Покинув здание Адмиралтейства, Шерлок на миг растерялся, не зная, куда себя деть. Привычная его суперэффективному мозгу картина мира рассыпалась на множество выводов и гипотез, одна хуже другой. Он никак не ожидал появления Майкрофта в своей жизни — все счета между ними были оплачены еще тогда, когда Шерлок решил уехать из Англии навсегда. Никакой связи после их последней встречи пять лет назад братья Холмсы не поддерживали. Поэтому он так для себя и не решил, жив его предприимчивый и обласканный умом братец или нет. Ненависть, которую он испытывал к единственной любви брата, сделавшей из него чудовище — его работе, подталкивала Холмса на бег все дальше и дальше, пока он, наконец, не оказался здесь.
А ведь когда-то Шерлок и представить не мог никого ближе, чем Майкрофт.
Все его первые размышления о мире, еще детские и наивные, были плодом его с братом разговоров по душам. Майкрофт всегда был рядом с ним. С самого младенчества он наблюдал за братом и держал в уме все его успехи, о которых порой не знала даже мать, быстро переложившая заботу о младшем брате на Майкрофта. Чем больше рос Шерлок, тем больше тот понимал, как сильно он похож на него самого. Они подолгу играли вместе или выбирались на залив неподалеку от Масгрейв-Холла, проводя там дни и ночи, изучая природу, животных и прочий окружающий мир. Он же читал маленькому Шерлоку свои любимые старые детективы, и приобщал его к классике мировой литературы, «проглатывая» порой полкниги за вечер. Когда Шерлоку было семь, а Майкрофту четырнадцать, они впервые выехали за пределы поместья без родителей.
Для юного Шерлока знакомство со столицей стало событием. Их уединенная жизнь в Масгрейве была полной противоположностью тому, что творилось в Лондоне в начале 1970-х. Прощание со своим «колониальным прошлым» давалось Англии нелегко. Забастовки шахтеров из Белфаста, наводнение столицы ирландскими мигрантами, очереди за молоком и мясом… То тут, то там маленький Шерлок видел офицеров Скотланд-Ярда, и его интерес к работе полиции стал лишь делом времени.
Несмотря на это, Майкрофт повез его в центр, в район Кенсингтона и в Гайд-парк, и потратил на это все свои карманные деньги. Они несколько часов провели на оживленной улице, поедая мороженое и другие запрещенные в доме родителей сладости, болтая обо всем и ниочем. Шерлок привычно прижимался своим худым тельцем к толстому драповому пальто брата, и спрашивал у него обо всем, что видел вокруг. Тогда-то Майкрофт и предложил ему свою любимую игру —
наблюдать за прохожими и попытаться предположить, куда они идут и зачем. Он и представить не мог, как захватится Шерлок!
Всю дорогу до дома он наперебой высказывал мысли: свои, собственные мысли, построенные на предположениях и догадках, часть из которых подтверждалась тут же. Майкрофт лишь подталкивал ход его рассуждений в нужное русло, и радовался вместе с братом, когда его правота подтверждалась.
Майкрофт назвал их общую игру странным словом «дедукция», и оно тоже очень понравилось Шерлоку. Отныне они могли проводить так целые сутки, пропадая в дебрях собственных умозаключений, и Шерлок гордился собой —
за то, что так быстро учился мыслить в правильном направлении, гордился он и братом, сильно, почти безраздельно, ведь он казался ему самым умным и надежным человеком на земле.
Он учил Шерлока тренировать память, учил его отделять важное от наносного и запоминать это важное, так, как уже много лет делал он сам. К моменту поступления в среднюю школу Майкрофт обучил его на пять лет вперед, и Шерлоку такая жизнь была по душе. Со временем он научился применять «дедукцию» в жизни, поражая сверстников познаниями в самых разных сферах, и по праву считал себя умнее любого из них.
Майкрофт открыл для него целый мир. Мир, ограниченный лишь воображением. Мир, в котором они оба были «своими», который они могли построить сами и для себя.
