Будем терпеть и побеждать. Если мы вместе, то можем быть намного счастливее: Мы связаны до самого конца, Я не могу жить без тебя. NCT U — Without you
Что произошло раньше: радость или печаль? Дисней делает ставку на разницу в несколько секунд, антропологи исключают эмоции и говорят о довольстве и боли. Юно считает, что планомерно съезжает с катушек, заваливая своего соула неотвеченными, но прочитанными сообщениями. Внутренний огонь Юно выходит из-под контроля, сжирает его руки под перчатками, от которых никогда не было толку, возникает першением в его горле среди глубокой ночи, пробуждая и волнуя стариков, задымляя всю комнату юноши, удушая его сожалениями и мыслями-мыслями. Юно горит изнутри самыми разными оттенками чувств, которые прежде кидал в жерло своей способности, а теперь не может до конца уничтожить по очень забавной причине. «Фейерверки» — звучит голосом Тэёна, когда Юно снова подрывается с кровати среди ночи, привычным жестом гасит горящую простынь. Под ладонью загорается переплёт книги, и Юно чертыхается, отчего пламя становится ярче, а середина истории теряется в пепле неизвестного. Усталый выдох слетает с губ, сдувая остатки некогда ярких страниц, что теперь — серость. Огонь Юно стал серым. Он стал скучным, потерял свои краски. Он стал скучным и пресным. Когда хобби становится рутиной, оно обращается пыткой. Выходит, что Юно не так уж сильно стремится развивать свою способность без своего соула. Юно не должен поддаваться влиянию компании Десятки. То, что выбрали эти люди, не подходит ему. И на это осознание потребовалось полтора месяца, знатно разбавленных учёбой, парой пожаров, мелким поджогом и прочими бытовыми трудностями, среди которых голос бабы так и тянет: «Джехён-и, мальчик мой, как дела в школе?». Пересохший язык неизменно выдаёт всё ту же фразу, что и пять лет назад: «Всё хорошо». На вопрос деда же находится больше ответов, среди которых всё чаще мелькает: «Я устал». Потому что, действительно, устал. Жаль, что жизнь — это не комиксовые картинки, и Юно не может просто так взять и скрыть лицо маской, отправиться спасать мир, получить поцелуй любимой девушки…. Поцелуй. Ах, поцелуй — слишком большая роскошь для Чон Юно. Ему бы начать с разговора с Тэёном, объясниться. Едва понедельник падает на голову со звонком на первый урок, Юно просматривает расписание старшеклассников и методично обходит кабинеты, ища по ним признаки присутствия своего соула. Это почти невозможно без способности, это почти невозможно — довериться сердцу в толпе учеников. Безумно сложно поймать того, кто не хочет быть пойманным. Староста класса презрительно смотрит на Юно и подаёт стакан воды, намекает на больничный: — Нам не нужны проблемы, помнишь, ага? И если честно, то Чон готов сдаться: взять больничный и как-то проследить Тэёна, найти Ли дома, подловить на прогуле урока. Хоть что-то! Оказывается просто невыносимо не видеть его. / Две недели Тэён пролистывает сообщения от Юно. Он тщательно избегает младшего, игнорирует его жалкие дедуктические потуги, насмехается с того, как пироманьячок бледнеет на глазах, превращаясь в ходячую переваренную острую лапшу. Вообще-то это жестоко. Но Юно начал первым. А Тэён — он подождёт ещё чуть-чуть, лет пять, и если ситуация не изменится, то мир и без него продолжит успешно катиться в бездну. Потрясающе! В школе Юно жалкий. Это аксиома, Ли даже привык. Новые друзья Чона вне школы — это хорошо, младший скоро нашёл себе утешение, тогда зачем ему Тэён? Оповестить о своём счастье? Марк спрашивает вдруг: — Что, если он несчастлив без тебя? — Тогда он мог не отворачиваться от меня. — Прости, Тэён-а, но даже я не знаю, в какую сторону должен повернуться, чтобы это было «отвернуться от тебя», — Ли не обижается, но всё же ударяет друга по плечу. Их веселье обрывается резко, когда в раскрытый чехол гитары падают не деньги, но с шумом валятся сложенные листы А4. Протянув руку, Марк