Его негласное табу

После прошедшей панической атаки, а за ней же следующей получасовой истерики, просто спокойно сидеть кажется необычным, однако именно это Блиц сейчас и делает. Голова, на удивление, пуста — ни одна тревожащая строчка не бегает из угла в угол, не поднимая разного рода негативные эмоции, которые на горизонте тоже не маячат. Скорей всего, их напросто не осталось — вышли целиком вместе с несдержанным психическим прорывом. Только боли в висках, к сожалению, не отступили, а так бы хотелось, чтобы и те пропали бесследно. Лёгкий звон ложки о дно кружки и еле слышимые ругательства нарушают тишину в квартире. Внимание сильно на этом не зацикливается, всё же это продолжается около десяти минут, и то так долго потому, что Физз сначала не может отыскать чистую чашку, естественно покрывая хозяина отборными матами (ведь, блять, чистая кружка должна быть хотя бы одна в этом доме!), а потом шут негодует о скудном продуктовом запасе, крича бесу, что после они обязательно сходят в магазин. Под словом «после» он шифрует беседу по душам, от которой уже точно не отмазаться, да и Блиц пытаться не будет — бессмысленно, особенно когда рот успел приоткрыться и вылить часть проблемы. Состоится так состоится, как-то уже фиолетово. Взгляд в ожидании друга лениво скользит по комнате, подмечая только замеченный беспорядок. Ну, не только вернее, лучше сказать, что только взятый на рассмотрение. Не нужно думать откуда тот взялся — ни Луна, ни, тем более, бес за опрятным видом собственной обители за последнюю неделю не смотрели. Хотя за неделю это скромно сказано. Всплывает здоровая идея по окончанию всего сырбора вокруг него всё же немного прибраться, а то разбросанные вещи, упаковки из-под еды быстрого приготовления и стеклянные бутылки эстетическое удовольствие не приносили. Об этом можно было бы и позаботиться, конечно, раньше, но, во-первых, лень, во-вторых, зачем, если гостей квартира часто не принимает, в-третьих, самих-то хозяев здесь хрен было сыщешь, ведь бизнес, и этим всё громко и чётко обозначено. Внутренний голос ехидно и по-издевательски хохочет, шепча, что приборкой никто по конечному итогу и не займётся. Ну и похуй. Вряд ли порядок и уют могут царствовать в хате, когда в душе творится хаос и разруха, верно? Это в своём роде даже символично и уместно, так что это не Блиц неряха, а времена тяжёлые. Да, именно. Ещё бы Физзу эту простую истину донести, а то тот о, как он выразился, «вездесущем сраче» распаляется не менее пятнадцати минут точно. Нашёлся на его голову же опекун — ходит теперь и ворчит на каждый яро бросающийся косяк. Блиц сдерживается, чтобы не съязвить и не напомнить шуту, что он вообще-то обычный среднестатический бес в отличие от некоторых. И киллер с удовольствием кольнул бы так друга в какой-нибудь другой раз, но боевого настроя нет и не видать. К тому же, не хочется грубить Физзу сейчас — он всё же остался рядом сегодня, когда не был обязан и как бы безрезультатно Блиц не отталкивал его от себя, помог пережить долбанную паничку и, в конце концов, ещё старается что-то сделать для их обречённых отношений со Столасом. Сердце опять куда-то болезненно ухает вниз. Невпервой, но начинает казаться, что на нём имя возлюбленного без ведома успели выжечь, иначе почему при его малейшем упоминании то так жжёт и загоняет в агонию. Немыслимо и невыносимо. Чашка вдруг со стуком опускается перед ним на пододвинутый заранее журнальный столик. Происходит это так резко и небрежно, что напиток переливается через края, стекая по стеклокерамическим стенкам на деревянную поверхность. Её сомнительное на вид содержимое заставляет скептически поднять бровь. — Чё хмуришься? Физзаролли усаживается рядом, откидываясь на спинку дивана, и роботизированными конечностями принимается разминать сам себе плечи и шею. — Что ты там намешал? — Отраву, разумеется, — и эта дебильная усмешка между делом. Бес с подозрением цепляет кружку и подносит к носу. На запах, вроде, ничего, улавливаются нотки лимона. Его наличие и объясняет, скорей всего, цветность жидкости. Блиц прищуривается. — Ой, да брось! — выпаливает Физзаролли, когда выражение друга находится для него слишком раздражительным, — Хорош на меня так зырить! Это обычный чай с лимоном, нет тут чего-то ядовитого и сверхъестественного. — Я так и не думал. — Ну-ну, охотно верю. Маленький и осторожный глоток обжигает горло. На языке через несколько секунд остаётся только лишь одно приятное послевкусие цитруса. Весьма недурно, пить можно. С этим вердиктом-тире-заключением Блиц смело отпивает уже побольше, чувствуя медленно распространяющееся по всему телу тепло, дарующее что-то похожее на желанное расслабление. В разы жить становится почему-то легче. — Ты так долго возился, потому что готовил мне чай? Нет, подъебнуть всё-таки вещь необходимая. Надо же как-то отвлечь от себя самодовольный взор, которым его наградил друг, когда увидел промелькнувшее блаженство на выражении его лица. Не надо здесь, загордится ещё, как петух, Блиц это не перенесёт. Но чай, как ни крути, отменен, хотя над внешним видом следовало бы поработать получше, чтобы было более презентабельно. Правда, может, это качество самой заварки настолько