Клуб "Полночь"

Ричард поерзал на жестком стуле. Это все, на самом деле, Арно придумал: каждый месяц первого числа собираться в полночь в заброшенном крыле и рассказывать друг другу мистические случаи, выдуманные и не очень. Без телефонов (если только посветить), без музыки, без света. «Чтобы зловеще». И очень многие захотели присоединиться; иногда Ричарду казалось, что Арно и придумал-то все для того, чтобы кого-то приманить. Но кого, Ричард пока не понял. Плохо, что настала его очередь. Рассказывать Ричард не умел и не любил. С фантазией у него было плохо. А реальность была еще скучнее фантазий: Все смотрели на него с ожиданием. Эстебан — так еще и с ехидством. Вот гнида. — Когда умер мой отец, — начал Ричард, — я очень переживал… Эстебан выпрямился на стуле и его лицо приняло странное выражение. — Мне было тогда двенадцать лет. И я был полным идиотом, честно говоря. — Ты и сейчас идиот, — ободряюще прошептал Арно. Ричард ткнул его локтем, благо тот сидел рядом, и продолжил: — Я был идиотом. Потому что только идиот будет пытаться воскресить отца, которого похоронили неделю назад. Сложнее всего было выбраться на кладбище ночью и одному. Мать не отпускала меня от себя, она как с ума сошла и все время хотела знать, где мы. Даже следилки в телефоны поставила. И Интернет нам вырубила, чтобы мы не нашли ничего опасного. Я договорился с Айрис, и она ее отвлекла — притворилась больной. Обмотала кастрюлю с горячей картошкой полотенцем, долго дышала над ней. Лицо от этого стало красное и будто бы в поту. Картошку мы потом выкинули в окно, кастрюлю сразу под холодную воду… или нет. Не помню точно, что мы сделали… Глупо, конечно, было все это. Я потом долго думал — виноват я или нет. И до сих пор не знаю. Айрис — это моя сестра. Она была… она очень красивая, ей было одиннадцать тогда. И вот Айрис, вроде как, простудилась, мать над ней хлопочет, младшие рядом. А я пошел спать. Закрылся изнутри. Притворился спящим, когда мать заглянула проверить. Но я знал, что Айрис займет ее на всю ночь. Потом вылез в окно. Было весело. Я лез по плющу. У нас старый особняк на окраине города, ему много сотен лет, и часть стены увита плющом. Этому плющу больше лет, чем мне, поэтому он крепкий. Чуть не упал на каменную дорожку пару раз. Потом думал — лучше б упал, наверное. Сломал бы ногу. Остался бы дома. Не остался. Тогда был март — прямо как сейчас. Я взял с собой свечу, спички, походную аптечку, фонарик, компас и складной нож. Телефон не взял. И пошел к кладбищу, до него нужно было идти через лес. Ну как лес — лесок. Но страшно, когда ночь, ветер шумит, и ты один. С фонариком, конечно. Сова ухает, летучие мыши мельтешат, я иду. Пару раз меня хлестанули по лицу ветки, и еще я оцарапал руку о какие-то шипы. И все равно шел вперед. И через полчаса понимаю, что нифига не приближаюсь к кладбищу. Я точно знал, как выйти к нему — пойти напрямик, сразу за оградой нашей и прямо по тропинке. И уже начиналась полянка с надгробными плитами. Но вот я шел, шел, шел, а лес не кончался. И в какой-то момент я понял, что за деревьями, параллельно мне, кто-то идет. Я слышал шаги и какое-то бормотание, но не видел человека. Было темно, а когда я фонарик наводил, все затихало. Через час я понял, что потерялся — идти пятнадцать минут, и это если ползком. И что сов больше не слышно. И вообще ничего не слышно. Как будто кроме меня и этого леса на свете больше ничего не осталось. Я присел у какого-то дерева, потому что ноги начинали ныть, и попытался думать. Мысли ворочались в голове неохотно, будто меня чем-то опоили или кто-то ядовитый укусил, или я чего-то надышался. Это сейчас я так думаю, а тогда я просто понимал, что ничего не понимаю и хочу только спать. Но стоило мне начать засыпать, как я услышал шаги. И в этот раз увидел его — это. Оно проломилось сквозь бурелом и вышло на тропинку, встало напротив и смотрело на меня. То есть смотреть ему было нечем. Оно было похоже на человеческую фигуру, но вместо головы у него был белый овал. Ни волос, ни ушей, ни лица — всюду гладкая поверхность. Но оно смотрело. Я не мог даже кричать. И двигаться не мог. Сидел там и пялился в ответ, не отводя глаз от… этого. Казалось, что оно меня знало. Не знаю, почему. Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, я бы так там и умер — от страха или от голода, — если бы оно не схватилось за ствол ближайшего дерева и не поползло вверх. Миг — и оно исчезло в вышине. Я кое-как поднялся. Ноги дрожали, но я все-таки заставил себя посмотреть вверх. Посветил фонариком, но его луч терялся в сплошной темноте. Потом я развернулся и побежал. И через пять минут выбежал к ограде нашего дома. За эти пять минут небо посветлело, занялся рассвет. Я не понимал, как это возможно, но точно знал: мать меня убьет. И Айрис тоже убьет. А потом меня убьет еще и Айрис. Решил все-таки попытаться сделать вид, что никуда не выходил, и залез обратно в окно, а не зашел в парадную дверь. Хотя, казалось бы, какая уже разница: мать не могла быть страшнее существа из