ставка на гения

      Иногда, в особо загруженные дни, когда под рукой нет личной библиотеки с горячей ванной в придачу, Веритас Рацио расслабляет мозги посредством общения с особого рода глупцами. Теми самыми, самоуверенными, которые зуб на него точат.       Отношение к людскому невежеству у него двойственное: с одной стороны, цель его жизни — заполнить разум каждого знаниями, научить мыслить логически, искоренив порок необразованности и лени, с другой… Согласитесь, порой откровенная тупость людей поражает до глубины души. Есть те, кого не исправить, и над такими можно поглумиться. Капельку, самую малость! — Я не самовлюбленный, просто знаю себе цену, — Рацио складывает на груди руки, сверху вниз глядя на нечто среднего роста, нечто мужского пола, полненькое, с круглыми очками на кривом носу и полным уверенности взглядом. — Вы ни о ком, кроме себя, не думаете! — Как же вы пришли к такому выводу, не зная меня лично? Очень интересно послушать. — Вспомните Мэй-Мэй! Или Лу Синь! Нормана, Гилла? Вы отправляли этих умных студентов на пересдачу шесть раз, пока, в конце концов, их не отчислили! Я лично знал этих учеников и преподавал у них!       Вспомнить бы хоть одного из этих добрых малых, когда ведешь пятьдесят курсов одновременно… — Что преподавали? — ухмыляется Рацио, не зная, смеяться или плакать, ведь перед ним стоит учитель — транслятор знаний.       В Оскфордском университете около четырех тысяч преподавателей, и с «нечто» он сталкивается впервые. Те, кому посчастливилось Веритаса обучать, рано поняли, что от взаимодействия с ним узнают больше, чем дадут. Рацио тоже сразу осознал, однако его бывшие учителя, по крайней мере, не были до такой пугающей степени глупы. Как «нечто», вспетушившееся визави. — Не важно! Я просто хотел прямо спросить, отчего вы с таким безразличием относитесь к другим людям? Вам плевать на их судьбы, на судьбы всего! Лишь бы самоутвердиться и выпендриться! Рацио вздыхает: — Ну почему сразу всего… Ваши доводы категоричны и узки. Уверяю вас, волнующие меня судьбы в мире есть. — Чьи же? «Уточки в его ванной… Как они там без него?» — А это уже, — встает Рацио из-за стола, засовывая руки в карманы. — Вопрос личного характера. Я на обед. — Я не закончил! — Смотрите, на подоконнике отдыхает моя гипсовая голова. Договорите с ней.       О Веритасе Рацио ходит множество мнений, пронизанных противоречиями. Однако за каждым негативным к нему отношением кроются зависть и восхищение, признать которое не дает собственное эго тех, кто изнутри себя крошит, скрипя зубами, стóит краем уха услышать имя учёного-преподавателя и любителя гипсовых голов.       Коллеги из Гильдии Эрудитов — любительской организации, сборища мыслителей, философов и учёных, первое время часто спрашивали у него о том, как же он относится к мнению о себе.       Да никак.       Рацио никогда не стремился к всеобщему признанию и обожанию, Рацио стремился к знаниям, мудрости и пониманию концепций разных сфер мироустройства. То, что о нём думают, как о личности — не его дело и не его эмоции.       Ему любопытно другое: обсудить свои научные труды с людьми знающими и ищущими, каких на свете единицы из миллионов, ибо как объяснить то, что он до сих пор не нашел в ком-то поистине интересного собеседника? «Эгоцентрик!» — плюнул бы в него кто-то, кому он не симпатичен, услышав его мнение касательно людей в целом. Но что поделать, если уравнения, на решение которых девяносто девять и девять процентов людей тратит годы, он щелкает, как орешки? Для Рацио такое, как и многое-многое, элементарно, потому он никогда искренне не поймет всех, кому нужна масса усилий для хотя бы простейшего понимания того, как их решать. Не считать себя на фоне всех умнейшим и величайшим было бы странно, не так ли?       Так вот, обед.       Его ежедневный перерыв длится два часа, и, за исключением времени на дорогу, в этот период он отсиживается в любимом ресторане.       В поисках места, которое устроит на сто процентов, пришлось обойти бесчисленное количество заведений. Субъективно превосходным должно было быть всё: обслуживание, еда, интерьер. Так, звание «Совершенного» заполучил четырехэтажный ресторан «Дали цвета», располагающийся у реки Чаруэлл. Больше всего Рацио зацепила возможность бронировать отдельную комнату, похожую на капсулу; изнутри, со второго по последний этаж, всё напоминало радужный муравейник с десятками таких «капсул», потому что стены каждой комнаты выкрашены в один определенный цвет, и гость волен выбирать, каким оттенком желает быть окружен. — О, Доктор Рацио, добрый день, — расплывается девушка за стойкой в тревожной улыбке. Боится и восторгается. — Вам обед, как обычно, в синюю комнату? — Всё правильно, — хмыкает он и, дождавшись, когда ему специальный ключик выдадут, элегантной походкой шагает к лестнице.       Комната 66.       Наконец, тишина. Панорамное окно с видом на реку и город по ту её сторону. Спокойствие и свободный ум.       Рацио усаживается на мягкое кресло, за круглый столик, и только хочет достать из портфеля книгу, как в дверь громко стучат и, без позволения, отпирают.       Сначала показывается белокурая голова, миллисекундой позже — очки с пурпурным стеклом. А потом всё остальное: рубашка ядерно-аквамаринового цвета, приталенный черный пиджак с белым меховым воротником, обтягивающие молочные брюки и лакированные мокасины под цвет пиджака. — О-о-о! — протягивает незнакомец с озорной улыбкой и заходит, как ни в чем не бывало. — Вы-то мне и нужны!