The Hunting Party

В личной жизни Фуго не монашествовал — не отвергал притязаний, но и расставался без сожаления. Хорош собой, воспитан, обходителен в обращении, правда, при близком общении становился известен его буйный нрав. — Фуго, почему мне приходится выплясывать перед чиками, а ты ничего не делаешь, и они вьются вокруг тебя? — негодовал Наранча. Паннакотта лишь тяжко вздыхает. Ну и как ему объяснить, что есть принципиальная разница между тем, когда оказывают знаки внимания, чтобы сделать приятно, и когда оказывают знаки внимания, чтобы, пардон, перепихнуться? Что мало кому нравится, когда считают тупой тёлкой, которую надо закадрить? Может кто-то и считает приемлемым, он не будет говорить за всех. Самыми трудными были отношения с Триш. Они начались с вражды. Он считал её избалованной выскочкой, она его — высокомерным засранцем. Паннакотта и Триш постоянно обменивались колкостями, стоило им увидеться. Друзья постоянно посмеивались, мол, от ненависти до любви сами знаете сколько. Так и вышло: под маской гламурной кисы Фуго разглядел острый ум и сильный характер. Так они стали встречаться. Но всё пошло по… — Ты меня не любишь! — Я люблю тебя, — и добавил честно, — как могу. — Вот именно, что у тебя извращённые понятия о любви! Ты комплименты говоришь, подарки даришь, бабские глупости выслушиваешь, но при этом твоё сердце бьётся ровно! — Триш, ты при первой встрече верно отметила, что я высокомерный засранец. Чего сейчас тебе неймётся? — Я думала… думала, что ты не такой, — ответила Триш, плача. Фуго лишь закрыл глаза рукой, чувствуя вскипающий гнев. Терпение не было его добродетелью. — Ты меня не любишь… Ты никого не любишь! — Только не начинай снова… — Ты навороченный робот, притворяющийся человеком! Знаешь, когда улыбнуться, когда съязвить, а когда и заплакать! Вот не чувствуешь, ты имитируешь чувства! Фуго зашипел — слова больно жалили. Эта сучка с волосами цвета жевательной резинки знала куда целиться. — Пошла вон! — Правда глаза колет? — Триш, я женщин не бью, но для тебя могу сделать исключение. Триш тут же начала собираться. На пороге она крикнула: — С твоим характером тебе только в патологоанатомы идти! Гнев-то был самый что ни на есть настоящий. Багровая пульсирующая опухоль, вытесняющая любые чувства, в том числе и благоразумие. Триш права — это единственная подлинная эмоция, которую он способен выдать. Наглая сучка, зачем он вообще с ней связался!

