Проигравшая сторона

***

Я сижу в своей квартире, один. Завариваю себе чай, ем тост, читая газету. Я изучаю свидетельства отсутствия Джона. «Он не справился», сказала миссис Хадсон. «Это слишком сильно напомнило ему о тебе». В этих комнатах множество свидетельств о Шерлоке Холмсе. Такое ощущение, что меня не было всего несколько недель, а не лет. Джон, без сомнения, забрал большую часть своих вещей с собой, когда уезжал, но сейчас меня поражает, насколько незначительный след Джон оставил в этих комнатах, даже когда мы оба жили здесь. Он любит читать, и у него были книги. Пустое место на полке в гостиной свидетельствует об их отсутствии. Он также очень бережлив и обычно покупал подержанные романы в мягкой обложке, которые отдавал, когда заканчивал с ними. Его шкаф наверху никогда не был забит одеждой; для всех его пиджаков, брюк и рубашек было достаточно места, и они надевались так часто, что даже самые новые начали изнашиваться. У него есть простой ноутбук, кружка RAMC, из которой он пил чай, хорошо сшитая куртка фирмы «Donkey», на которую он потратился, когда получил свой первый пенсионный чек. Теперь всего этого нет. Эти вещи, возможно, когда-то были частью беспорядка в квартире 221Б, но рядом со всем тем хаосом, который я оставил по всей квартире, они были едва заметны. «Полагаю, ты понятия не имеешь, что он вырос в приёмных семьях...» Семьи, множественное число. Ему было одиннадцать, он был слишком взрослым, чтобы быть усыновлённым, но слишком мал, чтобы понять, что его бросили. И Гарри, на пять лет старше, бросила его на произвол судьбы. Возможно, это объясняет разрыв между ними. Я всегда ненавидел вмешательство Майкрофта в мою жизнь, но я никогда не чувствовал себя брошенным. Я знаю, что Майкрофт всегда появится, когда я буду в нём нуждаться, отправит меня на реабилитацию, тайно вытащит из сербской тюрьмы, напомнит мне, что Джон ждал. Гарри никогда не была рядом с Джоном. Кроме старого телефона, который она ему отдала, существует мало свидетельств того, что она имеет к нему какое-либо отношение. Вот почему Джон занимает так мало места. Это не имеет ничего общего с военной эффективностью или бережливостью натуры. Это защита, избегание отвержения, воспоминание о том, как он покидал дом, где вырос, выбирая несколько вещей, которые ему разрешили бы взять с собой. Таскать эти пожитки в потрёпанном рюкзаке из одного временного пристанища в другое. Мой собственный отказ от Джона приобретает больший вес теперь, когда я это осознаю. Джон не оправился от моего падения. Даже при том, что я был жив, Джон не мог двигаться дальше. Его гнев приобретает больше смысла, когда я думаю об этом. Он доверял мне, любил меня и, тем не менее, был покинут мной. Безжалостно покинут, самым худшим из возможных способов. Были недели − нет, месяцы после моего Падения − когда Джон был один. Миссис Хадсон сказала, что он съехал через несколько дней после моей смерти, не в силах оставаться в квартире, которая когда-то была его домом. Столкнувшись со всем моим беспорядком, он неизбежно съехал. Я тоже был одинок, но я выбрал это. Одиночество защитило меня. Джон не выбирал одиночество. Мне нужно помнить об этом. Я не знаю, где Джон жил после того, как покинул Бейкер-стрит. Я никогда не видел эту квартиру, не могу себе её представить. Кровать, на которой он спал, стол, за которым он завтракал, пиджак на крючке, обувь у двери. Я никогда ничего этого не видел. Все эти вещи были так же реальны, как 221Б, так же реальны, как каждый дешёвый отель, где я останавливался, пока меня не было. Но я не обращал на них внимания; я был там не для того, чтобы разглядывать