***
Сокджин видел разные споры между людьми. Иногда они заканчивались смертью, реками крови и разгромом. Но видеть следы пожара после разговора ему ещё не доводилось. — Это как? — ошеломлённо спросил он, глядя то на Чонгука, то на остатки штор, то на бывший ещё утром прекрасный ковёр. — А? — растерянно обернулся генерал. Он не тревожил слуг понапрасну, не просил новую одежду, просто сидел и переваривал случившееся, пока не появился Сокджин. Хосок говорил, что следовало бы взять на себя ответственность. Чонгук готов был её взять, но ему давно не было так стыдно. Даже мальчишкой в доме своего отца он не устраивал такого безобразия. — Лампа упала, — проговорил он, поднимаясь с пола. — Я всё уберу. Всё вымою. Извини, пожалуйста, это… случайно получилось. — Надо же, как неудачно… Слуги уберут и вымоют, — отмахнулся Сокджин. Не дело полководца — стены отмывать. — Вы поговорили с Хосоком? — Поговорили, — кивнул Чонгук, прокрутив до прихода Сокджина этот разговор в голове несколько десятков раз. — Но я не хотел с ним ругаться, — оправдывался он. — Хотел дать ему понять, что мой дом всегда открыт, что он может туда вернуться, если захочет… А потом… Вот. И впрямь напоминая нашкодившего мальца, Чонгук покусывал губу и разводил руками. — Моя одежда тоже сгорела. Могу я попросить… дать мне что-нибудь? А то неловко как-то. Стесняться генералу, как мужчине, было нечего, но всё-таки он не божество в храме, чтобы находиться без одежды в присутствии других людей. — Да, конечно, — спохватился Сокджин, находя в сундуке одежду. Странно, следы пожара были весьма красноречивыми, но в комнате не было запаха гари, да и вещи по-прежнему тонко пахли цветами. — Надевай. Так значит, вы только поругались? — Нет, — отозвался Чонгук, кутаясь в светлые ткани, словно замёрз, но холодно ему, конечно, не было. — Мы говорили… И ругались. И… Сокджин, я не понимаю, почему на моём теле нет ожогов? — он уставился на царского вельможу, как будто тот лучше всех знал ответ на такой внезапный и даже нелепый вопрос. — Я точно видел пламя на себе. Вокруг себя. На руках Хосока. Я чувствовал это пламя, но… Я же не сошёл с ума окончательно? На мне нет следов! Сокджин взял его за руки, перевернул ладонями вверх и тщательно рассмотрел. — Ты совершенно точно не сумасшедший, — бормотал он. — И от твоей одежды остались лишь обгорелые лохмотья. Но на тебе самом… Он уставился в глаза Чонгука, мучительно ища ответы на его вопросы. — Надо поговорить об этом с Юнги. А Хосок… Он не пострадал? Юнги как-то очень путано сказал, что тот весь — как огонь, того и гляди, вспыхнет. Но я счёл это фигурой речи, с ним никогда не знаешь, говорит он буквально или загадками. — Я надеюсь, что нет, — Чонгук чуть хмурился, только сейчас задумываясь о том, что на руках Хосока могли остаться ожоги. — Он и так много натерпелся из-за меня… В голове вновь всплыли слова Хосока о боге, которого он увидел в Чонгуке, отчего на душе потяжелело. Чонгук точно не считал себя богом, даже если каким-то чудом не пострадал от пламени. Он жил на земле, ходил по земле, был рождён от людей и никогда не замечал в себе ничего божественного. Даже если он превосходно обращался с копьём, кинжалами или стрелами — это было лишь результатом долгих тренировок и упорства в достижении воинских вершин. Не он один добился подобного среди людей. И пусть он считал, что отличался от прочих, но явно не в ту сторону, чтобы наделить себя какой-то неземной силой, отметить божественной печатью. — Я спрошу, — повторил Сокджин. — Нынче же за ужином. Не переживай. Иди сейчас к Намджуну и отдыхай. Обязательно поешь. Думаю, я уеду уже завтра, если Юнги отпустит, но обязательно поговорю с тобой до отъезда. Он не представлял, где проведёт нынешнюю ночь, но винить Чонгука не собирался. Кто их знает, что могло произойти, лампы и впрямь падают. Может быть, у него в комнатах слишком много предметов для широкоплечих воинов, что привыкли двигаться свободно? Намджун тоже то и дело пытался что-то смахнуть. — Спасибо, Сокджин. За понимание и за то, что дал мне эту возможность, — выдохнул Чонгук и откланялся. Несмотря на все волнения и размышления, после этого жаркого разговора ему точно стало легче — это чувствовалось даже в его походке, не говоря уж о взгляде и речах.***
— Может быть, моё сердце слишком великодушно к Ахеменидам? — шутливо спрашивал Сокджин за ужином. Юнги был мрачнее обычного и, казалось, напряжённо прислушивался к чему-то далеко за пределами своих покоев, и тот пытался хоть как-то его растормошить. — Всё им дозволяю. И царю, и царским детям. Чонгук же в дальнем родстве с царской семьей, вот и за него сердце болит. — То есть, ты хочешь сказать, что ночевать вы сегодня с Намджуном будете здесь, — Юнги сделал главный для себя вывод, словно пропустив мимо ушей всё остальное. — Твоё великодушие дорого обходится мне. Сокджин поднял на него неверящий взгляд, и Юнги осёкся с непривычно-виноватым видом. Единственный родич не любил открытого огня, опасался его по понятным причинам, и пожар в собственных комнатах, как бы Сокджин не старался казаться беспечным, напоминал ему о другом, более разрушительном. — Не бери в голову, прошу. — А насколько крепко ты спишь, Сокджин? — спросил Тэхён с нахальной улыбкой, таская из общей тарелки самые тонкие кусочки сыра. — Если я усну, меня ничего не разбудит, — улыбнулся тот. — Но засыпаю я с большим трудом. Он понимал, что Юнги и Тэхёну перед разлукой захочется попрощаться по-человечески. Ему тоже хотелось: сплестись с Намджуном, вплавиться в него, целовать до онемения губ. Собственно, спальня в огне ничуть не пострадала, но путь к ней лежал через пепел. Он обернулся к Намджуну и виновато коснулся его руки. — Спать сегодня мы будем у меня, — наконец, сказал тот, перехватив пальцы Сокджина. — Если ты не против, конечно. — У тебя Чонгук, — напомнил Сокджин. — Этот дворец слишком маленький. Ему отчаянно не хотелось уезжать. Он заранее тосковал по Намджуну, ему не нравилось оставлять за спиной нерешённые дела (хотя на расследование покушения ушёл уже почти год!), да и Юнги был так сумрачно погружён в себя, словно ждал, что дворец рухнет, как только Сокджин с Тэхёном отъедут от Персеполя подальше. — Я отправил этого сумасбродного генерала спать в казармы к стражникам, для него там нашлось место. А завтра пусть едет домой, и мои нервы целее будут, и дворцовые ковры, — ответил Намджун, поглаживая любимую ладонь. — А мы можем сыграть партию, пока вы не ушли? — попросил Тэхён, прямо уставившись на главу царской стражи. С Юнги ему нравилось играть, но в Намджуне он видел более серьёзного противника и хотел испытать свои новоприобретённые умения. И отвлекаться на что-то более интересное с ним бы не пришлось. — Ты? Против меня? — заулыбался тот. — Давай попробуем. Но приготовься к тому, что больше не захочешь! — Ой, не пугай меня, это бесполезно, — отмахнулся Тэхён с широкой улыбкой. — Яркий мой, принеси нам, пожалуйста, доску. Юнги поставил доску на