Пожалуйста не пиши на меня донос

«Давеча вечером, собралась кампания из пятерых, все, как на подбор — красавцы, но я средь них самый видный. Пошли мы к сеньору *зачёркнуто* за увеселенеем, и до ночи пили вино, излияниями умощая грешные души. Возжелал я поцеловать Петриньо (имя изменено автором) в уста, взял его за волосы, приблизил его рот к своему, вылизал изнутри и снаружи, покуда он постанывал и извивался под моими руками. Третий наш таварищ в то время гладил меня под кафтаном, и я изл…» Габриэле вздохнул, утёр со лба неизвестно зачем выступивший пот. Отложил паскудную бумажку прочь, к уже исчерканным его твёрдой рукой листкам. Свеча дрожала, едва не гасла, и очень кстати — за окошком уже занимался рассвет. «И всю ночь вот так, чтоб их черти драли, кляузники, пресвятая Дева», подумал в сердцах Габриэле, косясь на бумажку. Пришлось вернуть её обратно — и надписать сверху наскоро «донос бесп., не им. юр. силы. Лица неустан.». И какой дурак сам на себя пишет, что же это такое — шутка? Подобные вещи смешны, только если ты не разбирал их, устав как собака, с ночи до утра. Габриэле потянулся к следующим бумажкам, и улов на сегодня был таков: «Мессер Пацци есть содомит, в доме коего юноши развратничают без меры». «Жузепе сношает свинью, по вторникам предаётся содомскому греху с женой. Живёт на виа Кристофано у Санта-Кроче». «Вышлите денег моему отцу, он бедный адвокат». «Маэстро Чино целовал подмастерье и потом дал ему писать лик ангела. Что же это творится в нашем городе?». «Дольфина ходит, одетая в сраку». «Здесь был Алессандро». «Плачьте, девушки! Мой член на вас забил. Теперь он входит в мужиков. Прощай, чудесная женственность!». Габриэле выругался, чувствуя, что сходит с ума. Сколько ему платила сеньория за проверку доносов? По всему выходит, что недостаточно. — Недоноски, чертподери, чтоб вас, — забормотал он, откладывая в сторону опостылевшие бумажки. — Занялись бы делом. А я б поспал. Солнце скользнуло по стене небольшого палаццо, в котором Габриэле коротал ночи, добралось до окна и немилосердно принялось светить страдальцу в лицо. Он отчаянно потёр лицо руками, взъерошил волосы и сел, будто чёрт с картинки страшного суда, весь насквозь злой на мир. Работа больше никак не двигалась — и Габриэле, вняв разуму, послал всё к детородным органам сатаны и его прихвостней. Он забился в угол комнаты, где ему любезно поставили колченогую кровать, накрылся с головой собственными одеждами и провалился в беспокойный сон. В нём золотоволосый юноша, из тех, что беспечно гуляют по Торнабуони, целовался с рыжим Петриньо, покуда третий их товарищ не прижался к юноше сзади. Он взял его за волосы, оттянул назад к своему плечу, вылизал ему шею и потом полез руками под камзол. Золотоволосый стонал так сладко, что у Габриэле будто бы зазвенело в ушах, и сон крутился, вился, как сдобный рогалик, покуда не исчез совсем — вместо этого пред ним снова была комната, дымящая на столе потухшая свеча, стопка доносов поодаль. Солнце милосердно исчезло за полуденным облаком. Вместо стонов юноши за окном орал осёл, на котором, видимо, привезли ещё бумагомарательное Габриэлево проклятье. — Чёрт его знает, что такое, — с несчастным видом пробормотал он, полез себе под рубаху. Хватило пары движений руки, чтобы избавиться от последствий сна. «Начитаюсь, стану таким же, как эти — содомитом, а ещё того хуже, бездельником!», решил он и постарался выкинуть из головы все лишние мысли. Габриэле был человеком серьёзным, хоть и не дурак был выпить да потанцевать в компании одного хитрого монаха и пары друзей-музыкантов. По выходным ходил играть в кальчо, орал до хрипоты на соперников и мог, если надо, подраться (но не любил это дело, чего там, кому оно вообще надо). Но бездельников не жаловал прям уж вообще. Содомиты ещё ладно, кто во Флоренции не пробовал: Габриэле, правда, ни девушки, ни юноши особо не были любы — скучно с ними, телами тереться, хоть вешайся. Он больше любил учёную беседу, музыку, ну и… выпивку, в общем. — Чтоб вас, доносчики эти! — в сердцах воскликнул он, кончив с красным, сердитым лицом, будто аноним лично виновен был во сне Габриэле и в его же семяизвержении. Спустя несколько дней среди «Чезаре, я знаю, что Джованни тебя в жопу трахает. Джакомо это написал», «Тео, хватит лизать девочкам по собачьи возле городской стены!» (тут Габриэле честно покраснел), обнаружилось: «Продолжаю летопесание своих похождений специально до того, кому досуг читать да радоваться. Было как — после того, как целовались мы с Петриньо, решили поехать к тому на виллу, провисти дни в безделии и разврате. Взял я также и краски, ибо собирался писать пейзаж — но так к нему и не притронулся, в чём смеренно каюсь. Петриньо зато взял двух девушек, чьи прелести ничуть не затмили моего разума — более всего я люблю статных, высоких юношей, даже скорее мужчин, чтобы глаза у них тёмные, и волосы вились, и когда на руку накручеваешь… Да я не о том. Петриньо забавлялся с девушками в спальнях, а я побрёл, печальный, вдоль холма от виллы, и заприметил каменотёсов — они доставляли мрамор в город для работ (вы, не сомневаюсь, и так всё знаете, не буду утруждать вас расписыванием). Один каменотёс подмигнул мне, я ему в ответ, ибо по природе дружелюбен и незлоблив. И вот уже через полчаса я сижу на мягкой, сочной нашей траве, держу юношу того за бёдра, покуда он скачет на моём члене, к слову сказать, весьма прекрасном. Стоны его были…» Габриэле понял, что некоторое время уже сидит, выпучив глаза и приоткрыв рот. В груди у него было жарко, тянуло и давило, да и в паху творилось что-то не лучше. «Тот же шельмец, чтоб его черти драли, пишет», подумал он, отирая рукой горящие щёки. И зачем пишет? Кому? Просто так вот, куда придётся? Габриэле повертел листок в руках, понюхал — ну, дурак-дураком — и сложил вдвое. Нечего таким бесполезным доносам портить… стопку доносов. Кто его знает, может вообще по ошибке сюда попало. Может, нёс кто себе домой, да и… залетело в ящичек. Габриэле воровато оглянулся один в пустой тёмной комнате — вечерело, уже без свечи было ничего не видать. Листочек спрятал за пазуху, и потом ещё несколько раз перечитал. Для пользы дела. А неизвестный автор писал и писал — с завидной регулярностью, каждую неделю, новые главы своих похождений.