И именно Майкрофт поддержал его, когда у Шерлока начались проблемы. Способности, что он взрастил в себе с подачи брата, брали свое. В восемь лет он научился «сдавать» с потрохами одноклассников, желавших утаить от учителя свои промахи. В десять с половиной —
перешел дорогу директору школы, раскрыв его участие в какой-то важной коррупционной схеме. В одиннадцать Шерлок объявил бунт и отказался посещать классы на общих основаниях, закончив программу старшей школы досрочно. Мамуля слишком любила его, чтобы перечить, и не хотела связываться с его взбалмошным характером. Так было проще —
и ей, и Шерлоку, и всем остальным, поэтому вопрос его дальнейшего обучения лег на плечи Майкрофта, который стал как бы связующим звеном между быстро взрослеющим Шерлоком и их матерью, не поспевающей за его развитием, и не желающей разбираться в его проблемах самостоятельно.
Она переложила всю ответственность за этот шаг на своего старшего сына, предложив ему решить судьбу брата самому, раз уж они были так близки. И Майкрофт сделал это, как смог. Отстоял Шерлока.
Его получасовой разговор с мамулей — он до сих пор не знает, что наговорил тогда ей старший сын — решил судьбу Шерлока в его пользу. Но только сам Майкрофт с тех пор будто отдалился от семьи, все больше пропадая в огромном доме на северо-востоке Патни, где жил обожаемый Майкрофтом родственничек —
Рудольф Шерринфорд, или просто дядюшка Руди.
Майкрофт рос и взрослел, и у него появлялись свои, отдельные от брата, интересы. К великому удивлению сверстников, и без того не жалующих Холмса-старшего, он увлекся политикой. Человеком, в котором он нашел отдушину для себя, стал дядя Руди.
Теневой кабинет, в котором служил дядя Руди, являлся официально признанной штаб-квартирой правительства Тэтчер. Шерлоку было десять, когда она победила на выборах в парламенте, и узнал он это имя ни от кого иного, как от собственного брата, внезапно обретшего себе кумира. Уже тогда Шерлок по-детски ревновал его к незнакомке с газетных страниц, которые Майкрофт тщательно и бережно собирал, изредка делясь с ним восторгами. «Первоклассный ум», «феноменальная память» и «способность держать министров за яйца» стали самыми частыми употребляемыми Майкрофтом выражениями. А проклятый дядя Руди только подливал масла в огонь, поддерживая его успехи в учебе и подталкивая юного Холмса к тому, чтобы впоследствии занять его место.
Со временем Майкрофт совершенно позабыл обо всех их очень важных планах, вроде извлечения из архива городской управы документов о городских «висяках», которые с успехом раскрывал Шерлок в свободное от учебы время. А потом он и вовсе покинул родительский дом, уехав учиться и пообещав забрать Шерлока с собой, как только тот достигнет минимально допустимого для поступления в колледж возраста. Без присутствия брата он не мог свободно выходить из дома, а другого занятия, вроде изучения химии и других прикладных наук на курсах для поступающих в Кембридж, он не знал.
И Шерлок начинал тонуть, не справляясь с потоком разрывающих его разум мыслей.
Каждое утро в родительском доме в Масгрейв-Холл начиналось для него с беспросветной и мутной тоски жаждущего до познания мозга. Его бесило абсолютно все —
знакомые до боли ритуалы, привычный интерьер дома, заученные фразы родителей, которых не волновало ничего, кроме их собственного быта и рутины. Он хотел учиться, хотел вырваться из привычного обрыдлого мира провинции в Лондон, в жизнь и суету, окружающую далекий мир его старшего брата и совсем далекого от Шерлока дяди Руди. Самого же Майкрофта мать больше не упоминала, как будто он и вовсе исчез из семьи. Шерлоку ничего не оставалось, как устроить побег.
Он приехал в Лондон в двенадцать, узнав, что дядя Руди скончался. Теперь-то никто не помешает ему воссоединиться с братом! Как же он ошибался, думая, что по-прежнему остается для него главным человеком в жизни…
Майкрофт не только не смог встретить его —
хуже того, он отправил вместо себя посыльного. В Шерринфорде его приняли хорошо, но прохладно и тихо. Шумный, эмоциональный подросток с тягой к экспериментам и опытам плохо вязался с устаканившейся атмосферой старого викторианского дома, в котором всю жизнь прожил дядя Руди. Майкрофт днями и ночами пропадал в Теневом кабинете, где ему досталась скромная должность в министерстве Военно-морских сил. Его сил на беседы уже не хватало, и они с Шерлоком отдалились окончательно. В конце концов, несколько лет без дела доконали юного Холмса, и он подружился с местным отделением полиции, в котором успел побывать не менее двадцати раз. В обмен на свободу после своих неоднозначных экспериментов Шерлок подрядился помогать в расследованиях не кому либо, а самому Скотланд-Ярду. Сказались и любовь к детективам, и умение докапываться до сути вещей, и еще многое, что смог вложить в него Майкрофт.