стол и сел рядом, касаясь бедра Тэхёна своим. — Ты умеешь играть в чатурангу? — ахнул Сокджин. — Это будет самое славное лето в Пасаргадах, Тэхён! — Я совсем недавно научился, — отозвался тот, но так умело и ловко расставлял фигуры, словно родился на подобной доске. — Юнги меня научил. Это очень интересная игра, мне так нравится! — А я играю в неё с младых ногтей, — Намджун поймал волну азарта. Играть с неопытным, но дерзким противником было столь же интересно, как и с тем, чей опыт и мастерство были равны его собственными. — И позволяю себя обыгрывать только зрелым прорицателям. — Ты сейчас себе могилу роешь! — предупредил Тэхён, выкидывая кости для первого хода — весьма удачные, более чем. — Не съешь его, прекрасный, — заухмылялся Юнги. — Он мне нравится. — Я тоже играю с детства, — напомнил Намджуну Сокджин. — Но ты меня обыгрываешь. Мне очень нравится эта игра. Есть кости и цифры на них, есть правила хода, но для победы этого мало. Нужно постигать образ мышления соперника. Во время игры узнаёшь человека лучше, чем за беседой. Я обязательно захочу сыграть с тобой, Тэхён. Даже наблюдать за игрой было интересно, но были ещё дела, которые следовало решить до отъезда, и Сокджин потянул Юнги за рукав. Тот придвинулся к нему и понизил голос почти до шёпота, чтобы не отвлекать игроков. — Хочешь спросить о Чонгуке? — уточнил он. — Я не знаю, чем это вызвано. Он не в себе, но это вряд ли ему привиделось. Тем более, Хосок способен вызвать пламя. Почему оно не тронуло Чонгука, я не знаю. Впрочем, — он задумался, побарабанил пальцами по столу, — ты говоришь, он в родстве с царской семьей? Говорили, ещё Дарий не боялся огня и опускал ладони в костёр. Ныне этого дара в царе и его потомках нет, да и верны ли легенды? Нигде это не подтверждено. Он перевёл взгляд и нежно улыбнулся Тэхёну, снявшему с доски «слона». — Почему ты готов его отпустить? — ещё тише спросил Сокджин. — Я же вижу, ты не хочешь расставаться, но помог мне убедить его. — Опасаюсь, что дворец будет небезопасен, — хмуро отозвался Юнги. — Не спрашивай, всё туманно. Но чем дальше вы оба будете, тем лучше. Для моего покоя. Может, всё и обойдётся, ты же знаешь, будущее редко ясно и предопределено. — А ты хитёр, — похвалил Намджун, наблюдая за действиями противника. — Но я так просто не сдамся! Попав во дворец, он смирился с тем, что здесь находился ещё один человек, способный его обыграть в чатурангу. Но проигрывать и второму прорицателю, который только буквально на днях научился играть? Как бы не так! Однако, наблюдая за пальцами Тэхёна, его взглядом и улыбкой, слушая его комментарии, Намджун поймал себя на странном ощущении, которому не мог подобрать названия. Словно это уже было не впервые. Казалось, что Тэхён уже являлся его противником, способным обыграть, и раньше. — Посмотрим, посмотри-им, — протянул тот одним из своих необычных голосов, и Намджун задумчиво почесал кончик носа. Он оставался задумчивым, но не расстроенным, когда Тэхён с победным кличем стянул с доски последнего короля, забрав всех троих, так что фигуры считать и не требовалось. — Сокджин, душа моя, пойдём отсюда! — зафырчал Намджун, обнимая своего мужчину. — Больше никогда не сяду за игру с шарлатанами! — Намджун! — зашипел Юнги и поднялся на ноги. — Признай уже, что твоя слава непобедимого игрока преувеличена. Всё, идите! И не возвращайтесь. Но он ласково смеялся в шею Тэхёна, поздравляя с победой и незаметно туда же и целуя. Не только с Чонгуком или царскими лошадьми в эти дни новолуния происходило что-то необъяснимое. Намджун вот умудрился проиграть новичку в чатурангу, о чём ворчал уже в коридоре. — Ты с ним в Пасаргадах поосторожнее. Что-то не могу я ему доверять! — Из-за того, что проиграл? — смеялся Сокджин, прижимаясь к нему плотнее, чем требовала необходимость. А на одном из поворотов сказал очень серьёзно. — Ему доверяет Юнги, этой рекомендации для меня довольно. — Ты же видел, как он играл? — фыркнул Намджун. — Либо он всю жизнь это умел, либо пользовался своими способностями. Простым везением я его ходы назвать не могу! И вообще… — он тоже посерьёзнел, признаваясь: — Тэхён напомнил мне одного старого друга, у меня даже возникло чувство, что мне снова двадцать и я сижу напротив него. Только тот был гораздо старше и уж точно опытнее. Но радовался своим победам так же. Они и внешне похожи… — У тебя был такой же красивый друг? — ревниво уточнил Сокджин, крепче сжимая его локоть. — Может, он пользовался своими способностями, может, он и играл раньше, но использовал чатурангу как способ сблизиться с Юнги… Может, он очень талантлив. Юнги ему доверяет, значит, я могу быть спокоен. — Никогда не рассматривал своего друга с точки зрения красоты, — отозвался Намджун, — но, наверное, в молодости Омар был красивым. Он был старше меня лет на пятьдесят, Сокджин. Я предпочитал думать о нём, как о «мудром». И тоже доверял ему, несмотря ни на что. Ему многие доверяли, он был очень талантливым прорицателем. — Тэхён и в старости будет красивым, — уверенно заявил Сокджин. — Если доживёт до неё. У настоящей красоты нет возраста. Но я вижу, тебе нравится держать прорицателей в друзьях? — Только благодаря этой дружбе я дожил до своих лет, — улыбнулся Намджун. — Но ты прав, мне это нравится. — А мы с тобой друзья, Намджун? — Сокджин спросил это расслабленно: так поддерживают лёгкую беседу, а не спрашивают о важном. — Да, — не задумываясь, ответил тот. — Но не только друзья. Не скажу, что у меня было много друзей, но ни к одному из них я не испытывал того, что испытываю к тебе… — Хорошо, — в голосе Сокджина звучало удовлетворение. — Физическое притяжение, интерес и страсть могут вспыхивать и угасать, но дружба… Дружба — это что-то куда более постоянное. Я не хочу потерять тебя, когда ты решишь, что твоё сердце не бьётся так взволнованно рядом со мной. — Эй, — Намджун остановился посреди коридора, развернувшись к Сокджину и взяв его руки в свои. — Что это за мысли, душа моя? Новолуние и на тебя плохо влияет? — Очень хорошие мысли, мне нравится, что мы друзья, — Сокджин поднёс их переплетённые пальцы к лицу и поцеловал костяшки Намджуна. — Так я чувствую себя ещё спокойнее рядом с тобой. Ещё защищённее. Но пойдём уже, я хочу вволю зацеловать тебя перед завтрашним днём. — Если ты не вернёшься до конца лета, я приеду в Пасаргады сам, — решительно сказал тот, сдерживая улыбку. — Найду повод. Но приеду.***