леса. Принял душ, почистил зубы и залез в кровать. И, как ни странно, мгновенно заснул — и проснулся уже к полудню совершенно больным: ночью в лесу я, видимо, здорово простыл. Меня трясло, все тело ломило, я не мог встать от головокружения. Полежал еще, то ли спал, то ли бредил, и увидел отца. Он склонился надо мной, его бородатое лицо было так близко, что я мог рассмотреть каждый волосок. — Ему совсем плохо, Белла, — пробасил он. — Ты нужна здесь. Я точно бредил, потому что отец умер, мы похоронили его на старом кладбище. Я помнил это так же как-то, что меня зовут Ричард Окделл, я живу в Надоре, и у меня три сестры. Но вот он — стоял рядом. Я закрыл глаза, чтобы бред скорее закончился, и снова заснул — проснулся к вечеру. В этот раз мать была в комнате, вытирала мне пот со лба и одновременно сердито что-то говорила. Я присмотрелся и увидел в углу… это. Существо. Моргнул: это было не оно, а отец. Такой же, как с утра. Живой. Я ничего не понимал. — Девочки могут заболеть, — озабоченно сказала мать. — Давай отошлем их твоим родителям? — Чудо, что еще не заболели, — кивнул отец. — Дейдри еще слабенькая после простуды. А Эдит вечно цепляет все подряд. Что-то в его словах показалось мне неправильным. Я открыл рот, но не смог издать ничего, кроме хрипа. Мать немедленно залила в меня какое-то противное снадобье. Через несколько дней я пришел в себя. Сестер ко мне не допускали — видно, все-таки спровадили подальше из дома; но меня не интересовали малявки — я хотел поговорить с Айрис. Узнать, что случилось, когда я ушел, заметили ли родители мое отсутствие, и какого черта вообще происходит. Мать вела себя так, будто я болел уже давно, а отец… отца вовсе не должно было тут быть. Но когда я начал ходить и даже бегать по дому, то узнал еще кое-что: никакой Айрис не было. Не было ее комнаты, не было ее вечных раскрытых на середине книжек на диване в гостиной, не было ее обуви в холле, а главное — ее никто не помнил. Все дружно уверяли меня, что мне приснилось или привиделось в бреду. Что действительно была некая Айрис Окделл в нашем роду, и она давным-давно умерла, погибла под каменным завалом. Однажды при свете дня я отважился выйти за ограду и знаете, что? Там не было никакого леса. Там была пустошь. С тех пор прошло уже семь лет, и я ее плохо помню — Айрис. Помню, что волосы были светлые, глаза синие… или серые? И она любила ездить верхом. Была смелой, много читала. Может быть, я ее действительно выдумал. А может, в том лесу что-то случилось, и я вышел в другой мир. Или в этот мир вышел другой я, а Ричард, у которого была сестра и умер отец, остался сидеть под деревом в бесконечном лесу. Не знаю. Но иногда мне снится, что я снова там, иду под темным небом по тропинке, которая никогда не закончится, и вокруг меня идут сотни безликих существ. И когда я просыпаюсь в нашем, нормальном мире, то не понимаю, где я. То ли я проснулся, то ли наоборот на время заснул и все это мне снится. *** Ричард замолчал. Воцарилась тишина, которую разорвал неуверенный смешок Эстебана. — Я так и знал, дебил, что с тобой никогда не случалось ничего по-настоящему страшного. По негласному правилу клуба рассказывать неслучившуюся историю можно было только если в закромах памяти не завалялось настоящей. Правило дурацкое, проверить-то было нельзя. Но все обычно пытались вспомнить что-то действительно страшное. Ричард, конечно, с правилом был знаком: он его сам и придумал. — Да, — сказал Ричард и слабо улыбнулся. — Я лох. — А мне понравилось, — заявила добрая Селина. — Жутковато. Я даже поверила на минуту. И знаешь, когда ты рассказал, возникло такое странное чувство, будто я твою сестру знаю. Будто мы с ней дружим. Глупость… — У меня так было, когда мне снился парень, — сказала Мэллит. — Ну, хотя бы во сне у тебя был парень, — съязвил Эстебан. — Поздравляю. — А у тебя даже во сне парня нет, — парировала Мэллит. Эстебан надулся и замолчал. Супервоспламеняющееся бревно в камине треснуло и с внезапным шипением развалилось на две части. Огонь взметнулся вверх, и комната вдруг показалась светлой и почти уютной. Валентин Придд протянул руки к огню и застонал от удовольствия. — Если будешь издавать такие сладостные звуки, я за себя не отвечаю, — предупредил Арно. — Если еще раз притащишь такую дрянь вместо нормального электрического обогревателя, то я тебя сожгу в камине, — любезно ответил Валентин. — Ну что, голосуем, правда или выдумка? Единогласно выдумка? — А я верю, — лениво улыбнулся Альдо. — Не люблю идти за большинством. Пусть лучше большинство идет за мной. — Значит, единогласно минус один Ракан, — резюмировал Арно. — Дик, тебе будет фант… дай подумать… послать Арамоне открытку с сердечками, подписанную своей рукой, чтобы почерк был узнаваемый! Зато ты выбираешь следующего. И побыстрее, потому что если оно развалилось, то скоро прогорит… Ну, кто это будет? Ричард угрюмо оглядел собравшихся и твердо сказал: — Вал… Валентин. — Ты настоящий друг, — серьезным голосом сказал Валентин. — Ладно, теперь слушайте настоящую историю.