их. «Он ждал, ты понимаешь». Джон сейчас живёт с Мэри. Она была рядом с ним и не бросила его. Я представляю их аккуратную маленькую квартирку, уютную гостиную, так непохожую на 221Б, диван, на котором они сидят вместе по вечерам, смотря телевизор. Джон знает, кто она такая, и он был бы безумцем, если бы влюбился в неё. Но есть часть Джона, которую тянет к опасности и хаосу. (Я не скажу, что он любит эти вещи; но они ему действительно нужны. Они были его спутниками, когда он переезжал из одной приёмной семьи в другую − единственная стабильность в его мире, когда он был маленьким мальчиком.) Возможно, ему нужен кто-то вроде этого, любовник, скрывающий опасную тайну. Но также и тот, кто не упадёт со здания и не инсценирует свою смерть. Странная ненадёжность, на которую он может рассчитывать. В следующий раз, когда Джон придёт на Бейкер-стрит, сколько бы времени это у него ни заняло, это должно произойти потому, что он так решил, а не из-за того, что я что-то сделал. Я подожду. Я могу изменять свой индекс носков не так уж часто. Я достаточно долго подчинялся требованиям своего транспорта; пришло время выйти на улицы, найти эту террористическую ячейку. Однако мой первый визит должен быть к Молли Хупер. Она та, кто рисковала своей карьерой, предоставляя мне то, что мне было нужно, чтобы инсценировать своё самоубийство. Я всегда боролся с её привязанностью ко мне. Как я уже говорил, у меня нет друзей. Молли, казалось, думала, что у нас с ней могли бы быть такие отношения, когда мы ходили пить кофе, говорили о том, о чём люди говорят, когда пьют кофе вместе. Она надеялась, что это может привести к чему-то другому. Я был достаточно проницателен, чтобы понять, каковы были её намерения, но недостаточно умён, чтобы знать, как мягко отказать ей. Сказать ей, что я гей, возможно, было способом сделать это. Проблема во мне. Снова. Она вешает пальто в шкафчик, когда я появляюсь. Увидев меня, она улыбается, поворачивается и обнимает меня. Поскольку миссис Хадсон и Лестрейд обняли меня, я готов. Я пытаюсь изобразить разумную привязанность. Мне действительно нравится Молли; она друг, которого я каким-то образом приобрёл и которого никоим образом не заслуживаю. Она отступает и изучает моё лицо. − Ты видел Джона. − Как ты пришла к такому выводу? Она пожимает плечами. − Ты бы хотел сначала увидеть его. − Она дотрагивается до синяка на моей скуле. − Он был зол. Я киваю. − Но с ним всё было в порядке. − Я колеблюсь, видя, как она хмурится. − Разве не так? Её глаза расширяются. − Нет, конечно, с ним не всё было в порядке. − Я имею в виду, он жив. И ты тоже. Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделала. Я бы не справился без твоей помощи. Она всё ещё хмурится. − Это было тяжело, никому не говорить. Действительно тяжело. Особенно присутствовать на твоих похоронах. Это отвечает на один вопрос: я ожидал, что Джон догадается о причастности Молли и скажет ей что-нибудь. Очевидно, он этого не сделал. И то, что она не догадалась, означает, что всё, что он делал, убедило её в том, что он оплакивал меня. Как сказал мне Майкрофт, в существовании Джона не было ничего лёгкого, даже если он знал, что я жив. Неопределённость может быть более болезненной, чем горе. И хранить такой секрет было тяжело, как говорит Молли. − Ты часто с ним виделась? Она качает головой. − Грег тоже. Я думаю, он перестал со всеми встречаться. Грег сказал мне, что переехал в Илфорд, устроился там на работу. − Её улыбка печальна. − Ты не ожидал, что он будет горевать? − Я думал, что он... Я ожидал, что никто... − я замолкаю, не в силах объяснить, что я думал, что теперь кажется