Ночью разразилась гроза. Золотой табун беспокоился, а Хосок вновь лежал на спине главного жеребца, лениво поглаживая и перебирая гриву. Вечером приходил Сокджин, задумчиво обвёл конюшню взглядом и позвал ужинать, но парень отказался — велик был риск снова столкнуться с Чонгуком. Хосок снова пристально посмотрел на свою открытую ладонь, но ничего похожего на пламя на ней не было, да и температура вокруг не менялась. Что же случилось в покоях Сокджина? Почему всё вокруг пылало? Почему ни он сам, ни Чонгук не пострадали от огня? Он раз за разом перебирал эти вопросы, но ответов не находил. Следовало задать их прорицателю, тот был знающим и мудрым, но Хосок видел, какими глазами Юнги следил за каждым движением Тэхёна, как ловил каждое его слово. Возможно, завтра Сокджин с Тэхёном покинут Персеполь, вот тогда и можно будет идти к Юнги… Как бы он сам прошлым летом отчаянно жался к Чонгуку, если бы знал, что наутро они простятся на много месяцев? Как бы боялся разомкнуть руки? Как бы сторожил его сон, не в силах насмотреться напоследок? Наверное, у него было бы больше драгоценных моментов, которые он мог бы вспоминать в ночной тишине. Молния разрезала небо, сверкнула совсем рядом, а потом раздался гром такой силы, что жеребец вскинулся на задние копыта, а Хосок только чудом удержался на его спине. — Тихо, тихо, — зашептал он, напряжённо вслушиваясь в шум за пределами конюшни, — там что-то грохотало, будто дворец распадался на камни. В башне прорицателя тоже вслушивались в тяжёлые рокочущие звуки. Юнги крепко сжал руки на плечах счастливого, истомлённого Тэхёна, а потом закрыл глаза, коснувшись лбом его лба. — Началось, — тихо пробормотал он. — Это же просто гром? — спросил Тэхён, хотя и слышал, что это нечто большее, пугающее и разрушительное. Ему не было страшно, когда в дельфийских горах бушевала стихия, когда земля под святилищем содрогалась — тогда Тэхён не боялся смерти. Он и сейчас её не боялся, но за Юнги переживал. За его жизнь и безопасность. — Кажется, что это просто гроза… Он плотнее прижался к прорицателю и очень надеялся, что к утру всё стихнет. — От молнии ничего не загорелось, а с остальным будем разбираться завтра. — Юнги оставил ещё один поцелуй на веках Тэхёна и гибко перекатился, обняв его со спины, тепло и мерно дыша в загривок. — Отдохни, счастье моё. — Я не хочу уезжать без тебя, — пробормотал тот, шумно вздыхая. — Знаю, что должен, но не хочу! — Я буду ждать тебя обратно, — пообещал Юнги. — Каждое утро буду просыпаться, ожидая. Тебе там непременно понравится, там красиво, много ярких цветов и зелени, много неба… — его голос звучал мечтательно. — Ты встретишься с царём, будешь гулять по садам и играть в чатурангу с Сокджином. А потом вы вернётесь домой. Всё будет хорошо. — Но там не будет тебя, — отозвался Тэхён, находя его руки своими и вцепившись в них. — Ты будешь здесь, где… что-то страшное происходит. Ты… Он резко развернулся в руках Юнги и требовательно уставился в лицо. — Ты — это то, что я не искал. Не мечтал найти. Не надеялся. Но не только ты переживаешь из-за меня. Твоя безопасность для меня теперь тоже важна, Юнги! Если я очень постараюсь, я увижу то, как мы встретимся вновь, но ты же знаешь… этого может и не случиться! И это то, чего я по-настоящему боюсь… Того, что боги выделили на мою судьбу лишь краткую вспышку счастья рядом с таким человеком. Во взгляде Юнги, ещё не до конца потерявшим томную поволоку, было что-то очень уставшее — как у древнего старца, что видел слишком многое. — Я тоже этого боюсь, прекрасный, — тихо признался он. — Очень боюсь не увидеть тебя, не почувствовать вновь трепет сердца под твоим взглядом. Я ждал безумия и страшился его, но получил счастье, о котором не смел мечтать. Но тебе ли не знать, Тэхён, плата за многие таланты высока. И как бы я не хотел оставить тебя здесь, просыпаться рядом с тобой, целовать тебя, подставлять своё тело под твои краски, даже умереть рядом с тобой, я не могу себе этого позволить. Потому что я не знаю, что будет с Персеполем, но Персия — это не только Персеполь. Рядом с царём должен быть сильный прорицатель. Рядом с царём должен быть Сокджин. Без Персеполя царство не погрузится во мрак, а вот без надёжных советчиков у трона… Он не договорил, снова целуя руки Тэхёна и надеясь, что тот его понимает. Тот понимал, тихо вздыхая. Но когда закрывал глаза, наслаждаясь поцелуями, не видел вариантов, как уговорить Юнги поехать вместе. Только те картинки, где он всё-таки уезжает с Сокджином, а прорицатель остаётся здесь. Уговаривать его было бесполезно. Оставалось только смириться.***
От шума над дворцом и в самом дворце проснулись многие, кроме, пожалуй, Сокджина. Но если Намджун лишь крепче прижал спящего к себе, снова пытаясь уснуть, то Чонгук вскочил с постели и в общей суете среди стражи и слуг всё-таки добрался до царских конюшен. Ноги сами привели его туда, словно он намеревался взять первую попавшуюся лошадь и покинуть дворец сегодня же ночью. За его спиной снова сверкнуло и громыхнуло — на этот раз молния попала в одну из хозяйственных построек, оставляя в каменной стене глубокую трещину. Но генерал лишь смелее шагнул в конюшни, не оглядываясь назад. Там тоже было шумно: златогривые обитатели волновались и испуганно многоголосо ржали. Хосок висел на шее самого крупного жеребца, что-то ласково приговаривая и напевая, словно колыбельную ребёнку. Вокруг было темно, только вспышки на ночном небе на долю секунды освещали помещение сквозь узкие окна высоко под потолком. Чонгук ориентировался на звуки, различая и узнавая в общем шуме человеческий голос. — Хосок? — позвал он, подходя ближе. — Хосок, ты здесь? Тот замолчал, а через минуту появился из темноты рядом с Чонгуком. — Зачем ты пришёл? — Пользуясь моментом, он вскинул руки, быстро поправляя волосы, затянутые узлом. — Что случилось, Чонгук? — А ты не слышишь? — выдохнул тот, вглядываясь и убеждаясь, что Хосок цел. — Весь дворец прячется в самые дальние комнаты, все слуги, а ты… здесь? А если молния попадёт в конюшни?.. — Думаю, дворцовые башни в большей опасности, чем конюшни, — медленно, как-то заторможенно ответил Хосок. — А если всё же попадёт… Кто-то должен позаботиться о лошадях. — Ладно, — выдохнул Чонгук. — Тогда и я здесь останусь. «Должен же кто-то позаботиться о тебе», — пронеслось в его голове раздражённо, но он вовремя прикусил язык, просто опускаясь на пол в полумраке. Хосок фыркнул, исчезая во тьме, но вскоре до Чонгука снова донеслась нехитрая мелодия, от которой лошади успокаивались и затихали. Затихала и гроза, но небо оставалось чёрным, затянутым тяжёлыми тучами. — Вот и дождь начался, — тихо заметил Чонгук, расслышав нарастающий ритм капель, попадающих по крыше. Запрокинул голову, словно мог видеть через преграду, словно желал умыться летним дождём. Хосок снова появился рядом с ним, когда уже начало светать. — Чонгук, — позвал он несмело и как-то испуганно, остановившись в нескольких шагах от генерала. — Что? — обернулся тот, не спеша подниматься. Смотрел на Хосока снизу вверх, словно теперь сам видел в нём божество. — У меня, кажется, с глазами что-то… — растерянно пробормотал Хосок. — Ты мог бы подойти? — С глазами? — вот тут Чонгук моментально вскочил, шагнул ближе, всматриваясь сквозь утренний туман, проникший даже в конюшню, в глаза Хосока. — Что с ними? Отвести тебя к лекарю?.. Глаза Хосока были хоть и воспалённые после бессонной ночи, но вполне ясные, и он ими удивленно заморгал. — Нет, посмотри лучше сам, — попросил он, возвращаясь к