***
Два года назад, едва сойдя с рейса Пекин-Гонконг, Шан Сижуй сразу почувствовал что-то особенное. Здесь как будто дышалось легче и даже солнце светило ярче — не из-за отсутствия знаменитого столичного смога, хотя и это тоже, но просто потому, что всё здесь было иначе: незнакомым, но странным образом располагающим с первого взгляда и соприкосновения. Новым и незапятнанным. По пути в отель, на фоне сменяющихся открыточных видов, это ощущение лишь крепло. Глядя на череду островов, парящих в водной дымке, Шан Сижуй чувствовал, как глубоко в груди что-то давно замершее наконец оживает и разворачивает тонкие крылья, подобно новорожденной бабочке. Решение о переезде далось ему легко: в Пекине, куда он когда-то так стремился, теперь ничто его не держало. Даже скорее наоборот. С тех пор как Цзян Мэнпин забеременела и ушла из академии, жизнь словно выцвела, став похожей на фильмы шестидесятых годов. Учёба, сопутствующая ежедневная рутина, даже выступления — всё стало не таким ярким и захватывающим, как раньше. Они дружили с самого детства, с тех пор, когда не умели ещё толком говорить, делили одну мечту на двоих и были ближе, чем иные брат с сестрой. Это казалось таким естественным, незыблемым и само собой разумеющимся, что Шан Сижуй искренне полагал — так будет всегда. Ему было плевать, как это выглядело со стороны, и он не замечал, чтобы это волновало Цзян Мэнпин. Их общая страсть к танцам связывала их сильнее, чем кровные узы и истасканная масс-медиа романтическая любовь, у них было множество планов — реалистичных на ближайшие месяцы и грандиозных на годы вперёд после академии. Они даже придумали название и логотип для собственной студии и ожесточённо спорили, в каком городе будет лучше её открыть… Так почему же при первой возможности стать серой посредственностью Цзян Мэнпин не раздумывая бросила всё и отказалась от столь многообещающего и яркого будущего? Почему предпочла забыть своего самого близкого человека и похоронить свой талант в обмен на унылую роль домохозяйки при каком-то заурядном клерке, которого она знала едва ли полгода? Даже спустя несколько лет размышления об этом отзывались бессильной яростью и горькой обидой, а тогда, получив приглашение на свадьбу, Шан Сижуй был просто вне себя, его разрывало и рвало эмоциями, так что любая попытка достучаться и переубедить Цзян Мэнпин заканчивалась ссорой и взаимными обидами. С каждым разом они ранили друг друга всё больнее, и в конце концов будущий муж Цзян Мэнпин пригрозил, что напишет заявление в полицию. Неизвестно, чем бы это закончилось, но всех спасла Сяо Лай: накануне свадьбы она едва ли не силой увезла Сижуя в родной Чунцин, якобы на фестиваль современного танца, где не сразу, но ему стало немного легче. Впрочем, окончательно он так и не оправился до самого выпуска. После потери Цзян Мэнпин, что ощущалась как ампутация половины сердца, он с головой ушёл в учёбу и новые проекты, даже в свободное время истязая себя тренировками до тех пор, пока не валился с ног от усталости. В этом состоянии на грани апатии и помешательства его и заметил Цао-старший. Эмоционально истощённый Шан Сижуй не смог бы дать отпор и кому-то менее настойчивому, а Цао-старший относился к тому типу людей, которые не привыкли получать отказ. По правде говоря, ничего особо отвратительного в нём не было: да, он был немолод, но с чиновниками его уровня редко бывает иначе. Он не был каким-то жутким извращенцем, психопатом или контрол-фриком, но способствовать карьере своего молодого протеже считал само собой разумеющимся. Шан Сижуй никогда его об этом не просил, но поначалу принимал благосклонно — во всяком случае, в пандемию без поддержки Цао ему пришлось бы очень не сладко. Так