Куриная слепота.

Спустя 3 года.

За всё прошедшее время Феликс ни раз вспоминал Хёнджина. Он думал, что будет легче забыть парня, когда ничего не видишь и максимально абстрагируешь себя от окружающих. Но это было не так. Казалось, что всё вокруг, каждая чертова травинка, каждый чертов глоток воздуха, каждый возглас где-то вдали, напоминал ему о Хёнджине. Было тяжело. У Ли буквально была ломка по Хвану и Мине. Он скучал по своим любимым людям, но глушил себя и свои чувства, стараясь уйти как можно дальше от всепожирающей тоски. Его зрение, как и всё в этом мире, слишком скоротечно покинуло его. Казалось бы, что за три года можно было смириться с тем, что так быстро потерял, но Ликс не мог. Каждое его утро начиналось с того, что он надеялся вновь лицезреть мир, который он раньше так любил. Грозы, которые часто опускались на землю дождям, часто сопровождали Феликса, будто стремясь напомнить о том, что он совершил- какой непрощаемый поступок вышел из под его слабых ног и рук. Только если раньше он любил созерцать негодование погоды, то теперь он был полностью лишен такой способности. В его силах было лишь сидеть перед настежь распахнутым окном, да слушать стук капель о подоконник. В такие моменты, жуткий холод сковывал тело, но Ликс продолжал упрямо сидеть и слушать погоду, до тех самых пор, пока бы его сиделка не начинала переживать слишком сильно и не закрывала окно самостоятельно, начхав на мнение подопечного. Говоря о сиделке и вообще о том, что произошло с Феликсом за три года, нужно упомянуть всё то, о чем говорилось в первом звонке Чанбина и Ли. Старший совершенно неожиданно позвонил впервые за несколько месяцев и стал тогда извиняться перед Ликсом, говоря о том, что он должен был заметить поведение Чана, что должен был предотвратить всё то, что произошло, но Ли быстро перебил его и попросил лишь одно. Помощи. Тогда то они и решили, что когда недуг Феликса полностью захватит его с головой, Чанбин заберет его жить к себе в особняк. Единственное, что у Ликса было всего несколько условий: сиделка никогда не должна говорить с ним, а лишь выполнять конкретные поручения и на ее руках всегда должны быть перчатки. Странные просьбы, но Со легко на них согласился, а также пообещал ничего не рассказывать Хёнджину. Так и жил Феликс в особняке со своей сиделкой. Иногда его проведывал сам Чанбин, но в основном тот вечно пропадал либо на работе, либо где-то у себя в части дома. Также приезжали Минхо и Джисон - они были довольно частыми гостями в особняке и никогда не затевали тему того, что устроил Ликс - даже когда младший просил рассказать о Хване, они молчали и ничего не отвечали, уходя от разговоров. Про Мину он слышал немногим больше. Ребята просто говорили, что ребенок живет в достатке, что с ней всё хорошо и тому подобное. Ли был рад и такому, хотя неопределенные чувства возникали в груди, когда друзья просто игнорировали вопросы о Хёнджине. От этого было больно, от этого хотелось сорваться и уехать туда, куда он пообещал самому себе не возвращаться. Также его иногда навещал Чонин, который всё-таки прознал обо всем от Джисона, но только потому что Ликс разрешил рассказать. Ян был самым младшим в их кругу общения и Ли всегда испытывал к нему какую-то слабость, такую, будто Чонин был его младшим братом. Конечно, были небольшие переживания, что тот мог рассказать всё Сынмину, а Ким в свою очередь растрепал бы всё Хвану, но довериться младшему стоило. Дни слепого Ликса протекали ни быстро, ни медленно - скорее никак. Он почти не находил себе развлечений, потому что по своему обыкновению, всё что его интересовало нужно было видеть. Даже созерцание природы стало для него несбыточной мечтой. Три года. И все эти три года Ликс пытался принять