стойлам. — Мне кажется, они… тусклые? — он выдохнул это изумлённо, но кто бы не удивился на его месте: всегда сияющие золотом лошади выглядели в лучшем случае блёкло-рыжеватыми. Чонгук уже приготовился обхватывать ладонями лицо Хосока и вглядываться в его глаза, но теперь просто нервно обтёр их друг о друга. — Они… были ярче, — неуверенно произнёс он, пытаясь вспомнить тот цвет и грив, и боков, что видел у царской конницы раньше. — Что же с ними случилось? Он вновь взглянул и на Хосока, сдержав порыв провести рукой по его волосам, словно смотреть на их цвет было недостаточно, нужно было прочувствовать кожей. — Ты тоже не понимаешь, в чём дело, да? Хосок согласно кивнул и перевёл взгляд с лошадей на Чонгука. — Они ещё вчера были обычными. Не могли же они потускнеть из-за грозы? Что это за гроза такая? — Очень шумная и громкая, — отозвался Чонгук. — Они испугались? Он помнил всё, что Намджун говорил об этих лошадях, как о них отзывался и Сокджин, предупреждая, что они могут его покалечить… Но Чонгук не чувствовал никакой опасности от животных, что верно служили человеку. Знал, что любое животное может озвереть, ощущал его силу, но не боялся. И даже этих лошадей, что сгубили не одного конюха. — Всё закончилось. Остались только лужи и, наверное, какие-то разрушения, — проговорил он, протягивая руку к потускневшему жеребцу, успокаивающе погладил между ушами. — Всё хорошо, не бойся… Тот стоял на удивление смирно, но нервно прядал ушами. Хосок уже привычно полоснул узким ножом по предплечью — по нему уже проходила сеть шрамов — и позволил бархатному носу ткнуться в себя. — Не могли же они так испугаться, чтобы все сразу потерять яркость? — протянул он в недоумении. — Верно, придётся идти к прорицателю.***
— Да что происходит, что за спешка? — стонал Сокджин, когда Юнги его буквально вытаскивал из постели. — Мне нужно умыться, привести себя в порядок, позавтракать, наконец! — В дороге позавтракаешь, — отрезал Юнги. — На свежем воздухе аппетит лучше. Давай, Сокджин, сделай, как я тебя прошу! Тот посмотрел в чернющие глаза прорицателя и послушно начал одеваться. Сокджин знал, что иногда для вопросов нет времени. Юнги сам крепко поцеловал Тэхёна, не смущаясь ничьих глаз, когда усаживал в седло. Дождался, когда Сокджин что-то ласковым шёпотом договорит Намджуну. Проводил их долгим, отчаянным взглядом и обернулся к главе стражи. — Священный огонь погас, — сообщил он очень ровно. Так ровно, что даже незнающий человек понял бы, что произошло что-то ужасное. У Намджуна было какое-то безумное утро — во дворце не было царя, но это не значило, что дворец мог находиться в беспорядке. А буйство ночной стихии принесло именно беспорядок, теперь приходилось разбираться с ним и последствиями. А потом и Сокджин уехал… — Что это значит? — тихо спросил он, внимательно глядя на прорицателя. — Что Персеполь остался без защиты богов, — прямо сказал Юнги. — Сейчас может случиться всё что угодно. Землетрясение, эпидемия, мор скота, засуха или потоп. Мы сейчас в эпицентре беды. — Потоп уже случился, — буркнул Намджун, глядя на огромные лужи вокруг них. — Давай вернёмся во дворец и обсудим, что нам делать. Мы же можем что-то сделать, да? «Хорошо, что Сокджин уехал!» — пронеслось у него в голове, хоть Намджун и не ожидал от себя такой мысли. Но во дворце их уже ждал перепуганный Хосок, который рассказывал о беде в конюшне, и Чонгук за его спиной. — Спокойно, спокойно, — повторял Хосоку Юнги и едва руку не тянул погладить по огненным волосам. Но, кажется, это единственное, что осталось огненным. Когда прорицатель спросил, может ли Хосок вызвать пламя, тот только головой покачал. — Я пробовал ещё ночью, но не получилось. — Но он попытался снова, вновь и вновь, закусывая губы в беспомощном отчаянии. — Так, иди-ка поспи, — Юнги подтолкнул Хосока к собственной спальне. — Иди, я разбужу, когда ты будешь нужен. Отдохни немного. Чонгук, что тоже не спал всю ночь, не планировал отдыхать, пусть и хотел бы пойти за Хосоком в спальню, словно ни на секунду не желал оставлять его без присмотра. — Ты вроде бы домой сегодня собирался, — заметил Намджун, опустившись на любимый диван. — Собирался, — подтвердил Чонгук. — Но, наверное, ещё задержусь. Он посмотрел на Юнги и прямо спросил: — Что это за огонь? Почему ты считаешь, что Хосок мог бы его вызвать? — Ты же вчера сам видел. — Юнги постукивал кончиками пальцев по столешнице, опустившись напротив Намджуна, а потом внезапно прищурился, глядя на Чонгука. — Если ты будешь ходить за ним и задавать всем вопросы, то прости, генерал, не до этого. Лучше поезжай домой. А если хочешь помочь, то тоже поезжай домой и привези мне Дару. — Дару? — Чонгук так удивился, что даже огрызнуться забыл, хотя очень хотелось. — Зачем тебе это дитя? — Принесу её в жертву на священном алтаре, вдруг поможет, — невозмутимо сказал Юнги. И гаркнул так, что слышно было во всей башне: — Нас сегодня покормят? Слуги засуетились, начали накрывать на стол, но, судя по всему, проблемы были не только со священным огнем. Пришлось довольствоваться фруктами, холодным молоком и вяленым мясом. Чонгук за стол не садился, пытаясь взглядом испепелить прорицателя и даже не сразу находя в себе какие-то слова, а Намджун усмехнулся: — Не ругайся с Юнги. Лучше сделай так, как он говорит. Если ты приедешь сюда с Сахи и Чимином, не волнуйся, мы найдём им место. — Но по возможности возвращайся только с ребёнком, — заявил Юнги. — Мне очень нравится твоя племянница, Намджун, но здесь небезопасно. Поторопись, Чонгук, ты генерал или черепаха? Дверь в покои прорицателя ещё никогда не захлопывалась с таким грохотом, словно отголоски ночной грозы заблудились в башне. — Сахи просто так её не отдаст, — заметил Намджун, прожевав кусочек мяса. — Даже если про жертвоприношение ты пошутил. Но почему именно эта девочка, Юнги? Её волосы наводят тебя на мысль, что и её кровь священна? — Я сам не знаю, пошутил ли или нет, — признался прорицатель. — Но больше капли её крови я не отниму, не тревожься. И, отвечая на твой вопрос: да, её кровь священна. — Если генерал не вернётся к вечеру, придётся мне за ней ехать, — задумчиво сказал Намджун. Словам Юнги он верил, у того было такое лицо, что сомневаться ни в едином слове не приходилось. Даже если Намджун не понимал всех смыслов, он знал, что прорицатель не просто так всю жизнь живёт во дворце и выращивает здесь цветы в любое время года. — Он упрям и своеволен, ты же уже заметил? — К вечеру? Она мне нужна через час, не дольше, — ужаснулся Юнги. — Не пугай меня ещё больше, Намджун. Он своеволен, но он царский генерал и получил приказ от верховного жреца. Разве он посмеет медлить? Мясо и сыр не помогали успокоить сердце и мысли, но хотя бы занимали нервные пальцы, поэтому Юнги придвинулся ближе к столу. — Через час? — удивился Намджун. — Всё настолько плохо? Да он только полчаса ехать будет, я уже молчу о том, что просто так забрать ребёнка у моей племянницы не получится. — Хорошо, два, — смирился