у Шан Сижуя появились собственный менеджер и пиарщик Ду, официальный аккаунт в маленькой красной книге и канал на Билибили, где даже короткие видео с тренировок вскоре набирали десятки тысяч просмотров. После любого кастинга ему предлагали если не главную партию, то хотя бы эпизодическую роль, а номера труппы, в которой он состоял по большей части номинально, часто вставляли в программу правительственных концертов. Ничего интересного там ждать не приходилось, а от их официальной части, её напыщенности и ненатуральности, у любого нормального человека сводило зубы. Но Шан Сижуй не мог отказаться хотя бы из-за своих коллег — в отсутствие покровителя как у него тем нужны были эти заказы, ведь платили за них хорошо. Во время локдауна Цао снял для него коттедж в Хуайжоу, так что изоляция прошла в максимально комфортных условиях. При мысли, что мог застрять в квартире без возможности выйти на свежий воздух и как следует размяться, Шан Сижуй буквально содрогался от ужаса. Он бы точно сошёл там с ума! А так у него был небольшой дворик со всем необходимым и двумя кустами смородины в придачу. В это время его стали часто приглашать на ТВ — подтанцовка звёзд первой величины, сюжеты о традиционных искусствах… Апофеозом всего этого, уже после локдауна, стало его участие в шоу «Уличные танцы Китая». Излишней скромностью Шан Сижуй никогда не страдал, так что ещё после первого тура оценил свои шансы на победу как достаточно высокие — процентов восемьдесят, оставшиеся двадцать приходились на счёт единственного серьёзного конкурента. Чэн Женсян действительно выделялся на фоне остальных фантастической физической подготовкой, безупречным чувством стиля и совершенно особенным, интеллигентным обаянием, мягким светом исходящим от его лёгкой улыбки. Шан Сижуй был практически уверен, что им предстоит побороться в финале. Каково же было его удивление, а затем негодование, когда Чэна откровенно слили ещё в середине проекта. Искренне расстроенный уходом наиболее интересного соперника Шан Сижуй пригласил его выпить, где с неудовольствием узнал, что был абсолютно прав: Чэна именно слили, расчищая дорогу к победе для любимчика Цао. В тот вечер они ужасно надрались, — вне сцены Женсян оказался простым и весёлым, так что на утро они проснулись в одной постели дома у какого-то случайного парня из бара. Ничего не было, но в итоге Шан Сижуй обрёл прекрасного друга, рассудительного и проницательного, а ещё понял, что всё вокруг было ложью. Оглядываясь на все приглашения, проекты и доброжелательные улыбки за минувшие четыре года, он не мог понять, были ли хоть какие-то из них настоящими. Приглашали ли его потому, что он был достоин, или по указке начальства? Если бы не Цао, был бы Шан Сижуй нужен хоть кому-нибудь? Это стало сильным ударом по самолюбию. Сославшись на травму лодыжки, Шан Сижуй официально покинул шоу, а после ушёл в запой, «забыв» телефон дома. Конечно, это не помогло: Цао нашёл его на четвёртый день, заставил выпить кошмарно горький чай «26 трав» и, пока Шан Сижуй приходил в себя, угрожающе спокойным тоном доходчиво объяснил, что больше такого не потерпит. Прежде он и правда ни в чём его не ограничивал, но в тот момент Шан Сижуй буквально услышал, как, грозя вот-вот захлопнуться, скрипит дверца его золотой клетки. Даже сквозь похмельную муть, в которой плавал ушедший в глубокое отрицание мозг, этот звук неприятно царапнул слух и скатился вдоль позвоночника волной леденящего ужаса. Попросив остановить машину, Шан Сижуй выблевал на обочину добрую половину себя прежнего, но дальновидно проглотил всё, что собирался сказать Цао при встрече. Это было бесполезно: тот был уверен, что поступает правильно, во благо, и имеет на это