[Не отвечайте зеркалу на вопросы
Воспринимайте безумие не всерьёз, и Осознавайте, что не вернёте слёз, Падающих по вам, под шёпот далёких звёзд]
Pyrokinesis — «Шепот далеких звезд»
***
Тянь выключает душ и выходит вытираться. На часах около семи утра: скоро приедет брат, и они отправятся в аэропорт. Успеть бы до этого момента попить кофе и что-то съесть, а то Чэн не любитель трапезничать в общественных местах, а сидеть истуканом напротив Тяня ему тоже явно не понравится. Вытирая голову, Тянь, по привычке, рассматривает себя в зеркале. Однажды утром, уже больше двух недель назад, депрессивный Хэ Тянь так же, по привычке, взглянул тусклыми глазами из зеркала прямо на настоящего Тяня. Настоящий тогда бездумно вытирал бедра и напевал какую-то попсовую песенку, застрявшую в голове. Однажды утром депрессивный Хэ Тянь из зеркала спросил: «Зачем мы это делаем? Подрываемся в пять утра в субботу в конце весны». «Потому что такое расписание в школе,» — отмахнулся ничуть не удивившийся Хэ Тянь, вытиравший полотенцем плечи. «И так уж мы хотим его соблюдать?» — фыркнул тогда Хэ Тянь из зеркала. Песенка оборвалась. Подняв взгляд на блеклые серые глаза, Хэ Тянь нахмурился. Отражение ответило лишь слабой и презрительной тенью его эмоции. «Нам нет смысла туда идти…» — задумчиво протянул настоящий, честно, порядком уставший Тянь. Зеркальный Хэ Тянь едва слышно хмыкнул. А затем показательно зевнул. «Мы не доспали свою норму. Сегодня до человечески-приемлемой цифры нужно еще часа три минимум,» — отражение слабо улыбнулось. «И правда…» — завороженно отозвался настоящий Тянь. И уронил полотенце. Оно на мгновение потеряло смысл. Как и душевая кабина, сменная одежда на полке или любимый флакон Eisenberg Diabolique. Хэ Тянь забыл о том, что по английскому днем будет тест. Что он договорился пообедать с Цзянем. Что вечером у него тренировка с Цю Гэ. Тянь совершенно забыл, что за пределами квартиры когда-то существовало что-то хорошее, помимо настойчивого брата, сверкающего мерзкой ухмылкой Змея и душных преподавателей, отчитывающих даже за минутное опоздание, как в последний раз. Застыл и провалился. Надолго ли — непонятно, но в школу он успел только к половине первого урока. Собственная голова поймала его в ловушку небытия, но он смог из нее выбраться. Тогда. Но позже все-таки попался. Позже, через пару дней, Шэ Ли окончательно слетел с тормозов. А сознание Хэ Тяня, в связи с этим сделало мертвую петлю. И после ярчайшего всплеска адреналина, потухло. В первые дни Хэ Тяня еще хватало на раздражение и гнев. Он послал брата, заявившегося к нему с претензиями. Он поскалил зубы на недоучку-мозгоправа, пытавшегося выведать его переживания. Но это сожрало все оставшиеся силы без остатка. Стоило Чэну привезти Тяня домой после приема, Тянь хлопнул перед ним дверью и провалился в матрас на энное количество дней. Думал, что больше не сможет подняться. Верил, что и не нужно, что не заслуживает. Сейчас, стоя перед зеркалом с чистой головой и умываясь с охлаждающим гелем, эти мысли казались ему абсурдными. Сейчас он чистит зубы и наконец берет в руки флакон любимых забытых духов. Сейчас он не чувствует себя так, будто, сделав шаг, упадет и не найдет сил подняться. Не считает, что его место на коленях перед унитазом. Он все еще выглядит болезненно и истощенно, по-прежнему вечно сонный и слабо осознающий чувство голода, но нынешнее его состояние явно лучше, чем то, что было на прошлой неделе. В моменте он не понимал. Но теперь, пережив все это, стало искренне страшно. Из-за осознания, что сам из этого болота он бы точно не выбрался. Из-за предостережения, что подобное вполне может повториться. А оно правда может.***