убогое, что цвет вызывает такое отвращение. Да ладно, забыли. — Захлопнись, бездельник. У тебя, между прочим, холодильник пуст. Удивительно, что я смог отрыть какую-то жалкую дольку лимона, а то в шкафах только одни чипсы, лапша да газировка валяется. А, ну, и алкоголь, как же без этого. Блиц недовольно фыркнул. Позволил же пошариться в кухонных ящиках, теперь терпи тупые нравоучения. — Не тебе меня осуждать. Слышал, что ты стал падок на фаст фуд. Не налегай, а то недалеко от Маммона уйдёшь. Бес злорадно усмехнулся, заметив как Физзаролли скривился при вылезшем сравнении в виде своего бывшего босса. Всё же того говнюка он не переносил, как бы раньше не пытался показывать должное уважение и благодарность. Теперь уж, когда Физз смело послал его нахуй, шут не горит желанием вообще его вспоминать, а если и приходится, то нелестно отзывается о нём с большим энтузиазмом — рот ничего сейчас не сковывает, а значит пиздим, что хотим. — Давай не будем про этого мудилу. И мой рацион из одних бургеров не состоит, не переживай. А вот сам лучше себя побереги. У тебя нормальной еды шаром покати. Небось, в морозилке скоро целое мышиное семейство повесится. — Хах, ну и пусть. Для Столаса была бы радость. Осознание, что он взболтнул, приходит поздно для того, чтобы забирать слова назад. Да блять! Осечка. Почему опять Столас? Что с ним не так? Зачем он сворачивает безмятежный разговор в то русло, которое надо бы избегать? Ведь столько сил всю неделю уходило на то, чтобы заставлять мозг не думать об этом, не думать о произошедшем, не думать о возлюбленном в конце то концов, а тут прям самостоятельно заводит эти болезненные речи. Ну, не идиот ли? Нахуя он это делает? Физзаролли, по-видимому, тоже задаётся такими же вопросами, потому что растерянно и как-то понимающе вглядывается в него. Физз сконфужен, явно не предполагал, что эту беседу начнёт сам Блиц, что даст на это хоть какой-то повод, что того не придётся принуждать что-либо говорить. Но он осознанно или нет положил начало, и теперь нужно не упустить этот момент и воспользоваться им. Только вот как? Давить нельзя — это безжалостно и эгоистично с его стороны, к тому же, открывшаяся новость о возможности друга впадать в психическую неустойчивость лишь подкрепляет неудачность подхода. Похоже, неуверенность и ступор легко читаются где-то на лбу шута, так как Блиц устало вздыхает, прежде чем прокомментировать что-то о сложившейся ситуации. — Ну? — заинтересованно смотрит тот на Физзаролли, агрессивно сёрпая из чашки в надежде, что чай способен довести его до нужной точки спокойствия подобно крепкому алкогольному коктейлю, ведь бдительность и эмоциональный штиль так необходимы в данную минуту, — Давай, начинай. Я знаю тебе есть что сказать по этому поводу. Вперёд. — Я не знаю как… Честно до глубины души для одного, поражающе до глубины души для другого. — Не знаешь как начать? Серьёзно? — Часом ранее ты сидел на полу и рыдал мне в плечо после того, как я напомнил тебе об… этом. Как знать наперёд твою реакцию снова? Сказанное имело смысл. Ненавистный ему, но смысл. Блиц и сам не знал, не мог предугадать, что выкинет его расшатанная нервная система в этот раз. Всё же может идти хорошо и гладко, однако одно необдуманное дважды предложение, одно неудачно подобранное выражение, одно не то слово и прежняя тишь полетит к чертям, утаскивая за собой трезвый ум. Есть лишь беспричинная вера, что тело через чур вымотано для какого-то нового сюрприза, поэтому ничего такого не выдаст. Ну, или как вариант, в подходящий момент он просто вырубится. Тоже вполне возможно. Смотреть, как Физзаролли тушуется в попытках найти безопасную лазейку для обсуждения проблемы — отдельное чудо. Блиц успел привыкнуть, что шут теперь за словом в карман не лезет и говорит, что взбредёт в голову первое, но тут он в действительности следит за языком, стеснительно и неловко подёргивая хвостом по постеленному рядом ковру, и это трогает. Опять же в другой момент бес бы мог постебать за такую нерешительность. А вот сейчас не получится, особенно когда чувствуется нависшая тяжесть на плечах от предстоящих откровений. Это калит и вымораживает, и как бы не хотелось растягивать время ещё дольше, следя за метаниями Физза, так же хочется закончить это всё побыстрее. Поэтому Блиц приходит к выводу, что это ему придётся избавить от чёртовых мучений и себя, и друга заодно, если он сам начнёт говорить. Говорить об этом значит перебороть в кое-то веки самого себя, зачеркнуть былые убеждения на какой-то срок. Воспринимается как дань. Открыться Физзаролли сложно, но нужно, хотя бы ради своего блага, ведь сколько бы не питаться собой выдуманным бредом о непробиваемости и воле его характера, рано или поздно всё же сознание затопит бессилие и злоба. А оно уже тонет в отчаяньи, тщетно пытаясь достучаться до хозяина в мольбах прекратить это самоуничтожение, принять протянутую руку помощи, отозваться на немые крики собственного сердца. Содействующие панические атаки лишь зеркалят истину — ты один не сможешь. Кошмары, вылазящие регулярно, поднимают из души все годовые терзания, скопившиеся в единый запутанный комок, и транслируются перед глазами, как фильмы ужасов, каждую ночь затягивая