Дилемма

Рома провел кончиками пальцев по оголенному Антонову плечу и оставил на маршруте своих касаний пару поцелуев. Тоша улыбнулся и протер глаза, а потом шумно потянулся на кровати. Пятифан был рад, что удалось уломать парня зайти в гости «на пару часов», которые, в итоге, затянулись до самого раннего утра. Оттого комната уже была залита золотом предрассветных лучей из-за оголенных окон. Таких же оголенных, как и Рома с Антоном. Последние пару часов они просто разговаривали, лежа друг напротив друга, однако Тоша уже порывался встать и направиться домой. — Может, еще пять минут? — Не могу. Скоро родители проснутся, — сказал тихо Антон, садясь на кровати и рыская на полу в поисках нижнего белья. Рома тихо фыркнул и потянулся за пачкой сигарет на тумбочке. — Ты ведь придешь завтра? — щелкнув зажигалкой и выдохнув в и так слегка спертый из-за жары воздух клубок дыма, с надеждой спросил Пятифан. — А спать когда? — усмехнулся Тоша, но почти сразу добавил: — Приду. — Как-то это все неправильно. — Да… Антон замер, сгорбившись, и болезненно вздохнул. Рома посмотрел на его спину, считая взглядом позвонки, и перекатился на бок. Он уткнулся лбом в поясницу и обвил свободной от сигареты рукой талию, опаляя горячим дыханием кожу. — Но сейчас я… Сейчас он… В общем, сейчас, как мне кажется, только хуже будет, если всю правду вывалить, — резюмировал дрогнувшим голосом Антон, повернулся слегка и завел руку за спину, вслепую поглаживая по волосам. Пятифан не ответил, так как был категорически не согласен, но решил пока не лезть в конфронтацию. Он то ли решил довериться Тоше, то ли думал, что сможет повернуть правила в свою пользу. Конкретно сейчас он понимал, что не заставит Антона передумать, так что с тяжелым сердцем проводил его взглядом из комнаты. А когда входная дверь захлопнулась, откинулся обратно на подушку и продолжил курить, пялясь в потолок и покачивая одной ногой, свешанной с кровати. Против воли перед взором представали картины того, как Тоша просыпается и проводит весь день со своим этим Колей. Обнимает его, целует — нужно же продолжать поддерживать иллюзию нормальных отношений — может, даже, спит с ним. От последней мысли стало так противно, что Рома едва сдержался, чтобы не сплюнуть прямо на пол. Вместо этого он рывком сел на кровати, выругавшись и запачкав простыни пеплом, и тряхнул головой. Осознание того, что руки этого двухметрового городского недоразумения могут касаться Антона, его Антона, в тех местах, где не положено, разрывало грудь вулканом ревности. Захотелось прямо сейчас пойти и набить ебало позарившемуся на чужое. Но вместо этого Рома лишь злобно вдавил окурок в банку из-под консервов, выступающей в роли пепельницы, и завалился обратно в кровать, не одевшись. Было принято решение начать дела по дому, чтобы отвлечься от любых лишних мыслей, а дел, между прочим, было невпроворот — заменить кое-где доски в полу, переклеить обои, выправить забор и починить проводку в сарае.