Юнги. — Хоть Хосок немного поспит, он будет мне нужен с этим ребёнком. — Когда в прошлом году царь царей вызвал меня во дворец и наделил новым званием, я и подумать не мог, что меня тут ожидает, — задумчиво сказал Намджун. — И мою семью тоже… — Не жалеешь? — негромко спросил Юнги. — О том, что лишился прежней спокойной жизни, общения с родными? Почему-то сейчас он напоминал большую птицу: склонил голову к плечу и смотрел любопытно и цепко. — Нет, — легко, но уверенно ответил Намджун. — Даже несмотря на то, что приходится так много ходить и постоянно что-то решать, не жалею. Здесь я ощущаю спокойствие только с Сокджином в своих руках, но и не хочу искать покоя в чём-то другом. Кажется, что жизнь проходила мимо меня, а теперь я нахожусь в её эпицентре. Жалеть о подобном я точно не стану. — Я думал, ты скажешь, как ценишь моё общество, — Юнги улыбнулся с непривычной нежностью. Не так, как улыбался Тэхёну, но уязвимо и ласково. — Но я рад, что ты не жалеешь, Намджун. Потому что… Буду с тобой откровенен, у меня нет уверенности, что дворец да и Персеполь устоит до возвращения царя. Я попытаюсь сделать, что могу. Но могу я немногое. — Так бы и сказал: Намджун, сделай мне комплимент, — усмехнулся тот. — Я не знаю, что на нас тут обрушится или весь дворец рухнет из-за этого огня… Но буду помогать всеми силами, чтобы удержать его. Стоит, наверное, мне сейчас поехать следом за Чонгуком, потому что у меня есть сомнения в том, что он вернётся с ребёнком… — Дай ему хоть к чему-то приложить силы. Он застоялся во дворце как те же лошади… Неужто даже с таким простым поручением не справится? — Юнги, ты сейчас с очень серьёзным видом шутишь? — удивился Намджун. — Простое поручение — забрать ребёнка у матери, потому что так велел царский прорицатель? Да она верно убьёт его, но не позволит этого сделать. А учитывая то состояние, в котором я увозил Чонгука во дворец, решит, что муж просто сошёл с ума. Тот заморгал, словно Намджун сказал ему что-то невероятное. — Это так сложно? — искренне изумился он. — Этого я не учёл. Тогда поезжай, повидайся с племянницей. Можешь даже поесть у неё, продержусь ещё пару часов. Кто знает, когда вы в следующий раз увидитесь… Скажи ей, что это ненадолго и за девочкой присмотрит Хосок. Если всё будет хорошо, к вечеру малышка будет дома. — Есть я буду позже, когда ты скажешь мне, что всё получилось, — решил Намджун, поднимаясь на ноги, и закусил свои слова остатками мяса. — Скоро вернусь. Он ободряюще похлопал прорицателя по плечу и вышел из его покоев. На сердце было неспокойно, но после дождя на улице — очень свежо. Слуги вовсю работали, наводя порядок. Из-за туч выглянуло ласковое солнце. Конь Намджуна нервно фыркнул при появлении хозяина, но больше не волновался и легко вывез его за ворота. Казалось, что Юнги преувеличивает опасения — всего лишь прошла гроза, всего лишь потух какой-то огонь, но величественному дворцовому комплексу суждено было стоять ещё много лет, поражая своим великолепием. Но это то, чего бы самому Намджуну хотелось. Чтобы дворец выстоял против любых катаклизмов. Чтобы боги вечно хранили его. Чтобы Сокджин вернулся поскорее. Чтобы все недоброжелатели и заговорщики были пойманы. И чтобы сам Намджун не терял этого прекрасного ощущения жизни в самом себе. Когда он прибыл к дому племянницы, то очень удивился, не найдя во дворе лошади, на которой мог бы приехать Чонгук. Или тот успел отвести её в стойло? — Дядя! — радостно воскликнула Сахи, но тут же потускнела, потому что Намджун вернулся один. Ночная гроза и накрывший город ливень добавили проблем и простым горожанам, перепугали их и перебудили, а теперь во многих домах кто-то чинил крышу, кто-то считал убытки, а кто-то успокаивал детей — Дара всю ночь плакала, не замолкая, отчего Сахи не смыкала глаз, как и Чимин. Не успокаивалась девочка и сейчас, уже на руках кормилицы, что тщетно пыталась её накормить. — Чонгук ещё не приезжал? — уточнил Намджун, оглядевшись в доме. Где этого генерала носит?.. — Нет, а должен был? — спросила Сахи. — Что случилось? Он в порядке? — Скажем так, ему стало лучше, но у нас появились более серьёзные проблемы, — Намджун выдержал небольшую паузу и пояснил: — Я должен забрать Дару во дворец. К вечеру, если всё будет хорошо, я привезу её обратно. Я не допущу, чтобы с ней что-то случилось, да и Хосок мне поможет. — Как он? — выдохнул Чимин, но тут же нахмурился. — Что у вас за дела во дворце, где нужен младенец? И почему Дара? Разве во дворце перевелись дети? — Это священное дитя, — ответил Намджун, замечая, как племянница невольно пыталась закрыть собой ребёнка от его взгляда. Да уж, Чонгук бы здесь точно не справился! — Я бы предложил вам поехать со мной, но во дворце сейчас неспокойно. Лучше вам оставаться дома. Прошу тебя, Сахи, — он даже склонил голову перед девушкой. — Это может помочь спасти наши жизни. Я клянусь тебе, что верну твою дочь. Та переглянулась с Чимином и потрясённо вздохнула. Но не успела и рта раскрыть, чтобы озвучить своё решение, как в дом вошёл Чонгук. Он задержался, потому что заехал на рынок. После ночных катаклизмов многие палатки и лавки не работали, однако, продукты и что-то ещё найти удалось. — Ну вот, а я уже речь приготовил, — пробурчал он, сгружая мешки со своих плеч на пол. — Полагаю, ты уже объявил волю прорицателя моей семье, Намджун? — Если бы ты ещё позже пришёл, то мы бы точно разминулись, — хмыкнул тот. — Да, я уже попросил Сахи отдать мне девочку на время. — А от жертвоприношения вы всё-таки отказались? — поддел Чонгук и почти оскалился, но переведя взгляд на жену, изменился в лице. — Сахи, я знаю, что… хуже меня мужа не придумаешь, — произнёс он совсем другим тоном, такого она ещё не слышала. И тоска была в его голосе, и вина, и… нежность? — Но об этом мы поговорим позже. А сейчас я прошу дать этой девочке шанс увидеться с Хосоком. Пусть она ещё совсем мала, пусть она этого и не вспомнит, зато ему будет очень приятно. Я никем не прихожусь этому ребёнку, но обещаю тебе, что убью любого, кто посмеет ей навредить. Странным образом при его появлении Дара затихла — впервые со вчерашнего вечера. Да и Намджун потрясённо замолчал. К Чонгуку он испытывал сложные чувства, но иногда тот потрясал его и речами, и поведением. И среди прочих чувств проглядывалось уважение. Особенно — сейчас, когда опустился перед женой на колени, выложив перед собой купленные ткани, драгоценности поверх и увесистый мешочек с жалованием, что получил от царского казначея ещё вчера. — Чонгук! — отчаянно выдохнула Сахи и тут же закрыла себе рот ладонью на пару секунд. На своеобразное подношение она даже не взглянула, рассматривая только макушку мужа. А отняв руку от лица, спросила: — Ты вернёшься домой вместе с ней? Ты мне обещаешь, Чонгук? — Я клянусь, — отозвался тот, не поднимая головы. — А если не смогу сдержать клятву, ты можешь просто убить меня. — Прямо сейчас это сделаю! — возмутилась Сахи, но вновь переглянулась с Чимином и сдержала какую-то странную улыбку. Не каждый день любимый мужчина стоял перед ней вот так. Это определённо было приятно. — Ладно. Возьмите Дару и позаботьтесь о ней. Я доверяю… вам обоим. Она забрала дочь из рук кормилицы и вручила её поднявшемуся на ноги Чонгуку. Тот впервые видел малышку так близко, впервые держал на руках, впервые заглядывал ей в глаза. Чимин когда-то говорил, что его сердце оттает, стоит ему только познакомиться с ней. И оказался прав. Дара была безумно похожа на Хосока. — Только стоило бы её покормить перед отъездом, — негромко произнесла Сахи, не сводя глаз с прекрасной картины. Она уже и не надеялась, что Чонгук будет улыбаться. Что возьмёт на руки эту девочку. Что воспримет её, как свою, взглянув, как на родную. — А потом у вас будет буквально пара часов прежде чем она вновь проголодается. — Во дворце мы что-нибудь найдём. Царь царей не увёз с собой всех женщин и кормилиц, — заметил Намджун. — И простите, я не успел ответить, но с Хосоком всё хорошо. Он трудится на конюшнях.***