Но сам Майкрофт был уже слишком далеко —
знакомство с великой Маргарет подчинили его себе. Дав согласие на подработку Шерлока в Ярде после достижения шестнадцати лет, он как будто провел между ними черту, и сросся со своей работой так, что до него было уже не докричаться.
Свои воспоминания о брате Шерлок хранил на самом дне чертогов, соскальзывая туда лишь для того, чтобы вовремя подпитаться ненавистью. Он ничуть не изменился — то же самодовольное лицо, тот же «командирский» взгляд, перемежающийся с отеческим «да что ты понимаешь, мальчик мой». Шерлока выворачивало от мысли, что война
никак не повлияла на его братца, лишь добавила ему седых волос на тронутой лысиной черепушке. Все тот же
отвратительно спокойный, на грани абсурда, уверенный в себе взгляд, манера говорить, вести себя, да даже сидеть…
Да что вообще должно произойти, чтобы его проняло, как следует?!
Что, зачем, для чего его должно пронять — вопрос не столь важный. Майкрофт всегда умел выходить сухим из воды. Даже когда его карьера в правительстве рухнула, он оставался спокоен. Как только Шерлок научился «читать» людей, мир в его понимании обрел статичность и четкие, графичные контуры, которые он мог
изучить и
понять
. Любой, даже самый незаурядный человек в его окружении лишь подтверждал это правило, вписываясь в картинку и не влияя на нее. Но Майкрофт — его вечное исключение, переменная, способная свести усилия к нулю. Шерлок не мог предсказать его следующий ход, и это бесило его, раздражало, выводило из зоны равновесия, заставляя восполнять его извне.
Вещество. Ему нужно какое-нибудь вещество!
Увы, обратной стороной его способностей стало то, что порой мозг Холмса просто сводил его с ума, и со временем он понял — чтобы справляться с потоком мыслей, ему нужно «успокоительное». В мирное время им становилась работа, но теперь, когда все рухнуло, Шерлок остался не у дел, и в его жизнь вновь вернулись наркотики.
Употреблять он начал еще задолго до переезда в Мельбурн. Сначала это была «алмазная пудра», которая ходила по лондонским клубам в их «золотой век гедонизма», как вода. Позже он научился синтезировать вещества самостоятельно, не забыв свои эксперименты во время последних месяцев жизни в Масгрейве. У него даже появилась собственная лаборатория на Бейкер-стрит, куда Шерлоку помог съехать все тот же Майкрофт после достижения им шестнадцати лет. К восемнадцати младший Холмс обрел некоторую известность в Скотланд-Ярде, и деньги на наркоту полились рекой. Шерлоку удалось скрывать зависимость на протяжении еще четырех лет, а потом об этом узнал Майкрофт… и случился скандал с эсминцем «Шеффилд», после чего дороги братьев разошлись навсегда.
Но Шерлок не жалел об этом. Он знал, для чего Майкрофт взял его на работу в ВМС —
контроль, контроль, один ебаный контроль. Сбежав от брата в работу, он почему-то верил, что все еще сможет распоряжаться жизнью Шерлока, решая за него, чем ему заниматься и что употреблять, но не тут-то было! Он уже вырос, и нашел рычаг для отпора, о чем впоследствии никогда не жалел. Повернутый на вседозволенности и контроле старший брат был ему уже не нужен.
Мельбурн, славный Мельбурн! Как же хорошо было здесь, на свободе, пока не началась война.
Шерлок и не заметил, как ноги принесли его в единственное место, где ему были рады всегда. Все, что было до войны, постепенно стало неважным, с тех пор, как Шерлок впервые познакомился с Мориарти. Находясь здесь, у Холмса был реальный шанс начать жизнь заново, и он пользовался им, как мог. А мог он теперь очень и очень многое…
Подходя к башне «Эврика» — самому высокому зданию Мельбурна, Шерлок невольно усмехнулся. Большому кораблю — большое плавание, сказал как-то Джим, выкупая последние два этажа для своего импровизированного «офиса». Тогда он еще надеялся войти в политику легитимно и осторожно, но ядерная война похоронила планы Мориарти, превратив его в антагониста любой действующей власти. Теперь в «Эврике», постепенно разрушающейся снаружи, день и ночь сновали люди самых разных профессий — врачи, священники и пожарные; отчаявшиеся матери с детьми, чьи супруги погибли на материке и отставные полковники, не сумевшие предугадать исход войны... Каждый, кто приходил к Мориарти, цеплялся за его речи, как за соломинку, и каждому из них он дарил то, что умел лучше всего — надежду на то, что они смогут хоть что-нибудь изменить.