расправляет их. Его глаза округляются, до невероятного веселя Тэёна, но плотно сомкнутые губы побуждают Ли заглянуть через плечо в страницы и прочитать шёпотом: — «Я ненавижу твою улыбку. Я ненавижу эту песню. Ты обязан мне музыку, Марк. Верни мне музыку. Гори, свети, сияй. Я гасну — это всё, твоими силами, Марк. Я не знаю, как дальше жить, если одна твоя улыбка уничтожает мой космос, Марк. Где ты берёшь силы, чтобы улыбаться, Марк? Я не в состоянии радоваться хоть чему-то, когда ты оставил меня таким. Неспособным. Твои песни — они убивают меня. Помнится, раньше, они могли залечить душевные раны, умели зажигать огонь в сердцах людей, А сейчас — выжигают остатки меня, испепеляют остатки тебя. Ты счастлив играть на улицах города? Ты счастлив знать, что я больше не способный? И жалкий без твоей собственной способности. Марк?» На всех следующих страницах соулмейт Марка указал особенно въевшиеся в память строки, он подписал названия песен, он также указал время, когда слышал их — не могло быть ошибки в том, что именно в те дни, и примерно в то самое время Марк, действительно, исполнял их. По загривку Тэёна проходит страх узнавания, парень ведёт плечом, когда Марк вдруг улыбается так нежно, что Ли падает в когнитивный диссонанс: — Чему ты радуешься? Он называет твои песни ужасными. Он ненавидит тебя. — Но он приходит ко мне. Он ищет меня, находит, слушает мои песни. И даёт об этом знать, — мальчишка сминает листы, небрежно прижимая их к груди и счастливо пищит, — Я не зря надеялся, Тэён-а! Я всё исправлю! Я всё исправлю, Тэён! Он даёт мне второй шанс! Хёк-и, — имя слетает с губ так трогательно-легко, невесомо, но слышно. Тэён думает, что Марк слишком влюблён в своего соулмейта. А потом вспоминает, что это именно Марк первым полез целоваться, и лишил их обоих способностей. И имеет наглость не жалеть об этом. — Марк, ты…? — Тэён понятия не имеет, что именно хочет спросить. — Я безумно счастлив. — Ты отнял его способность, бОльшую часть его жизни. А сам продолжаешь жить наполную и веселиться, улыбаться. Разве это не кощунственно? В круглых глазах мальчишки загорается злость. Он бросает листы на прежнее место, ударяет кулаком по бедру Тэёну — не уверенный точно, куда попал, но довольный тем, что хоть куда-то. — Я никого не убил, Тэён. Я не совершил преступления. Разве противозаконно целовать любимого человека? — Марк распаляется всё больше с каждым новым предложением, пока не загорается презрением к своему другу, — Ты всё бредишь о способностях…. Так знай! Ли Донхёк — алгоритметик. Его способность — это находить и сортировать безумно огромные количества чисел, запоминать и систематизировать их: складывать, умножать, находить повторы. Ты думаешь, что лишившись возможности складывать миллионы с биллиардами в уме, он многого лишился? Теперь ему, наверняка, сложно умножать семизначные числа, находить логику последовательностей, но он всё ещё способен это делать. Понимаешь ты это? Способность — это лишь часть твоей личности, не весь ты. — Тогда какой Я?! — Тэён толкает младшего в плечи. И этим жестом толкает Марка на противоположную сторону баррикад. И хотя в чем-то Ли может понять мнение своего единственного друга, его личная ситуация с Юно — абсолютно другая история! — Тогда какой я, если моя способность — невидимость?! Кто я, по твоему мнению, о гений музыки, Ли Марк? — Ты тот, кто не причиняет неудобств, — глаза Марка отражают уверенность и правду. Его подбородок чуть поднимается выше. И это напоминает Тэёну о том, что мальчишка перед ним — значительно младше, глупее, и вообще — что он может понимать в том, какой Тэён есть на самом деле? — Ты настолько сильно не любишь причинять неудобства, что думаешь умереть, только бы не обременять собой родителей, своего соулмейта, меня и — кто его знает — кого ещё. Поэтому ты настолько сильно невидимый. Не потому, что твой соулмейт подавляет тебя, а потому, что ты позволяешь ему