***
Лопасти вертолета рассекают воздух, замедляя своё движение. Воздушное авто приземляется на крыше, наконец прекращая движение матора. Воздух над облаками ещё холоднее и не для каждого по силе. Голова в миг кружится, давление скачет в своём ритме и дыхание становится рваным. Однако, и жить в таком большом мире, а тем более управлять им - задача не из лёгких. Именно поэтому ровная осанка и твердый шаг всё ещё в своём силе, а мужчина чувствует себя вполне здоровым. Дела, дела, дела… . Кроме них будто и вовсе ничего нет. Хотя для многих семья и они сами стоят на втором месте, а их бизнес - всегда на первом. Ведь именно эти «дети» потребовали намного больше усилий для создания и роста, и только сейчас дошли до уровня стойки. Люди именно с такими принципами сегодня собрались за один стол, что крайняя редкость. Два-три и то удивление, ведь «два меча в одной ножне не согласуются». Что будет, собери таких десять? – Десять мечей, Мао, могут ужиться лишь в мёртвом теле, – читая мысли по лицу отвечает на немой вопрос новенькой в составе рабочих. Девушка с каре, миловидным лицом и больно похожая на ту, что свалит через неделю или умрёт через две, кивает в знак приветствия и смотрит огромными глазами за удаляющейся спиной в, казалось, сделанном из металла, костюме. Снова давящая атмосфера, каждый пытается давить своей аурой рефлекторно, видя действительно стоящих конкурентов в лике доминантных альф. Огромный стол был полон вкусного ужина, каждый бокал был полон алого или янтарного, а позади стоящие личные помощники, в числе которых был и Алекс, следили за пищей и наполненностью бокалов. В ряд, вдоль спрятанной от света стены, стояла вся охрана. За стеклянной понарамой плыли облака, а не менее завораживающий балкон предоставлялся хозяинам мира сего. Китай - Поднебесная. Первая страна, что видит солнце, что купается в благословениях богов и его народ явно живёт намного выше других - 24 этажей вниз и 24 этажей вверх. Прямо под первыми лучами рассвета расположилось многогранное здание. Место для богов, место, где собираются правящие человечеством. Для богов прямо из ада. Вполне светлое помещение вместила в себе семь смертных грехов. Гордыня. Нейтон Брукс - мужчина лет 70 с проседью в волосах, строгий и властный. Американский бизнесмен, владелец акций крупных компаний, таких как Apple, ExxonMobil, и Berkshire Hathaway. Высокопоставленный политик, имеющий влияние в Сенате США и близкий к администрации президента. Также является крупным перепродавцом оружия в Балтийские страны, сотрудничая с военно-промышленным комплексом США. Похоть. Вей Чен - китаец лет 60, строгий и властный. Занимается поставкой нелегального антиквариата, используя свои связи с местными историческими обществами и аукционами. За хитрой улыбкой тонких губ скрывается более грязное дело - продажа людей на тех же закрытых аукционах. Лень. Рафаэль Коста - бразилец, 56 лет. Занимается нелегальными документами, информационным вторжением, сутенерством. Его сеть охватывает весь Южный Американский континент. Гнев. Марко Росси - итальянец, строгий и властный. Управляет мафиозной структурой, известной своими принципами. Его влияние распространяется на весь Европейский континент. Чревоугодие. София Мюллер - русская и грузинская метиска, молодая женщина лет 30. Унаследовала дела отца и занимается в основном наркотиками, поставкой оружия и нелегальными сделками, используя ресторанный бизнес как прикрытие. Имеет статус вора в законе. Её конфликт с Марко Росси не мешает совместным ночам. Алчность. Белиал Абаддон - европейский метис, 50 лет, соратник Рафаэль Коста. Владеет сетью подпольных игорных клубов, баров с открытом доступом к незаконным препаратам, а так же доставкой ядов. Зависть. Хавьер Руис - мексиканец, не старающийся скрываться, но не лезет в политику. Владеет огромными территориями , где ведёт контроль и заказными убийствами. Один из ненавистников Нейтена, так как тот хочет через него получить больше власти. И наконец, сам Сатана - Чон Чонгук во главе всего пиршества. Его взгляд сканирует каждого и в отличие от всех не утруждает себя лицемерием. Попивая