Дилемма

Правильно пели Кровосток: «Иногда ты берешь и залипаешь в прошлое, а иногда прошлое берет и залипает в тебя». Рома очень любил эту группу. Вот видите? Даже сейчас прошлое берет и залипает в Антона. Хотя это неудивительно — он слишком сильно вцепился в это самое прошлое и не отпускает вот уже второй год. Еще бы не вцепился, когда расставание вышло таким смазанным и глупым. Антон много раз жалел, что он позволил ссоре между ним и Ромой разрастись. Да, Пятифан тогда сильно напирал со своей ревностью, был уверен, что если Тоша уедет учиться в другой город, то, цитата: «Будет крутить шашни с другими». Но Антону стало так невыносимо без Ромки, что он был готов вернуться назад во времени и терпеть его заскоки сколько угодно. Тем не менее, сейчас уже не выйдет — Тоша таки уехал, поступив в Нижний Новгород, и так больше с Пятифаном и не поговорил. Даже переписку не вел и не созванивался — в обоих взыграла гордость. И если по началу Антон успокаивал себя тем, что он прав, то потом стало плевать, кто прав на самом деле. Хотелось назад к Роме, что остался в родном поселке. Возможности, однако, не было. И тогда Антон начал усердно топить горе в других. Это было сложно — вычислить в толпе парня, увлекающимся парнями, и не получить по морде, та еще задачка. Один раз Тоша даже отхватил от второкурсника, когда его радар сбился и указал не туда. Но зато потом появился он — милый мальчик Коля Туманов с третьего курса направления автоматизация технологических процессов и производств. Высокий, даже выше Пятифана, почти два метра ростом, темненький, с короткой стрижкой, густыми бровями и выраженными скулами. И именно его Тоша и взял в обработку, в этот раз попав прямо в точку. Коля поплыл и довольно быстро влюбился, привязавшись, как щеночек. Его отчасти болезненную преданность Антон понял не сразу, лишь через пару месяцев отношений, когда начал получать от Коли очень много искреннего и порой навязчивого внимания. Не сразу он понял еще и то, что в Коле он нашел Рому. Не во всем, очевидно. Туманов был до одури мягкий и добрый, что выражалось в глазах. И пусть радужки по цвету были идентичны Ромкиным, фирменный глубокий Пятифановскиий взгляд повторить никому не удалось бы. Две родинки на щеке выбивали из колеи, отчего Тоша всегда прикрывал их ладонью при поцелуе. Губы всегда были растянуты в легкой улыбке, да и наглого оскала не было. И в целом, при детальном разглядывании, в Коле слишком замечались отголоски его восточных кровей. Тем не менее, все те черты, в которых парень не походил на Рому, в Антоновых глазах будто не существовали. Они превращались в ничто, поэтому иногда ему казалось, что он целует и обнимает пустоту. В самом же деле пустота была лишь в его душе. И заполнял он ее не самым честным способом — концентрировался лишь на сходствах своего нового спутника с Ромой. Со спины они были почти неотличимы, если не брать во внимание рост, так что Антон любил обнимать именно сзади. Прижаться щекой между лопаток, провести руками по такой же крепкой груди и почти не дышать носом, иначе почуешь запах. Не тот. Не родной. Спустя год отношений Коля отрастил волосы, отчего челка стала закрывать его лоб и немного нависать на глаза. И как бы Антон не намекал, что с более короткими волосами ему было лучше — читать, как: «Ты был больше похож на мою бывшую любовь» — Коля не хотел больше стричься. Поэтому Тоша вычеркнул и эту внешнюю черту из образа парня, оставив вместо нее очередной размытый след. Наверняка Туманов думал, что Тоше просто нравится во время секса прижимать ладонь к затылку, щекотливо снуя пальцами верх-вниз, что это просто его привычка. На самом деле только там волосы отдаленно напоминали по длине Пятифановские. Антон любил сходство Коли с Ромой в такой же степени, в которой ненавидел. Было приятно до боли в сердце хотя бы иллюзорно окунуться в ощущения все еще любимого человека, но потом накатывало чувство вины, которое, как бы Тоша не пытался глушить, не покидало разум. Он понимал, с самого начала понимал, что начинать отношения, не отпустив старые, не правильно. И все равно его утянуло в