затмить себя. Ноги разворачиваются на сто восемьдесят. Тэён уходит молча. В ссорах такое часто случается, не так ли — когда случается точка кипения, и всё, что вам нужно — разбежаться. А вот на время, или навсегда — вопрос двух сторон, но у Ли уже сейчас есть ответ. Сейчас же парень просто не понимает, что именно чувствует: презрение, уязвлённость, стыд, страх, отчаяние — всё вместе? Он не может отказаться от единственного друга. Будет также приходить, навещать маленького смешного музыканта в переходах точно также, как это делает его соулмейт. Чёрт подери — у Марка просто отвратительный характер! Ли Донхёк кажется Тэёну ближе и понятнее. Наверное потому, что Юно чем-то похож на Марка. Уверенностью в своей правоте, как минимум. Тэёну нравится подобный типаж людей? Ха! Так он долго не протянет. Он точно долго так не протянет. … Каштановые волосы неаккуратно торчат во все стороны, зарывшиеся в них пальцы ситуацию не спасают. Два огонька свеч дрожат в безветренном углу, оцвечивая портрет Английской Королевы Елизаветы Второй лимонно-жёлтым. Тэён находит занимательным то, что огонь не отбрасывает тени. Но тень отбрасывает то, на что падает свет огня. Юно — огонь, Тэён — тень его. Вот так они и связаны, соулмейты! Кажется, Марк слишком умён для своих лет. Любовь так сильно влияет на человека? Тэён понятия не имеет. Он просто наблюдает с безопасного расстояния за своим соулмейтом, который их диалог поставил целью своего существования. «Упёртый малый» — добродушно ухмыляется Ли, оглядывая толпу школьников, когда подходит ближе к Чону, отодвигает стул в сторону. Позволяет своей тени появиться. Юно сверлит стену пустым взглядом, видимо, ещё не решив: радоваться, или же плакать. — Что заставило тебя искать со мной встречи? Твои дела пошли в гору, — падая спиной на спинку стула, начинает Тэён. Пальцы сжимают подол бомбера, колено дёргается под столом из стороны в сторону, но голос парня звучит твёрдо. В конце концов, он ещё может отвоевать себе право сидеть вот тут, неприметно, а не скрючившись где-нибудь. Да и хныкать в туалете — надоело тоже. Хочется быть видимым, заметным. Существовать хотя бы тенью на стене. У тени тоже может быть своё мнение, разве нет? По крайней мере некоторые творческие люди посвящают теням отдельные миры, или создают аллюзии. Аллюзия — это то, что Тэён является тенью Юно, тёмной стороной его способности, её последствиями, её выходом. И тень существует до тех пор, пока существует огонь. Они оба знают, что это может быть иначе. — Обоюдный выбор, — огонь свеч гаснет и не вспыхивает снова, — Ты тоже должен иметь право выбора. Ты можешь выбрать счастье для себя. — Что? То, как Юно изменился за эти пару месяцев, вводит Тэёна в ступор. Единственное, о чём он сейчас думает, это: — Что с тобой случилось? — Я познакомился с разными людьми, узнал их способности, об их соулах. Мне… — его тело сводит судорога презрения, и юноша на ходу выбирает другие слова, избегая заезженного «мне жаль», — Я понял, что был виноват, что было жестоко быть рядом с тобой и постоянно говорить, что я не выберу тебя. Это ужасно. Я будто смотрел на себя со стороны, и мне было ужасно противно. Конечно, ты меня ненавидишь. Но я могу это исправить. И хотя Юно говорит медленно, говорит от сердца, в нём нет уверенности. Настолько безумно сильно заметно то, как глубоко он увяз в бездонной чаше рассуждений, что Тэён в который раз рядом со своим соулмейтом оказывается просто неспособным сделать хоть что-то — только обращается льдом на том месте, где сидит, судорожно размышляя о сказанном. И думая о том, как сильно заблуждался в своих суждениях, подходя ближе к Юно, готовый обороняться от его успеха в новой компании среди новых классных друзей. — Ты предлагаешь мне забрать твою способность? — Да, — с натягом. Потому что не готов так просто отдать. Она ему очень дорога. Но Юно втягивает в рот нижнюю губу и смотрит на ухо (да почему всегда