в беспросветную яму. Учащённый за последнюю неделю тремор ладоней не на шутку пугает и не поддаётся шансам остановиться. Контроль не возвращается. Признаться в слабости кажется постыдным, однако даже если стыд потом охватит с лихвой, часть груза спадёт и позволит глотнуть свежего воздуха. Верно? Как завершение, это же Физз. Тот, кому можно доверить свою ношу, несмотря на пятнадцатилетнюю беспочвенную, как оказалось, вражду. Кому тогда верить, если не старому другу детства, спасавшего его в ранние времена бесчисленное количество раз? Переступить через себя трудно, но он это делает. Поднять взор на Физзаролли трудно, но он это делает. Вспомнить о болезненном расставании трудно, но он это делает. Начинать говорить трудно, но он это тоже делает. Почему? Видимо, не понять. Тогда скинем всё на безбашенность, и пусть оно всё плывёт по своему течению. «Из-за оставшихся капель самоуважения обуздай свою гордыню и позволь душе выплакаться. Ты в этом нуждаешься. В этом нет ничего постыдного.» — Знаешь, в тот день всё должно было закончится иначе, — голос немного хрипит, от чего невольно приходится прокашляться и смочить горло остатками чая. Физз, несмотря на взявшуюся опять неуместную затянувшуюся паузу, не торопит, а неверяще глядит на оппонента. Тот только что нашёл в себе силы поделиться тревогой? Да, одно предложение мало проясняет всю ситуацию. Зато проясняет практически невозможное — перемену. Шут видит, как бес нервно водит глазами по дну пустой чашки, как изменяется голосовая тональность, как хвост в поддержке самого себя обвивает ногу хозяина. И при всём этом Физзаролли видит здесь борьбу с внутренними демонами, в которой приятель выигрывает. Он сравнивает Блица с момента их примирения с Блицем теперь и понимает, что что-то в том негласно поменялось. В первом главенствовала радость, облегчение от разрешения непонимания, но во взгляде таился какой-то мрак, которому внимания шут должного не уделял. Во втором же плещется боль, тоска и ещё много других чувств, пока плохо разбираемых, однако важно то, что тот самый опасный огонёк в радужках пропал. Сейчас сердце Блица, конечно, разбито и искалечено, но в нём уже нет той тьмы. Сейчас Блиц похож на маленькую версию себя, ещё не облитую дерьмом адской жизни. Сейчас Блиц страдает, но его это нечто не душит. Способствовал ли этому Столас? — Я должен был приехать к нему просто так. Как на самый обычный наш вечер. Никаких проблем со статьями, с толпами журналистов и с нашими отношениями не предвещалось. Ничего плохого не предвещалось. А потом, блять, вылезла эта ебанная публикация, и всё пошло под откос! — Что именно пошло под… — Не перебивай! Мне, итак, сложно! Физз покорно кивает и замолкает, полностью переключаясь в слушателя. Судорожный вдох как личный способ психотерапии. — Я приехал к его особняку, когда уже столкнулся с одной партией корреспондентов у офиса и когда уже был ознакомлен скинутой тобой статьёй. Меня и без того переполнял ужас ситуации, ведь мы сослались пока ничего не афишировать, оставить всё между нами, а какие-то ублюдки слили факт наших отношений в сеть, да ещё и таким грязным образом! Поэтому, увидев ещё больше новостных работников у Столаса, меня начали глушить противоречивые чувства. У меня снова тряслись руки в тот момент, когда тому наглому засранцу удалось сфотографировать моё состояние! Не знаю почему точно, но меня это взбесило. Мне подумалось о том, как этот снимок сольётся в сеть точно так же, как и другие, дополняя их блядскую «эксклюзивную» коллекцию, и я сорвался! Физзаролли чётко вспоминает с какой яростью и злобой Блиц на видео колотил и уродовал физиономию несчастного. И хоть он с самого начала жалел больше именно друга, а не журналиста, то сейчас недостающие детали, складывающиеся в пазл, полностью открывали глаза на произошедшее, заставляя ещё сильнее проникнуться «главными событиями прессы». О «эксклюзивной» коллекции снимков, как выразился Блиц, говорить много не надо для того, чтобы понять, что конкретно вызвало такое негодование. Опять же, это Ад, интимного содержания фотографии в соцсетях не новинка, однако не когда это совершено кем-то посторонним, выложившим для потехи народу кадры чужого секса, при чём без какого-либо согласия или разрешения с этой самой чужой стороны. Шуту, стоило только подобное увидеть, сразу захотелось разбить нос всем причастным к этому делу. Это же мерзко и отвратительно, и он вовсе не о процессе главных фигур в виде Блица и Столаса на фотках, нет. Мерзко и противно то, что кто-то бессовестно, даже слишком для адской дыры, слил такое в открытый всем доступ. Асмодей, сам Король Похоти на секундочку! , на такие вот эксклюзивы тоже радушно не отреагировал, обозвав больными ублюдками тех, чьи руки запечатлили парочку в их спальне, и полностью согласился со своим парнем о грязности этого поступка, ведь и он, и Физз без лишних вопросов к друзьям понимали — те дозволение не давали. А если теперь ещё и учитывать нюанс, что отношения на показ выставляться таким образом не планировались, да и не планировались податься разгласке пока вообще, то становиться уж совсем тошно от говна, покрывшим принца и беса с головы до ног. И Физзаролли ведь лишь левая