эту трясину перманентного притворства, лжи и натянутых улыбок. Петров, однако, все же испытывал к Коле теплые чувства. Периодически его образ собирался воедино, приобретал четкие контуры и черты, и это даже нравилось Антону, но со временем блюр возвращался, оставляя только Ромкины отголоски. В такие моменты было особенно тяжело. Для Тоши не существовало Туманова Николая Альбертовича, для него существовали лишь цвет его глаз, волос, ширина плеч, мускулы на руках, пресс, олимпийка с тремя полосками, что крайне редко доставалась из шкафа, и совсем отдаленные нотки хрипотцы в голосе. Коля не курил, не пах табаком, и Антон по этому аромату истосковался. Один раз даже пробовал начать курить сам, но легкие не позволили, слишком сильно скрутившись и выплюнув из себя весь воздух. Когда Петров закончил второй курс, а Коля защитил диплом, было принято решение съездить на малую родину, где он не был два года — с самого момента поступления. Родители все еще жили в сельском доме, плотно там обосновавшись, Оля же ушла после девятого класса и тоже уехала учиться в колледже. Возможно — но только возможно — Антон очень хотел ненароком встретить там Рому, хотя бы просто увидеть среди домов его мелькнувший силуэт. Мама, однако, сообщила по телефону, что Пятифан уже год как переехал с семьей Бог знает куда. Это отозвалось в сердце мимолетным уколом. С Бяшей все контакты потерялись сразу после ссоры, так что даже ненароком узнать, где сейчас Ромка, не представлялось возможным. Антон проглотил этот факт и все же решил приехать в родные места. И взял с собой Колю. У него была машина. Тоша облокотился виском о дребезжащее из-за кочек стекло пассажирской двери и прикрыл глаза. Видеть мост через Ольшанку, как и все улицы, ведущие сюда, было тяжело. Воспоминания слишком давили на память, отчего в носу уже пощипывало. Сколько же шагов было пройдено по этой самой тропе, сколько раз он тайком сбегал из дома, чтобы пошляться с Ромкой по ночным лугам, полежать в траве, наобниматься и нацеловаться вдоволь. Хотя им всегда было мало… — Какие здесь деревья высокие. И воздух чистый, — сказал Коля восхищенно, слегка навалившись грудью на руль и устремляя взгляд вверх через лобовое стекло, — Сейчас налево? — Мхм, — тихо согласился Антон, выбираясь из омута мыслей. Он встряхнул головой и посмотрел прямо, на неторопливо мелькающие по обе стороны от тропы деревья. Где-то там есть ель, на коре которой ножом вырезаны «Р+А». Тоше вдруг захотелось сходить туда. — Все нормально? Антон лениво повернул голову и наткнулся на обеспокоенный взгляд. Он натянул легкую улыбку и кивнул. — Укачало просто, — выдавил Тоша и начал крутить ручку, опуская окно. В машину просочился свежий лесной запах, снова окутывающий воспоминаниями. Раньше этот аромат вперемешку с табачным сопровождал Антона чуть-ли не круглые сутки, и ощутить его спустя два года, пусть и без сигаретных ноток, было необычно. Июль щедрился на солнце, но сейчас оно, опускаясь к горизонту, просачивалось через ветви лишь лучами и ложилось на Тошино лицо, высунутое наружу, полосками. — Это он? — Ага, — на вздохе ответил Антон, увидев в конце тропы знакомый серый фасад. Коля вывел машину из плена деревьев и проехал по небольшому склону, подъезжая к покосившемуся забору. Тоша же пока смотрел на профиль парня, наблюдал за его горящими в любопытстве глазами. Тот ведь никогда не был в деревнях, как родился в городе, так оттуда и не выбирался, отчего сейчас выглядел, как маленький ребенок, жадно изучающий каждую новую деталь. Это забавляло и умиляло, так что Антон даже улыбнулся. Вообще-то Коля был отличным парнем. Завидным красавцем, заботливым, понимающим и добрым. Только Тоше от осознания этого становилось только хуже, потому что из-за своих нерастраченных чувств к Роме он не мог оценить старания Туманова по достоинству. И однажды сам Туманов узнает, как на самом деле подло его использовали. Антон не хотел этого допустить. Он просто надеялся, что однажды Коля к нему охладеет и сам бросит, а пока все же держался рядом, чтобы не сойти с ума в одиночестве. Тоже своеобразно привязался, можно