Весь негатив, что испытал Шерлок от встречи с братом, исчез, когда он зашел внутрь этого полуразрушенного небоскреба и нашел в нем офис Мориарти. Пусть другие называют его «фриком» и «мудаком», в жизни Шерлока не было момента лучше, чем тот, когда он впервые протянул руку Джиму для знакомства.
Мориарти стоял возле огромного стола, заваленного чертежами и набросками каких-то устройств, и сосредоточенно выпиливал нечто, что несомненно, поразит воображение впоследствии. Закатав рукава черной рубашки до локтей, он выглядел истинным сумасшедшим в заляпанном рабочем фартуке и с желтой повязкой на лбу, усыпанной улыбающимися смайликами.
— Что-то ты долго, — не оборачиваясь, сказал Джим, — Где ты был?
— О, ты не поверишь. Никогда не причислял себя к театралам, но видел сегодня отменный спектакль. Тебе бы понравилось.
Шерлок распустил галстук и кинул летний плащ на спинку кресла, в которое немедленно приземлился.
— И все же?
— Я встречался со своим братом.
— Ва-а-а-у, — пропел Мориарти неестественно высоко, — Это сулит нам проблемы? Или вы просто попили чаю, предавшись пасторальным воспоминаниям прошлого?
— Ни то, ни другое, насколько я понимаю, — ответил Шерлок, задумавшись, — Но нам стоит быть осторожнее.
— И как же он выжил? У него есть хвост или рога?
Мориарти рассмеялся, не позволив Шерлоку «прочесть» свои мысли.
— Тараканы, знаешь ли, тоже обладают повышенной устойчивостью к радиации. Хотя я думаю, что его выживание — случайность. Майкрофт был под водой, когда все это произошло.
Джим кивнул головой, и продолжил вытачивать что-то за своим столом.
— Значит, я был прав, когда устроил ему тепленький прием. Пусть знает, что у нас тут встречают с огоньком…
— И что ты сделал? — более заинтересованно спросил Шерлок. — Почему я об этом не знаю?
— Меньше надо было шляться по всяким своим дружкам, типа этого блаженного, как его… Грэхема? Грэма?
— Грега, — поправил его Шерлок.
— Бьюсь об заклад — ты никогда не называл его так.
Шерлок отпустил легкую улыбку, и вновь кивнул головой.
— А ты знаешь, Шерлок, Лестрейд бы нам не помешал. Такие твердолобые и правильные, как он…
— Ограниченные, ты хотел сказать?
— Боже, что ты за дурак! — рявкнул вдруг Джим, — Ты только подумай, такой святоша, да в нашей толпе! Представляешь, сколько людей он может привести за собой?
— Говорить с Лестрейдом о каких-либо протестах — все равно, что говорить со шкафом. Они с Майкрофтом убеждены, что рождены для того, чтобы служить государству…
При упоминании имени Майкрофта Джим как-то странно и криво улыбнулся.
— Что? — не понял его Шерлок.
— Пока ты был в отрубе, я снарядил небольшой отряд на демонстрацию. Фотографии «Чарльстона» из страны-агрессора уже на столах у всех, у кого есть дубинки и вера в религию отмщения. Мы встретили их в порту, надеюсь, твой братец достаточно впечатлился, чтобы не вклиниваться сюда со своими понятиями о порядке, — ехидно проворковал Мориарти, — Иначе… О, боже, ты же не будешь горевать?
Как далеко мог зайти Джим, если ему взбредет в голову цель — Шерлок не знал. Он вообще мало когда мог предугадать его мысли, и это, как и в случае с Майкрофтом, не давало ему покоя. Никогда. Но Майкрофт… был Майкрофтом. И его смерть в планы Шерлока не входила.
— Главное — не трогай самого Майкрофта. Никак.
— Я не буду его трогать. — сказал он тихо и бесстрастно, — Ты можешь сделать это сам.
— Для чего? — так же равнодушно поинтересовался Шерлок.