в этом взрыве персона, какого сейчас самим непосредственным участникам он видит наяву. Аккуратно, только бы не отхватить, шут кладёт руку на плечо киллера в знак поддержки. — Как с вами обошлись — ужасно, Блиц. Бес поднимает взгляд на друга и смотрит в ответ, замечая такую редкую в их мире, но необходимую искренность. Именно неподдельную, настоящую искренность. Несомненно, это трогает, убеждает, что он в этой проблеме ничего не выдумал и не драматизировал. Всё, как есть — действительность. Жестокая действительность, которой Блиц и Столас проиграли. Теперь и непонятно, так ли важна для него эта неприукрашенная реальность? — Однако я не думаю, что это послужило прямой причиной разрыва, — продолжает Физз с осторожным напором и открытым намёком, — Да ведь, Блиц? Киллер прикусывает нижнюю губу. — Я знаю, что тебе всё равно на мнение окружающих о себе. Как минимум, ты на это мастерски закрывал глаза раньше. И не пизди, что это не так. Есть что-то другое, что-то в тебе, потому что конкретно ты взял инициативу оборвать вашу связь. Не Его Высочество. Значит, самый большой и запутанный клубок где-то у тебя. Как точно приятель смог охарактеризовать его чувства. Клубок… Да, именно клубок, в котором даже сам Блиц не смыслит ни черта, хотя хотелось бы совсем наоборот. Хочется наконец распутать его и научиться осознавать, что всё-таки твердит покалеченное сердце, а не старые травмы прошлого. Но пока что-то не получается. — Так что же тебя так гнетёт, мой друг? Что, как ты выразился, тебя не отпускает? Физзаролли расчётливо и верно находит нужные лазейки к его душе. Блицу кажется, что он сейчас оголён как никогда, несложно прочитать его словно книгу — как раз таки это и делают. «Что же тебя не отпускает, Блицо?» Ответ искать в себе долго не приходится, да и ни разу не приходилось — тот всегда лежал на поверхности, будто издеваясь, мол, вот он я, попробуй перебороть меня. Дерзко, самоуверенно, нахально это что-то скалилось и голыми руками топило в грязи, громко хохотало на любые отчаянные способы сменить власть, вернуть доминирование, размазывало всё нутро по стенке, надругаясь над сознанием и душой. То, что уже так много лет держит на коротком поводке. То, что препятствует свободно и полностью дышать. То, что Блиц ненавидит в себе всей сущностью. То, что столько раз старался изгнать вон, посадить под замок, подчинить. То, что мешало ему нормально строить отношения с кем бы то ни было. Всегда преследующее и самое отвратительное для беса чувство, иногда возникающее перед ним образом любимой мёртвой матери. Всегда внезапное, грубое и жестокое чувство, ножом прорезающее спину. Всегда мучительное и изматывающее чувство, приходящее по ночам кошмарами. Чувство, испепелить которое самостоятельно не выходит, и которое прямо сейчас еле слышно вздохом выбирается наружу. — Вина… — Не понял? — хмурится оппонент, будто не услышав или не разобрав с первого раза. Блиц страдальчески стонет. — Я ощущаю вину, понятно?! Вот и всё. Сказано — сделано. Так легко? Почему? Просто вырвалось? Недавно же ещё хотелось сохранить это в себе, как страшный секрет, а сейчас это не удержалось и вылетело. Невероятно. Бес думает, что начинает сходить с ума, ведь просто-напросто идёт вразрез былым убеждениям. «Приплыли, блять. Сейчас не только ладони, но и язык с головой больше не слушаются!» Физз тем временем, похоже, наконец осмысливает открытие. — Так, погоди! Вину? С хуя ли тебе испытывать вину? Блиц красноречиво пилит друга взором на маленькие частички. Неужто с ходу не ясно и придётся всё разжёвывать по кусочкам? — Слушай, то, что про вас написали те публицисты омерзительно, но в этом точно нет твоей вины. Ты не мог этого предвидеть, не мог знать, что это произойдёт. Бес горько хмыкает. «Психолог» не до конца читает пациента, гуляя сплошь да рядом. — Ага. Зато явно знал как повлияю на него и на его титул. Вот это была прямо самая что ни на есть откровенность, и если Физз потребует изъяснить и её поподробнее, то бес не сдержится и хорошенько треснет его по плечу. Но по прищурившемуся сначала шуту, а затем и по высоко поднятым бровям стало ясно, что рукоприкладство будет лишним. Физзаролли, кажется, и так понял заложенную в суть истину. — Да ты гонишь! Друг неверяще уставился на киллера, всем собой показывая самое что ни на есть огромное удивление и озарение. Теперь он смотрит так, будто видит его впервые, изучающе, однако по-прежнему как-то подозрительно, словно всё же надеется, что ошибается на его счёт, что проблема кроется в чём-то другом, что он сам неправильно истолковал последнюю брошенную фразу. Но как тогда понимать её по-другому? — Ты расстался с ним из-за социального неравенства? Лучшее решение — спросить в лоб. Так как есть. Физз наблюдает как Блиц сжимает губы, мнётся, пристыженно рассматривая обивку дивана, и, к счастью и одновременно к сожалению, без лишних слов, а только лишь по поведению понимает — как зашифровано, так и разгадано. Шут то ли нервно, то ли истерически посмеивается, из-за чего бес начинает хмуриться сильнее, ведь он в сложившейся ситуации смешного не видит совершенно ничего. От этого приятеля хочется сиежесекундно задушить собственными руками, потому что это