сказать. Когда Антон вышел из машины, разминая затекшую спину, на крыльце показался отец, видимо, заслышавший звуки машины. — Доехали, слава Богу! — сказал он весело, преодолевая калитку. Тоша улыбнулся и упал в отцовские объятия, перед этим заметив среди его прически пару новых седых волосков, — Как дорога? — Нормально, пап. Коля — друг, о котором я рассказывал, — робко произнес Антон, кивая в сторону Туманова, что вертел головой, оглядывая пустырь среди леса и дом. Когда он услышал свое имя, то встрепенулся и протянул руку для приветствия. — Здравствуйте, — вежливо сказал он, лучезарно улыбаясь. Тоша отвел взгляд, дабы не ослепнуть, и посмотрел на окна дома. В кухонном мелькнула фигура мамы, что, судя по всему, накрывала на стол. Антон вдруг понял, что по-настоящему соскучился как по этому месту, так и по семье. В которой, кстати, все стабилизировалось. Еще во время последнего года в школе, родители нормализовали финансовое положение и перестали наполнять комнаты своими криками. А без детей, судя по всему, все стало еще лучше, ибо отец выглядел очень даже бодро и щедро светил улыбкой. — Мы с матерью уже вас заждались. Пойдемте скорее, — нетерпеливо сказал Борис, принимая из рук Коли сумки. Тот и слова не успел сказать, как мужчина уже потащил багаж к крыльцу. Парни переглянулись, Тоша лишь пожал плечами со снисходительной улыбкой и сунул руки в карманы летних шорт, проследовав за отцом. Оказавшись в коридоре, Антон поразился тому, как изменилось убранство. Обои переклеили, так что больше не было торчащих ободранных кусков по углам, заменили пол, отчего он перестал неприятно скрипеть, купили новую вешалку для одежды… А с кухни все так же приятно тянуло запахом домашней еды. — В комнату вас определим сейчас и к столу, — бросил отец через плечо, начав подниматься по лестнице. В кухонной арке появилась мама, одарив парней теплым взглядом. — Сынок, как вымахал-то! — сказала она, всплеснув руками, а потом приподняла голову, оценивая рост Коли, и удивилась еще больше. Антон с нежностью обнял женщину, представил «друга», а потом потащил его наверх. — Ну, сами решите, кто на раскладушке, кто на кровати. Отец поставил сумки на пол около письменного стола. — Спускайтесь, как разложитесь. — Спасибо, па, — ответил Антон, после чего закрыл дверь и ненадолго замер. Ему было страшно смотреть на свою комнату, еще больше отдающую воспоминаниями, чем улицы поселка, но он ссилился и повернулся. Коля с интересом осматривал старые рисунки над письменным столом, оперевшись о его пыльную поверхность ладонями. — Блин, зачем ты бросил рисование? — с восхищенным вздохом спросил он, склоняясь еще ближе к стене, усыпанной эскизами и набросками, — У тебя такой потенциал был. Антон горько улыбнулся. Хотелось бы ему сказать правду, а именно: «Потому что рука выводит только одно лицо, отказываясь рисовать другие портреты». Тоша подошел к окну, широко раздвинув шторы и занавески, и распахнул створки, дабы выпустить спертый воздух наружу. Одни из последних закатных лучей упали бликом на стекло и вползли в помещение рассеянной полоской. Антон повернулся, наткнувшись взглядом на кровать. Он с тяжелым сердцем подошел к ней и присел на край, бережно скользнув ладонью по заправленной покрывалом поверхности. На этой кровати у них с Ромой был первый раз. Да и вообще на этой кровати у них многое происходило впервые — душевные разговоры, ссоры, откровения. Даже признание было здесь, на общей ночевке, когда они пытались уместиться на постели вдвоем и жались друг к другу, в итоге не удержавшись и расцеловав друг друга до покрасневших губ. Антон невольно улыбнулся, но быстро стер улыбку с лица, закусив щеку изнутри. Еще никогда ему не хотелось стереть все свои воспоминания так сильно. Он продолжил смотреть пустым взглядом в сторону окна, поглаживая край постели и думая, так что не заметил, что Коля подошел и сел рядом. — Классный дом. И родители у тебя прикольные, — тихо сказал он, опустив голову на Тошино плечо. Тот, в свою очередь, вздрогнул, спускаясь с небес на землю. Он машинально кивнул и сказал: — Уступлю тебе кровать.