то, что больше не видит, что больше не слышит голоса любимого возле себя, что больше не поднимет на руки дочь - и всё это, за три года стало лишь кровоточащей раной на сердце. Никакое “время лечит” не работало в его случае. Ничего не лечило. Абсолютно ничего. Три года, а он всё также помнит касания родных ладоней к своему телу, помнит каждую черту Хёнджина и уповает на то, что когда-нибудь всё это сотрется из воспаленного любовью мозга. Ведь он сам написал тогда, что Хёнджин - незнакомец, и сам же сейчас убивается от того, что не может узнать банальное “как дела” от этого “чужого” человека. Слеза скатывается по щеке и, в очередной раз, ладонь в перчатке протягивает ему сухие салфетки. Феликс не смотрит на сиделку, даже головы в ее сторону не поворачивает, да и зачем? Пугать лишний раз человека своими белыми глазами? Уж увольте. Ли осторожно принимает салфетки и принимается вытирать слезы, что всё также стекают по щекам вниз, быстро орошая одежду и падая куда-то на землю. Феликс стоит посреди сада и дышит запахом мокрой травы. Дождь только прошелся по зеленым листьям и сейчас, Ли мог с головой отдаться в ощущения свежести и сырости. Ноздри широко раздуваются, а губы расходятся в почти счастливой улыбки. Почти, потому что так не хватает тепла рядом. Так не хватает того самого незнакомца - с прелестной родинкой под левым глазом, с пухлыми губами и хитрыми глазами. Так не хватает, что сердце сжимает до боли в груди. -Сэм, можешь принести мне кружку чая? - сиделка не отвечает, лишь слышатся быстрые шаги в сторону особняка, да и всё. Вот и весь ответ. Феликс иногда жалел о том, что его сиделка не разговаривает. Хотелось бы услышать голос того, кто следит за тобой, помогает и заботиться отчасти, но переступать через себя же не хочется. Пока он один и понимает, что никто его не остановит, ноги идут по заученной тропе. Подошва шуршит о камень и Ли выходит к небольшому прудику, который максимум достает ему до талии и не более. Ликс не может держать себя, он садится на берегу, стараясь не упасть в воду, и прикрывает глаза, которые вообще бессмысленно было держать открытыми. Мысли крутятся, вертятся, зубы вгрызаются в губы, оставляя неприятные отметины и сдирая кожу, а руки сжимают мокрую траву, да отщипывают понемногу, чтобы кинуть зеленую малость в сторону небольшого прудика. Слезы снова наворачиваются на глаза и Ли не хочет, но уходит с головой в мысли о Хване. Как он поживает сейчас? Как он пережил уход Феликса? Всё ли с ним хорошо? Пальцы крутят небольшое кольцо, где всё также выгравированы три звезды, губы шепчут заученные строки стиха, а слезы всё же катятся по щекам, опадая куда-то в пропасть. Ли тянет с себя рубашку, скидывает на землю и сверху осторожно устраивает кольцо со звездами, а также то самое украшение, которое досели всегда висело у него на шее. На улице холодно, да и не лето было вовсе, но Ликс осторожно ищет ногой выступ в пруд, пытается спуститься, да только не понимает, что слепой и затевает слишком опасную для жизни игру. Нога скользит не там где надо и не ожидавший такой подставы Ли, почти успевает удержаться на берегу, но больно падает в воду и цепляется рукой за что-то. Больной вздох перекрывает вода и Ликс захлебывается, пытается отдышаться, глотнуть воздуха, выплюнуть из легких воду, но отчего-то не может даже всплыть. Он просто карабкается в водах пруда, машет руками, да глотает еще больше воды. И, кажется, что нужно бояться за свою жизнь в этот момент, но Ли реагирует на это даже как-то слишком... Слишком. Он надеется, что наоборот не всплывет, что останется где-то похороненным на дне и не найдет его никто. Никто не будет беспокоиться о том, что один слепой человек утонул по своей же глупости. Это было бы наверняка