раздражает. Он вообще-то пытается поделиться тяжестью душевных ран, а тут, видите ли, над ним насмехаются! — Блять! В каком месте нужно посмеяться, скажи мне?! Может, я тоже поугараю! Физз заставляет себя притихнуть хотя бы потому, что не хочет успокаивать Блица после очередного срыва. Да и неправильно смеяться здесь, несмотря на такую тупую, по мнению шута, вещь — виновник же находит в этом что-то кощунственное и важное, что препятствует его личной счастливой жизни. В любом случае придётся разгребать. — Сука, прости, я просто… Получается, что вину ты испытывал за… — Я чувствую себя виноватым перед ним, потому что подверг его осуждению со стороны! Да! Физзаролли не берёт в голову, что его так резко, громко и бессовестно перебили, так как получает наконец то, зачем он сюда и пришёл — желанный ответ, раскрывающий причину разрыва отношений его лучшего друга и принца Гоэтии. И вот хоть убейте, а шут явно готовил себя ко всему, но не к вот этому. Они с Асмодеем также успели перебрать несколько вариантов, что конкретно случилось и почему всё привело именно в эту петлю. Только, видимо, они и близко не были, потому что какие-то статусы и возникшая из-за них вина в их разговорах даже не проскальзывали. А потому истинная причина для Физза кажется до безобразия нелепой. Он кусает губы, прикрывает глаза, чтобы лицо напротив не сбивало его с попыток сохранять самообладание и старается осмыслить, что же ему теперь делать с такой стороной друга. — Блиц, ты сейчас серьёзно? А Блиц серьёзен, серьёзен как никогда. И полностью не понимает почему его об этом спрашивают. Что все находят такого очевидного и глупого в поступке, который, да, возможно, был импульсивным, был совершён на эмоциях и под гнётом любимой вины, но при этом был правильным? Правильным же? — Почему ты удивляешься? — Потому что это звучит абсурдно! — Физз решает не ходить вокруг да около, а дать необходимую и твёрдую правду какая она есть, во всей красе. — Абсурдно?! Блица, кажется, ни один раз в жизни не колотило так в гневе, как сейчас после этих слов. Он всегда твёрдо, упорно и упрямо стоял на своей позиции, переубедить его удавалось немногим, и этот случай не исключение. Бес готов с пеной у рта отбиваться и доказывать, что всё произошедшее с ним и Столасом никоим образом не является абсурдом! И причина расставания действительно обоснована и подкреплена фактами, а не просто взята из воздуха! Блиц же не нытик какой-нибудь, которой при малейшей неудаче будет трусливо капитулировать. По крайней мере, он себя таким не считает, потому что за все разы, когда он от чего-то отступал, на это была причина, и насрать, что в большинстве случаев она основывалась только на поганой вине, детских ушибах и вбитых отцом высказываниях! Она была аргументирована, хоть и такими ненавистными доказательствами в лице не проработанных до сих пор травм. — Физз, я, конечно, не в самой лучшей форме на данный момент, однако силы оспорить твою позицию найду! А, может быть, найду и на то, чтобы тебя ударить. — Я тоже отступать не намерен. Особенно теперь, когда знаю, что случилось. А случился полный бред! — Ты считаешь всё это бредом? — Да, бредом! Не ты подверг его осуждению со стороны, — роботизированные руки взмыли вверх, показывая кавычки, — а пресса! Это разные вещи! — Подверг, может, и не я, но если бы Столас не состоял со мной в отношениях, это бы и не случилось! — Да что ты говоришь, умник! Мне тогда интересно как вы вообще начали встречаться с такими-то устоями? Вы ведь по рангу разные были с момента знакомства, а не с прошлой недели, блять! Они и вправду всегда были социально неравны. В то время в цирке, когда Столас впервые его увидел; в то время, когда отец продал собственного сына за гроши в друзья принцу; в то время, когда они встретились снова уже спустя двадцать пять лет; и всё то время, когда гримуар служил для них единственным предлогом, чтобы увидеться. Они всегда были не ровней друг другу. Статный, женатый, богатый и молодой член семьи Гоэтии, высший демон и грубый, чёрствый бес, которого не ставили всерьёз ни окружающие, ни он сам, бес, сводящий концы с концами для выживания в этой дрянной адской дыре. Им совсем не суждено было быть вместе. Но что-то пошло не так, что-то дало сбой, что-то запустило необратимый процесс, и Блиц со Столасом медленно, но верно пропускали сквозь себя перемены, каждый раз задевающие кромки души, неосознанно принимали все метаморфозы, а потому, когда образовавшиеся и прогрессивно растущие чувства подавлять стало трудно, относить трепет в груди к чему-то другому — невозможно, они оба осознали в какой угол себя загнали. Столас к таким изменениям в жизни отнёсся более лояльно, и, несмотря на страх и переживания по этому поводу, всё равно ощущал как тело затапливает радость и как мозг плавится и туманится от влюблённости, набирающей с новым днём всё большие и большие обороты. Блицу же было в разы тяжелее. Он этих чувств избегал, старался глушить, не хотел принимать, делал всё, чтобы они не пускали корни: хамил, списывал всё на заключённый контракт и обязательства, говорил, что между ними кроме секса быть ничего не может. Он питал этой ложью принца, питал этой ложью самого себя лишь с одной