* * *

— Дура, майонез-то забыла купить! — всполошилась мама, снуя по кухне то к духовке, то к разделочной доске, то к холодильнику. Тоша с Колей сидели за столом, не смея вмешиваться в кулинарный процесс, и пили чай. Антону, однако, даже он в горло не лез. На мысли снова опустился туман, который хотелось хоть как-то выветрить. — Съездить, может, до магазина? — отозвался Коля, отрываясь от рассматривания магнитиков на холодильнике. — Зачем бензин тратить, здесь пешком минут десять, — сказал Антон, в надежде пройтись по вечернему поселку и подышать. Желательно в одиночестве, осталось только придумать, как оставить парня дома. В этом, неожиданно, помог отец. — Баню топить пора, — проскандировал он со стороны арки. — Помоги отцу, я схожу в магаз, — с улыбкой сказал Тоша, встал со стула и хлопнул Колю по плечу. — Я не умею… — Научим! — бодро ответил Борис, но это Антон слышал уже отдаленно, потому что быстро впрыгнул в кеды и уже выходил из дома. Как только дверь захлопнулась, Тоша прислонился к ней спиной и ненадолго завис, слушая стрекотание сверчков и далекое пение лесных птиц. Он оттолкнулся от двери и зашагал, смотря прямо под ноги и пиная мелкие камушки. Когда Тоша снова оказался среди деревьев, то вспомнил, почему так сильно любил летний лес. Спокойный, наполненный звуками природы, хрустом веток и песка под ногами, шорохом листьев и раскидистых лап елей и кедров. Антон поднял взгляд, осмотрел темнеющую чащу и вздохнул. Дошел до поворота и вгляделся в успевшую зарости травой протоптанную некогда тропинку. Тоша свернул с дороги, раздвигая заросли руками, и остановился на небольшой поляне недалеко у бурелома. Глазами он быстро выцепил старенькую ель и подошел, щурясь. «Р+А» была перечеркнута несколькими рваными линиями от ножа. Да и в целом кора вокруг надписи украшалась колотыми «ранениями». Антон вздрогнул и провел по рубцам кончиками пальцев, сглатывая. Судя по всему, Рома перечеркнул надпись сразу после ссоры, порезы не выглядели свежими. Тоше стало не по себе. Он развернулся и быстро зашагал обратно, часто моргая и тяжело дыша. Он уже сто раз пожалел, что приехал в поселок, так безжалостно всковырнувший старую рану, которая пусть и поверхностно, но затягивалась. Кого Антон пытался обмануть — эта царапина на сердце не стянулась бы и еще через два года, так бы и отдавалась горечью на языке и тупой болью под ребрами. Тоша зашипел то ли от попытки не зареветь, то ли от того, что где-то в траве поранил ногу. Он торопливо преодолел мост и вышел в поселок, так больше и не подняв влажных глаз, а мысленно снова и снова проигрывал сценарий того вечера, когда потерял Рому навсегда. И все из-за гордости. Антон понимал, что в расставании виноват не только он, но сейчас ему снова было плевать. Слишком больно думать критично. Слишком больно мечтать о том, как все могло сложиться по другому, когда сложилось так, как есть. Антон в отношениях, Рома непонятно где, между ними могут быть тысячи километров. И даже если они встретятся прямо сейчас, то не факт, что станут ближе хотя бы на сантиметр. Слишком много воды утекло. Может, было бы легче, не расстанься они, будучи влюбленными. Пусть и дураками, но влюбленными по уши. Охладели бы друг к другу и взаимно разошлись. Но нет, они просто сглупили. С тяжелым сердцем Антон дошел до магазина, что больше походил на ларек из-за своей тесноты и компактности, и угрюмо купил все, что нужно. Он вышел на улицу, мазнул взглядом над темнеющим лесом, который виднелся даже отсюда, и прикрыл веки. — Тоша? Антон едва сдержался, чтобы не разжать пальцы, которым цеплялся за пакет с майонезом. Или наоборот, чтобы не сжать кулак до боли в костяшках. Это был его голос. Тоша молился, чтобы это была не галлюцинация. Он медленно повернул голову к источнику звука. Рома. Он стоял на углу магазина в своей дебильной летней майке — хотя, эта наверняка уже другая, не та, что два года назад — зажимал в уголке губ сигарету, таращился удивленным взглядом. Его руки зависли в положении, в котором он обычно подкуривался. Антон закрыл глаза и, посчитав до трех открыл. Ромка стоял все там же, не растворился, не исчез и не ушел. Тогда Тоша почувствовал мощную волну адреналина, что сжала горло и заставила сердце разогнаться