Джим отложил сверло и подошел к Шерлоку, внимательно считав его эмоции. Он казался одновременно и усталым, и смирившимся с неизбежным, и кайфующим от своей игры посреди этого мрака. Таким, каким он был всегда — типичным Мориарти.
— Он умрет, Шерлок. — сказал он бесстрастно, — Так же, как и ты, так же, как и я.
— Пусть так.
— Ты мог бы поквитаться с ним… за все. Маленькая радость на исходе прожитых лет. Разве это не мило? — спросил Джим с елеем в голосе.
Шерлок придвинул к себе бутылку трехлетнего «Далмора», и разлил виски по бокалам. Чертов провокатор, рассуждающий о чужой смерти так, будто они ведут счет в бридже.
— Не думаю, что это уместно, и надеюсь, ты не приберег для него какое-нибудь шоу, которое станет нестерпимо жаль потерять.
— О нет, дарлинг, — Мориарти с удовольствием взял в руки бокал, и влил в него апельсиновый сироп, отчего глаза Холмса округлились: — Горько-сладкое — мой любимый оттенок вкуса, когда конструируешь чью-нибудь смерть. Не хочешь взглянуть?
— Не уходи от ответа, — надавил на партнера Шерлок.
Мориарти удовлетворенно вздохнул, и коснулся его запястья своим.
— Ты знаешь, что я ни в чем тебе не откажу, — он придвинул к своим губам кисть руки Шерлока и поцеловал её.
Холмс с трудом улыбнулся, но все-таки последовал за Мориарти к столярному столу.
— Что ты задумал?
Шерлок жестом показал на груду металла, лежащую на поверхности стола, части которой были связаны между собой причудливым образом.
— О… — Джим взял в руки сверло, и занес его на одной из приваренных друг к другу частей, — Я хочу подарить Мельбурну зрелище.
— И что оно будет означать?
Джим увлеченно ковырялся в железе, излучая какой-то магнетический энтузиазм. Ему вообще очень шла работа руками, и Шерлок не раз замечал, что зависает на отточенных движениях «мастера», превращающих нечто уродливое в предмет с задумкой и формой. Сейчас он мог лишь предполагать, куда заведет фантазия его затейливого дружка.
— Ты бы мог догадаться и сам, — ответил Мориарти не без удовольствия, — Но я тебе подскажу. Я хочу немного поиграть. Уверен, желающих оттянуться будет предостаточно. К тому же, у нас есть и зрители. Им нужны не только проповеди и речи, им нужны действия, иначе они перестают доверять тебе, — он занес сверло над металлом и выточил очередную деталь: — Когда в Мельбурне начнется четвертая стадия, у них не останется барьеров. Смерть станет их хобби. Они сами потянутся за ней…
— Правительство уже позаботилось об этом, если ты не в курсе, — поддел его Шерлок, но Джим продолжил:
— Мне плевать на правительство. Они не смогли придумать ничего банальнее, чем чертовы таблетки, в самом деле?! Таблетки — это так ску-у-учно!
— И это означает, что…
— Единственной возможностью оставить след в истории будет красиво уйти из нее, — Джим вновь отодвинул сверло в сторону и коснулся пальцем носа Шерлока. — Что скажешь?
— И ты будешь готов ее предоставить?
— Ну конечно, идиотина! — улыбнулся Мориарти с неподдельной искренностью, — Я исполню их желание, и подарю настоящую смерть в прямом эфире. Сотни людей по всему побережью будут наблюдать за тем, как мы избавляем людей от страданий! Когда привычный мир начнет рушиться, они будут хвататься за любой повод, чтобы почувствовать себя живыми. Мы удовлетворим, Шерлок, и тех, и других…
Когда-то Мориарти сказал ему, что лучший способ не просрать жизнь впустую — это навсегда избавиться от скуки в ней. Теперь он воочию наблюдал, как новоявленный проповедник расшатывает общественный порядок, делая это абсолютно бескорыстно. Он мог бы прекратить, мог бы перевоплотиться в среднестатистического страдальца, отживающего отведенный ему век в страхе и унынии, но Мориарти не был бы собой, если бы не бросил вызов самой смерти. Правительство объявило, что им всем крышка? Мориарти расскажет, как по ней постучать!
— Ты — безумец, — восхищенно протянул Шерлок, — Ты просто конченый псих!
Мориарти покачал головой в согласии, и притянул Холмса к себе.
