Как вода запела огнём

Ба Синг Се. Кристальные катакомбы       Злость Катары окончательно улеглась, когда она дотронулась пальцами до шершавой, сморщенной части его лица. Зуко хранил молчание, прикрыв глаза. Ей показалось, что он даже затаил дыхание, настолько всё вокруг стало невесомым. Всё в кристальных катакомбах, казалось, замерло в этот крошечный хрупкий момент, который они разделяли вдвоём.       Который Зуко позволил разделить с ним. Он позволил коснуться восстановившейся, но никогда неспособной исцелиться раны. Катара ценила продемонстрированную уязвимость, но ещё больше она ценила то, что он не оставил её одинокой в проявленной уязвимости.       Он отплатил ей, идентичной по ощущениям, историей — всё ещё вцепляющейся в голову по ночам, болезненно скручивающей, преследующей и угнетающей. Чем-то, что показывало, что они ближе, чем думали.       — Знаешь, я думаю, что, действительно, могу его исцелить.       Катара не колебалась, предлагая помощь, но ступала осторожно, словно по незнакомой территории. То есть территория с Зуко была вполне знакома ей, исследована вдоль и поперёк: здесь были обозначены границы, установлены правила из серии «Бейся с ним, каждый раз доказывая, что твоё мастерство круче», «Беги, лишь бы он вновь не спросил тебя, нуждаешься ли ты в спасении от пиратов» и «Никогда не сочувствуй, потому что он хочет схватить Аанга», но теперь всё это рухнуло. Постепенно оседала разъедающая пыль. И сначала Катара не знала, как двигаться, но, вероятно, терпение всегда было лучшим из способов построить что-то заново.       Зуко медленно открыл глаза и несколько секунд просто смотрел на неё. Только сейчас она осознала, как близко к друг другу они стояли. Его дыхание касалось кожи её лица. Затем он отпрянул, сделал пару шагов назад и тихо ответил, теряя уверенность во всём, что происходило вокруг:       — Я благодарен тебе за предложение, но не думаю, что чудовище вроде меня заслуживает этого.       Зуко сел на каменный пол, как сидел до этого. Его спина согнулась, словно он нёс тяжёлый тюк на своих плечах и никак не мог от него избавиться, потому что терялся во всех вещах, кружившихся над головой подобно волкам-летучим мышам.       Катара присела на колени рядом с ним. Он спрятал от неё взгляд, представ с другой стороны: таким она его ещё никогда не видела. Не бесстрашный изгнанный Принц Народа Огня, не целеустремлённый захватчик, не отчаянный беженец из чайной в Верхнем Кольце Ба Синг Се — словом, не классический Зуко.       Какой-то другой.       Запутавшийся, хандрящий, печальный. Обычный ребёнок на войне. Возможно, это то, какой он раз за разом видел Катару. Ей это не льстило, но, какой бы бравадой она не наделяла себя, это было правдой — она тоже оставалась ребёнком в условиях действующих военных действий.       — Дай мне свою руку, — твёрдо попросила Катара.       Зуко нахмурился, поднял на неё недоумевающие глаза, казавшиеся в свете сияющих изумрудных кристаллов почти оливковыми, но протянул ей руку. Это удивило её и утешило одновременно. Он доверял ей. И это после всего, через что они заставили друг друга пройти.       Такая отдача воодушевила Катару. Она пододвинулась, чтобы поудобнее перехватить его ладонь и подставить её под большее количество света. Благо, здесь его было вдоволь.       — Так-так… Я вижу линию любви, — она слегка нажала указательным пальцем на верхнюю длинную линию на его ладони, — у тебя будет много подружек.       Катара хихикнула, когда уши Зуко заалели, а он сам приподнял плечи и спрятал шею, походя на детёныша крольгуру. Ей пришлось прочистить горло прежде чем продолжить, потому что полувизгливые смешки не хотели покидать её рта и предоставить побольше пространства туманным словам, хоть и не отвечающим на сигналы вселенной и прочей ерунды, которую закладывали колдуньи на рынках в это мастерство, но соответствующим обычным фактам.       И, нет, про очередь воздыхательниц Катара сказала не потому, что считала Зуко красивым. Несмотря на все враждебные козни, которые он им устраивал, он — принц. Логично предположить, что принцы не обделены вниманием фанаток.       — А вот эта коротка линия — линия головы. Она свидетельствует о том, что ты очень сконцентрирован, когда изучаешь что-то новое, и сообразителен.       На лице Зуко мелькнула крошечная нахальная улыбка. Катара остро усмехнулась. Было бы кощунством — не воспользоваться ситуацией.       — Но она также обрывается, а это говорит о том, что её обладатель часто принимает глупые и спонтанные решения.       Бровь Зуко грозно сдвинулась. Он пробурчал что-то ворчливое. И Катара, внутренне довольная, повела палец дальше. По какой-то необъяснимой причине он не предпринимал попыток одернуть её и прекратить потешаться, почему-то он позволял ей продолжать, даже если она не владела чтением по рукам и по большей части несла несерьёзные вещи с очень серьёзным видом. Катара периодически подносила руку к подбородку и строила задумчивую гримасу, будто взаправду распутывала хитросплетения его судьбы и преподносила ему ответы на понятном человеческом языке, но интерпретируя их, как заблагорассудится её комичной части (наверняка имеющей родство с комичной частью Сокки).       — Не все мои решения были глупыми и спонтанными, — в свою защиту возразил Зуко, впрочем неохотно и как будто сам не до конца веря в то, что это правда.       — Не все, — кивнула она, — но многие. И… вот, линия жизни. Ну, она говорит мне, что ты довольно… жизнеспособен. А линия судьбы уверенно твердит, что ты сам творишь свою судьбу. Видишь? Никакой линии чудовищности.       Зуко растерянно моргнул, а затем вполне осознанно сжал её ладонь. Катара едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Но его ладонь была согревающей и немного мозолистой, демонстрирующей ей как его огненнонародные корни, делающие его нормальную температуру чуть выше обычной, так и то, что он часто тренировался с оружием или в покорении огня. И, в конце концов, то, что он не так уж плох.       — Спасибо, — поблагодарил он. — И... Эм... Катара…       То, как Зуко произнёс её имя впервые, мягко и вопрошающе, почти спрашивающе, даже снилось ей в дальнейшем, после Ба Синг Се. Она прокручивала эту интонацию, этот взгляд из-под полуопущенных век; свои пальцы, всё ещё зажатые в его руке, когда не могла заснуть и мучилась, утомлённая исцелением не приходящего в сознание Аанга. Что-то — может сама вселенная, над которой она насмехалась в тех катакомбах, — говорило ей: он был готов предать свою страну, свою семью и свои идеалы.       Затем лицо Катары омрачала болезненная гримаса: он был готов предать всё, что делало их врагами, ровно один миг, а она повелась, как самая наивная девчонка в мире.       Поделом ей.

°°°

Земли Народа Огня. Неподалёку от деревни Йен Ро       Гнев Катары окончательно улегся или точнее сошёл на нет, когда они достаточно отошли от курса. Их одежда насквозь промокла, и заметно снизилась видимость в воздухе из-за непрекращающегося ливня, но она всё равно не позволила ему вести Аппу. Её плечи поникли, волосы растрепались и потяжелели от воды. Он не видел её лица, но знал, что там идёт борьба — слишком много эмоций её сейчас обуревало.       Она отпустила Йен Ро, потому что этот мужчина не представлял из себя ничего, кроме жалости. Зуко было противно на него смотреть. Смотреть же на Катару ему было больно. Но он не мог сжать её локоть и сказать «Давай я поведу», потому что он не был Соккой. Он не мог заглянуть ей в глаза, утешающе улыбнуться и разогнать руками (в буквальном и переносном смысле) тучи, как сделал бы Аанг, потому что Зуко и близко не был Аватаром. Он не мог стукнуть её в плечо и сказать: «Знаешь, Сахарная Царевна, сейчас у тебя есть все шансы, чтобы растаять», потому что не был Тоф Бейфонг и, рискни он так поступить, скорее всего уже давно в одиночку дрейфовал бы в открытом море.       Зуко не был ей кем-то близким. Если честно, он смутно представлял, кем они друг другу приходились. Их объединяло не так много вещей: общий быт, забота о младших (и одном ровеснике Зуко из племени Катары), неохотное и ворчливое взаимодействие из вынужденности, пара обоюдных спасительных действий (когда её чуть не придавили обломки храма, а он чуть не рухнул наземь из-за стычки с сестрой) и… травма вследствие потери матери. Что на этом можно было построить?       