его не обидит, — фыркнул Намджун, не уточняя прочего. — И на конюшню не отправит. Что я, по вашему, должен был делать? — Изначально его не покупать! — голос Сахи, отчаянно возмущённый, взметнулся вверх вместе со вскочившей хозяйкой. — Ты мог отказать Чонгуку, дядя! И мы бы сами всё решили. — Это что ещё за новости? — Намджун округлил глаза. — Сахи, дитя моё, я понимаю, что вам сейчас непросто. Но не смей меня обвинять. — А кого нам обвинять, господин? — возмущённо, пусть и глотая слёзы, уставился на него Чимин. — Мы не раз думали, как нам сказать о случившемся Чонгуку, но и предположить не могли, что он откажется нас слушать, едва зайдя в дом! Что ты ему сказал? Почему увёз Хосока? Почему продал его? Как ты мог его продать, господин, когда он так нужен нам здесь?! «Не обидит»… — повторил он горько. — Уложит в свою постель и осыпет самоцветами? Хосока? Он же любит… Он осёкся и часто задышал, стараясь не разрыдаться в голос. — Здесь одно дитя, господин. Это Дара. А Сахи уже взрослая, и было бы неплохо интересоваться её мнением, прежде чем решать всё по-своему. — Не заставляй меня грубить тебе, Чимин, — предупредил Намджун. — Но если вам обоим станет легче, хорошо, обвиняйте во всём меня. Я вполне могу это вынести, хоть и не хочу, чтобы вы перестали пускать меня на порог. А если и решите не пускать, я всё равно буду присылать вам деньги. Кстати, Сахи, это тебе. Он потянулся к мешку, что привёз с собой, и вытащил оттуда плату за Хосока. — Ты вольна сама распорядиться ими, но если этого будет мало, только скажи. — Не всё в жизни решается деньгами, дядя, — заявила девушка. — Быть может, тебе трудно это понять, но мы много месяцев жили вместе. И что Хосок, что Чимин — не просто слуги для меня. Они дороги мне оба, они стали моей семьёй. Они хранили мою тайну и не позволили моей дочери умереть. И если ты только посмеешь грубить Чимину, сюда ты точно можешь больше не приходить, даже если весь двор усыпешь золотом. Она резко отвернулась, убрав посуду со стола, и тут же принялась яростно её мыть. На деньги она даже не взглянула. — Позвольте только дождаться Чонгука, — попросил Намджун, помолчав. — Мне стоит поговорить с ним по-мужски. Ждать пришлось долго. Уже и солнце зашло, и звёзды засияли, когда Чонгук вернулся домой в надежде, что в столь поздний час все уже спят. Но свет, что был виден из окон, расстроил его ещё больше. Однако, ждать на улице, когда тот погаснет, Чонгук не стал. Отвёл уставшего коня в стойло и переступил порог дома. Семья уже поужинала, уложила детей, дожидаясь его в общем зале среди подушек. Намджун тоже был там, хоть и отмалчивался последние несколько часов, не вмешиваясь в разговоры Сахи с Чимином или кормилицей и лишь наблюдая за их бытом. — Ну, наконец-то! — выдохнул Намджун, подняв голову. Чонгук нахмурился, отложил так и не пригодившиеся лук и стрелы, обвёл всех тёмным, но пустым взглядом, и спросил: — Что опять случилось? Почему ты здесь, Намджун? — Потому что нам нужно поговорить, — отозвался тот. — Если голоден, сначала поешь, я уже всё равно опоздал на службу, торопиться некуда. — Я оставила тебе мясо и овощи, подогреть? — с надеждой спросила Сахи. Её жизнь изменилась, в её доме всё было иначе, чем год назад. У неё появилась дочь, о которой сердце болело больше всех, за неё она была готова бороться хоть со всем миром, как дикая амазонка, но вид Чонгука, его состояние и то, что тот совсем не ест и не спит, удручали. Если она и могла что-то сделать для него, то точно накормить. Хотя бы это. — Не надо, я не голоден, — сказал Чонгук и опустился на пол, сняв накидку. — Если ты хотел похвастаться, что уже продал Хосока другому господину, я знаю, можешь не рассказывать, — сказал он Намджуну тем самым голосом, который не выражал почти ничего. — Что ещё? — Я хотел извиниться, — ответил тот, сам слегка хмурясь. — Говоря тебе о том, что у Сахи есть дочь, я не ведал истины. И я прошу прощения за то, что сказал. Ещё он хотел устроить этому мальчишке выволочку, но, кажется, устал от гнева, да и того, что его выгоняли из этого дома регулярно. А Чонгук был вправе это сделать и сейчас, и, наверное, в