целью — оттолкнуть, защитить пока не поздно. Блиц боялся привязанности, как огня, не верил и отрицал вероятность того, что его по-настоящему кто-то смог полюбить таким, каким он является. И этим «кто-то» оказался сам принц Столас. Да, социальное неравенство не было последней решающей вещью их отношений. Статусы не соответствовали как должны, и поначалу Блица пугало и это. Но в большей степени он опасался себя или, точнее, пережитые за двадцать пять лет события, изменившие натуру беса бесповоротно на сто восемьдесят градусов. Блиц влюблялся в демона, хоть и безуспешно скрываясь за масками безразличия и отстранённости и выдавая свои чувства через кривое фальшивое зеркало. И всё для того, чтобы уберечь от боли и своё сердце, и чужое, ведь киллер не умеет правильно любить. Потому первый шаг со стороны Блица в пользу их любви был самым весомым. Он буквально переступил себя, заткнув опасения и оставив их за спиной, доверчиво, словно ребёнок, протянул руку в ответ. В первое время бес всё ещё напоминал возлюбленному, что это неверное решение, что они оба поплатятся за их тесную связь огромной ценой, однако Столас лишь аккуратно сцеловывал непрошеные слёзы и твердил, что они не смогут навредить друг другу и ему плевать на мнение жителей Ада, потому что тот, кого он искренне любит сейчас с ним, а для счастья большего принц и не требует. Рядом со Столасом Блиц как будто всему учился заново. Он наконец учился любить и быть любимым, благодаря своему парню стал забывать страхи и кошмары, а постоянные напоминания о том, что с ними всё будет хорошо смогли вселять в него эту веру. Столас верил в них, а Блиц верил Столасу, а потому социальная грань в глазах беса начала блекнуть, пока вскоре почти не исчезла. Почти, потому что полностью не должна была, а статья и Ад напомнили об этом. — Мне было нелегко принимать наши отношения, если ты хочешь этого знать! Чёрт, да не кормил бы меня Столас своими сладкими речами о нашем хорошем будущем каждый день, может быть, тогда я бы одумался, и всё бы не зашло так запретно далеко! — Что ты, блять, несёшь? Блиц, какое нахер «запретно далеко»?! — Мы всегда должны были брать это в расчёт. Я — бес, он — принц, его титул не позволяет нам… — Да насри ты на этот титул! — Физзаролли не выдерживает, резко перебивает и хлопает ладонью по сбоку стоящему столику, который держится лишь из-за необъяснимых явлений, — Ну голубых он кровей, что ж теперь? Он — демон со своим умом в первую очередь. Он понимал на какие жертвы идёт, встречаясь с тобой. Понимал, чем может обернуться ваша связь для него, и всё равно на это пошёл, потому что искренне любит тебя, говнюка такого! — Да он может отрицать сколько угодно, не признаваясь никому в том, что его это заботит. Я знаю, его это задевает, как бы он не старался скрывать этот факт. Столас никогда мне об этом не скажет, ведь побоится ранить! Такова его натура! Блиц невольно вспоминает их поход в Оззи. Ему не суждено было стать каким-то значимым и ценным событием для них, но их опять никто не спросил. Блиц тоже вспоминает, как демон после совместного унижения обоих со стороны скрыл своё лицо за картонкой меню, не желая показывать кому-либо свой стыд. Именно стыд, а не что-то другое. И хотя этот случай не свежий сорт, он всё равно отпечатывается на сознании, доказывая что Столаса чужое мнение ранит и волнует. Физзаролли замолкает на пару секунд, будто бы молча выпуская пар и что-то обдумывая, анализируя всё вышесказанное, складывая два плюс два. Затем спокойно и без лишних эмоций решает попробовать донести до собеседника простые для постороннего, но не для Блица мысли. — Ты прав в одном, Блиц. Его Высочество чужие мнения воспринимает болезненно сильно. Физз существенно понижает громкость роботизированного голоса, и до Блица только-только доходит, что их разговор последние минуты продолжался исключительно на повышенных тонах, в попытках переспорить друга и аргументировать свою точку зрения. — Но знаешь, что задевает его больше всего в этом? То, что ты это мнение поддерживаешь. «А если я изначально не видел продолжения у наших отношений?!» Брошенное небрежно, чтобы отпугнуть. Брошенное небрежно, что в итоге поразило кровоточащее. — Да, возможно он берёт на себя многое, но почему ты думаешь, что он стыдится тебя? Почему ты думаешь, что ты причиняешь людям только вред? Рука до боли сжимается в кулак, когда слова эхом добираются до открытых дверей воспоминаний. Он с далёкого прошлого причинял всем вокруг вред. — А разве нет? Блять, Физз, тебе то уж точно далёко ходить не надо. Взгляни на себя и скажи мне кто с тобой это сделал! Физзаролли ненадолго теряется от такого внезапного выпада, неосознанно кидая взгляд на металлическую ладонь, тем самым пронзая уколом вины Блица снова. Зачем он заставляет друга вспоминать те страдания и ощущения, от которых тот, наверняка, так мучительно и усердно забывался? Зачем ему напоминать о пережитом? — Физз, прости, я не хотел. — Несчастный случай. Блиц не сразу улавливает. — Что? Шут поднимает глаза на друга и легонько улыбается. Несмотря на это, кажется, что на его лице всё-таки залегла тень прошлого, и друг всячески пытается этого не показывать. Теперь за эту маленькую деталь