Через несколько недель, сидя в кабинете уже у пекинского психолога, Тянь слушает объяснения. Мол, это называется депрессия. Отсутствие хоть каких-либо сил на жизнь, нежелание социальных взаимодействий и пропажа чувства голода — крайне яркие ее симптомы. Конечно, знакомят его с этой информацией не на первом же визите и не на пустом месте. К этой лекции их с психологом вели долгие часы молчания и препирательств на практически ежедневных встречах. Хэ Тянь и до переезда из кабинетов мозгоправов вылетал, выбив дверь ногой. А, оказавшись в Пекине и вновь услышав от брата «может еще раз попробуешь сходить на прием?», пришел в ярость. Он написал об этом Гуаньшаню в своем регулярном отчете «чем я сегодня занимался и что поел». Мо опять поразил его ответом. DCM (15:46): «Ну вообще-то звучит как неплохая идея. Я бы тоже советовал тебе попробовать» Вы (15:48): «????????» DCM (15:48): «Сам подумай… Твое состояние было явно на днище последнее время. То, как ты застрял в своей голове и убедил себя, что буквально не заслуживаешь жить. это не нормально, понимаешь? Бля да один тот факт, что у тебя тупо не было сил в душ сходить» Тянь прикусил щеку. Шань явно говорил не просто про душ, а про туалет. Ни один здоровый человек не будет ссать себе на матрас, как бы сильно он себя ни ненавидел — это понятно. И то, что Тянь не просто сходил под себя, а остался в этом лежать, угнетало еще больше. Где-то в мозгах явно что-то подтекало. Аргумент Шаня был болезненным, но действенным. Вы (15:49): «Звучит убедительно….» Брат был уведомлен в тот же вечер за ужином и довольно ярко удивился смене гнева Тяня на милость. Тем не менее, даже добровольно оказавшись в кабинете у психолога, Тянь не смог заговорить. Злоба, недоверие, страх давили на горло и на мозг примерно с одинаковой силой. Он вытаскивал из себя слова по отдельности. В моменты, когда накрывало эмоциями, говорил быстро и резко, чтобы не успеть испугаться выливающейся правды. И хоть усилий он прилагал колоссальное количество чтобы просто заставить себя открыть рот, ничего ценного он сцедить так и не мог. Одни лишь следствия — описание его двухнедельного затворничества с редкими вкраплениями опусов ненависти по отцу. Но, похоже, психологу хватило и этого. Через непродолжительное время их совместного времяпрепровождения тот прервал один из его рассказов и мягко спросил: «Как думаете, как давно у Вас депрессия?». После, наверное, пятиминутной тишины Хэ Тяня прорвало. С того момента он рта не закрывал о своем детстве и раннем подростковом возрасте. С каждой минутой и каждым словом в нем воскресали все новые воспоминания. Словно в старой темной комнате-проявочной наконец-то на пленке проступали силуэты людей и пейзажей на фотографиях. Он и подумать не мог, что столько всего на долгое время стерлось из его памяти. А стоило ему запереться в небольшой комнате, вечно погруженной в уютные сумерки, воспоминания одно за одним сами всплывали в голове. После того, как Тянь на первых парах выговорился, смог успокоиться и прислушаться к словам психолога. Иногда депрессивные эпизоды начинаются с того, что ты задаёшь себе вопросы, от которых пытался отмахнуться годами. Наступает переломный момент — как в компьютерной игре, развилка, когда тебе больше нельзя оставаться в нейтралитете. И когда приходится выбирать, зачастую берешь ты тот вариант, что на первый взгляд привлек гораздо больше. Загвоздка лишь в том, что точно такие же выборы ты делал сотни раз до этого, но постоянно отмахивался от этого «первого варианта». Потому что понимал — он неправильный. Неправильно целый день спать. Неправильно прогуливать школу и игнорировать сообщения от друзей. Неправильно орать на родного брата и посылать собственного отца на хуй. Неправильно. Поэтому ты всегда подстраивался. Прогибался под «правильно» и делал то, что от тебя ожидают. И в один момент от этого устал. Устал смертельно. Депрессия — не эпизод, не каприз, не усталость. Депрессия — болезнь. С соответствующими симптомами и предписываемыми лекарствами. Депрессия — не единоразовая акция. Не однодневная истерика. В нее проваливаешься долго и незаметно, под ее натиском ломаешься не сразу. Уставать с каждым днем начинаешь все больше. О смерти задумываешься все чаще. От людей утомляешься все быстрее. И как бы ни старался себя убедить, что «это просто тяжелая неделя» или «это просто гиперактивный Цзянь И сегодня в ударе» — веришь в это все меньше. Жизнь теряет краски, еда теряет вкус, человек теряет себя. Мозг покрывается мхом и останавливает работу.***