* * *

Вот уже третий день к ряду Антон строил из себя неприступную крепость и гасился от почти любой близости, которой Коля пытался добиться. Мало того, что ему стали неприятны чужие касания, так еще и совесть, когда руки парня смыкались на шее или талии, кричала о неправильности происходящего. Поэтому Тоша заметно шарахался от поцелуев или объятий, виновато опуская глаза в пол, а уж об интиме и речи ни шло. Ну, и ночью, не без чувства вины на плечах, снова сбегал к Пятифану, где всю потребность в телесном контакте удовлетворял сполна. Близился конец дня, в течение которого Антону пришлось сопровождать Колю по поселку, показывать места своего детства, в очередной раз окунаясь в воспоминания, и рассказывать о них, опуская некоторые детали, связанные с Ромой. Тоша сидел в комнате на кровати и постукивал ладонями по коленям. Ему не терпелось дождаться Туманова из ванной, пожелать спокойной ночи, оставить беглый поцелуй в лоб или щеку, а потом, дождавшись, пока тот уснет, снова улизнуть из дома. Коля вошел в комнату и сразу выключил свет, так что полумрак навалился на помещение, лишь прикроватная лампа слабо горела, потрескивая. Парень кинул на Антона какой-то печальный взгляд, поджав губы, и молча прошел к раскладушке, присел на нее, уперся локтями в колени и теперь посмотрел прямо в глаза. — Все нормально? — осторожно спросил Тоша, моментально взвинчивая свою тревожность на максимум. На секунду показалось, что Коля обо всем догадался и обличит его в измене, выложив все, как на духу. Но Туманов лишь слабо улыбнулся и покачал головой. Но его пальцы все равно нервно перебирали друг друга, а губы подрагивали, будто он хотел начать говорить. Антон, сам изнемогая от нетерпения, добавил: — Что такое? — Я не знаю, может… Может, я себя накручиваю, как обычно, но… — начал неловко Коля, продолжив заламывать руки и убегая взглядом от зрительного контакта, — ты будто бы охладел в последние дни. Прости, если это обидно звучит. Тоша с облегчением выдохнул, тут же улыбнувшись. Коля пусть и был прав, но только наполовину, ибо охладевать, если так посудить, было нечему. Такие опасения с его стороны в любом случае были не так опасны, чем подозрения в беготне налево. Антон накрыл руки Туманова своими и чуть сжал, заставив того прекратить хаотичное движение пальцев, и посмотрел в глаза. — Да нет, просто… — начал Тоша, лихорадочно придумывая отмазки, — я боюсь, что нас застукают. А село, это место, где таких, как мы, ну… не жалуют. Сам же понимаешь. Это в городе можно затеряться в толпе, а здесь мы всегда, как на ладони. Всегда. Последнее слово Антон подчеркнул интонацией, чтобы звучало убедительней. В жалостливых глазах Туманова промелькнула нотка надежды, свидетельствующая о том, что тот поверил. Чтобы закрепить эффект, Тоша пересилил себя и ненадолго прильнул к чужим губам, не углубляя поцелуй. Все-таки разводить разборки сейчас очень не хотелось, несмотря ни на что. Коля слабо улыбнулся и провел рукой по волосам. — Ты прав. Прости. — Не извиняйся, — ответил Антон, щелкнув кнопкой прикроватной лампы, — Давай спать, завтра нам по дому много надо сделать. Родители до города отлучатся. Коля согласно хмыкнул и забрался под одеяло, свернувшись клубочком. Тоша чувствовал на себе его изучающий взгляд, но специально не открывал глаза, притворившись, что уже уснул. На самом деле, в сон и правда клонило — бессонные ночи в обществе Пятифанова и относительно ранний подъем в доме Петровых не позволяли высыпаться, как следует, но Антон держался. Время опять замедлилось, так что вместо пятнадцати минут, проведенных неподвижно, он будто пролежал целый час. Только потом он аккуратно приоткрыл один глаз, немного понаблюдал за, кажется, уснувшим Колей, и тихо выбрался из постели. Маршрут был для него уже привычен — темная лестница, чуть менее темная из-за света луны тропа, пустынные улочки поселка и крыльцо дома Пятифановых. Антон постучал, а когда дверь открылась, его втащили внутрь. Рома всегда встречал его грубоватыми страстными поцелуями, сразу выплескивал почти все свое скопившееся желание, так что секс был у них уже вместо приветствия. Антон томно выдохнул в чужие губы и обвил шею, зарываясь пальцами в короткие локоны. Пятифан быстро заполз пальцами под подол рубашки, а губами опустился на шею. Тоша податливо ее открыл, наклоняя голову в сторону, но когда почувствовал, что Рома начинает прикусывать кожу, тихо сказал: — Ром, аккуратней… — Почему? — не прекращая поцелуи, отозвался Рома. — Вдруг Коля