Прибытие Чонгука и Намджуна во дворец Хосок словно почувствовал. Проснулся как от детского плача и вскинулся на постели прорицателя, озираясь вокруг. Юнги не было ни в спальне, ни в остальных покоях, но Хосок вышел искать не его — он резво сбежал по ступеням башни вниз, стремясь во двор. Это до странности напоминало то, что произошло несколько дней назад. Он снова летел через двор навстречу Чонгуку, сияя ярче солнца. Но на этот раз не бросился генералу на шею, а вытянул руки, приняв Дару в объятия. — Моя маленькая! — счастливо улыбался он. — Моя девочка! Ты почему такая сонная? Зубки режутся или грозы боялась? — Сахи сказала, что она всю ночь капризничала, — отозвался Чонгук, что вёз девочку, прижимая к сердцу. — Но сейчас она успокоилась. И, кажется, даже уснула, пока мы ехали… — Я отведу лошадей, а потом встретимся в башне, — сказал Намджун, взяв поводья генеральского коня. Чонгук хотел сказать, что в первую очередь привёз Дару Хосоку, а уж потом — по приказу прорицателя, но это и в голове звучало как-то нелепо и неуместно, поэтому он промолчал. — Почему в башне? — спросил Хосок, с наслаждением вдыхая детский молочный запах. И перевёл на Чонгука ставший вдруг очень внимательным взгляд. — Почему ты привёз сюда Дару, Чонгук? Зачем ты её привёз? — Тебе, — ответил Чонгук и осторожно добавил: — Прорицатель попросил. Но я привёз её тебе. Это твоя дочь, Хосок. И только тебе решать, отдавать ли её Юнги для каких-то жертвоприношений. — Каких жертвоприношений? — ахнул Хосок и прижал Дару к себе так крепко, что она снова надула щёчки и собралась заплакать. — Ох, прости, моя хорошая, моё солнышко! Какие жертвоприношения, Чонгук? Он выглядел так, словно был готов бросаться в конюшню, хватать самую быстроногую лошадь и скакать вплоть до Абисинда, спасая своё сокровище. — Я не знаю, — признался генерал. — Но я уверен, что ты не дашь этого сделать. И я не дам. Я поклялся Сахи, что ей ничего не угрожает. Поэтому давай найдём прорицателя и объясним ему это. — Не знал, что безумие заразно, — едва слышно проворчал себе под нос Юнги, когда Хосок, едва найдя его, обрушился с вопросами и упрёками. Но вслух уверил: — Не тревожься, я не причиню вреда этому ребёнку. Прошу, дай её мне. Он протянул руки, но Хосок не торопился выполнять его просьбу. Он баюкал Дару, что снова начала капризничать и плакать, едва её внесли во дворец. Даже ласковые песни и яркие улыбки Хосока не утешали её. Чонгук стоял за плечом Хосока, не скрывая на лице готовности откусить Юнги голову, если тот что-то сделает не так. — Так зачем она тебе? — спросил он. — Зажечь священный огонь, — просто ответил Юнги. — Не бойся, Хосок. Если не получится, я просто верну её тебе. Ей не будет угрожать никакая опасность. Обещаю. Ты же мне веришь? Тот помедлил, но всё же протянул девочку Юнги. В святилище Дара зарыдала в голос. Опасность ей не угрожала, но неприятного хватало: бестрепетные руки окунули её в едва ли не холодную воду, сбрызнули густо пахнущими маслами, несли через темноту, а потом замерли перед потухшим священным огнем. Рыдала Дара громко и с удовольствием. Огонь от этого не загорелся. Укол лезвия был таким быстрым, что его и увидеть было нельзя, но даже капля священной крови не помогла. Во дворце было темно. Огонь погас и сердце Персеполя замерло. Чонгук, что хмуро, но пристально наблюдал за действиями прорицателя, что не принесли никакого результата, вдруг сказал: — Армия привезла с собой священный огонь в Персеполь вместе с царицей. Не знаю, почему он погас сейчас, а не в день её смерти… Но тут дитя точно не поможет. Это же не царская дочь! — Царских детей я уже приводил, — отозвался Юнги как-то подбито, вернув ребёнка Хосоку. Теперь он и впрямь не знал, что делать. Вся его надежда была на огневолосую царевну. Но, видно, она была слишком мала. — Значит, снова нужно за ним ехать, — брякнул Намджун просто потому что лицо друга его удручало — он хотел хоть чем-то помочь. — В Абисинде же что-нибудь осталось? — Сомневаюсь, — мотнул головой Чонгук. — Но если взять жеребца из царской конницы… Эта идея даже ему казалась нелепой, но почему бы и не попробовать? Всё же лучше, чем ждать, когда этот огонь загорится сам. Само ничего не загоралось. — Это какие-то очень сложные пути, — Юнги покачал головой. — Вчера, когда… — он проглотил слова «вы устроили пожар». — Что вы делали, когда начался пожар? — Спорили, — признался Хосок и опустил взгляд на огненную макушку Дары, зардевшись щеками, словно был нежным, нетронутым юношей, а не прошёл через руки множества хозяев. — И целовались. — Целуйтесь, — велел Юнги. — Можете для начала поспорить, если это вас… вдохновляет. — Ты с ума сошёл? — осторожно уточнил Хосок, глядя на него с опаской. И на всякий случай сделал шаг поближе к Чонгуку: не то чтобы он ему вновь начал доверять, но тот стал бы какой-то защитой от обезумевшего прорицателя. — И я не хочу спорить с генералом. Мы всё сказали вчера. — Пожар начался из-за упавшей на пол лампы, — почти рыкнул Чонгук. — Я не умею вызывать священный огонь, но вполне могу попробовать его найти. — Юнги говорил, что времени очень мало, — заметил Намджун, сдерживая усмешку. — И продолжаю на этом настаивать, — отозвался тот. — Вам трудно поцеловать друг друга? Я перебираю все варианты и, заметьте, даже не озвучиваю те, что вам точно всем не понравятся. Например, мысль об убийстве священного ребёнка. Здесь два варианта были равнозначны: или гнев Хосока будет таким, что загорится всё вокруг, или клятые абисиндские боги не оставят от этого дворца и Юнги в нём ни одного целого камушка. — Мне… Нам и этот вариант не нравится, — сказал Чонгук, взглянув на Хосока. — Мы ведь и раньше… целовались. Но ничего не горело. И на нас никто при этом не смотрел! — Мы можем отвернуться, — тут же предложил Намджун. — Или вообще выйти. Юнги, давай отнесём Дару на свежий воздух? Ей тут не очень нравится. — Естественно, ей тут не нравится, — если бы эмоции Юнги