***

То, что патанатомия — отделение ничуть не спокойное, как может показаться, пришлось убедиться уже очень скоро. — Отдайте нам тело!!! — вопила родственница в ординаторской. — Не отдадим, — спокойно ответил Ризотто. — Да как вы смеете?! Да я нас вас в суд… — Решение о том, будут ли вскрывать тело или нет, принимает начальство больницы, где скончался пациент, — вклинился заведующий, — мы только исполняем распоряжение. — Да пока я по начальствам бегать буду, вы тем временем распотрошите его! — Мы не потрошим, а делаем вскрытие. И мы не станем это делать без истории болезни с подписью начмеда. Лучше бы вы шли к нему на поклон, пока он не успел отправить историю, иначе нам точно придётся вскрывать. Ризотто выглядел невозмутимым — видимо, он уже привык к подобным ситуациям. — А ты думал, что здесь мёдом намазано? — Если тут и намазано, то разве что формалином, — неловко пошутил Паннакотта. — Отчасти их можно понять — представь себе, что человека, которого ты любил, потрошат как курёнка. Фуго, тем не менее, не хотелось сочувствовать той тётке. Она принадлежит к тому типу людей, которым все должны. А тем, кто не спешит стелиться перед ними — указать, что они должны. — А разве нет возможности забрать тело под расписку? — Разумеется, такая возможность существует, но это палка о двух концах. — И в чем проблема? — Представь себе, собирается безутешная родня на похоронах. От принятого на грудь развязываются языки, и начинаются леденящие кровь рассказы, как врачи-палачи их близких сгубили. А родственники слушают и становятся всё мрачнее и мрачнее. Припоминают и кривую рожу санитарки, и нерасторопность медсестры и то, что врач никогда дольше пяти минут у койки не задерживался. Сомнений нет — он мог бы жить и жить, но халатность врачей свела его в могилу. Они бегут в больницу, а там главврач говорит, что одним из пунктов расписки является отсутствие претензий к лечению и действиям медперсонала. Тогда они идут в прокуратуру и — та-дам, чтобы доказать преступные действия, нужна эксгумация трупа. Происходит то, чего изначально не хотели — попрание останков усопшего. Между интерном и персоналом сложились приятельские отношения, хотя до дружбы было ещё далеко. О степени близости говорило нежелание посвящать в чехарду, происходящую с дежурствами. То врачи, то лаборанты отсутствовали на рабочем месте, а на следующий день приходили, как ни в чём не бывало. Паннакотта, впрочем, решил не копаться, прекрасно понимая, что Ризотто ничего не стоит организовать перевод на другую базу. «Этот парень умеет не замечать, чего не стоит замечать. Может и сработаемся», — подумал Неро. — Формаджо, твою мать! — заверещал Гьяччо, глядя в микроскоп. — Чо орёшь как пострадавший? — Да ничо! Эти срезы настолько толстые, что если их положить на хлеб, то получится бутерброд! — Микротом, видимо, затупился. — Тогда режь вручную! Я с этим дерьмом работать не собираюсь! — Ишь, привереда какой. — Ризотто бы за такое качество заставил тебя вытаскивать микротом из ануса. Или раз я молодой доктор, то мне можно подсовывать всякое говно? Короче, переделай нормально, позовёшь, как будет готово. Я побежал писать заключения, — Гьяччо, кажется, не умел двигаться спокойно. Фуго больше нравилось, как работает Иллюзо — тот всегда действует аккуратно. Формаджо, конечно, дело знал, но ленился, за что часто огребал от вспыльчивого Гьяччо. — Кыш отсюда, рукожоп, — Иллюзо пихнул в бок. — Ой, да пожалуйста, — Формаджо двинулся в сторону. Присланные образцы тканей заливали в парафин, а затем, при помощи автоматического или ручного микротома нарезали на тонкие слои. Затем при помощи специальных красителей окрашивали препарат и закрепляли на предметном стекле. — Давай, Фуго, глянь сюда, — Иллюзо подозвал к микроскопу. — Полип холедоха. Вполне доброкачественный, — пробормотал Фуго. — А ты всё равно глянь остальные срезы, а то вдруг он очень даже злокачественный. — Так… Да, точно, есть признаки малигнизации. — Я же говорил. Пиши заключение, я потом отнесу врачам на подписание. Но Иллюзо что-то отвлекло, и он забыл об обещании занести бумажку. Фуго решил, что корона с головы не свалится и отправился в подсобное помещение. Оно было пусто, зато там стоял деревянный ящик. Фуго не имел привычки совать нос куда ни попадя, и он прошёл мимо ящика, но внутри него что-то начало стучать, будто бы что-то рвалось наружу. «Вспоминаем любой ужастик, где открывать неизвестный ящик — это плохая идея и валим отсюда». Но тут крышка открылась сама собой, и из ящика вылетела стрела, которая со свистом пересекла воздух и воткнулась в грудную клетку… На крик прибежали Гьяччо, Ризотто и Иллюзо. — Какого хуя ты трогал ящик?! Что ты тут вообще делал?! — орал очкарик. Фуго хотел сказать, что он ящик не трогал, и вообще, стрела вылетела сама, но от боли он не мог вздохнуть. Более того, дышать становилось всё труднее. Неужели пневмоторакс? Травматический пневмоторакс — это скопление воздуха в плевральной полости, которое происходит по причине травмы и приводит к частичному или полному коллапсу лёгкого. Симптомы включают боль в груди от причинной травмы, и в некоторых случаях — одышку. — Или он обретёт стенд или сдохнет, — сказал Иллюзо. — И судя по тому, что он до сих пор жив, у него первый вариант, — ответил Ризотто. — Но что же нам тогда делать?! — крикнул Гьяччо. Ризотто вздохнул с таким видом, словно он должен сделать то, чего ему ну очень не хочется делать. — Зовите Джорно. Молодой врач помчался прочь из морга. Через некоторое время, которое казалось ему вечностью, в помещении появился тот самый Джорно — незнакомый врач в синем хирургическом костюме. — А если бы был на операции? — заявил он с порога. — Джорно, ты только недавно закончил интернатуру, так что вряд ли доверят должность оперирующего хирурга. Максимум, ты можешь быть ассистентом. Так что не строй из себя крутого и занятого. Гонор хорош на своём месте, — осадил Иллюзо. Джорно словно предпочёл не заметить выпад в его сторону. Ризотто выразительно зыркнул на лаборанта и произнёс: — Кабы, кабы да кабы… Давай исходить из того, что сейчас тебе удалось найти для нас время. — Что тут случилось? — Без понятия! Мы услышали крик, и когда прибежали, увидели этого придурка лежащим на полу! — Ну не надо так резко. Никто бы не стал специально себя калечить, — Джорно повернулся к Фуго. — Предупреждаю тебя: лечение будет болезненным. Формально, это и не лечение даже. «Что за хрень он несёт? Почему меня не отправят в приёмный покой?». Но парад фантасмагории продолжился, когда рядом с Джорно появился золотистый гуманоид, который склонился над Фуго. Когда он коснулся раны, она заполнилась жидким огнём, и Паннакотта отключился от боли. — А теперь с ним что делать? — спросил Иллюзо, глядя на бессознательного парня. — Кто-то должен его взять себе и присмотреть за ним, — сказал Ризотто. — Но у нас сегодня задание! Мы не можем с ним нянчиться! — возмутился Гьяччо, — Джорно, может ты возьмёшь? — Ну уж нет, ребятки, мы договаривались только на лечение. А что с ним будете делать потом — не моя забота. — Джованна, ну пожалуйста. — Ладно, но вы мне будете должны. И да, я не собираюсь гробить свой позвоночник, так что до моей машины тащите сами. Ризотто выразительно посмотрел на Гьяччо. Тот, матерясь, подсунул руки под тело. — Бля, он тощий, но тяжёлый просто пиздец! — выругался незадачливый носильщик. Стало понятно, почему Джорно отказался нести его.