мягкий напиток кровавого оттенка, он внимательно слушает, прислушивается к каждому. София и Марко не стесняются в прикосновениях, Нейтон из ненавязчивого тона начинает переходить к более очевидным для "глупого" Руис, подмечая, что его отец был намного послушнее. В ответ ему декоратично молчат, стреляя молнии глазами. Всё это - лишь цирк. Забава для Чона. Его личный комический театр с актёрами-студентами. Порой не возраст и власть определяют ум человека. Семеро замолкают в один миг, заставив Чонгука поднять взгляд в сторону двери, куда все пары глаз устремлены. Запыхавшаяся Мао еле держится на шпильках из-за больных ног, которыми не раз, уж точно, ударилась. Её глаза сквозь толстые очки блестят, рубашка распахнулась на ещё одну пуговицу, а тактично преподнесенный стакан воды в миг осушается. Она смотрит со слезами на глазах и кивает своим же мыслям. Чонгук, единственный понимая значение этого жеста, подскакивает со своего места тут же вытаскивая оружие и не глядя направляет ствол в правую руку от себя и зажимает курок. Раздаётся выстрел. Мёртвое тело зависает с шокированно распахнутыми глазами и дырой на лбу. Он откидывается увесистым мешком на стул. Остальные члены пиршества зависают в том же молчаний, не смея никак реагировать. Кто-то хмурит брови, кто-то дрожит. Только София продолжает курить тонкие сигареты, пофигистично откинувшись на спинку стула. – Закончим, – раздаётся звон металла в воздухе, который будто стал на несколько градусов ближе к северу. Глотая ком, платком вытирая пот с висков, мужчины покидают застолье. Русская наследница сидит всё так же. Можно было бы подумать, что она просто курит наркотик, который буквально кормит всю её династию. Поправив пиджак на себе, Чон раскрывает веки на звуки приборов. Направив взгляд чёрных глаз в сторону, замечает единственную бестрашную. Женщины, невиновные, всегда заслуживали помилования с его стороны и ловили смягченные взгляды рядом с мужьями на коленях. Конечно, если заслуженно. Эта дама - не исключение. Она на лет десять младше него самого, совсем недавно заняла это место, но держится бодро, прямо как отец. Мюллеры не ошибаются. Чужие слова сами всплывают в голове, заставив усмехнутся. Присаживаясь на своё место, Чон задерживает взгляд на её наряде. Неизменные кожанные перчатки, густые волосы в толстой косе, открывающий живот топ и накинутый на плечи песец. Искушать они умею. – Почему не уходишь? – бодро спрашивает та, не стесняясь закинуть кусок побольше сочного мяса. Более не стесняясь своих движений, похищает каждое блюдо. – Смотрю на свой третий, – буднично, на удивление, с улыбкой отвечает Чонгук. – Марко не знает, – хихиет она, притворно прикрывая алые, немного смазанные в соусе губы. – Пора бы, вы встречались? – Неа, – мотает головой в знак правды, – некогда было. Он после твоего «задержись» ко мне не подходит, – голубые глаза встреляют из под пышных ресниц. – Что ты ему сказал? – а голос осторожно весёлый. – Просто бизнес, твоё имя не звучало, не волнуйся. Ты сама поговоришь? – переводит он взгляд с её тарелки на саму женщину. – Неа, – вновь мотает головой, получая косой по ушам, – он меня убьёт или ударит. Сделаешь ты? – поднимает вновь взгляд, но уже распахнутый, полный надежд. – Поговорю, – кивает Чон и встаёт со своего места, видя, как София спохватилась и стала собираться, укутав плечи сильнее. Он тактично помогает ей встать, держит мягко за руку, не позволяя себе излишеств и идёт в сторону двери. Их единственный свидетель - труп Лени - так и остаётся на месте. Взмах пальцев позволяет слугам начать прибраться не только со стола.***