неадекватным. − Ты не ожидал, что люди будут оплакивать тебя? Я не отвечаю на это. Моя рука тянется к моей щеке. − Конечно, он был зол, − говорит она, беря меня за руку. − Он любит тебя. Ты бросил его, и он думает, что он ничего для тебя не значит. Молли была единственной, кто не имел значения. Я выбрал её, потому что Мориарти знал, что она для меня ничего не значит, и не обратил бы на неё никакого внимания. Оглядываясь назад, это кажется бесчувственным выбором с моей стороны. И это неверно: она действительно имела значение, но совсем немного. − Прости, Молли. − Я держу её за руку. − Я попросил у тебя кое-что, что ты не должна была чувствовать себя обязанной дать. − Я сделала это не потому, что чувствовала себя обязанной, − говорит она. − Я сделала это, потому что ты был напуган и нуждался в друге, который всё ещё верил бы в тебя. − Я не знаю, как тебя благодарить. − Ты жив. − Она приподнимается на цыпочки и целует меня в щеку. − Этого достаточно, спасибо. Через неделю после того, как Джон расквасил мне нос, я открываю дверь, а там он. Мэри уговорила его прийти, как я заключаю, извиниться за то, что ударил меня. Он только что вернулся из больницы и в свежей рубашке, что означает, что та, которую он надел сегодня утром, покрыта либо кровью, либо рвотой. До сих пор был плохой день, и теперь он неохотно пришёл навестить меня. Стоя в дверях, он осматривает квартиру, а затем его взгляд останавливается на мне. Взгляд врача, оценивающего ущерб. Взгляд солдата, осматривающего пейзаж. − Мы должны сделать вид, что помирились, − говорит он. − А мы помирились? Он хмурится, облизывает губы. − Шерлок. Нам о многом нужно поговорить. Но сейчас неподходящее время. − Понимаю. Ты всё ещё злишься. Его губы сжимаются в твёрдую линию. − Мы не будем говорить об этом сегодня. Я пришёл... ну, Майкрофт сказал, что тебя осмотрел врач, но я хотел убедиться сам. И извиниться за то, что бросил тебя на пол, с твоей спиной в таком состоянии. Я даже не знал, что ты вернулся, не говоря уже о... − Он вздыхает. − Ты позволишь мне осмотреть тебя? − Я в порядке. Ты не причинил мне никакого вреда. Джон поджимает губы. − Я хотел бы убедиться сам. − Не нужно, − говорю я небрежно. − Итак, мы помирились. Что теперь? Я не был проинформирован о твоём плане, так что прости меня, если я выгляжу идиотом. Джон морщится, и я напоминаю себе, что не имею права бросать это ему в лицо. Я тот, кто ушёл, и кто вернулся, когда меня предупредили держаться подальше. Но меня раздражает видеть его тщательно причёсанные волосы, чистую рубашку, настороженное выражение лица. Он держит меня на расстоянии, что имеет смысл, учитывая все обстоятельства. Он не рассчитывал на меня; я не входил в его планы. Мне хочется ударить его. Или прижать его к двери и поцеловать. − Я не ожидал, что ты вернёшься ещё два месяца. И я не получал никакого уведомления о том, что ты в Лондоне, − голос Джона звучит устало, с раскаянием, совсем не как у мужчины, который только что попросил любовь всей своей жизни выйти за него замуж. − Мэри приняла моё предложение. Мы не назначили дату, но, очевидно, подготовка к двадцатиминутной церемонии занимает месяцы. Тебе не нужно утруждать себя ничем из этого, но нам придётся время от времени собираться вместе, вам и мне, и иногда включать её. Ты ей интересен, и я думаю, нам следует немного потакать этому. − И чем закончится эта игра? − Мы ещё многого не знаем о лондонской операции. Мы подозреваем, что она и Моран работают вместе, но мы точно не знаем, что они замышляют. Что-то серьёзное, говорит Майкрофт, но больше он ничего не скажет. У него есть люди, которые следят за