правильно. Феликс открывает рот, перестает барахтаться в воде и будто бы пытается поглотить еще больше воды, что уже и так насытила всего его. Глаза открываются и смотрят в кромешную темноту и только сейчас Ли понимает, что даже не знает, где дно, а где поверхность, хотя, если бы он провел рукой вниз, то конечно бы почувствовал морщинистую землю, но он не стал этого делать. Громкий всплеск оглушает, но тело, что продолжает просто существовать в темной воде, будто и не замечает чьего-то присутствия. Феликс оказывается взят на руки и вынесен на берег. На теле, впервые за столько времени, чувствуется теплая кожа и он хочет впитать эти ощущения в себя, но в ответ получает лишь холод. Феликс все также не может вздохнуть и ему помогают выпустить всю воду из легких и даже тогда, когда казалось бы, что он может дышать, он не смог глотнуть такого нужного в данный момент кислорода. Мысли утекают куда-то, а перед глазами образ Хёнджина. Он вспоминает, как его любимый готовил завтраки, чтобы порадовать его с утра пораньше, как губы постоянно ласкали место под мочкой уха и как всегда он с нежностью произносил свое любимое “Солнечный Ёнбок-и”. Феликс задыхается, но не от того, что наглотался воды, а от того, что теперь воспоминания словно яд охватили всё его нутро. Пухлые губы касаются его и Ликс почти умирает от этого прикосновения. Он хватается руками за одежду на теле сиделки, сжимает ткань и чувствует, как ему вдыхают кислород в рот. Это действует. Он начинает почти дышать самостоятельно, когда Сэм в последний раз вкладывает в него часть жизни и начинает горько плакать, осознавая то, что ужасным образом почти утопился там, где вода была ему по талию. Позор. Пухлые губы, что подарили ему тепло спустя столько лет, слишком ощущались по родному. Сердце Ли сжалось, когда всего на секунду, в его голове пронеслась мысль, что это мог бы быть Хёнджин. Но Хван был далеко, вместе с Миной, и в его планах наверняка не было никакого Ли Феликса, который таким ужасным образом решил расстаться с ним. Феликс хрипло дышит, пока рука в перчатке успокаивающе гладит по плечу. Подобное почти помогает, но ключевое слово почти. Ли поднимается и пытается нащупать рукой свои вещи, Сэм услужливо всё подает и почти собирается помочь, чтобы натянуть кольцо на шею, как Феликс останавливает его и осторожно забирает украшение. Он вертит кольцо в пальцах и смотрит пустыми глазницами, желает снова увидеть этот мир, что даже в полном мраке ощущался по другому после того, как Ли побыл по своему же желанию в шаге от смерти. -Знаешь… - горло Феликса немного саднит. - Я любил и люблю одного человека. Это он подарил мне это кольцо, сказал, что когда я буду готов дать ответ ему на его предложение, то просто смогу надеть украшение на палец… Так вот, я на самом деле такой дурак… Я просто бросил его, ничего не сказав, и наверное ему было очень больно от этого… Сэм сидел рядом и ничего не говорил, лишь дышал немного загнанно после всего того адреналина, что он испытывал спасая своего непутевого подопечного. -У нас была дочь. И есть… Она прекрасная, знаешь, она напоминала первые весенние цветы, песни птиц летом поутру, зимние вечера и осенние снегопады. Хёнд… Мой любимый человек - был для меня многим, но я бросил его и сейчас, пожалуй впервые за три года, пока я тонул, я наконец-то понял какую глупость совершил. Я тонул, но не сейчас и не в этом пруду, я тонул, пока пребывал в этом особняке три года, пока делал вид, что забыл о хене, что не помнил всех наших совместных вечеров и прогулок с дочкой… Я был таким дураком, но пожалуй, сейчас слишком поздно жалеть об этом. Сэм всё также молчит, устроившись рядом с подопечным, смотрит пристально, слушает внимательно, да перебирает пальцами