полное право, поэтому никогда бы не понял и не отпустил. Ведь все хотят добиться успеха, прилагая как можно меньше усилий. Ослеплённый этим «успехом» поначалу, теперь Шан Сижуй ясно видел, что никогда не желал такой популярности. Да, она могла бы стать хорошим стартом для дальнейшего развития, но правда была в том, что его всё больше затягивало в масс-медиа, где смазливая внешность и умение нравиться ценились куда выше мастерства. Но танец как искусство, во всех его проявлениях — вот что по-настоящему любил Шан Сижуй. Танец был его жизнью, его сутью, божеством, на алтарь которого не жаль возложить что угодно, и его же даром, превозносящим над людьми и ввергающим в одержимость. Сделав вид, что всё понял и больше не собирается доставлять проблем, Шан Сижуй стал планировать побег. Он написал Сяо Лай, которая сразу после академии уехала в Гонконг, и та с радостью ответила, что в компании, где она работает, как раз ищут новых исполнителей. Близилось лето, подготовка к новому сезону, и времени на раздумья практически не оставалось. Что было к лучшему. Под предлогом встречи с подругой Шан Сижуй отправился в Шэньчжэнь, где успешно прошёл собеседование: хореограф и арт-директор остались в восторге от его навыков, а HR подписалась на все профили в соцсетях ещё до встречи. Оффер пришёл в конце апреля. Подгадав так, чтобы завершить все старые проекты и протянуть с подписанием новых контрактов, Шан Сижуй дождался визы, собрал свои невеликие пожитки в один большой чемодан и улетел на следующий же день. Цао он так ничего и не сказал, выбросив старую сим-карту перед тем, как зайти в самолёт. Наверное, тот не заслужил такого отношения, но Шан Сижуй не нашёл в себе смелости объясниться с ним. Наверное, его поступок сильно оскорбил Цао — настолько, что никаких попыток вернуть Шан Сижуя тот так и не предпринял. *** Гонконг встретил его уже по-настоящему летней жарой, ледяными кондиционерами, непривычным для уха квакающим звучанием кантонского диалекта и безразличными взглядами. Здесь хватало своих знаменитостей, и Шан Сижуй, которого в последний год время от времени узнавали на улице, наконец смог по-настоящему расслабиться. Он снял просторную студию в Ша Тин, совсем рядом c театром, где проходила большая часть выступлений HKDC, и очень скоро почувствовал себя не туристом, но местным. Отделённый от вечного мельтешения Коулуна горой, это был тихий зелёный район — весьма скучное место, идеально подходящее, чтобы наконец отдышаться, прийти в себя и попробовать вернуть внутреннюю гармонию. С наслаждением погрузившись в ежедневную рутину, Шан Сижуй впервые со школы стал соблюдать режим и уже через месяц забыл о донимавшей его бессоннице. Каждое утро по пути на репетицию он пересекал реку Шинг Мун по мосту близ музея, а вечером, захватив еды в плазе напротив театра, возвращался обратно уже по другому мосту, ниже по течению. Днём мутные воды ослепительно блестели в летнем зное, а ночью в их неспокойной черноте отражались цветные блики сезонной иллюминации. Ещё на реке жили цапли, белоснежные, изящные и грациозные — Шан Сижуй любил наблюдать за ними и в итоге даже позаимствовал пару движений, которым однажды надеялся найти применение. Окна квартиры выходили как раз на реку, и, глядя на течение, не бурное, но непрерывное, Шан Сижуй чувствовал, как всё, что беспокоило его прежде, не уходит бесследно, но постепенно выцветает, смывается, как краска с ткани, освобождая место для чего-то нового. Убегая от прошлого, он совершенно не думал о будущем, по крайней мере, глобально и конкретно, после разрыва с Цзян Мэнпин, надолго зарекшись планировать что-либо дальше недели. Но накануне сентября он вдруг понял, что готов к чему-то новому и