Моран. Моя работа − следить за ней, увидеть, что она задумала. И заставлять её думать, что я ничего не подозреваю. − Очень удобная договорённость. Выполняя свой патриотический долг, трахать её. − Шерлок. − Он, кажется, сдувается. − Дело не в этом. − Ой? А в чём дело, Джон? − Ну... − Он складывает руки на груди. − В нас. − Что ты имеешь в виду под «нас»? Я спрыгнул со здания, а ты меня не простил. Больше нечего сказать по этому поводу. − Да, я зол. Я понимаю, почему ты это сделал. Что меня разозлило, так это то, что я, как всегда, был полностью отстранён. Я думал, мы партнёры, а ты организовал всю эту сложную схему, в которой участвовало по меньшей мере пара десятков игроков, не сказав мне об этом. − Наше партнёрство, если ты хочешь это так назвать, в основном состояло в том, что я что-то делал, а ты писал о этом в блоге. Сейчас я причинил ему боль. Это неприятно, но что-то внутри меня радуется, маленькая, подлая часть меня, которая обижается на Джона за то, что он всё ещё злится. Он кивает, быстро моргает, шмыгает носом. − Да, ты прав. Если мы просто справимся с тем, что нам нужно сделать, я больше не буду тебя беспокоить. − Он поворачивается к двери. − Мой номер тот же, − говорю я, чувствуя, как моё собственное сердце разрывается от того, что я делаю с сердцем Джона. − Если я тебе понадоблюсь, я постараюсь быть доступным. − Майкрофт сказал, что ты работаешь над делом Морана. Возможно, я смогу помочь. − Я думаю, что нет. Я полагаю, ты будешь по уши в дегустациях тортов, цветочных композициях и салфетках. Женщины любят планировать свадьбы, и Мэри будет ожидать, что ты будешь ходить за ним по пятам, как верный пёс. − Я улыбаюсь, бросая ему вызов отрицать это. Его глаза сверкают, и на мгновение он становится капитаном Ватсоном. Затем он немного расслабляется и кивает. − Хорошо. Я буду на связи. − У двери он оборачивается. − Я рад, что ты здесь, Шерлок. На случай, если ты не знал. Если бы ты не вернулся... ну. Я... рад, что ты жив. После того, как я слышу, как закрывается дверь, я падаю в кресло, с силой выдыхая. Теребя цепочку у себя на шеё, я понимаю, что Джон не попросил свои жетоны назад. Я возвращаюсь из бесплодной поездки по сбору улик и нахожу Грега Лестрейда сидящим в моём кресле. Я убрал кресло Джона из гостиной, потому что мог забыть и задавать ему вопросы или делать замечания, думая, что он сидит там. После двух лет одиночества я, возможно, отвык разговаривать с ним. Это было бы разумным предположением. Но я никогда этого не делал. Где бы я ни оказался, когда бы у меня ни выдалась минутка подумать, он всегда был всего в шаге позади меня, терпеливо выслушивая мой бред. Я уверен, что большую часть времени бормотал себе под нос. Пребывание здесь не избавило меня от привычки. Это никогда не было моим домом. Это было нашим домом. Когда я сижу вечером и закрываю глаза, я слышу, как он переворачивает страницы своего романа. Итак, Лестрейд сидит в моём кресле. Миссис Хадсон приготовила для него чай, а это больше, чем она делала для меня в последнее время. Как она напоминает мне ежедневно, она не моя домработница. Есть некоторая обида; я подумаю об этом позже. Он изучает меня, когда я вхожу, одаривает полуулыбкой. − Ты всё ещё ублюдок, знаешь ли. Я вешаю пальто. − Итак, мне сообщили. − На самом деле, Лестрейду сообщили обо мне в тот вечер, когда я вернулся, сразу после моего недооцененного откровения в «Лэндмарк». Возможно, мне следовало просто выскочить из торта. − Что привело тебя сюда? − Я хотел, чтобы ты знал, что обвинения сняты. − Я должен на это надеяться. Не нужно быть детективом-инспектором, чтобы раскрыть происхождение