на ухо? — Тэён чешет то, пряча под волосами). Ли ценит, что в этот раз Чон делает хоть что-то, думая не только о себе, не только о своей силе. Поддевая пальцами подбородок юноши, Тэён стремительно приближается к лицу того, рассматривая пушистые, дрожащие реснички, временами поджимающиеся губы, что в секунды плена зубов так больно бледнеют. Едва касаясь своим носом его, Тэён скоро отстраняется, подскакивает на ноги, потому что есть истина выше его собственного счастья: — Если я сделаю так, как я хочу, то я буду ненавидеть сам себя. Лучше ненавидеть тебя, выгорая от твоей способности. С сиплым выдохом Юно сгибается над столом. Его запястья дрожат, пальцы сжимают воздух — оказывается, он был настолько отчаян в своих словах, что поступок Тэёна … Не облегчил его жизнь? — Почему именно поцелуй в губы? — наблюдая за тем, как фитильки свечек то вспыхивают ярко-алым, поднимаясь до потолка, то гаснут, оставляя за собой хризантемки дыма, Тэён на пробу улыбается, — Почему не запястья? Мы так редко целуем людей в запястья. Там, где написаны наши имена. Тэён понятия не имеет, почему делает это сейчас. Наверное, он вспоминает, как изменился Юно, когда Ли уличил его в чувствах. Отрицать свою привязанность к мальчику Тэён не намерен, его сердце не камень, но, видимо металл, который плавится под силой огня Чона. В некотором роде, это жутко забавно. Но Тэён всё равно не может отличить в калейдоскопе воспоминаний и эмоций ту, которая побуждает его сделать это. Ножки стула царапают мрамор, когда Тэён придвигает стул ближе к своему соулмейту, перехватывает его правое запястье своими руками, гладит пальцами сухую, больную кожу со шрамами, пятнами ожогов: бордовыми, белыми, желто-сизыми. Полосы и кружки своего имени тянутся белыми нитями по красноте, как если бы кто-то выжег клеймо на запястье Юно, и это кажется невероятно жестокой шуткой судьбы над ними двумя. Левая ладонь ложится в правую, пальцы младшего сжимают его. Веки опускаются ниже, но не могут сомкнуться полностью — Тэён боится промахнуться, хотя его соулмейт более, чем видим, осязаем. Губы и кончик носа вжимаются в кожу, нервозность Юно подскакивает до предела — рука дрожит в руке, мелкие искры бегут по предплечью, прожигая школьную рубашку. Требуется отстраниться, чтобы приоткрыть рот и мягко вернуться губами на «Ли Тэён», что лежит на запястье Юно. Лишь чуть-чуть втянуть солёную, шершавую кожу. Отпустить. Сомкнуть губы в бантик и чмокнуть запястье, снова — поднимаясь выше по вене. Пяти поцелуев достаточно? Тэёну кажется, что хватит. Хватит с него этого глупого мальчика, который влюбился в него, который решил отдать самое ценное, что может быть у амбициозного ребёнка шестнадцати лет — свою способность. Хватит с Тэёна всего этого. Последний раз — седьмой, всё-таки седьмой — целуя запястье Юно, Тэён одним слитным движением выскользает из-за стола, приводит чужие непослушные прядки в порядок, чему сильно удивляется, но на последок замечает: — Давай не ненавидеть друг друга. Любить друг друга не обязательно. Мы просто будем уважать наши решения. Этого хватит. Это — наш обоюдный выбор. Тэён оставляет Юно сидеть с низко опущенной головой, рдеющими щеками, прижатой к груди правой рукой. Тэён уходит домой, думая о том, что губы у его соулмейта должны быть мягче его больной кожи рук. Кислота желаний разъедает грудную клетку весь вечер и всю ночь, потому что чувства Юно — это его чувства и поступки, но то, что сделал он сам — это его, это всё его. То есть, у него тоже есть чувства: те, что больше дружеской привязанности, те, которые его собственные, такие же сильные, что жаждут новых прикосновений, новых игр друг с другом, с огнём между. И это те самые чувства, которые стоят между им и Юно гранью ненависти.///