даже, пожалуй, хочет впустить в свою жизнь кого-то, кто задержится с ним дольше одной ночи. Произошло это внезапно, но вполне объяснимо: Сяо Лай пригласила его в гости, где Шан Сижуй наконец смог познакомиться с её девушкой. Милые и приятные по отдельности, вместе они становились очаровательны настолько, что поражённый сложным сочетанием благоговения и зависти Шан Сижуй не мог оторвать глаз. Каждое их взаимодействие, каждая улыбка и фраза, сказанная друг другу, несли в себе столько тепла и света, что хотелось подсесть ближе, как к печке в холодную зиму. И в то же время становилось невыносимо грустно. Вернувшись домой, Шан Сижуй открыл Тиндер, но свайпнув пару раз влево, закрыл приложение и грузно повалился на кровать. Не считая Цао, за всю жизнь у него не было отношений, которые принято называть серьёзными. В них просто не было смысла: вокруг всегда крутилось много людей, которые смотрели на него не только с восхищением, но и со вполне однозначным желанием — оставалось лишь выбрать. Надолго никого из них не хватало, для Шан Сижуя на первом месте всегда был танец, так что на всё прочее времени оставалось не много. После к этому прибавились очевидные трудности с доверием и нежелание новых проблем для себя и для других. Пусть Цао никогда не запрещал ему встречаться с кем-то и, вероятно, даже знал о кратких увлечениях своего любовника, Шан Сижуй не хотел испытывать его терпение на прочность. Так или иначе, это осталось в прошлом. А с началом сезона Шан Сижуй полностью ушёл в работу: помимо репетиций и выступлений теперь он дважды в неделю занимался с подростками как преподаватель традиционного китайского танца. Прежде ему никогда не приходилось учить кого-то, так что количество необходимых для этого сил, моральных и физических, стало настоящим открытием. После первого месяца он хотел отказаться, пусть даже это будет стоить ссоры с начальством, но, успокоенный Сяо Лай, вскоре втянулся и однажды поймал себя на искренней радости от успехов своих учеников. В середине октября, когда набор в группу был уже закрыт, перед занятием к нему подошёл менеджер компании. За его плечом Шан Сижуй заметил высокого мужчину в деловом костюме и девушку лет пятнадцати. Та выглядела слегка растерянной и смущённой, но упорно смотрела только на Шан Сижуя, словно хотела ему что-то сказать. Ничего хорошего в этом не было: кем бы она ни являлась, принимать новую ученицу, чтобы та хлопала глазами на уже разобранные азы и всем мешала, очень не хотелось. Даже понимая, что в итоге ему придётся уступить, в ответ на просьбу менеджера Шан Сижуй повысил голос и строго произнёс: — Набор закрыт, мест нет. Пусть приходят в следующем году. На девушке это сработало: та сразу сникла и принялась нервно теребить косичку. Но на мужчину резкий отказ не произвёл никакого впечатления, он хитро улыбнулся, ободряюще обнял девушку за плечо и мягко сказал: — Шан-лаоши зря переживает, ведь он просто не видел, как танцует Ча Ча'эр. Она занималась в Шанхае и переехала сюда совсем недавно, так что мы никак не могли прийти раньше. Но после вашего выступления неделю назад она только и говорит что о Шан-лаоши. Было бы жестоко лишить её даже шанса проявить себя, вы так не думаете? Шан Сижуй недобро сощурился. Этот человек сразу ему не понравился: очевидно наглый, но из блажи старающийся выглядеть вежливым, с раздражающей косой улыбкой на холёном лице и подчёркнуто идеально зализанной причёской. Напряжённый шёпот менеджера о том, что господин Чэн — очень уважаемый человек, и не дело ему отказывать, уважения этому Чэну в глазах Шан Сижуя тоже не добавил. Гордо задрав подбородок, он кивнул в сторону репетиционной и пошёл прочь. Но даже перед всей группой Ча Ча'эр не