Ворон с Зелёными Глазами

В стародавние времена, Когда волшебные существа этот мир населяли, А люди давали им имена, Хоть и создания эти их жутко пугали, Жил один парень и имя ему было Пауль. Но не до конца верно будет сказать, что жил он совсем уж один, хоть и был он с юных лет сиротой: отца его унесла холера, а мать скончалась, разрождаясь его младшей сестрой. Вот так и узнал он, ещё не будучи мужем, что значит быть отцом. И вот, как настала пора сестрице в дом будущего мужа явиться, собрал Пауль свои немногочисленные пожитки и направился до близлежащей коллегии богословию учиться. Но как бы усердно он ни молился и вместе с тем ни учился, не оставлял злой рок бедолагу в покое: за малым не успел он принять постриг и вместе с ним произнести священнические обеты, как настигла его в стенах семинарии новость, что сестра его тяжко больна и в скором времени должна отдать душу Богу. Так, вынужден был Пауль возвратиться в свою родную деревню и на свои плечи возложить заботу о младшей сестре, ибо муж у неё был настолько мягкосердечен и так сильно в неё влюблён, что не мог выносить вида её страданий и каждый день плакал так горько, что уж было хотел на себя руки наложить. А коварная хворь разрасталась в теле девушки всё пуще. И в те часы, что она не спала, мучалась она от болей страшных, что терзали её юное тело, а разум поглощали жуткие видения, вытесняя собой едва теплящийся в её голове рассудок. И ничего не мог поделать с ней Пауль: к каким бы лекарям он ни ходил, к какому учёному мужу бы он ни обращался и каких бы он книг ни читал — нигде не находил он ответа, что за болезнь медленно пожирала день за днём его некогда прекрасную, ещё совсем юную сестру. И так горько ему было осознавать, что совсем скоро уйдёт она из этого мира, едва успев вкусить счастье любить и быть любимой, так и не познав радости замужества и материнства, но так же было и страшно ему самому остаться совсем одному в этом мире, потерять последнего и единственного человека, которого он когда-либо любил. Но делать было нечего, оставалось только ждать, когда Господь призовёт её душу, избавит от мучений, а пока единственное избавление от терзающих тело сестры болей находил брат в настое из валерьяны, что он доставал для неё в качестве оплаты своего труда у местного лекаря. Разумеется, старый Йозеф платил ему и гульдены за его честный труд в своей аптеке, но больше денег Пауль ценил лишь то, как экстракт листьев дикой травы избавлял на короткие часы его кровоточащую от плача любимой сестры душу. Но и этот спасительный эффект начинал пропадать, ведь человеческое тело быстро ко всему привыкает, не может лишь оно привыкнуть к постоянной ноющей боли, от которой остаётся только страдать. В одну ночь, настолько лунную, что даже некоторые полевые цветы тянули к ней свои сочные листья, принимая ту за яркое солнце, сидел Пауль по обычаю своему у ночного очага, бездумно всматриваясь в широко открытое оконце. В такую ясную, безветренную погоду молодым людям в пору восседать где-нибудь на ветхой крыше сарая, коих в небольшой деревушке было всё же не мало, глядеть на луну, слушать серенады сверчка и украдкой целовать горячие гладкие губы, тихо в них что-то шепча. Но в эту ночь, как и во все другие, наш Пауль на слова был скуп, да и на ласки тоже, ведь не было у него большей заботы, чем угрюмо глядеть на яркое пламя костра, что хоть немного отвлекало его от разносящихся по дому истошных воплей. Валерьяна и в эту ночь особо не помогала: мучающаяся в агониях боли младшая сестра всё не унималась, корчась в судорогах на измятых простынях кровати. — Ну-ну, Илайза, сейчас всё пройдёт… — Некогда юное лицо сплошь покрыто морщинами, девушка не слышит брата из-за шума в измученном бесконечными болями уставшем сознании. — Пожалуйста, прошу тебя, чуть-чуть потерпи… — Пауль и сам не верит, что её мучения могут закончиться. Плачь сменяется на рык, тоненький женский голос хрипит, как у дворовой собаки, его вопль застревает где-то в гортани, настолько она обессилила, что даже не может выплюнуть его наружу. — Да почему же оно не действует?! Почему, а?! — Дрожащие руки сжимают холодные ладони, пытаясь тщетно унять бьющееся в судорогах совсем исхудавшее женское тело. Пауль вскакивает с табурета, закрывает ладонями уши, лишь бы больше не слышать этот нечеловеческий вопль, который исходит из самой преисподней, но источником которого является его младшая сестра. Он распахивает деревянную дверь сколоченного из сруба старого дома, стремглав бежит, куда глаза глядят, не разбирая под ногами дороги. Злосчастный родительский дом уже давно позади, но в ушах застыли отголоски истошных криков, что прочно засели в его голове. Мимолётная свобода обручем сдавливает грудь, он не прекращает бежать, бежать, вдоль соседских домов, вдоль заборов, просёлочной дороги и опушки хвойного леса, позволяя глубокому дыханию выдавить звуки исказившегося мучениями родного голоса. Его ноги запинаются о скрывшийся в высокой траве булыжник, обессиленное тело мужчины падает, даже не пытаясь защититься от столкновения со скользкой травой. Настигая землю, Пауль получает возможность отдышаться. Саднящая боль от полученных при падении ушибов заглушается бешеным биением его измученного страданиями сердца. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! — Зажатыми кулаками он колотит по покрытой испариной траве. Слёзы предательски выступают на плотно зажмуренных веках. Пауль никогда не плакал, только когда умерла его мать, но это было настолько давно, когда он был ещё подростком, мальчишкой, остался один против этого мира, но, как и тогда, так и сейчас слёзы ему не помогли: они не приносят облегчения. Человек плачет лишь потому, что жалеет себя, а Паулю и впрямь становилось себя жалко: настолько невыносимы были ему страдания его младшей сестры. Внезапно, невозмутимо спокойная до сего момента трава начинает колыхаться, будто от поднявшегося ветра. Пауль поднимает голову, замечая, как дуновение ледяного ветра уносит опавшие листья вглубь притаившегося за его спиной леса. Из-за хвойных деревьев подступает несвойственный майской жаре туман, пробираясь клубнями на опушку. При свете полной луны его цвет отливает зелёными оттенками по мере того, как он продвигается всё ближе. В погожую весеннюю ночь могильный холод обдаёт кожу мужчины, когда он видит, как под невидимыми ногами под зелёным туманом проминается трава. — Кажется, ты совсем отчаялся, Пауль… — звук тысячи голосов и мужских, и женских разливается в широком пространстве лесной опушки. Зелёный туман материализуется в человеческую фигуру, что неспешно двигается в сторону сидящего на холодной земле мужчины. — Кто… кто ты? — Глаза неприятно щиплет, но Пауль не моргает, не в силах поверить в реальность происходящего. За свою жизнь он видел не мало фокусов, пиромантов, что устраивали в больших городах свои представления, шарлатанов, мнивших себя алхимиками, но материализовавшегося из густого тумана человека он видел впервые. — Откуда ты знаешь моё имя? — Дрожащим голосом произносит он. — О, я всё о тебе знаю, Пауль. — Неосязаемый туман принимает образ высокой девушки: поначалу она будто обнажена, лишь силуэт округлых грудей и бёдер вырисовывается из густого тумана, но после видение принимает человеческое лицо, вглядываясь в лицо мужчины ярко горящими зелёными глазами. — Где ты живёшь… — Призрак продолжает приближаться к Паулю, неотрывно следящему за ним испуганным взглядом. — Чем ты дышишь… — С каждой секундой образ видения становится всё чётче: длинные смоляные волосы спадают каскадом вдоль тонких черт его лица, сливаясь со струящимся, будто выделанным из шёлка одеянием, похожим на безрукавное ночное платье. — Почему ты не спишь по ночам. — Сформировавшееся из густого тумана женское лицо растягивается в широкой улыбке, что своей белизной выделяется на общем чёрном фоне. — Что… — Два ярких, как факелы глаза всматриваются в его глаза, ослепляя своим нефритовым оттенком. — Что ты хочешь от меня? — Силясь унять дрожь заледеневших ладоней, Пауль сжимает землю под травой, чувствуя, как та крупицами проникает под его ногти. — Вопрос не в том, чего я хочу, а чего ты хочешь. — Тысячи голосов, от молодого, до старого, от хриплого, до истеричного, сливаются в основных два: мужской и женский, когда сущность касается мертвецки холодной рукой его подбородка. — Ты знаешь, чего ты хочешь, а? Пауль? — Мужчина заворожён искрящимся взглядом незнакомки, тело по инерции поднимается с холодной земли, выпрямляясь. — Мне ничего от тебя не нужно, демон. — Заливистый женский смех с несвойственной хрупкому полу хрипотцой сотрясает пространство лесной опушки, когда призрак заливается самодовольным гоготом. — Ну ведь это ты меня сюда позвал, не я. — Зелёные глаза устремлены в его, сверкают, тонкая женская ладонь скользит вдоль вздымающейся от страха мужской груди. — Скажи мне, чего ты хочешь, и я всё исполню… — Ледяная рука спускается вдоль его тела от груди до живота, чёрными длиннющими ногтями зацепляется за край пояса штанов. — Мне ничего от тебя не надо. — Призрачное лицо незнакомки замирает совсем рядом. Пауль понимает по образу, что перед ним стоит женщина, но будто совсем мужской голос вторит всем её словам. — Убирайся прочь. — По повадкам и лукавым речам он узнаёт в туманном образе нечто дьяволическое, но не позволяет голосу дрогнуть, крепче сжимая ладони в кулак. — Ну, Пауль, как знаешь…. — Хищная улыбка застывает на тонких женских губах, обращавшихся к нему двумя голосами. — Если передумаешь: ты знаешь, где меня найти. — Ледяная ладонь настигает его лицо, сжимая меж костлявых пальцев раскрасневшиеся щёки. Зелёная дымка скоропостижно исчезает в кронах хвойных деревьев, забирая за собой леденящий душу холод. Сердце пуще прежнего выпрыгивает у Пауля из груди, пока он провожает видение оцепеневшим от страха голубым взглядом.