— Просто я не вру, никогда и никому. Если люди не идиоты, они оценят нашу честность, и толпой повалят на свое публичное аутодафе…
Шерлоку оставалось лишь согласиться.
— Пора готовиться к новому шествию, — сказал вдруг Мориарти, — Завтра собираем парад святош возле кафедрального собора. О, эти религиозные фанатики… — всплеснул руками Джим, — Стоит дать им наводку на «врага» — и они запляшут вокруг тебя, только смотри! Славно, как же это славно!
Он буквально светился, продумывая свой следующий «маневр», а Холмсу только и осталось, что надеяться, что Майкрофту не вздумается искать его завтра. В Лондоне его способности по отлову брата в своих целях слыли легендарными…
Джим словно прочитал его мысли, и вмиг изменился в лице:
— Надеюсь, ты не допустишь, чтобы твой брат спутал нам все карты, — сказал он задумчиво, начищая сверло от металлической сажи и стружки. — Иначе я лично ему сердце выжгу…
Пожалуй, Шерлоку и правда стоит подержать Лестрейда поближе — он ведь все еще мог сливать информацию о Мориарти Майкрофту. И пусть у него больше нет способов влияния на Шерлока, опасность исключать нельзя. Он попытается «завлечь» Грегори еще раз — и продумает, как бы развести пути Майкрофта и Грега наверняка.
Мысли завертелись в его голове спутанным огненным вихрем. На лбу выступил пот и резко сперло дыхание. Черт возьми! Шерлоку срочно нужно какое-нибудь
вещество!
— Джим! — с напускной радостью он шагнул к Мориарти, — Как насчет небольшого химического опыта…?
Стоило ли говорить — Мориарти немедленно согласился.
***
—
Добрый вечер, Мельбурн! Погода все еще прекрасная. Радиоактивный фон на Виктория-стрит в пределах нормы…
Джон с нетерпением поглядывал на часы, ожидая возвращения Мэри от родственников. Еще днем она отправилась в Квинсленд на поезде, захватив с собой Рози. Ватсона раздирали волнения — с одной стороны, Мэри всегда понимала его, и вряд ли она будет против его очередной командировки, тем более на настоящей подлодке. С другой…
Пожалуй, сейчас Джон мог с уверенностью сказать, что его дорогая Мэри так и не смирилась с тем, что их дни сочтены. В ее жизни только начали сбываться мечты — Мельбурн, куда она приехала учиться из далекого захолустного Квинсленда, Джон и Рози, а теперь еще и собственный дом, о котором они так мечтали! Архитектор от бога, она с удовольствием взялась за исполнение собственных задумок в жизнь, превращая старый фермерский участок в место встречи самых активных и достойных членов гринвейловской общины. Ватсон с улыбкой наблюдал, как она расцвела здесь, после переезда за город, и тем горше было осознавать, что все их планы и мечты — обыкновенные, обывательские! — не имеют будущего. После начала войны Мэри оставалась такой же оптимисткой, как и всегда, и не переставала греть своей теплотой очаг их гостеприимного дома. В их семье с первого дня царили уважение и покой, любовь к ближнему и крепкая уверенность в их общем «завтра». Джон так сильно любил ее, что не смог развенчать в Мэри надежду на счастливый исход, ведь она, как и миллионы жителей страны, не знала правды. И Джону, давно подписавшему договор о неразглашении, было сложно её переубедить. А теперь в уши таких наивных и чистых одуванчиков, как его
Кити, льют ложь ублюдки вроде Мориарти!
Ватсон и не заметил, как его жена подсела на анонимные форумы, пестревшие самыми фантастическими теориями выхода из ядерного кризиса. Некоторые из них, стоило отметить, были убедительны настолько, что Джон сам с удовольствием проникся ими, не будь он в подчинении у Каннингема. Но Ватсон не привык терять голову. Он был уверен: все эти форумы — дело рук Мориарти, преступника, желающего расколоть общество и внести в него хаос любыми доступными способами. И это, черт возьми, удавалось! Мориарти одновременно работал с абсолютно полярными его группами, вроде сатанистов и католиков, привечал у себя беженцев и не чурался распространять свое влияние на остальных. Что уж говорить об интернете, раскалывающем семьи на целые лагеря!
Джон и не заметил, как наступил поздний вечер, и Мэри с Розамунд вернулись домой. Она быстро зашла в гостиную, бросила на диван множество сумок и махом выключила барабанящий по вискам телевизор.