Он не знал.       И это угнетало и преследовало его так же, как и желание, чтобы отец им гордился, чтобы Азула вновь стала его любимой младшей сестрой без наклонностей хладнокровного социопата, чтобы мама вернулась, а дядя простил его. У него вроде как были некоторые проблемы с семьёй… и вот, с Катарой тоже.       Зуко хранил молчание, стараясь надолго не прикрывать глаза, чтобы не потерять её из виду. Он опасался, что бессонные ночи и перенесенный стресс из-за встречи с одним из призраков прошлого скажутся на её состоянии, и Катара потеряет сознание, а следом, и управление. Всё вокруг стало напряжённым, как перед надвигающейся бурей.       Он не колебался, предлагая помощь по поиску южных захватчиков, но ступал осторожно, словно по незнакомой территории. То есть территория с Катарой была вполне знакома ему, исследована вдоль и поперёк: здесь были обозначены границы, установлены правила из серии «Слушай все её едкие подколки», «Терпи поведение, демонстрирующее, как ты ей ненавистен» и «Никогда не злись на неё за то, что она мстит тебе всеми возможными способами за предательство, потому что ты заслуживаешь этого», но теперь всё это рухнуло. Постепенно оседала разъедающая пыль. И сначала Зуко не знал, как двигаться, но, вероятно, терпение всегда было лучшим из способов построить что-то заново.       Наконец, Аппа стал снижаться, и Зуко занервничал, но Катара, спиной почувствовав его волнение, махнула рукой, дав знать, что в порядке. По крайней мере, в том смысле, что они не терпят бизонокрушение. Аппа приземлился на поляне у густого хвойного леса и тяжело заворчал, взывая к тому, что им пора бы покормить их верный пушистый транспорт.       Катара сползла с его головы и погладила по морде, ничего не говоря. Зуко слез следом, не зная, как к ней подступиться. Он решил, что это правильно — дать ей время и пространство, чтобы она сама примирилась с собой, чтобы выдохнула, чтобы…       Катара заплакала.       Его сердце болезненно содрогнулось. Она сжала обеими ладонями своё лицо, но всхлипы нарастали, а её плечи затряслись. И, Агни — свидетель, он почувствовал себя ещё более беспомощным и бесполезным, чем тогда, когда Аватар раз за разом сбегал из-под его заточения. Пока он стоял, источая растерянность, а дождь лился и лился, Катара упала на колени прямо в грязь.       Плач не прекращался тоже.       Аппа взволнованно заурчал, пихая его в спину своим влажным носом. Зуко сел рядом с ней, успокаивающе похлопав летающего бизона по меху и заверив, что он предпримет что-то. Аппа не поверил, подтолкнув его так, чтобы тот почти упал грудью на Катару. Зуко едва успел в последний момент перенести вес тела на правую руку, чтобы не задеть её, и плюхнулся в грязевую лужу половиной корпуса. В его ухо и рот попала вода, а одежда стала ещё более мокрой. И он в целом походил сейчас на неповоротливого медведелося, выбирающегося из берлоги после зимней спячки.       Когда он проморгался, отплюнул всю грязную воду изо рта, не сильно надеясь на то, что не занёс какую-нибудь заразу, и вытряс её из уха, то первое, что он увидел — большие синие глаза Катары, теперь только периодически всхлипывающей.       Он собирался зайтись в оправданиях, обвинить во всём Аппу, ехидно улыбающегося (если бизоны вообще могли так делать), и объявить, что сейчас он соберёт остатки своего самообладания и уползёт в берлогу, из которой вылез, как… Катара засмеялась. Громко. От всей души.       Мысленно он сделал пометку о том, что, наверное, ему стоило намного раньше просто упасть в грязь лицом (в буквальном и переносном смысле), чтобы добиться её улыбки и, тем более, такого раскатистого смеха. Несмотря на то, что звук ему очень нравился, он боялся, что это —нервное. И в действительности Катара находится на грани безумия.       Но она вскоре прекратила, вытирая уголки глаз от слёз, и с уже ничего не выражающим лицом вытянула из него воду одним покоряющим жестом, пока он позорно отползал в сторону (всё ещё своей медведелосевой берлоги). Затем она воспроизвела тот дождевой купол, чтобы обезопасить их от явления, противоположного обезвоживанию.       — Мне лучше, — прохрипела Катара. — Спасибо, что дал время прийти в себя…       Она откинулась спиной на бок Аппы, прижав к себе колени и положив на них руки, пребывая где-то в хандрящей стадии. Хандра была Зуко знакома непонаслышке (наконец-то что-то, в чём он был профессионалом своего рода, потому что был склонен часто в неё впадать!!), поэтому это немного утешило его.       — … и повод улыбнуться сквозь истерику.       Она подняла на него взгляд, полный смешинок, блестящих от слёз, и встретила дразнящей ухмылкой. У него отлегло от сердца, потому что прослеживались проблески его классической Катары.       — Ты замёрзла? — Зуко осторожно подполз поближе к ней. — Я мог бы соорудить что-то вроде палатки, развести в ней огонь и…       — Прекрати, пожалуйста, трепаться, уткочерепашка-наседка, — отмахнулась Катара, внезапно схватив его за локоть и притянув к себе. Его рука, когда они столкнулись, снова плюхнулась в яму с водой между ними. Катара хихикнула, послав ему извиняющийся взгляд из-под ресниц и слегка покраснев от кардинально сократившегося между ними расстояния. — Давай просто посидим вот так, пожалуйста.       Здесь, под куполом, было тихо. Зуко измерял высоту от земли до купола и расстояние от них до леса мысленными шагами, затем в Аппах и Момо, пока Катара (Агни как близко) рядом с ним собирала по кусочкам своё самообладание. Он не смотрел на неё и никак не давал о себе знать, сохраняя иллюзию уединения.       — Ты считаешь меня чудовищем? — из-за долго молчания и холодной воды, стекающей за ворот, её голос осип и заставил его вздрогнуть.       — Нет. Почему я должен так считать? Ты не убила его, хотя имела на то полное право.       — Да, но… — она замешкалась. — Я применила магию крови на том капитане на корабле, ошибочно думая, что это Йен Ро. Не потому что делала это, чтобы кого-то спасти, а потому что хотела этого. Тогда чем я лучше?.. Я причиняла осознанный вред и в каком-то смысле упивалась этим.       — На самом деле, у меня всегда были проблемы с тем, чтобы разделять, что правильно, а что нет. Знаешь, — Зуко стыдливо потёр затылок, не решившись посмотреть ей в глаза, — это вроде как семейная черта. Но из того, что я понял благодаря дяде… хорошие люди, даже совершающие не очень хорошие вещи, но сожалеющие о них, всё ещё хорошие люди. У тебя сердце хорошего человека, Катара.       Он подарил ей утешающую улыбку и посмотрел мягким взглядом.       — Смотрел бы ты на меня так же, соверши я непоправимое? — печально улыбнулась она.       — Ты смотришь на меня так, — ответил он не задумываясь, не отводя взгляд, не подбирая слов, они впервые выходили сами. Катара молчала, впитывая каждое. — Несмотря на то, сколько боли я тебе причинил. И всем твоим близким. И я знаю, что не заслуживаю твоего прощения. Но ты день за днём, даже язвя надо мной без остановки и всячески показывая, как не рада, позволяешь быть рядом. Ты помогаешь мне с тренировками Аанга, впускаешь на кухню, позволяешь присматривать за Тоф, Тео, Хару и Господином Дюком, когда уходишь с Соккой или Аангом на рынок. И, знаешь… Дай мне свою руку.       Катара сузила глаза, но медленно протянула её, так же медленно на её лице расцветало осознание того, что задумал Зуко.       — У меня было некоторое время, чтобы разобраться в этом мастерстве. Только не говори Сокке, — попросил он, поднося её ладонь к глазу, который видел лучше, — я не хочу лишиться вроде как друга в его лице за то, что изменил научному подходу.       Катара хмыкнула, что можно было расценивать одновременно как «Ага, эта тайна покинет этот мир со мной», так и «Не-а, я ещё и придумаю тысячу подколок сверху, которыми буду заполнять паузы в его горячей тираде об измене». Зуко уныло вздохнул.       — Ну, что там, Великий Оракул Зуко? Я буду жить?       — Прошу, будьте чуть серьёзнее, Мастер Катара.       — О, конечно-конечно, простите, Великий Оракул Зуко.       — Ага. Линия любви. Первая на очереди, — Зуко даже плечи расправил, настолько он был решителен вернуть ей её подшучивающую монету. — Я думаю, вы бываете довольно обольстительны или любвеобильны. Тут не сказано. Вокруг вас много ухажеров. Вижу одного мальчика со странными усами и подношениями. Ещё одного со стрелой и большим комком шерсти, — упомянутый комок протестующе заворчал. — То есть с двумя вполне очаровательными и летающими комками шерсти. И одного с травинкой во рту. Не комка, парня. Кстати, вы уверены, что он не живёт с вирусом, который переносится таким образом?       Катара буравила его любопытствующе холодными глазами, когда он периодически поднимал голову, и Зуко очень надеялся, что это не предупреждение о том, что его ждёт жестокая расправа после окончания сеанса. Она создала ворчливый звук, подгоняя говорить дальше, и ему не оставалось ничего, как подчиниться, слегка посмеиваясь.       — Ладно-ладно. Линия головы изогнутая и длинная, а значит, вы очень творческая натура, жаждущая знаний и приключений. О, вижу, как вы постоянно перемещаетесь в пространстве, но не наблюдаю, чтобы у вас были способности к полёту. Вы чудачка, Мастер Катара, иначе как вы обманываете гравитацию?       Её рука была ледяной на ощупь, поэтому он старался поглаживать тыльную сторону её ладони не слишком нарочито, чтобы она не заподозрила, что он запускает волны жара по её коже, чтобы согреть. Она, сама того не замечая, пододвигалась плотнее.       — Осторожно, Великий Оракул Зуко, гравитация очень не надёжная вещь, — проворчала Катара, прижимаясь к его предплечью, — особенно, когда вы путешествуете вместе с девушкой, которая может толкнуть вас, чтобы вы проверили её сами.       — Я думаю, вы спасёте меня, — нахально предположил он. Каким-то образом роль Оракула развязывала в нем уверенность. — Вы уже делали это прежде.       — Пф.       — Очень мило, — краем глаза он отметил, что она раскраснелась, а её глаза помутнели. Зуко надеялся, что это не происки простуды. — Продолжим. Линия жизни длинная с разрывом. Думаю, вы долго жили одним образом, а затем стали жить другим. Далее…       — И всё? Про жизнь это всё? — Катара нахмурилась, вцепившись в него сильнее.       — Мне ты сказала, что я «жизнеспособен», — проворчал Зуко, недовольный вопиющей несправедливостью и ещё более недовольный тем, что вопиюще недовольна она.       — Справедливо, — натянуто ответила Катара, зная, что развязка слишком близка. — Продолжай.       — И линия судьбы. Катара, у тебя всегда есть выбор, как поступить. И сегодня ты выбрала пощадить человека, который, возможно, этого не заслуживал. Но это то, что ты выбрала, потому что только ты решаешь, кто ты. И, как бы запутанно это не звучало, потому что мы — это не только то, что сделали с нами, но и то, что сделали мы. Видишь? Нет никакой линии чудовищности.       Он видел, как она менялась: как зубы зажали внутреннюю сторону щеки, а затем нижнюю губу — это всплыли болезненные воспоминания; как она сморщила нос, чтобы сдержать подступившие так некстати слёзы, — осознание нанесённого ущерба просочилось сквозь наспех надетую броню; как тяжело, а затем свободно она вздохнула — отпустила ситуацию; и, наконец, долго на него посмотрела очень странным взглядом — этого он не понял, не смог считать и проанализировать.       — Ты удивляешь меня. В хорошем смысле. И... Эм... Зуко…       То, как Катара произнесла его имя впервые, мягко и вопрошающе, почти спрашивающе, даже снилось ему в дальнейшем, после окончания войны. Он прокручивал эту интонацию, этот взгляд из-под полуопущенных век; свою руку, всё ещё зажатую в её ладонях, когда не мог заснуть и мучился, утомлённый заседаниями с министрами и борьбой с идеалами старой милитаристской империи. Что-то — может сама вселенная, над которой он насмехался в тех забытых лесах, — говорило ему: она была готова поцеловать его шею, его щеку, его губы.       Затем лицо Зуко омрачала болезненная гримаса: она была готова поцеловать его всего, что делало их чем-то ещё более запутанным, чем они были, ровно один миг, а он не позволил, отвернувшись, как самый трусливый мальчишка в мире.       Поделом ему.