Обливейт

      Небо серое. Голые пустыри черными пятнами покрывают землю. Обломки храма познаний впились в нее острыми пиками. Всюду тихо и пусто. Лишь изредка раздается стон – это где-то в углу молится смертник. Пахнет гарью и пылью. Что-то тяжелое давит на грудь, заставляя глаза слезиться. Только воронам хорошо: они кружатся над головами в поисках легкой наживы. У них сегодня пир, настоящий праздник.       Девушка стояла беззвучно. Ее руки, покрытые ссадинами, крепко сжимали древко палочки. Взгляд растерянно бегал из стороны в сторону. Она выжила, как проворная лиса, выпрыгнув из силков. Но что же? Кругом все та же ряска, все тот же омут. Страшно… Страшно слышать плач матерей, склонившихся над своими детьми. Страшно ходить по земле, впитавшей чужую кровь. Страшно даже дышать, не то, что существовать вообще, быть.       Девушка помнила все, до последней секунды. Вот человек в черном плаще, широкоплечий, огромный и почему-то кажущийся знакомым кидает непростительное заклятие. Вот приходит первое удивление, а затем и ужас: ему не нужно что-либо говорить, он – мастер. Бессилие ощущается как никогда прежде. Ни одно заклинание не идет в голову, пусть даже совсем безобидное. А затем – вспышка. Это из палочки неприятеля вырвался столб света, зеленый, как яд из пробирки на зельеварении. Губы мужчины все-таки открывались, только явно не для того, чтобы кинуть заклятие. Он говорил что-то явно адресованное ей. Но что? Гулкий треск. Удар в бок. Неизбежное столкновение с землей. Звон в ушах. Тишина…       К горлу подступил ком. Тошнота одолевала. Вспомнилась очаровательная улыбка, искривленная теперь, может быть, навсегда. Тот, кого без зазрения совести можно было назвать другом, покинул ее, оставил в беспроглядной тьме.       Больно. Сердце сжимается. Позади, совсем, казалось бы, рядом, стоит его вечный двойник – брат. Он белесый, словно и сам покойник. Тень омрачила его лоб. Осознание пока не пришло к нему, но дурное предчувствие все-таки появилось. Обернуться казалось немыслимым. Только бы не смотреть на него, только бы не видеть страшно искорёженной физиономии. Нет! Не сейчас.       Сделав пару шагов, девушка остановилась. Встав на колени, она прикоснулась рукой к обломкам камня. Холодом веяло от этих кусочков, серых, покрытых пылью, запорошенных землей. -Ты жив, правда? Ты просто смеешься, забавляешься надо мной. Ненавижу, слышишь? Ненавижу эти дурные шутки! Где же ты? Где? – шепот слетает с губ, бессвязный, тусклый. А ответа нет. Только карканье воронов и биение сердца давят на уши.       Все закончилось. Натиск врага стих. В зале, где когда-то под потолком парили свечи, а за столами сидели студенты – руины. Возле разбитых окон – витражей толпятся люди. Многие из них остались одни. Многие из них теперь сироты. А кругом тела, прикрытые черной тканью. Кругом пахнет кровью, пахнет отчаянием. Спасатели из Мунго носятся из одной стороны в другую, укладывая на носилки еще дышащих магов. Сколькие из них справятся? Сколькие не умрут на операционном столе?       В коридорах, когда-то полных детского смеха, теперь безлюдно. Только какая-нибудь старушка-мать слоняется по ним на подкашивающихся ногах, обезумевшая, проклинающая жизнь. Это она выкрикивала смерти в лицо: «умри ты, треклятый враг!». Это она бросалась в битву, как защищающая выводок утка-наседка.       Время опять потекло по-прежнему. Минуты оттаяли. Стрелки на часах опять сдвинулись. Только некому было возрадоваться.       Шел май 1992 года. Волан-де-Морт пал, а самая страшная битва лишь начиналась.