Ком в горле наконец позволяет проскользнуть куску. С самого пробуждения Ким не знал куда себя деть. Он чувствовал себя подавленным, сжатым между высокими и богатыми стенами. Головокружение и ноющая слабость в теле стали спутниками на короткую прогулку. Всё таки смелея и выходя за тяжёлые, тёмные двери, гуляет, изучает, боясь трогать прекрасную антиквариат. Прикрывая по долгу глаза, Тэхён виснет на лестницах и рядом со светлыми стенами. Ко всему прочему на первом этаже, совсем рядом с кухней, откуда словно ползёт аромат вкусностей. Тошнота подкатывает к горлу. От голода за двое суток желчь обжигает внутренности, заставляя обняв себя поперек живота, сползти по стене. Лицо в миг загорается, голова идёт кругом от боль, что пронизывает всё тело. Вдохнув глубже, себе хуже делает. Будто из под толщи воды слышится женский, обеспокоенный голос. Впрочем, благодаря её обладательнице, шатен сейчас поглощает против воли лёгкий суп, который должен утихомирить разбушевавшие внутренности. Тэхён чувствует себя здесь лишним. Без преукрас, даже если всё напоминало ему о доме в Китае. А возможно именно поэтому и чувствует себя лишним. Он кореец, кому тут же указали место "не нашего" в Китае. А на родине назвали предателем, китайцем. Дом был велик, но пуст. Слуги бегали туда-сюда, словно испоряясь сквозь стену, работали шустро. Сам он насчитал около пяти. Конечно, им же нужно успеть. Ему даже стало жаль их. Но, наверное, господин хорошо платит за такую работу. Господин... Определённо привлекателен их первая встреча прошла не в лучшем состоянии. Однако, всё, о чём мечтал омега за все свои семнадцать лет короткой жизни вдруг свершилось. Его коснулись нежно, посмотрели ласково, как на ребёнка. Как на слабого. В нём увидели настоящего... От воспоминаний, как его на руках несли, а потом в машине к себе прижимали… Щёки краснеют, взгляд плывёт, губы расплываются в улыбке, которую тот пытается скрыть прикусив их, кончики пальцев покалывает; а в груди... Внутри всё теплеет, плывёт, кружит голову пуще прежнего, заставляя забыть как дышать. Он теряется в себе, мучает зубами губы, короткие ногти впивает в ладонь, чуть шипя от боли. Что с ним? Что это? Разве есть в Тэхёне ещё что-то подобное? Покрутив головой, отвлекать себя пытается. Как он узнал его настоящего? Снова он... О ком думаешь, тот и приходит. Будто из под земли возник, томный голос раздаётся прямо над ухом, обжигая тёплым дыханием, заставив чужое дыхание сбиться, если тот вообще дышал. – Кушаешь? Еле проглотив набранную порцию, большие, необычные для корейца глаза распахиваются. Ким хочет повернуться, но страшно. Но нельзя, но не получается. Но... И ещё тысячи таких «но» в голове младшего. А у старшего их ещё больше, чтобы не повернуть. Подхватив пальцами подбородок, Чонгук поглаживает по нижней губе большим пальцем. От таких движений хрупкие плечи начинают дрожать, глаза блестеть. Глаза... Они цепляют больше всего. – Твой глаз, – делая паузу, обхватывает холодными перчатками лицо поудобнее и проводит всё тем же большим пальцем под ним. – Он стал светлее. Сердце пропускает удар. Глаза расформированы, сознание на подкорке подсказывает действия, рефлекторно заставив отвернуться и сжать рукой правый глаз. Его секрет... Мужчина хмурит брови и вновь подхватывает лицо, чуть грубее на себя тянет и сверху вниз взглядом прожигает. Весться пытается. Под кожу проникнуть. Вглядывается в разные глаза, как слезами те блестят, на глазах светлеет радужка, а зрачок темнее выделяется. Брови лишь хмуро замирают, ни одна мышца не двигается, пока зависший на родинке на кончике носа взгляд моргая, не ловит это изменение. Глаза на миг удивлённо распахиваются, бровь выгибается. – Что это? – большой палец ловит каплю слёз, стирая и размазывая не приятно по щеке. А омега плачет, точно дитё, за такую мелочь, будто его убить собираются. Но глядят со страхом, за хмурым лицом ничего спокойного не видят. Будто на скалах стоит у самого океана, та своим спокойствием уровень воды поднимает, уже колен касается, на суше душит. Младший прикрывает веки, между зубами зажимает нижнюю губу и так обречённо выглядит, готовый к кровавой расправе - не меньше. Смерть не от пролитой крови, от болевого шока испытать готов - не меньше. Его в один миг подхватывают на руки, а плечи мелко дрожать не перестают, неизменное лицо лишь в костюме тёплом прячет, промокает ту, а видеть лицо своего личного палача не хочет. Не может. Он же только недавно его к небесам возносил, считал чуть ли не лучшим и единственным, за не известные чувства благодарил, пусть и мысленно. А сейчас этот образ в порошок раскрошили. А я