Вообще-то Ли Донхёк никогда не ненавидел Марка всерьёз. Понарошку ненавидеть он тоже не умеет, но обижаться до самого сердца, до болезненной раны в груди, что продолжает ныть больше года — да. Видеть Марка поющим с гитарой; видеть его сломанную блок-флейту, которая больше не подчиняется его солёным, но мягким губам; слышать его новые песни, его каверы; наблюдать, как день за днём под мозолистыми пальцами рвутся струны; но всё равно наблюдать улыбку своего соулмейта — для Донхёка, в жизни которого всё подчинялось прежде логике, расчёту; когда взрослые считались с его мнением, обращались к нему, как к маленькому, но чрезвычайно важному господину; управлять делами отцами, оказывать сторонние услуги; подавать надежды далеко выше школьной программы и презрительно бросать взгляды на всех тех неумех, которые гонятся подлизать таланту Ли — для Донхёка просто невыносимо больно знать о существовании счастья Марка, пока его жизнь превратилась в это. Без способности его жизнь обратилась пеплом. Один поцелуй сжёг весь его потенциал. Теперь Ли Донхёк — лишь выдающийся мальчик в школе, на которого старшие смотрят с сожалением, поворачиваются к нему спиной, а прежде преследовавшие одноклассники — насмехаются. Марк Ли разрушил жизнь успешного Ли Донхёка, сделал его обычным. Оставив на прощание тоскливое чувство ушедшего владения миром, и… Тоску по себе. По своим объятиям. По своему голосу, что изменился со дня их последней встречи, трижды простуженный и дважды сорванный, единожды переломанный пубертатом, что ещё дробит его в щепки, но Марк справляется. Думая об этом, Донхёк улыбается, поглядывая из-за угла перехода, как Марк собирает мелочёвку из чехла гитары в карман, даже не догадываясь, что прямо сейчас находится под наблюдением осторожного — некогда соулмейта. Марк Ли уничтожил прежний мир Донхёка, остатки которого раздробили ему кости. Но Донхёк не был бы собой, если бы… Если бы не ненавидел Марка также сильно, как и любил. Если бы ему не пришлось судорожно хвататься за голову и ночевать за монитором компьютера на лекциях, если бы ему не захотелось доказать всем тем высокомерным идиотам-взрослым, что он всё ещё стОит, что один поцелуй не ставит на нём крест, что любовь не убивает — то Донхёк бы сломался и потерялся среди прочей обыденности, был бы затравленным школьников, упал в вечную депрессию. Так бы он точно остался серым, обычным. Но неизменно находя Марка, который также продолжил вести свою борьбу, снова и снова выходя на улицы города: в дождь — в переходы, в ветер — на парапет, в солнце — в парк, Донхёк также продолжал. И он всё гадал, как далеко сможет зайти, идя в одиночку, идя будто против Марка, чтобы не уступить ему. Подкинув листы с признаниями, с теми строками, что въелись в его голову осколками памяти, нежных воспоминаний, Донхёк понял, что достиг своего предела. Вернув себе прежнее расположение в компании отца, поставив на место всех тех, кто по первости утраты его способности смел насмехаться над ним, Донхёк расправил плечи и понял, что любовь Марка не уничтожила всё, не убила его. Только изменился подход. Пришлось стать ответственнее, учиться исправлять ошибки и краснеть лицом за траты. Многому пришлось научиться Ли Донхёку. И самое жуткое, что он никак не может пересечь, накрывая глубокую рану разочарования и потраченных месяцев нервов, обид, истерик, срывов — Донхёк не может простить. Хотя так сильно любит Марка. И никак не может оставить его в покое. Не может без Марка. Но и с Марком пока ещё кажется невозможным. — Спасибо, Хёк-и, — раздаётся по переходу, и Донхёк судорожно отскакивает от стены, оглядываясь, но не решаясь выглянуть из-за угла: даже если Марк его обнаружил, Ли ни за что не выдаст себя, — Я горжусь тобой, Хёк-и, — его голос на миг исчезает под стуком каблуков проходящей мимо женщины, и едва становится звеняще тихо, до слышимости рваного биения собственного сердца, Донхёк слышит, — Я люблю тебя, Хёк-и. «Я тоже, Марк» — только в мыслях, напряжённо вслушиваясь в шаркающий шаг любимого человека, Донхёк оседает спиной по стене, растирая ладонями щеки.///