этот раз Сахи точно не стала бы переживать, добавив что-то вроде «скатертью дорога!». — Я не понимаю, — честно признался Чонгук, — я не видел эту девочку, но точно слышал её, как и разговоры о ней. Что ты имеешь в виду? — Дара — моя дочь, — твёрдо сказала Сахи, вмешиваясь в их беседу. — Но Хосок принёс её мне, найдя у реки. Я не могла её бросить умирать. Она — моя. — Что?.. Чонгуку показалось, что этот момент, который он так жаждал, наконец настал. Его сердце остановилось. Дыхание замерло. Мир вокруг погас окончательно. И там, за гранью смерти, не было никаких богов, что приняли бы его, как героя. Потому что умер он вовсе не героически, а позорно, раздавленный, сломленный, перемолотый челюстями страшных чудовищ. Он умер, не сражаясь, а скуля бездомной псиной. — Я об этом не знал, хотя мне стоило догадаться, — пальцы Намджуна нервно теребили край подушки. — Твоя жена чиста перед тобой, Чонгук. Чиста и невинна, пусть и солгала мне о том, откуда взялось это дитя. Нет, ну никак он не мог промолчать о том, что всё-таки возмущало его до глубины души! — Это… — Чонгук резко хватал ртом воздух, словно задыхался в пучине. — Это… Он перевёл остекленевший взгляд и на молчащего Чимина, словно в нём мог найти спасение, но тьма забирала его окончательно, засасывала и уничтожала. — Это правда, Чонгук, — руки Сахи тоже подрагивали от напряжения. — Я должна была тебе сообщить сразу, но ты ведь слушать ничего не хотел… — Замолчи! — рявкнул тот на весь дом, так что всё, что было хрупким, зазвенело, а уснувшие дети, кажется, проснулись. — Не кричи на неё, — тихо и твёрдо сказал Чимин. — Не смей, Чонгук. Ты сам запретил ей разговаривать. Не кричи на жену и не пугай детей. Зажмурившись изо всех сил, Чонгук попытался встать. Кажется, он даже полз по полу перед тем, как ухватился вслепую за стену, что помогла ему подняться на ноги. Намджун поднялся куда резче и увереннее, готовый ко всему, в том числе и к сражению с обезумевшим генералом. — Прошу тебя, сядь и успокойся, — попытался он, но отшатнулся от резкого взгляда и закрыл собой более беззащитных людей. — Чонгук! — Ненавижу… — прошипел тот диким зверем, неизвестно к кому обращаясь. В его взгляде и движениях точно не было ни осознанности, ни адекватности. Даже будучи пьяным, Чонгук так не выглядел. Намджун решительно шагнул вперёд, обхватывая его за плечи, но получил довольно жёсткий удар куда-то в грудь — Чонгук вывернулся и, едва не спотыкаясь на ровном месте (хотя подушки были раскиданы по всему полу), выбежал на улицу, где его вывернуло водой, которой он весь день и питался. Чимин отпустил руку Сахи и выскочил следом. Он подходил к Чонгуку, как Хосок учил его подходить к норовистым или испуганным лошадям, прямо, осторожно. — Пожалуйста, Чонгук, успокойся, — тихо заговорил он. — Прошу тебя. Мы все очень напуганы, Чонгук. Посмотри на меня, прошу. Только ты можешь всё исправить. Тот осел на землю там же, где стоял. Хотелось нырнуть в неё с головой — чёрную и сырую, чтобы уж наверняка задохнуться. — Что… — прохрипел он, зарываясь в грязь пальцами и комкая её, словно хоть так мог выместить всю злость — на ни в чём не повинной земле. — Что исправить, Чимин? Что… я могу… исправить? — Пока все живы, что-то можно исправить, — твёрдо сказал Чимин. — Он же… Он же ни в чём не виноват перед тобой! Пожалуйста, верни его! Не может же так быть, чтобы его нельзя было вернуть! Он так нужен здесь, Чонгук… Он так всем нам нужен… Он опустился рядом на колени, хватаясь на плечи Чонгука, словно сил в этом юноше, что ещё недавно смотрел на того так строго, не осталось. — Так нужен! — Я не… Чонгук не успел договорить, сильные ладони резко подняли его с земли, а потом Намджун обратился к Чимину, удерживая генерала, словно пушинку, на руках: — Приготовь телегу. Я отвезу его во дворец. Пусть побудет пока там. Сейчас оставлять его в таком состоянии рядом с женщиной и детьми просто опасно. Чонгук трепыхался, но как-то слабо, его снова тошнило, тьма снова засасывала его. А услышав про дворец, он совсем затих. Может там, поближе к Хосоку он сможет спокойнее заснуть? Даже если они не смогут увидеться…