Они поцеловались, и Джон прижал к себе жену, как самое дорогое сокровище.
— Как прошел день? — спросил он с улыбкой.
— Все отлично, — Мэри принялась раскладывать сумки, — Я нашла краску, а Рози — саженцы для сада…
— О нет, только не говори, что вы были в строительном молле, — закатил глаза Ватсон, наблюдая за её бурной деятельностью, — И зачем нам краска?
— Я хочу перекрасить гостиную, ты же не против? — Мэри вновь поцеловала его. Сердце Джона наполнилось всепоглощающей теплотой, как и всякий раз, когда он касался Мэри.
— Эта комната и так была хороша. И зачем я женился на архитекторе?
Вокруг дома стрекотали цикады и светлячки, наполняя пряный воздух жизнью. Лето прощалось с Гринвейлом, щедро одаряя его красками. Мэри шутливо ткнула его в бок и направилась на веранду, Ватсон, взяв на руки саженцы, последовал за ней.
— Джон, это была моя мечта, ты же знаешь!
— Какой прок в площадке для солнечных ванн, Кити? Скоро зима!
— Зато весной будет чудесно, правда? — Мэри потрепала за волосы петлявшую между ними малышку Рози, и взяла её на руки: — Папочка еще будет нами гордиться!
Наблюдая за их умильной болтовней, Джон просто не смог найти в себе сил, чтобы завести с Мэри разговор о «Чарльстоне». Как она будет справляться без него?
Нахмурившись, он вернулся в дом, и задумчиво перебрал пальцами петлицы от формы, которые он взял, чтобы почистить. Придется просить Грега о помощи, когда Ватсон отчалит на север. Ему необходим кто-нибудь, кто будет с Кити, если их миссия провалится. А ведь Ватсон так и не понял для себя, верит ли он увещеваниям Нордстрома… По сути, они снаряжают огромную и затратную экспедицию, основываясь лишь на догадках одного из самых неоднозначных ученых мира. Догадках, чтоб их! Стоит ли подобный расклад его последних дней с семьей?
«Мне нравится твой настрой» — вспомнил Джон слова капитана Холмса. Вот уж кто точно заслужил право на надежду… Серьезный, собранный и готовый к риску офицер, за спиной которого годы лишений, а теперь ещё и потеря близких, — он инстинктивно нравился Джону. В своем отношении к делу они испытывали общие чувства. Да еще и Шерлок, наполненный непонятной ненавистью и выплевывающий её на других… Ватсон заметил, какой болью отражались слова брата в глазах Майкрофта, не мог не заметить. И при всем этом Холмс подчинился адмиралу — без колебаний, как будто он был рожден для того, чтобы
заниматься делом. Так отчего же грустить Джону? Он — военный, и это его долг — служить своей стране, когда она в этом нуждается.
Мэри должна его понять, как и он должен понять её, и не лишать последней надежды, даже если она исходит из уст самого конченого подонка на земле. Пока Джон и Майкрофт не выяснят правду, ему нечего предложить Кити в обмен на эти иллюзии.
Уже ночью, лежа в обнимку в тишине их уютной спальни, Джон задумчиво слушал, как она пересказывает ему выпуск очередного радиошоу.
— Кити…
— Не говори мне ничего, — Мэри привстала на локти и повернулась к нему лицом: — Пожалуйста. Ты только вдумайся, о чем они говорят! Погодные условия на Северном полушарии сильно изменили розу ветров…
— Кити, милая…
— Облако до нас не дойдет, — она положила палец к губам Джона.
— Как же…
— Тебе больше хочется думать, что мы все умрем? — спросила Мэри с укором.
— Конечно, нет!
— Тогда в чем дело? Ученые сейчас разделились поровну на оптимистов и пессимистов. Зачем нам верить в худшее?
Она смотрела на Джона со смесью любви и надежды, не только ища в нем поддержку и опору, но и стараясь одарить ими его самого. Кто знает, черт побери, а вдруг профессор Нордстром прав? Ведь они все еще живы, ведь для чего-то Господь оставил Австралию невредимой?
— Мы посадим твои саженцы, — сказал Ватсон ласково, перебирая её распущенные ко сну локоны, — И укроем их к зиме, чтобы они не промерзли.