до бешеной скорости чуть ли не за секунду. Он сразу ощутил жар на щеках, а вот от рук кровь наоборот отлила, оставив в конечностях только дрожь и холод. — Рома… — одними губами произнес Антон, машинально сделав шаг назад и натыкаясь спиной на стену магазина. Может быть, мать что-то напутала? Действительно, Пятифан. Почти не изменившийся. Почти такой же, каким Тоша запомнил его с последней встречи. Очевидно, слегка повзрослевший, но все тот же, в спортивках и коротко стриженный. Антон наблюдал, как в замедленной съемке, за сигаретой, что упала из разжатых Ромкиных губ и летела за землю. Пятифан вдруг нахмурился и пожевал губами, будто раздумывая. Он кивнул в сторону и тут же скрылся за поворотом, и Антон понял его без слов. В школьные годы они нашли отличное место для поцелуев — за магазином, среди небольшого кустарника, около входа для персонала, дверь которого давно была запаяна и не использовалась. Отличное местечко — с проселочной дороги не видно, да и люди в кусты не лезут, а в молодости свои порывы нежности и страсти сдерживать до более уединенного места было сложно, так что закупившись сигаретами для Ромы, парни могли задержаться за магазином на минуту. Или на десяток минут. И сейчас, одним своим кивком, Пятифан пригласил Антона туда пойти. И он пошел. Конечно он, блять, пошел. Уже не важно зачем, для ругани, выяснения отношений или еще чего, но зашагал, как миленький. По памяти и в слепую, потому что зрение перестало нормально работать. Антон проморгался и завернул за угол, чуть нагнулся и юркнул под ветви кустарника. Его тут же прижали к стене и грубо поцеловали, ограничив поток воздуха. Антон уронил пакет с майонезом, который чудом не лопнул и не забрызгал все вокруг, и вцепился в Ромкины плечи. Но не чтобы отстранить, а чтобы скользнуть пальцами по оголенным мышцам, обвить ладонями шею и притянуть еще ближе. — Прости, Тош… — шептал Пятифан, периодически отстраняясь от влажных губ, — Прости, я дебил редкостный. Прости, пожалуйста. Конечно, Антон его простил. Это было очевидно. Простил бы что угодно после двух лет мучительной разлуки, чтобы снова ощущать эти слегка потрескавшиеся губы на своих. Вот он, тот самый поцелуй — нетерпеливый, горячий и хаотичный, с привкусом сигарет. — Тоша, пошли к тебе, — проскулил Ромка, забравшись пальцами под футболку. Антон охнул от ощущения крепких и мозолистых ладоней на своих ребрах и вжался затылком в стену. — Нельзя ко мне, Ром. — Пошли к нам? Родители в городе. Весь диалог происходил, прерываясь вздохами, поцелуями и касаниями. У Антона поплыл разум. Пятифан отстранился, опаляя Тошино лицо полными желания глазами, а Петров же закусил губу. Он думал недолго, кивнув. — Иди первый, — шепнул он, нетерпеливо отталкивая Рому от себя. Тот очаровательно оскалился и быстро выбрался из зарослей. Этой схемой они пользовались еще в школе, чтобы не светиться лишний раз вместе — слишком боялись, что возникнут вопросы о том, что же делали два парня в кустах. Взрослые, скорее всего, могли бы подумать, что всего лишь курили, но мало ли. Парни всегда были осторожны на людях. Антон подождал около пяти минут, все это время пялясь в небо мутным от возбуждения и неожиданности взглядом, тяжело дышал и не отлипал от стены. Потом вытер губы тыльной стороной ладони, нагнулся за пакетом и на ватных ногах вышел на дорогу. Антон свернул к перекрестку, направляясь явно не на лесную тропу. Он, словно завороженный, шел к Пятифановскому дому, кусая губы и пытаясь думать. Это получалось из рук вон плохо. Для него перестали существовать другие дома, другие люди, семья, что ждет его из магазина. О Коле он даже не вспомнил. Единственной его целью стали касания. Поцелуи. Взгляд, голос, кожа, запах, руки. И все это ждало за дверью, перед которой Антон уже стоял, сам не поняв, как успел дойти так быстро. Одного стука хватило, чтобы Рома приоткрыл дверь и втащил Петрова внутрь. Пакет снова полетел вниз, в этот раз надорвавшись в уголке, отчего между досок коридора стала просачиваться вытекающая жидкость. Оба парня не обратили на это никакого внимания, потому что были заняты друг другом. Рома жадно исцеловывал Тошино лицо, пока тот торопливо стягивал с него майку. Не глядя, не разуваясь и задевая разные предметы