Психолог говорит, что у Тяня именно депрессия — уже не депрессивный эпизод. После рассказов о том, как после смерти матери Тянь месяцами отказывался от еды и не разговаривал, психолог говорит, что у него есть контакты хорошего психотерапевта. Тянь неодобрительно хмурится, но психолог, улыбнувшись, говорит, что все это лечится. Состояние Тяня не временное. Он живет с депрессией с детства, и это лечится. Таблетками, а не сигаретами и сладким чаем. Психолог говорит, что работы предстоит много, и Тяню придется постараться. Тянь не хочет. Ему страшно. Страшно думать, вспоминать и копаться в собственной голове. Чем больше времени он там проводит, тем больше, кажется, надламывается его вера в себя и свою непоколебимость. Психолог говорит, что это нормально. Мол, психика и правда очень хрупкая. Тянь саркастично хихикает, и на это психолог просит его загибать пальцы, перечисляя все потрясения, столкнувшие его в депрессивный эпизод. Чэн, оказывается, все это время растил пса, выловленного ими в детстве из горной реки. Раз. Малыш Мо потерял подработку, пропал на целый вечер и был найден Тянем избитый до полусмерти. Два. Тянь от и до самостоятельно лечил его и не спал несколько ночей. Три. Поссорился с братом. Четыре. Цзяня избили. Пять. Шесть — драка с Шэ Ли, где Тянь вполне вероятно мог задохнуться. Семь — там же мог погибнуть Шань, будучи проткнутым арматуриной. Восемь… На фоне всего перечисленного выглядит слишком позитивно, но почему-то не менее пугающе. Малыш Мо ответил на его чувства. Девять — брат сообщил о переезде. И это всего за пару дней. Тянь задумчиво смотрит на свой последний оттопыренный палец. По иронии, это большой, уставившийся в потолок. Тот, что должен символизировать «все круто, все классно!», но в нынешних обстоятельствах выглядит максимально нелепо. Тянь силится придумать какую-нибудь еще причину, лишь бы загнуть его поскорей, но психолог останавливает. Просит посмотреть на все это под другим углом. Последний палец — его последняя надежда. Вместо того, чтобы вспоминать свое очередное несчастье («Которое, безусловно, имеет право на существование. Я не умаляю Вашей боли и переживаний.»), не лучше ли обозначить хотя бы одну причину, ради которой стоит жить? Тяню сложно. В голове роятся мысли про «я не достоин» и «легче закопать себя окончательно» (а это и правда легче). Но психолог просит его закрыть глаза, сделать глубокий вдох и медленный выдох.***
Проходит два долгих месяца прежде, чем Тянь осмеливается написать Цзяню о своем переезде. Они не общались с того самого дня, как Цзянь загремел в больницу после стычки с Шэ Ли. Тянь бы наверняка с ума сошел при иных обстоятельствах, но один факт уберег хотя бы часть его нервных клеток: Цзянь И первым заметил его отсутствие в школе тогда и стал написывать. После того, как понял, что на сообщения Тянь не реагирует, стал отправлять ему видео и картиночки с песиками и котиками. Пожалуй, только Цзянь реально знал о том, насколько глубоко Тяня берут за душу щеночки с котятами. На сообщение спустя два месяца Цзянь отреагировал мгновенно и сокрушительно. Дурачок (14:23): «ДА НУ НАХУЙ» «ЗДРАВСТВУЙТЕ» «И ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ БЛЯТЬ?????» Тянь искренне весело хихикает и усаживается расписывать свою километровую историю болезни. Но закончить не успевает — Цзянь И ломится к нему с видеозвонком. Тянь к таким ярким социальным взаимодействиям сегодня не готовился, но звонок все же принимает. После скомканных пяти минут безудержного тараторинья Цзяня о школе, поездке куда-то в деревню и злобных обвинений в кидалове, у Цзяня наконец-то заканчивается воздух. Тянь пользуется передышкой и валится на спину на кровать. — А с чего у тебя все это началось? — спрашивает И спустя минут сорок. Он тоже валяется на кровати, и Тянь изредка видит, как он болтает задранными ногами. — Ну… определить сложно, на самом деле. Я уже так давно привык жить в этом говне, что сложилось впечатление, будто так было всегда. Цзянь пялится пустым взглядом в экран и задумчиво мычит. Он первый, с кем Тянь поделился подробностями своих приемов у психолога. На вопросы брата или Мо он всегда отзывается нейтральным «все нормально, более-менее». Говорить с ними о раскопках собственного говна неприятно и даже страшно. А говна в нем и правда оказалось навалом — манипулятивность, склонности к садизму, импульсивность. Отсутствие какого-либо желания контролировать свой гнев. Тотальная инфантильность и безответственность. Тянь ненавидел быть виноватым и неправым. Ментально он застрял в своих двенадцати, когда было приемлемо и терпимо топать ногами по полу, требуя своего, а потом хлопнуть дверью перед носом старшего брата, не добившись желаемого. Он был брошенным ребенком, но медленно начинал понимать, что мир не позволит ему им оставаться. — А сейчас ты как? — как-то слишком тихо спрашивает Цзянь. Тянь приподнимает бровь не особо понимая его смущения. — Не знаю… Лучше, чем было в ту неделю, конечно. Но «хорошо» сказать не могу. Мне… пусто как-то, понимаешь? Никак. — А беседы с психологом точно помогают? — у Цзяня на лице какое-то скорбно-жалостливое выражение, природу которого Тянь не понимает. Никто же не умирает. — Тебе выписали какие-то таблетки? Мозгоправы же тоже вроде рецепты выписывают, да? — Пока таблетки никакие не пью. Но на следующей неделе я записан к психотрапевту. Наверное, что-то выпишут, — он молчит достаточно долго, чтобы Цзянь И успел подумать, что телефон завис или интернет отрубился. — А насчет «помогает ли», честно, сложно сказать. Конечно, мне немного легче, что я перестал компостировать в себе все неприятные воспоминания и вывалил это на кого-то. Но… ощущение, что толком ничего не происходит. От копания в дерьме только воняет, если понимаешь, о чем я, — он тянет кривую улыбку. — По ощущениям я просто в нем вымазваюсь и хожу в таком виде перед всеми. И чем больше про себя узнаю, тем больше воняет и тянется проблеваться. А ведь это не только мне терпеть, а всем вокруг. — Я иногда теряюсь в твоих метафорах, — признается Цзянь, меняя позу и усаживаясь спиной к стене. — И не темни ты так. Оно все в твоей голове. Никто не думает о тебе плохо только из-за того, что ты травмированный и сформировал очумевшие защитные механизмы. — Ты неожиданно хорошо разбираешься в психологии, — Тянь недоверчиво выгибает бровь. Цзянь фыркает: — А я вообще очень умный! Просто меня никто никогда не слушает. Тянь закатывает глаза и смеется, пытается привести аргументы «против», но И пропускает все мимо ушей. Он внезапно хмурится и напряженным взглядом изучает Тяня. — Чего? — Тяню неуютно и неловко — абсолютно приевшиеся, но не присущие ему прежнему чувства. – Думаю о том, что ты ничуть не изменился с того момента, как я видел тебя в прошлый раз. А это было почти десять тысяч лет назад! — Ты о чем вообще...? — О том, что ты все тот же. Сколько бы нового дерьма ты в себе ни раскапывал, для меня ты все тот же. Для Чжань Сиси и Малыша Мо тоже. Можешь думать о себе сколь угодно плохо — от нас ты никуда не денешься. — Ты… почему говоришь об этом? — ему не нравится смена курса беседы. — Потому что самоизоляция — это не выход. От того, что ты заперся дома и притворялся мертвым, легче никому не стало. Ты, засранец, даже не навестил меня в больничке. А я соскучился! — Цзянь, — Тянь скрипит зубами. Злится. — Мне было херово. И это никому не было интересно. Зачем мне грузить кого-то своим дерьмом, когда я могу справиться с ним сам? — И как? Справился? — злобно плюет в ответ И. — Иди нахуй, а?! Тянь хочет сбросить звонок и швырнуть телефон куда-нибудь под кровать. — Гуаньшань себе места не находил! — рявкает Цзянь, и Тянь застывает. Слушает. — Ты, блять, его не видел на той неделе, а я видел. Он чуть с ума не сошел, — И шумно выдыхает, тоже возвращая самообладание. — А он же такой же, как ты, придурок — пытается шифроваться. Я пока добился, что у него случилось, чуть по своей больной головушке не схлопотал. Тянь, к своему стыду, об этом даже не думал. Даже после двух недель в компании Гуаньшаня и его признания, Тянь все равно не мог поверить, что его отсутствие вызвало хоть что-то, кроме пренебрежительного раздражения. — Он … волновался за меня? Цзянь аж замолкает. Почти на минуту. — Тянь… Ты меня поражаешь… Он в конце концов дозвонился до