растерялась и в итоге продемонстрировала нечто приемлемое. Пришлось её взять. Каждый раз её привозила машина с одним и тем же водителем, который не отлучаясь ждал под окнами всю репетицию. Шан Сижую не было до этого дела: Ча Ча'эр вела себя с остальными детьми просто и ровно, никого не задирала и прилежно занималась, так что вскоре Шан Сижуй забыл о её неприятном родственнике. До одного ноябрьского вечера, когда рядом с театром остановилась знакомая машина, и из неё вышел всё так же улыбающийся господин Чэн. Своим появлением он преградил путь Шан Сижую, который в тот день остался без обеда и последние два часа мечтал, как ворвётся в Кам Ки кафе и съест там большую порцию свинины с рисом. Другими словами, встреча с господином Чэном его ни разу не обрадовала, что того, казалось, совершенно не волновало. Он завёл разговор, как будто они с Шан Сижуем были старыми друзьями, перескакивая с темы на тему, но не давая толком ответить. Его голос лился сладкой патокой и искрился дружелюбием, а правая рука как-то незаметно опустилась на спину и слегка подтолкнула в приятельском жесте. Вызнав, что Шан-лаоши голоден, господин Чэн сказал, что как раз планировал пригласить его на ужин, чтобы обсудить успехи сестры, за которую он очень переживает, ведь она переехала из Шанхая после смерти матери, и сейчас ей очень тяжело. А уроки и выступления Шан-лаоши — единственное, что помогает ей отвлечься и вызывает улыбку… Где-то на этом моменте Шан Сижуй обнаружил, что уже сидит в машине, и та везёт его куда-то в сторону Саинс Парка. Наверное, он мог бы возмутиться таким откровенным похищением, и его бы без проблем высадили, где он пожелает, но день, по-видимому, был из тех, когда поступки, кажущиеся обычно странными, совершаются будто бы сами собой, в порядке вещей. Так что Шан Сижуй не стал препираться и позволил отвезти себя на ужин, тем более что господин Чэн — Чэн Фэнтай, как тот наконец представился, — не выглядел угрожающе, не распускал руки и вообще при ближайшем рассмотрении оказался весьма хорош собой. Конечно, его излишне оживлённое настроение и гипнотическая манера вести разговор не могли не напрягать, но Шан Сижуй слишком устал, чтобы думать, и просто решил посмотреть, что из этого выйдет. В итоге за ужином они проговорили все три часа, и это было неожиданно занимательно. Убедившись, что Шан Сижуй от него никуда не денется, Чэн Фэнтай поумерил напор и превратился в интересного собеседника, готового не только говорить, но также вдумчиво слушать и остроумно шутить. На голодный желудок Шан Сижуй, конечно, не мог этого оценить, но, оказавшись у своего дома в начале двенадцатого, с удивлением понял, что это был очень хороший вечер. Он даже не успел подняться в квартиру, когда телефон в руке вспыхнул новым контактом в Вичате.***
Спустя полгода Шан Сижуй ощутил острую необходимость сходить в храм. Снискать немного божественного расположения никогда не бывает лишним, но в первую очередь он надеялся получить ответ. Несмотря на то, что вопрос ещё даже не был полностью сформирован, он серым облаком сомнения постоянно висел над головой и нередко мешал спать по ночам. Яркий и праздничный в любую погоду храм Вон Тай Синь был полон прихожан и туристов даже в будний день. Воскурив благовония перед несколькими алтарями, Шан Сижуй взял торбу с предсказательными палочками и принялся трясти её с большим усердием и волнением. То, что ему выпало, можно было перевести на человеческий язык как «грядущие победы» — казалось бы, веский повод для радости. Но Шан Сижуй спрашивал вовсе не о карьере — в профессиональных успехах он не сомневался, нет, в последнее время его мысли, слишком часто и иной раз не ко времени, занимал Чэн Фэнтай. Два, а то