отросшую зелень. -Сэм, наверное, если бы я мог вернуться в прошлое, то я бы навсегда отбросил тот план, что придумал. Я бы сразу дал свое согласие без каких-либо отложений и навсегда бы решил остаться под боком у любимого вместе с нашей дочкой.. Я ужасный человек и моему поступку нет оправдания и я немного в ужасе от осознания всего, но сейчас, пожалуй, уже и вправду слишком поздно думать о таком. Феликс перестает вертеть украшение в руках и у с уверенностью надевает то на безымянный палец. Он не может видеть, как кольцо сидит на его руке, но оно безумно идеально подходит ему. -Сэм, если бы он видел это сейчас, то я бы ответил да на всё, что он только попросил бы. - сиделка кивает, Ликс не видит, но почему-то чувствует. - У меня есть одна просьба, ты можешь снять перчатку и дать свою руку? Сэм без лишних слов выполняет просьбу и протягивает свою ладонь в чужую. Длинные и аккуратные пальцы тут же оказываются взяты в плен маленькой ручки. -Знаешь, без обид, но твои руки, очень похожи на его руки. Конечно плохо наверное так говорить, но ты мне так напоминаешь его, что мне кажется, что скоро я сойду с ума. Можешь рассказать мне что-нибудь или прочитать стих? Ты знаешь стихи? Наверное это так грубо с моей стороны… -Да, знаю… - от голоса Сэма по спине бегут мурашки, ладошки потеют, а глаза дергаются под прикрытыми веками. А сиделка начинает читать: “Твои глаза- Со звездной крошкой, Крахмальные Чернеют поутру. Я проведу губами Ловко И стан твой тонкий Обведу. Прости меня! За звон окольный, За грубость рук И крепость чувств, Мои уста готовы вечно- Просить и верить одному. Я не забуду ласку тела, Я не забуду тонких рук, Когда кистями, так небрежно, Стелил мне про свою любовь. Я окунусь в сей омут кротко, Взгляну на пепел чувств. Я поиграю с легким вздохом И пыл свой весь растрачу вновь. До боли я хотел - Меж ребер стон твой растереть, Но сердце- Вечно неприкаянное место- Забрало суть всего тебя. И я хотел бы повернуть: Забыть, сбежать, не помнить чувств, Но ты и твои крошки глаз- Опять хотят меня вернуть. Я поверну, но не забуду, Как сладки губы поутру, Как точки на щеках прекрасны, Как губы шепчут: “Я люблю.”” Сердце пропускает сначала один удар, потом второй, потом третий, а дыхание совсем сбивается. -Хёнджин? - со страхом шепчет Феликс и боится получить ответ. -Да, мой солнечный Ёнбок-и, это я. И пухлые губы снова захватывают в свой плен, крепкие руки оказываются на тонкой и такой хрупкой талии, а маленькое тело прижимается ближе. Феликс не думает о том, что происходит, он просто пытается впитать в себя всё тепло Хвана, стараясь восполнить всё то, что потерял по своей блядской глупости. Они целуется и это ощущается таким правильным, что невозможно оторваться. -Прости, умоляю, прости меня. Я такой дурак. - шепчет Ликс и жмется к телу. -За три года, я смог простить тебя, Ликси. За три года я смог убедиться, что страдаю не только я. Они снова цепляются друг за друга, снова не могут сделать нормальных вдохов и выдохов, но это и не нужно, они полностью заменяют друг другу кислород. На руках обоих кольца, те самые, которые когда-то были куплены в самой обычной сувенирной лавочке в парке. Звездочки светятся и переливаются разными огоньками, но ни Ликс, ни Хван не видят этого. Звездочки светятся и их небо, наконец-то становится полноценным жизненным полотном. Оно окрашивается в разные тона, но нет там больше черного и серого, есть только любовь и тепло, которое, казалось бы, было утрачено за последние три года. Пухлые губы- всё такие же теплые и мягкие; крепкие руки- всё такие же родные. Хёнджин, может быть и изменился, но неизменным осталась его любовь. И Феликс понимает и искренне раскаивается, обещая, что теперь навсегда - это точно про них.