твоего брата, а тот сказал, что, цитата: «у него настроение, как всегда, ни к черту». Тянь криво усмехается. — Шань пришел, на удивление, подготовленный, с учетом такого объяснения. Даже нет — готовый ко всему. Цзянь И жмет плечами и снова фыркает. — Он нам и потом не особо много рассказывал, что с тобой. Еще один шифровальщик, бля! Стоите друг друга! — Да ничего со мной и не было… Лежал под одеялом. А Шань все время был где-то в квартире. Мы даже не говорили особо. Только один раз — когда я про отъезд рассказал. Я был уверен, что он меня прибьет, а он… отпустил. Цзянь смотрит на потерявшие фокус глаза Тяня и вздыхает. — Он принял это и принял тебя. Тянь поднимает на него глаза, чуть хмурится. Работа с психологом, похоже, идет со скрипом, раз Хэ Тяню по-прежнему настолько сложно поверить, что он может быть кому-то искренне не безразличен. — Это называется поддержка. Он показал тебе, что он рядом, но дал понять, что рулить своей жизнью и спасать ее можешь только ты сам. Цзянь замолкает надолго, давая ему возможность познакомиться с новой мыслью. С чем-то уже на уровень выше, чем «я не смогу вечно быть ребенком». Чем-то, что еще только предстоит осознать в полном масштабе. – Тянь, — зовет И несмело и замечает, как Тянь вздрагивает после их долгой паузы. — Неужели ты правда думал, что мы все просто проигнорируем твое исчезновение? Вообще-то именно так он и думал. — Мы буквально тебя лишились в тот момент. Хэ Тянь невесело усмехается и долго молчит. — Я был уверен, что, если исчезну, никто даже не заметит. Думал, все только порадуются, что я перестану до всех доебываться. Цзянь возмущенно качает головой. — А потом я как будто забыл, что у меня есть опция выходить на улицу. Что я умею чувствовать что-то, кроме пустоты и… боли. В какой-то момент мне показалось, что так правильнее. Что только так быть и может. Я, кровать и ожидание голодной смерти. Цзянь тяжело вздыхает: — Да, дорогой, это уже клиника. Тянь уже не спорит. В голове, похоже, начало проясняться. Только сейчас, а не на сеансе психолога. Как будто мысли Тяня и правда были и остаются чем-то ненормальным, нездоровым. Словно то, к чему он успел привыкнуть, оказалось враньем. — С твоей перспективы моя смерть выглядит нежелательным событием? — фыркает он, сам до конца не понимая, насколько иронично. Цзянь не удивляется вопросу, а только кривит губы и смотрит чуть ли не разочарованно. – В моей жизни это была бы катастрофа, — говорит он тихо, внушающе. У Тяня мороз по коже. Почему-то от этого странно. Почему-то сложно поверить. Тяня ломает напополам. Ему должно быть дико со своей головы. Со своей убежденности, что его друзьям наплевать, жив ли он вообще. Но ситуация прямо противоположная — Тянь не понимает, почему им не все равно. Как он потревожил их, благородно оградив от своих проблем? — Я не понимаю, — сознается он. — Я же наоборот старался не мешать… Я же… – Хэ Тянь! — Цзянь не дает ему закончить, потому что знает, что ничего хорошего уже не услышит. — Ты хочешь жить? Тянь теряется. — Отвратительно нетактичный вопрос, — нервно усмехается. — Знаю! Но ты говорил, что принимаешь меня таким, какой я есть. — Наверно я был пьян в тот момент. – Хэ Тянь! Я серьезно! — И злят его попытки уйти от ответа. Тянь жует губы и отводит глаза. – Ну… да, я думаю. – Вот! — Цзянь резко трясет телефон, что Тянь аж вздрагивает. — Это единственное, что на самом деле важно, понимаешь? А все остальное, что сидит и гниет в твоей дурной головушке, разгребет психолог. Поговорите, попьешь таблеточки и все будет хорошо. Хэ Тянь тихо смеется. — Обещаешь? — Да! — Цзянь довольно улыбается.***
Иногда, когда не получается жить, надо просто быть. Существовать. Где-то в мире. Можно в своей квартире. За кухонным столом или под одеялом в кровати. Можно ни с кем не разговаривать, не выходить на улицу и не читать сообщения. Это все действительно можно. Ведь, когда больно, в первую очередь надо позаботиться о себе. Когда тяжело или страшно или даже никак. Главное, оставаться вместе с собой. Ведь по итогу, кто и как отчаянно ни старался бы тебе помочь, по-настоящему спасти себя можешь только ты сам.