Ричарда Брука. Я иду на кухню, жалея, что миссис Хадсон не приготовила мне чай. Поскольку она всё ещё сердита на меня, я ставлю чайник, вместо того чтобы позвать вниз по лестнице. Насколько сложно приготовить чай? − Что ж, колёса правосудия, как говорится, вращаются медленно, − в его голосе звучит лёгкое недовольство. − С тебя сняты все обвинения, но я не могу сказать, собирается ли Скотланд-Ярд пригласить тебя обратно в качестве консультанта. Не задерживай дыхание. Однако они пересматривают процесс проверки консультантов, так что, возможно, в конечном итоге они позволят тебе вернуться. И Джону тоже. Я заглядываю в пустую коробку из-под «PG Tips». − Они расследовали дело Джона? − Вы с ним всегда говорили, что были партнёрами. Во многих случаях ты позволял ему действовать от твоего имени. Ему было предъявлено обвинение в соучастии, но вскоре оно было снято из-за отсутствия доказательств его прямого участия. Боюсь, они не простили обвинение в нападении. Я выхожу из кухни и сталкиваюсь с ним лицом к лицу. − Обвинение в нападении? − Ты что, забыл? − На мгновение он выглядит удивлённым, затем, кажется, вспоминает, что разговаривает с человеком, который удаляет вещи, которые не важны, по крайней мере, в данный момент. − Он ударил старшего суперинтенданта головой в подбородок. Они не собирались просто отмахиваться от этого только потому, что ты умер. Юридические переговоры свели дело к обычному нападению. Он получил шесть месяцев и штраф, который, я полагаю, заплатил Майкрофт. Теперь я вспоминаю. Сердитое сопение Джона, когда они прижали его к машине и приковали наручниками ко мне, исходившее от него презрение. Я гордился им, представляя, как его кулак врезается в это самодовольное лицо. С таким же успехом это могло быть признанием в любви. Но в тот момент были другие причины для беспокойства. Мы вдвоём бросились бежать, и я выбросил это из головы. − Шесть месяцев? Они заперли его на шесть месяцев? Лестрейд фыркает. − Это мягкий приговор, учитывая, на кого он напал. И он отсидел всего четыре месяца, потому что признал себя виновным. К нему было довольно много сочувствия в обществе, учитывая, что ты его обманул. − Обманул его? Обвинения против меня были ложными. − Правда. − Лестрейд пожимает плечами. − Но тогда этого никто не знал. И он действительно напал на офицера полиции. Теперь я удивляюсь, почему Майкрофт никогда не упоминал об этом. Очевидно, почему Джон ничего не сказал; у нас был только один разговор, и он был в основном о том, что Джон всё ещё зол. Теперь я понимаю его лучше. Я забываю о чае. − Ты пришёл сюда, чтобы сказать мне это. Поставив чашку на блюдце, он встаёт. − Да. Я дам тебе знать, что они решат насчёт повторной консультации. − Грег. Он поднимает брови, а затем усмехается. − Итак, ты знаешь моё имя. Конечно, я знаю его имя; мы всегда шутили по этому поводу. Возможно, только мне это показалось забавным. В данный момент я не могу разобрать, что это значит. − Прости. Ты через многое прошёл ради меня, и я просто хочу, чтобы ты знал, я ценю это. И мне жаль. Его взгляд немного смягчается. − Хорошо. − Он кивает. − Как бы то ни было, я рад, что ты вернулся. Мы долго смотрим друг на друга. Интересно, видит ли он всё еще наркомана, когда смотрит на меня. Кажется, мы знаем друг друга целую вечность, но с его точки зрения... ну, я полагаю, ты никогда не забываешь тех, кого тебе удаётся спасти. − Спасибо тебе, Грег. Я имею в виду, спасибо тебе за то, что спас меня. Он улыбается, кивает, а затем уходит, его ботинки глухо стучат вниз по лестнице. Я слышу, как он прощается с миссис Хадсон, а затем за ним хлопает дверь. Мне нужен чай.