следы увидит. Пятифан остановился и резко отстранился, тут же нахмурившись. Антон тоже замер, немного ошарашенно глядя в неестественно блестящие Ромкины глаза. Он чуть глубже вдохнул носом и почувствовал слабое алкогольное омбре. Пятифан опять пил, и это слегка напрягло, так как тот с этим делом зачастил. — Что? — Блять! — вскрикнул Рома, отлипнув от Антона, и, заложив руки за спину, начал нервно наматывать круги по прихожей, — Что мне уже и целовать тебя нельзя? — Можно, просто… — Просто твой этот ебырь не должен этого заметить, — перебил Пятифан, передразнивая. Тоша не нашелся, что ответить. Он, если честно, пребывал в легком шоке, так как Рома завелся с пол-оборота. В целом это было в его стиле, но Антон уже успел забыть, какого это, так что молчал, пытаясь привести мысли в порядок. Пятифан же продолжал: — Я думать уже о нем не могу, не то что слышать. Он у меня уже вот тут, блять, сидит. Рома замедлился, приложив два пальца к горлу, и фыркнул: — От тебя вечно его духами несет, я с катушек слетаю от желания блевать. — Ром… — попытался встрять Антон, но Пятифан его будто не слышал. — Я не понимаю, почему нельзя просто ему все сказать, да пусть катиться на все четыре стороны, хоть в канаву, хоть в свой этот Нижний или откуда он высрался. — Потому что это не так просто, — сказал, наконец, Тоша, начиная закипать. Он чувствовал эту знакомую горечь от приближающейся ссоры, которая давила на горло колючей проволокой и разжигала в груди огонь обиды. Рома остановился и скривил губы, с ноткой отвращения посмотрев на Антона, а после спрятал руки в карманы и постучал носком ступни по полу. — По-моему проще некуда. — Ну, конечно! Тебе со стороны судить легко. Просто взять и вывалить все. Так, что-ли? — А почему бы и не так? Самому не заебалось каждую ночь, как пиздюку ебаному, сюда бегать? Антон слегка подавился воздухом и злобно усмехнулся. Он не мог понять, не узнает он своего Рому, или, наоборот, видит того самого вспыльчивого и острого на язык Пятифана, которым тот всегда и был, оттого спутанность мыслей только лишь усилилась. — Напомни, блять, зачем нужно столько ждать? — не унимался Ромка, продолжая краснеть от гнева и зыркать блестящими, чуть-ли не светящимися, глазами. Антон замешкался, пока перед его взглядом стали проявляться сложенные домиком густые брови и щенячьи глаза, наполненные любовью и надеждой. В итоге Тоша не выдержал и выплюнул правду: — Мне его жалко! — Жалко? — тихо повторил Рома, а потом запрокинул голову назад и рассмеялся, — Жалко ему… Ха-ха… Жалко… — Пятифан накрыл глаза ладонью, все же продолжив слегка посмеиваться. Он шумно выдохнул и резко замолчал, кинул злобный взгляд на Антона и громко произнес: — А меня тебе не жалко? Тоша уже вжимался спиной в дверь, поняв, что Рома сейчас в состоянии только скандалить, а не пытаться его понять. Он прикрыл веки и смотрел почти пустым взглядом на парня, уже подумывая уйти. — Значит так. Либо ты завтра с ним говоришь, либо разбегаемся, — заключил Пятифан, махнув рукой. Он начал разворачиваться, чтобы покинуть прихожую, но Антон кинул ему вслед: — Как два года назад, да? Либо-либо? — То есть я виноват? — зарычал Ромка, разворачиваясь обратно. — А кто? Я, что-ли, тогда сказал: «Либо не едешь учиться в город, либо расстаемся»? — Пиздец, приехали… — устало протянул Пятифан, впечатываясь плечом в стену. Антон, пусть и был уже так же зол, как Ромка, постарался заговорить спокойно снова: — Осталось совсем немного потерпеть… — Я не хочу уже терпеть. Знаешь, делай, что хочешь. Можешь идти дальше трахаться со своим хмырем этим… — Рома, блять! Ты думаешь, я ему позволял, с момента, как мы с тобой встретились? — вскипел Антон, подавшись корпусом вперед. Он чувствовал, как его щеки и уши горят от обиды, а в горле свербит от поступающего возмущения, — Что ты из меня какого-то блядуна делаешь? Тоша сжал кулаки и уставился на Рому в ожидании его ответа, а тот лишь буравил взглядом пол и кусал губы. Пятифан медленно поднял глаза и, не дрогнув ни одним мускулом лица, произнес тихо, но четко: — А ты, разве, не им сейчас являешься? Пару секунд Антон смотрел на парня молча, не в силах поверить, что эти слова действительно были сказаны вслух, а потом вылетел из дома, хлопнув дверью. Тоша быстро зашагал прочь с участка, почти не глядя, так как скопившиеся в уголках глаз слезы застилали обзор. Антон тяжело дышал, на автомате выруливая к перекрестку, и теребил ткань карманов шорт изнутри. Он остановился под фонарем и задрал голову