обладали способностью вызывать огонь, тут бы всё пылало от гнева на непонятливых людей. — Кому тут вообще может нравиться? Мы отвернёмся, а потом я буду корить себя, что не успел поймать единственную искру? — Чонгуку не нравится, — очень ровно отозвался Хосок. — Я не буду целовать царского генерала против его воли. Я же не… завоеватель на покорённых землях. Придумай что-то другое, Юнги. Прорицатель явно сдержал внутри не одно гневное слово, но кивнул. — Хорошо. Тогда… Чонгук, ты способен прикасаться к огню без ущерба для себя, так? — Допустим, — ещё мрачнее ответил тот. Он до сих пор не нашёл ответа, почему не пострадал, пока одежда на нём полыхала. Было бы очень наивно полагать, что чувства Хосока его защищали. Но больше ничего другого не подходило под объяснение. — Тогда я попрошу тебя о следующем, — Юнги смотрел прямо на него и говорил очень серьёзно. — Войди в любой дом за пределами дворца и попроси у хозяйки огонь из очага. Его можно донести в горшочке, но взять из очага его нужно руками, это очень важно. И принеси его во дворец. — А почему его нельзя принести из дворцовой кухни или любого треножника в покоях? — удивился Хосок, а Юнги устало и отчаянно провёл ладонями по лицу. — Вы ещё не поняли? Вместе со священным огнём во дворце погас обычный. На кухне остыли печи. В треножниках один пепел. Даже факелы не горят. Мы же шли по тёмным коридорам, вы не заметили? — Я принесу, — пообещал Чонгук. — Если будет необходимо, то схожу несколько раз. Он сомневался, что его руки выдержат огонь, что тот в них не потухнет. Он никогда не делал ничего подобного, но должен был попытаться. Что-то неясное внутри него твердило, что должен. Словно этот огонь погас из-за него. — Хватит одного, чтобы понять, сработает ли это, — вздохнул Юнги. — Лучше, чтобы это был хороший дом и счастливая семья в нём, но мне уже не до капризов. Попробуй, генерал. Хосок, спустись с Дарой во двор или в конюшни, ей здесь плохо и страшно. А когда те вышли и их шаги стихли на лестнице, прорицатель обернулся к Намджуну и с кривой улыбкой сказал: — Радует только одно: они уже на пути в Пасаргады и довольно далеко от Персеполя. Не нужно было называть имён, чтобы понять, о ком он беспокоился больше всех: не как царский пророк и жрец, а как любящий мужчина. — Радует, — согласился Намджун, но вздохнул. — Хорошо, что сейчас не зима и замёрзнуть всему дворцу не грозит. Надеюсь, у генерала что-нибудь получится. — Хороший дом, счастливая семья, — бормотал Чонгук себе под нос очень раздражённо. — Можно подумать, я в этом что-нибудь понимаю! Он злился на прорицателя, тот вообще не вызывал никакой симпатии. Злился и на себя: может, стоило всё-таки поцеловать Хосока? Если бы огня из-за этого поцелуя всё-таки не появилось, это был бы ещё один их поцелуй… Чонгуку хотелось вновь поцеловаться. Всё, что он при этом испытывал, всегда было непохожим на предыдущее, но… Это было так необходимо! Почему — Чонгук не знал. Не смог распутать до конца клубок собственных чувств. Но очень хотел бы поцеловать Хосока просто так, не для спасения дворца или того, чтобы прорицатель отдал обратно Дару… Не для «успокоения», как говорил когда-то Хосок, объясняя ему важность поцелуев. Не для того, чтобы испытать самого себя, что он почувствует в этот раз? Не для того, чтобы Хосок ему поверил. Не для чего-то ещё. Ведь можно же целовать не для чего-то? — Крепкий дом с хорошими воротами и крышей, — подсказал Хосок, следуя в шаге от него. — Вблизи дворца все такие, зайди в любой. Стоило им выйти из дворца, малютка снова заулыбалась, и Хосок счастливо и солнечно засмеялся, щекоча её и позволяя пухлым кулачкам вцепиться в его волосы. — Хочешь посмотреть на лошадок, моя радость? — проворковал он, согретый и омытый своей любовью к этому ребёнку, сияющий в этой любви в самый тёмный час. И подарил полный солнца взгляд Чонгуку. — Мы будем в конюшне. Дара не боится лошадей, а они не причинят ей вреда. Он не смог бы ответить, почему он был так в этом уверен, ведь даже ему подчас приходилось там несладко, даже его царский табун не всегда привечал. Но внутри него было глубокое знание, необъяснимое логикой и опытом. — Даре лошади будут рады. Сбежав по ступеням вниз, Чонгук взглянул на стражников, что день и ночь дежурили у ворот, на мгновение пожалев о том, что не являлся одним из них. Вот было бы хорошо, если бы от него требовалось просто стоять, сохраняя суровый вид, а не бегать со странными поручениями прорицателя, то за дочерью Хосока, то за огнём. Принести его в ладонях! Да проще было бы кого-нибудь убить, чем поверить в то, что это получится. За воротами генерал огляделся, никогда раньше он не обращал внимания на дома, что находились прямо у дворцовых стен. В основном, в них проживали знатные семьи, но сложно было сказать, какая из них счастливая. Крепкие ворота и крыша — признак достатка, но не счастья. На всякий случай Чонгук наломал веточек от ближайшего кустарника. Он же не сошёл с ума, чтобы поверить в то, что огонь действительно будет гореть в его руках просто так! А за каким-то горшочком идти точно было некогда... Выбирая, в какой же дом заглянуть, Чонгук невольно подумал о том, что к огню у него всегда было ровное отношение. Воду он любил гораздо больше. И не поклонялся жаркой стихии, как многие люди. Вообще, наверное, никому не поклонялся, кроме бога войны и великого царя, что правил Персией. Но раз во дворце погас весь огонь, а не только священный, генерал шёл за ним, потому что служить царю — это не только воевать. Но почему и Хосок увидел в нём огненное божество, и прорицатель, что не был безумным, как бы не звучали его речи, считал, что Чонгук сможет принести огонь во дворец или вызвать его поцелуем? Чонгуку хотелось какого-то разумного, земного объяснения всему этому, но, наверное, найти его было невозможно. Он вгляделся в окна одного из домов в лучах солнца, что клонилось к закату. И увидел там то, что искал — пламя в очаге, на котором что-то готовили. Постучался в двери и обратился к слугам, встретившим его: — Прошу прощения за неожиданный визит. Я могу взять огня из вашего очага? Дворцовые одежды были узнаваемы, а несмотря на бессонную ночь и прочие неприятности, Чонгук не выглядел настолько плохо, чтобы его приняли за бездомного, раздевшего какого-нибудь вельможу. Всё-таки выглядел генерал солидно, хоть и устало. К тому же из комнаты вышел хозяин, что узнал его — какой-то министр, присутствующий на царском пире ещё в прошлом году, до назначения Чонгука. Тот не помнил его имени, но и лицо мужчины показалось ему знакомым. Он повторил свою просьбу, и хозяин понимающе кивнул. — Конечно, генерал. Бери, сколько тебе нужно. — Но я прошу не смотреть на это, — сказал Чонгук. — Чтобы вы не прогнали меня, как безумца. Ему не хотелось улыбаться, но он и не шутил. Здраво рассуждая, что простые люди не поймут его поведения, когда он сунет ладони прямо в пламя. Хозяин дома удивлённо моргнул, но махнул слугам — и те поспешно вышли из