Мэри счастливо улыбнулась, выключила настольную лампу и прильнула к мужу, оставляя между ними лишь нежность касаний и тепло, которое Ватсон не променял бы ни на что на свете.
***
Майкрофт с наслаждением пригубил первый на суше бокал плохонького, но выдержанного временем местного вина. Дома, в Англии, к его услугам были предоставлены лучшие винные карты мира, но был ли смысл думать об этом теперь? Глоток за глотком Майкрофт успокаивался, а разразившийся в душе шторм после встречи с братом смягчался. Завтра он покажет «Чарльстон» доктору Ватсону, а потом попробует найти брата, чтобы вновь попытаться поговорить. Шерлок выглядел неважно — и с этим было нужно что-то делать.
Очевидно, перемены в его поведении связаны с появлением таинственного мистера Мориарти. Так кто же он?
К счастью, в его гостиничном номере был проведен интернет, и Холмс без труда нашел в поисковике более сотни заголовков, кричащих о произволе, творимом этим Мориарти на улицах Мельбурна. Запросив информацию у Каннингема, Майкрофт узнал, что раньше этот человек был профессором математики и вполне благополучно работал на благо страны, пока с континента не начали приходить вести о возможном начале войны. Тогда он и познакомился с Шерлоком. Вместе они провели настоящее исследование, потратив на него все свои сбережения, и выяснили, что при имеющихся запасах и видах оружия любой из вероятных исходов войны обречет Австралию на медленную смерть. Пытаясь надавить на правительство выступить против Штатов, Мориарти раскрылся, как умелый манипулятор и лжец, пригрозив натравить на него обеспокоенное слухами население. Теперь же он и вовсе стал рупором правды номер один, ведь ситуация повернулась так, что он действительно оказался прав.
Конечно, он уже не сможет выпутать Шерлока из лап этого монстра. Но он может
попытаться, не так ли? Экспедиция на «Чарльстоне» — их шанс, и Майкрофт должен убедить брата отправиться на подлодку вместе с ним.
Обдумав все, Холмс вышел на балкон своего неказистого номера. Высокое ночное небо Мельбурна было испещрено яркими звездами, блестящими настолько, что было больно смотреть. В такие моменты он чувствовал, что он до сих пор жив, чувствовал каждое дуновение ветра, крик чаек и всплеск величественных морских волн, что бились сейчас о борт его «Чарльстона». И так же остро он ощущал сейчас собственное одиночество. Как жаль, что в мире Майкрофта нет никого, с кем он мог бы этим поделиться…
Но все, что он мог для себя сделать для себя — лишь вздохнуть. Запечатанный в форму, не умеющий расставаться со служебной выправкой, он годами муштровал себя, выдавливая всякий проблеск на эмоции. И слеза, шало скатившаяся по скуле, ему совсем ни к чему.
И только где-то внизу раздавались крики полуночных гуляк, да шорох мотоциклетных шин с автострады неподалеку. Опустив взгляд на землю, Майкрофт заметил, как по портовому пирсу одиноко гулял какой-то человек. Поседевшие волосы аккуратно уложены, шаг бодрый, но сломленный и какой-то тяжелый.
«Полицейский» — безошибочно угадал Майкрофт. Но на человеке у пирса не было формы, хотя выглядел он действительно, как патрульный, по привычке оглядывая местность. Подняв голову, он наверняка заметил огонек от сигареты Майкрофта. Почему он здесь, и в такое время? Неужели еще остались люди, кто не желает проводить с близкими отведенные им часы?
Майкрофт отдал бы все, чтобы вернуться обратно, в родной Масгрейв, в дом, где и он, и Шерлок, и их мать, еще были дружны и счастливы. Еще до того, как в их семье появился дядя Руди и забрал его с собой. Уехав из дома, он потерял главное — свою семью. А сейчас ни осталось и дома…
Опершись на балконную перегородку, Майкрофт продолжал наблюдать, как на него смотрит этот случайный человек с пирса. Наконец, он решил закурить, и не найдя ничего лучше, сел прямо на асфальт, мокрый от доносившихся снизу волн, а потом… улыбнулся — прямо там, сидя на мокрой земле, улыбнулся ему, Майкрофту. Словно тот еще действительно жив. Словно Майкрофт — все еще нормальный человек.
И этого он вынести уже не смог. Сигарета в руках Холмса мгновенно погасла, а сам он поспешил вернуться в номер. Да, только так все и должно быть.
Только так.