мебели, они направлялись к комнате, не забывая изучать тела руками. Антон едва ли не скулил от восторга, когда чувствовал родные изгибы, жар кожи и шум дыхания, когда подставлял щеки и губы под поцелуи и охотно прижимался своей грудью к чужой. Рома вслепую пнул дверь, та со скрипом поддалась и впустила парней в темную комнату. Там было прохладно, слегка не прибрано и с тем же будто не обжито. — Ты почему здесь? — спросил сдавленно Антон, на секунду оторвавшись от губ, тут же припав к ним обратно. — Дом продавать будем, — суетливо ответил Рома, когда запустил пальцы в белые локоны и заставил Тошу отстраниться. Он опустился на шею, тут же припав зубами к коже и аккуратно кусая. Антон промычал, подумав о том, как бы не осталось следов, но эта мысль быстро улетучилась после второго укуса. Ромка продолжил шептать прямо в шею: — За вещами приехал. А ты? — А я… — начал Антон, запнувшись о край кровати. Он упал на нее спиной, его очки слетели в сторону, а Рома навалился сверху, уже шаря руками на ремне Тошиных шорт, — Я к родителям. Пятифан сместил ладонь с ремня на затвердевший пах и слегка сжал, заставив Антона закусить губу и прогнуться в спине. — Я хотел тебя найти, все никак не получалось, — произнес Ромка, собирая носом запах с чужой шеи. Тоша скользнул руками между тел и сам в нетерпении расстегнул ремень, стягивая шорты сразу с нижним бельем до колен. Пятифан обвил обнаженный член и сделал несколько грубоватых и активных движений, от которых Антон простонал и скользнул руками на Ромкину шею. Провел ладонью по затылку и вздрогнул. Вот оно. — Хотел с тобой помириться, Тош, понимаешь? — продолжал шептать Пятифан дрожащим голосом. — Давай уже, — взмолился Тоша, чувствуя, что переполняющее его возбуждение и любовь, что из-за расставания ощущались в тысячу раз острее, уже невозможно терпеть. Рому просить два раза не пришлось — он приспустил спортивки, что и до этого не скрывали стояк, и пристроился меж ягодиц. Антон послушно приподнял бедра, сжимая Пятифановский торс коленями. Ему было плевать на подготовку, он и так жил постоянной половой жизнью пассива — сейчас было до невозможного важно ощутить Рому всецело. — Я пиздец как… — начал Ромка тихо, немного склоняясь и поддаваясь вперед. Он коснулся губами вспотевшего Антонова лба, когда вошел головкой и заставил Тошу слегка зажмуриться. Мычание последнего слилось со словами: — Пиздец как скучал. Пятифан сразу задал активный темп, почти не отрываясь губами от раскрасневшихся щек и губ Антона, а тот поддавался бедрами навстречу, чувствуя разряды тока по всему телу. Он прижимал Рому все ближе, цеплялся ногтями за спину, подставлял под язык и укусы шею, зажмуривал глаза и тонул — так ему казалось из-за нехватки воздуха. Пятифан методично выбивал кислород из легких каждым толчком. Рома не изменился, и это чуть ли не заставило Антона рыдать. Он был такой же — грубоватый в проявлении своей любви и нежности, страстный, сильный, полный энергии. Прошло два года, а это был все тот же Пятифан, с которым Тоша чувствовал себя на седьмом небе. И прямо сейчас Антону показалось, что он вознесется туда от силы того оргазма, что его настиг. Он вцепился в Ромкины плечи, громко простонав, и изогнул поясницу еще сильнее. Пятифан подхватил его под спиной и сделал несколько завершающих толчков, после чего сразу уронил голову на Антонову грудь. Комната наполнилась тяжелым дыханием двух парней, и несмотря на прохладу в помещении, от обоих будто шел пар. Они застыли в той позе, что и были — Рома нависающий над Антоном, и Антон, хватающийся за Ромкину спину, как за спасательный круг. Всего пару мгновений Тоше понадобилось, чтобы понять, что он только что натворил. Возбуждение отступило очень быстро, сменившись тревогой и стыдом, нахлынувшим, словно волна. Он зажмурил глаза и с силой сжал зубы. — Пиздец. Пиздец, нахуй, — процедил Антон, одной рукой схватившись за голову. — Ты материшься, только когда все совсем хуево. Не понравилось? — усмехнулся Рома, подняв голову и с задором осмотрев лицо парня. Однако, гримаса отвращения, что он увидел, заставила нахмуриться. — Все пиздец, как хуево, Ром, — обреченно прошептал Антон, чувствуя, что уже хочет разорвать себя на куски. Он себе этого никогда не простит.