вверх, часто заморгал и заставил слезы рассеяться. Домой идти не хотелось, так что Тоша оглядел пустую улицу, вдохнул поглубже свежего ночного воздуха и пошел в сторону круглосуточного ларька на окраине поселка. Туда, будучи подростками, команда Вольтрона часто бегала за сигаретами и пивом, так как продавщицам было плевать на возраст покупателей. Точно так же им было плевать на то, что после одиннадцати вечера алкоголь не продается, так что Антон планировал купить что-нибудь, сесть в лесу или подворотне и напиться до беспамятства. Ему надоело постоянно ощущать вину, стыд и муки совести, осточертело каждый день бороться со своей личной дилеммой. А теперь к водовороту чувств прибавилась и глубокая обида на человека, который, как казалось, понимает Антона и полностью поддерживает. Видимо, Тоша ошибался, и осознание этого заставляло выть волком. Пока что Тоша сдержался. Купив бутылку ягодной настойки и усевшись на поваленном бревне на берегу реки, Тоша сразу сделал несколько крупных глотков. Сморщился, подавил приступ тошноты и протер губы тыльной стороной ладони. Он устремил взгляд на рябь на поверхности воды, где отражалась луна, и прерывисто вздохнул. Антон хотел отключить алкоголем свой разум до того, как на него нападет истерика, так что еще пару раз подряд задрал локоть, прожигая глотку сорокоградусным пойлом. Однако, это не особо помогло, потому что уже спустя минуту слезы безудержно хлестали из глаз. Всхлипы Тоша не сдерживал, ибо на берегу реки его точно никто не услышит. Он склонился лицом к коленям, обвил ладонями щиколотки и протяжно завыл, пропитывая кожу влагой слез. Антон не мог думать, лишь плакал, иногда вытирая лицо рукавом рубашки. Спустя пятнадцать минут бесперерывного рева алкоголь начал просачиваться в кровь и действовать, словно успокоительное, так что Тоша выровнял дыхание и поднял голову. Потом даже нашел в себе силы спуститься к кромке воды и умыться прохладной водой, что взбодрило и стерло с лица слезные дорожки. Возвращался к бревну Антон уже прилично поддатый и очень не хотел прекращать процесс собственного самобичевания. Только вот думы его ушли совсем не в ту степь. Домой он возвращался уже после восхода солнца. Ужранный в ноль и жутко злой. Вся его обида смешалась с алкоголем и превратилась в желание отомстить. Даже если Ромка об этом не узнает. Честь была задета слишком сильно, и настойка убедила Тошу, что это так оставлять нельзя. Нашептала из глубины сознания, что Пятифан, раз не ценит, должен идти лесом. Антон стоял на крыльце своего дома с пустой бутылкой в руке и пошатывался из стороны в сторону, словно находился на борту корабля. Он только потянулся к ручке, как дверь открылась сама. В проеме появился Коля, обеспокоенно осматривающий парня с ног до головы. — Нико-о-оленька… С добрым утром… — развязно протянул Тоша, щурясь от утреннего света, — Родители дома? — Уже уехали. Коля немного помолчал, а потом аккуратно взял Антона под локоть, завел внутрь и помог снять кеды. Тоша же пытался сгенерировать в голове возможные отмазки того, где он пропадал ночью и почему пришел пьяный. — А ты, это… Представляешь… Кароче, бля… — Антон воевал с собственным заплетающимся языком, но Коля прошептал «Тс-с-с» и подхватил под талию. — Потом расскажешь. А сейчас спать надо, да? — мягко произнес он, уводя парня к лестнице. Тоша поплелся, как безвольная кукла, на второй этаж, постоянно бубня что-то себе под нос. Он будто выпал из реальности и очнулся уже в кровати, когда Коля укрывал его одеялом. — Коля… — М? Антон вспышкой вспомнил ночную ссору с Пятифаном, отчего пламя гнева разгорелось с новой силой. «Думаешь, что я блядь какая-то? Ладно, буду блядью», — подумал Тоша, посчитав это поистине гениальной мыслью. Он скользнул рукой на затылок Туманова и рывком притянул того в сразу глубокий поцелуй. Коля же охнул и ответил, неуверенно двигая губами, а потом шепнул, ненадолго отстранившись: — Ты чего? — Ничего, — суетливо ответил Антон, притягивая Колю обратно на себя. Свободной рукой он попытался забраться под чужую футболку, но его запястье перехватили и с легким напором уложили на его собственной груди. — Спи, — аккуратно сказал Коля и встал с кровати. Антон потянулся за ним рукой, пытаясь ухватить, но не смог. Да и силы покинули его очень быстро, будто объятия постели действовали каким-то волшебным образом и тянули в сон. Тоша вздохнул и истерично улыбнулся, провожая взглядом покидающего комнату Туманова. Только дверь закрылась, как Антон отключился.