киллер ненавидит себя ещё сильнее, хотя сильнее по правде уже некуда. — Со мной это сделал несчастный случай. Бес смотрит на приятеля в упор и просто не понимает, как он так спокойно и уверенно его оправдывает ебанным фактом несчастного случая. Он отчётливо увидел, как тот неумело спрятал выплывшую на мгновенья грусть, а сейчас сидит как ни в чём не бывало и затирает про какие-то там случайности. Блицу хочется, чтобы лучший друг, как минимум, самолично его убил за причинённый пятнадцать лет назад ущерб. Может, легче станет. Пожалуйста, он даже сопротивляться не будет и сам подаст нож поострее. Только бы не видеть Физза таким. Только бы снова не чувствовать блядскую вину. — Ты, вероятно, надо мной издеваешься. — А ты ожидал услышать своё имя? Ожидал, что я разозлюсь и оболью тебя дерьмом сверху донизу? — Хотя бы. — Блиц, хватит, — Физзаролли хватается руками за плечи напротив, потому что такой сухой и убийственный тон выносить становится тяжело, — Мы давно друг друга простили и забыли старые ошибки. К тому же, ты сам уверял меня, помнишь? Это произошло случайно. Я на тебя зла не держу. Думаешь, если бы было наоборот, я сидел бы сейчас здесь с тобой? Крыть нечем. Не оспоришь. Бес с усилием выдавливает из себя что-то наподобие слабой и жалкой улыбки. Физзаролли продолжает. — Я понимаю, что раз с первого раунда ты чувство вины победить не смог, то значит и с двадцатого полностью не сможешь. Это долгий и муторный путь. Но это не повод опускать руки и закрываться ото всех. В том числе от принца. Он знает тебя достаточно хорошо, чтобы помочь преодолеть это в тебе. Чёрт, Блиц, я уже вижу результаты его рук работы! Киллер усмехнулся. — Ебучие разговоры по душам как-то поменяли мою чёрствую и избитую душу? — Ты этого не видишь, но да, — подтверждает Физз, — Он сотворил с тобой чудо. Блиц не знает, что сказать на это, ведь сотворённое с ним чудо он не замечает. Однако со стороны, может быть, действительно лучше заметно? Хотелось бы допустить такую возможность и поверить в неё, потому что себе верить стопроцентно что-то не получается. Его чувства оказываются такими двоякими, двуличными, так как теперь всё в жизни транслируется неправильным. Блиц окончательно запутался. — Вина съест меня рано или поздно. — Если только ты не позволишь исцелить себя. — Как? — тупо спрашивает. — Поговори со Столасом, пойми и убедись, упёртый ты олень, что вину тебе испытывать не за что. Образ Столаса вспышкой затмевает глаза. Тот вечер, когда Блиц порвал с ним ради их же блага. Принц боролся и пытался ему помочь, пытался спасти обоих, но беса в моменте слишком ощутимо душила тревога и вина, он этой протянутой ласковой рукой помощи пренебрёг, вонзив один из защитных шипов возлюбленному по основание в грудь. Он не хотел делать ему больно, но всё же сделал. При воспоминании как стойкость Столаса треснула благодаря одной лишь бесовской фразе возникает желание сходить в ванную и помыть рот с мылом, потому что невыносимо. Невыносимо было видеть как демон тщетно ещё старается сдерживать слёзы, хотя те уже крупными каплями, мокрыми дорожками бежали по щекам. Почему сейчас Блиц уже не думает, что поступил верно? — Да брось, Физз! Ты правда думаешь, что он захочет говорить со мной? После все, что я ему специально наговорил? Я вину испытываю как бы и за это тоже! Тут-то ты не можешь меня очистить! — Я и не говорю, что ты полностью не виновен. Я хочу сказать, что ты принимаешь на свои плечи груз событий, которые тебе ни сейчас, ни тогда не были подвластны. Я прошу прекратить тебя убиваться по прошлому, потому что именно оно тебя душит, и принять на себя то, в чём по-настоящему виноват, исправить это, ведь эти вещи пока ещё поправимы. Неужто в отношениях со Столасом ещё можно что-то исправить? — Блиц. Он откликается, хотя видно как в его голове идёт сложная умственная операция. Очередная борьба с внутренними демонами. — Пообещай мне, что ты попробуешь себе помочь. Бес переваривает все сказанные слова Физзаролли выше. Его убеждения, казавшиеся до этого разговора единственным выходом, терпят поражение. Аргументы и доказательства, преподнесённые оппонентом, звучат сильнее и убедительнее, а собственные — уже тихо и по-детски. Пообещать попробовать себе помочь? А до этого он не позволял? Целая неделя самобичевания, срывов, панических атак, кошмаров, истерик, отвергание любого проявления заботы, слова коллегам и дочери, грубее и агрессивнее, чем обычно, игнорирование всего внешнего мира целиком. Блиц в пространстве поднимается с дивана и под вопросительный взор Физзаролли осторожно подходит к грязному, запылённому и немного разбитому в углу зеркалу. Огромные чёрные мешки под глазами, осунувшееся лицо, потрескавшиеся губы, ссутулившиеся плечи, на которых весит, когда-то домашняя и опрятная, теперь же помятая, как хозяин, и заляпанная алкогольными пятнами футболка. Какой ужас! А он ведь думал, что справится, что боль можно будет пережить без таких последствий, что орган в грудной клетке получится заткнуть навсегда. Если ты справляешься, то так и должно быть? Киллер смотрит на свои ладони. Те едва заметно потряхивает. «Прекрасно справляешься, Блиц!» — Я же тебе говорил, что ты выглядишь как дерьмо. Блиц