говорил, Тэхён. Его голос в голове. Он бы так и сказал. Внезапно вместе с теплом тела возникает мягкость постели. Он ей знаком, на таком же проснулся, только проверить наличие китайских узоров на одеяле пока нет желания. Музыкальные пальцы смыкаются на лацканах, обманчиво предостережая себя от падения. Мужчина замирает на этом положении. Глаза распахиваются. Всё ещё блестящие, уже отчётливо разные - серые и янтарно карие - пылают так же по разному, то холодом, то жаром. Одно видно в черных зрачках - страшное волнение. Сердце громко стучит, готовый просочиться сквозь рёбра, слышится рядом, как гулко взглотнули. Слишком близко. Слишком опасно. Тэхён не моргает. Он как дышать забывает, своё имя не помнит, только чужое тёплое дыхание ощущает, им же дышит, со своим путает. Пугает эта близость, какой не было дозволено; мигают ужасные картины из прошлого, заставляя слёзы течь по щекам, пальцы задрожать пуще прежнего, ком скрутиться поперёк горла, а его самого потеряться. Потеряться в этих черных омутах, в этой космической дыре, в небытие. И страшно, и невозможно, а оторваться не по силу для ребёнка. Ему нельзя туда попадаться, его погубят, съедят, заживо шкуру снимут и более нет спасения. Это настоящий наркотик, а глупый подросток только быстрее привыкает. Ресницы дрожат, губа прикушена, слёзы горькие, а глаза волшебные. Действительно необычны, действительно привлекательны, действительно губительны. Его личное оружие, да для всех, кто это увидит. Только гадать приходится - как? И не только цвет глаз понять пытаться, ну и себя. Покалывание в сердце, которое, оказывается, у него имеется, в груди вон бьётся. Спокойнее, чем у младшего, но явственнее для него самого. Он же бесчувственный Сатана, построевший свою человечность на принципах, коими гордился отец. А сейчас ощущает чётко, за что в аду слабым прозвали. Тёмные губы поддаются вперёд, на миллисекунду касаются нежно розовых. Горькая пощёчина обжигает щеку. Огонь в глазах возгорается, заставляя зуб о зуб сжать, напрячь скулы и держаться от звериного рыка. Он в глаза смотрит этому мальчику, бока конечностей в руках сжимает, сквозь одежду готовый силу свою пустить. Грубо, почти выкидывая, парня на кровать, Чонгук уходит. Не хлопает, но запирает дверь снаружи. Оставляет одного, напуганного и сжавшегося на непривычно мягкой постели. Обнимает себя крепко за плечи, колени к груди поджимает и льёт слёзы, царапает лопатки, давится всхлипами, но не разрешает себе же ни звука пускать. Боль окутывает ладонь; её обжечь хочется и потерять где-то под землёй. Он себя чужим считает. А мужчина согласится. Согласится, что чужой, что не место в этом доме, потому что слишком правильно под собой видит. Ребёнка, которого сам же от мерзких лап вытащил теперь так же касался, пытался святое осквернить, собой заразить. Впервые за все сорок два года жизни ощутил невообразимое желание, не совладел с собой, человечности поддался. Услышит кто - рассмеется. Он сидит в кабинете, в успокаивающей темноте и расслабленно смотрит в даль. Только расслаблена поза лишь в том, что он откинулся на спину мягкого кресла у журнального, круглого столика с ромом. Челюсть сжата, скулы будто скульптором вырезаны, камнем кажется весь он. – Кто узнает - расмеется, – одними губами под нос шепчет. – Ты прав, братец, – раздаётся из-за угла рядом с дверью. – Стучаться не учили? – А ему эту оплошность простил. В отличии от меня, – подходит ближе, медля с продолжением, – в жизнь ведь ворвались. А ты таких, – томно дыша у уха, с театральным ужасом в тоне проводит поперёк шеи, – ко мне, – и в зловещей улыбке расплывается. – Этому тоже к тебе, только рано ещё. Годика через два, – с привычным спокойствием, но без бывалого холода отвечает младший. – Ну, и не такого ждали, Гуки, – нарошно тянет последний слог, трепля волосы. – Хосок, – одним взглядом усмиряет. А рыжее недоразумение закатным дымом расплывается в воздухе. Он потусторонний старший брат земного Сатаны. Привыкший к людским «Дьявол», он зовётся девятым дитём настоящего короля ада. Имя мне - лень, имени безвольности и стагнация. Я девятый ребёнок Сатаны - Чон Хосок.