кухни. Чонгук чувствовал его взгляд на себе, но сосредоточился на ярком пламени под котелком. Нельзя сказать, что он сам не боялся того, что обожжёт себе руки. Это было страшно. Если отринуть всё религиозное, с самого детства любому человеку было понятно, что огонь — это верный помощник в быту и средство для комфортного существования. Огонь — это жизнь. Но он же — и погибель. Сгореть заживо было несложно. От соприкосновения с этой стихией человек испытывал боль и муки. С огнём стоило обращаться осторожно. А теперь вот Чонгук, взрослый мужчина, затаив дыхание, протягивал руки к огню. Пламя шевельнулось даже от плавного движения, лизнуло кончики пальцев… Чонгук почувствовал жар и даже вспышку боли, едва не заставившую его отдёрнуть руки. Но стоило ему подумать об огненных волосах Хосока, боль тотчас прошла, словно её и не было. Это не поддавалось никакому здравому смыслу, но генерал зачерпнул горящее пламя ладонями и поднял его. Сердце колотилось, как бешеное, его стук оглушал самого Чонгука. Но огонь в руках не гас, даже без хвороста в них. Просто горел, слегка волнуясь, но не угасая. — Прошу, никаких вопросов, — негромко проговорил Чонгук, осторожно оборачиваясь к хозяину дома, что всё же наблюдал за ним, а теперь округлил глаза. — Спасибо за помощь. Всего хорошего этому дому. И с этими словами он вышел за порог. Очень медленно, без резких движений, будто ветерок, играючи, мог затушить это пламя. Требовалось много усилий, чтобы не таращиться только на свои руки и не полететь вниз, уж точно погасив огонь в падении. Требовалось сказать себе мысленно: «Это всего лишь сон. Я видел и более нелепые!», чтобы дойти до дворцовых стен, а не остановиться прямо посреди дороги, пытаясь до конца поверить в реальность происходящего. Но как только Чонгук миновал ворота дворца — пламя исчезло, словно ему почудилось. Он непонимающе моргал, встряхивал руками, оглядывал их и даже ругался. А потом развернулся и пошёл искать ещё один дом с крепкой крышей. Повторилось это раз восемь, пока солнце окончательно не село. Всякий раз, когда Чонгук приносил пламя в ладонях ко дворцу — оно бесследно исчезало. — Хосок! — позвал он, заходя в конюшни. Если бы не необходимость отвезти Дару домой, он продолжал бы пытаться хоть до начала осени. — Ой! — звонко отозвался тот с лошадиной спины. — А мы тут играли. И задремали. Подержи Дару, пожалуйста! Он передал спящего ребёнка подошедшему Чонгуку и резво скатился сам, тут же забрав малышку обратно и прижав к себе. — Я нашёл женщину, которая её покормила, но моя девочка не слишком обрадовалась чужому молоку, — начал было рассказывать он, но осёкся: вряд ли Чонгуку были интересны детские дела. — У тебя получилось? — Нет, — с тяжёлым сердцем признал тот. Казалось, что он вновь разочаровал Хосока. — Я не понимаю, в чём дело. Огонь горит в моих руках, но гаснет, как только я вхожу на территорию дворца. Не понимаю и почему он горит, и почему гаснет… — Ты уже рассказал Юнги? — Хосок легко, привычно назвал второго человека во дворце по имени. И коснулся свободной рукой ладони Чонгука, словно проверял в густых летних сумерках, не осталось ли на руках следов от огня. — Нет, — повторил генерал. — Но если он такой талантливый прорицатель, то уже знает об этом, — язвительно сказал он, но тут же сменил тон, чувствуя прикосновение, хотя после такого количества огня на ладонях боялся потерять их чувствительность. — Хосок, я… я схожу к нему, а потом нужно отвезти Дару домой. Ты… поедешь со мной? Мы можем сюда вернуться позже, но хотя бы поешь там. Увидишься с Сахи и Чимином. — Я могу быть нужен здесь, — с сожалением возразил Хосок. — Я схожу с тобой и спрошу у него. Он запоздало подумал, что Дара опять начнёт плакать во дворце, ему даже найденную кормилицу пришлось привезти в конюшню, хотя женщина очень сердилась. Но, к счастью, Юнги встретил их на ступенях высокой дворцовой лестницы. — Не получилось? — бесцветно спросил он у Чонгука. — Я пробовал несколько раз, — ответил тот. — Пламя гасло, как только я оказывался во дворце. Сейчас мне нужно отвезти девочку домой. И я прошу отпустить со мной Хосока. А потом мы вернёмся… И попробуем что-нибудь ещё. «Например, поцелуемся!» — подсказало что-то внутри, но Чонгук лишь буркнул в сторону нечто неразборчивое. — Этого я и боялся, — прошептал Юнги. Сейчас Тэхён не назвал бы его ярким: этот день выпил из него все краски, всю радость и живость. Но он заговорил вновь. — Благодарю, генерал. В неудаче нет твоей вины. Против нас сила, куда более могущественная, нежели мы все. Я попрошу тебя ещё об одном: дозволь Намджуну сопроводить вас и поужинать в твоём доме. Он обернулся к Хосоку и ласково даже в усталости сказал: — Конечно, ты можешь ехать. Проведи время с дочерью, отдохни, выспись. Ничего не случится с твоими лошадьми за ночь. Тем более, что тусклость явно пошла на пользу их характерам и они больше не нуждаются в твоих напевах постоянно. — Да и ты с нами поедешь, — раздался из-за его спины голос главы стражи, а потом на плечо легла тяжёлая рука. — И не спорь со мной. Я, может, и не царь, но не спорь. Чонгук не успел ни слова произнести, хотя, конечно, хотелось. — Хосок, приведи лошадей, — распорядился Намджун. Тот едва не предложил главе стражи сделать это самому, но он же действительно был принят на службу в конюшню, пусть и в другую. Он обвёл всех троих взглядом, решая, кому отдать спящее дитя, и протянул девочку Юнги — тот выглядел как самый нуждающийся в ободрении. Даже Чонгук смотрелся живее. — Трёх лошадей, — попросил прорицатель, бережно держа Дару. — Я не поеду, Намджун. Я бы хотел, но сейчас мне нельзя покидать дворец. Действительно нельзя. — Тебе надо нормально поесть! — возмутился тот. — Ну почему ты такой упрямый? Что тут случится за пару часов без тебя? Уже случилось, что ты сможешь сделать? — Всё что угодно, — отозвался Юнги. — Может случиться всё что угодно. Должен остаться кто-то, кто может и вправе отдавать приказы. Не ругайся, Намджун, правда… — Да бесполезно на тебя ругаться, ты как вобьёшь себе что-то в голову, так и кнутом не выбьешь! — Намджун хмурился, тяжело глядя под ноги. Он до сих пор помнил, как Юнги вёл себя, когда лежал без сил и ожидал безумия. Но Намджун не мог с ним совладать и как-то уговорить, что тогда, что сейчас. — Я приеду обратно и привезу тебе еды. Но разговаривать с тобой не стану. И не проси, — добавил он. Чонгук смотрел на них обоих с недоумением. Похоже, эти двое успели подружиться. Впрочем, генерал не сомневался в том, что его родственник страшно заботливый и легко находил себе друзей, несмотря на все нюансы характера. — Буду очень благодарен твоей племяннице, если она даст тебе что-то с собой, — очень серьёзно кивнул Юнги. — Генерал, прошу, передай супруге от меня поклон и благодарность за то, что позволила привезти Дару. Хосок подвёл трёх лошадей и уже сидя верхом протянул к Юнги руки за ребёнком. — Отдыхай, я не жду тебя раньше утра, — напутствовал тот. — Всё, поезжайте.