громко вздыхает и возвращается на диван, чувствуя себя убитым теперь уж потому, что сам себя и всё вокруг уничтожил, что что-то напридумывал, и не знает как с этим быть дальше. — Хер поспоришь. — Ну так что? Поговоришь со Столасом? Бес кривит губами. Столас — его главная головная боль на данный момент. О, как же он перед ним виноват! И почему, блять, это осознание дошло до воспалённого мозга только сейчас? — Слушай, Физз, то, что ты смог до меня донести мою неправоту это да, однако, как бы я не горел надеждой… Столас со мной говорить не захочет. И это даже будет справедливо, думает Блиц, хоть и мысль колет все уязвимые места. Кто в здравом уме пойдёт на встречу после такого? Блиц бы не пошёл. Блять! — Его пыл остынет, — Физз говорит это с лицом мудрого знатока, будто когда-то давно сам побывал на их месте. Хотя кто его, черта такого, знает, киллер почти два десятка лет в его жизни не участвовал. Бес подогнул ноги к груди, сложил на коленях руки и уткнулся в них лицом, удручённо продолжая вести разговор уже в таком положении. — Пыл Столаса не остынет. Я очень задел его. Сделал это специально, чтобы отбить у него желание за меня бороться. — У принца есть сердце, — очевидно, но из уст Физза приобретает какую-то важную окраску, с ходу не замечаемую, — Как и твоё, я уверен, оно жаждет всё исправить. Потому что чувствует любовь своего хозяина, — Физзаролли, до этого смотревший в сторону, поворачивает наконец-то голову к другу, — Блиц, признайся, ты сможешь без него? Сможешь дальше жить, зная, что когда-то страх и старые травмы не позволили обрести счастье с любимым? Блиц не отвечает и притупляет взгляд, считая этот вопрос уж слишком откровенным. О таком говорить по душам он ещё эмоционально не дорос. Но шуту и не надо — тот и без озвучивания знает ответ. К тому же, реакция и внешнее состояние приятеля говорят сами за себя. — Столас вряд ли захочет впустить меня в свою душу снова. — А ты не говори за него. Его обида может быть велика, однако и она не сможет помешать ему принять тебя. Просто поговори с ним, расскажи, что ощущаешь ты в связи со всем этим. Объясни свой порыв, в конце концов. Он не понимает тебя, помоги ему разобраться. Такие понятные и доступные вещи Физз сказал так, что бес уверен — его бы услышал ребёнок. Блиц глубоко вдыхает воздух носом. Уже один нормальный вдох. Получается. Дышится легче. Проблема кажется не такой уж и острой, возможно, решаемой. Появляется необходимая и нужная вера, что всё ещё можно поправить. — Признайся, блять, ты подмешал мне что-то в чай. Я сомневаюсь, что там был только лимон, ведь не верю, что ты так быстро переубедил меня. Физзаролли на это лишь заливисто хохочет. — Это останется моим секретом. Вдруг Блиц в миг перестаёт улыбаться и становится серьёзнее, что Физз аж немножко пугается такой перемены. — Возможно я сейчас сморожу глупость, — очень предупреждающе. — Валяй? — неуверенно даёт добро друг, приподнимая левую бровь. — Скажи мне, что ты и Озз в подробностях не рассматривали «те самые» фотографии? Физз не знает, что и на это сказать, а потому просто напряжённо тянет букву «Э», но Блиц в другом ответе больше не нуждается, и так всё понимая. — Пиздееееец! — тянет бес в подушку, которую только что вытащил из-за своей спины. — Ой, да ладно… Погоди, ты смущаешься? Боже, я сплю? Физзаролли с издёвкой умиляется, тыкая приятеля пальцем в участок не скрытой подушкой щеки, которая приобрела более красноватый оттенок, чем это нужно. Лицезреть, как тот тушуется — редкое удовольствие, в котором Физз отказывать себе не любит. — Заткнись нахуй! — приглушённо звучит от Блица. — Ну, эй, не всё так плохо. Ваши позы очень даже эстетично смотрятся. Киллер аж на такое заявление поднимает лицо обратно, демонстрируя действительно покрасневшие щёчки. — Дай-ка угадаю, это тебе Асмодей сказал? — Агаааа, — довольно тянет этот засранец. Натурально ведь глумится, — Он, кстати, просил передать, что вы очень креативные, и подбросили ему пару идей по работе. — Блять, вы обсуждали наш секс?! Христос на палке… Протяжный стон в подушку сопровождается реальным ржачем шута. — Знаешь, я всё же должен отдать принцу должное, — произносит Физз, когда более менее находит в себе силы успокоиться. Блиц тем временем справляется со смущением и принимает сидячее положение. — За что? За то, что он терпит мои замашки? — предположение как раз в стиле Физзаролли. Однако тот его опровергает. — Нет. Ты стал более открытым. Раньше из тебя хрен слово клешнями вытащишь, а сейчас добавить капельку эмоций, и всё. Я думал, чтобы тебя переубедить, придётся потратить весь остаток своей жизни. Я даже с Оззи успел попрощаться, мало ли, не увидимся больше на этом веку. — Сука! Блиц замахивается потерпевшей так много подушкой на друга, но тот со смешком успевает, к сожалению, увернуться. — Ну, всё-всё! — пощадливо пищит Физз, стоит недавнему «пациенту» замахнуться снова. Киллер самодовольно улыбается и принимается поправлять на себе съехавшую в этом безумстве футболку. — Хотя знаешь, ты прав. Столасу орден за терпеливость и выносливость к твоим амбициям всё-таки вручить надо. Мы с Асмодеем об этом позаботимся, не переживай. На этот раз удар находит свою цель верно.