и три раза в неделю тот вытаскивал Шан Сижуя на ужин, на пляж, какое-нибудь культурное событие — не важно куда. И в остальное время они переписывались гораздо чаще, чем это делают взрослые люди, считающие себя друзьями. Считал ли Чэн Фэнтай его другом? Шан Сижуй никогда не был наивным, но конкретно в этот раз не понимал, чего от него хотят. Чэн Фэнтай ходил на его выступления так часто, что это выглядело уже почти непристойно, поразительно быстро запомнил предпочтения Шан Сижуя в еде, музыке, фильмах и, сделав пару ошибок, больше их не допускал. Откровенно говоря, Чэн Фэнтай вёл себя как идеальный бойфренд из сопливых мелодрам, разве что цветы не дарил. Хотя однажды после выступления попытался! Несмотря на любые проблемы в собственной жизни, с Шан Сижуем он всегда общался так, будто находился в прекрасном настроении, в то же время искренне интересуясь чужими переживаниями, и внимательно слушал обо всём, о чём бы Шан Сижуй ни решил ему рассказать. Это было такое странное, приятное и совершенно новое чувство — быть для кого-то настолько интересным и важным не только на сцене, не одной внешностью, но просто по-человечески. Сам Шан Сижуй никогда не считал себя особенно умным, но Чэн Фэнтай не давал почувствовать стыд за собственное невежество, и ему стало хотеться рассуждать и спорить о вещах, о которых раньше и упоминать показалось бы странным. Всё это походило бы на сказку, но Шан Сижуй знал, что за любую сказку однажды приходится платить. Поначалу его это откровенно напрягало — будь Чэн Фэнтай менее «уважаемым человеком», без заметной доли экономики Гонконга в кармане, его образ не вызывал бы столько неприятных ассоциаций. Но время шло, и ничего не происходило. Ча Ча'эр всё так же старалась на занятиях, а Чэн Фэнтай дружил с её Шан-лаоши и ходил почти на все его выступления, один раз даже с женой. Та была на пару лет старше Фэнтая, но выглядела великолепно и производила впечатление настоящей леди. Едва увидев её, Шан Сижуй почувствовал себя глупым и ничтожным, но Чэн Фэнтай как будто не заметил ничего странного. С привычной мягкой улыбкой он представил их друг другу, после чего они перекинулись парой фраз о постановке. Казалось бы, после столь явной демонстрации чистых намерений можно было наконец расслабиться, но неожиданно Шан Сижуй поймал себя на сильном, даже болезненном разочаровании. Он привык думать, что пусть не сейчас, но однажды их с Чэн Фэнтаем странная дружба станет чем-то большим, а потому не торопил события, позволяя себе наслаждаться интригующим балансированием на грани. Лишившись этой перспективы, он почувствовал себя обманутым. Тогда он впервые пожаловался Сяо Лай, а затем и Чэн Женсяну. Прочитав несколько десятков сумбурных сообщений с откровенным нытьём, тот потребовал фотографию «великолепного Чэн Фэнтая», а получив её, тут же ответил: «Ого! Кажется, теперь даже я тебя понимаю». Дальше он попытался подбодрить друга, но быстро понял, что пока тот настроен страдать, и пригласил его на собственную свадьбу в Гуанчжоу, откуда была родом невеста. Как того требовали приличия, Шан Сижуй поздравил его и заверил, что обязательно приедет, но на деле порадоваться за друга он не мог. Чэн Женсян был по-настоящему талантлив и мог бы ещё многого добиться. Даже при том, что он не собирался бросать карьеру как Цзян Мэнпин, наличие семьи должно было значительно ограничить его свободу перемещения — а значит, и возможность учиться новому, урезать количество времени, которое можно было бы посвятить тренировкам. Сам Шан Сижуй не собирался жениться никогда, — не потому, что ему не нравились девушки, а потому, что тогда бы из человека искусства он быстро превратился в унылую посредственность, озабоченную лишь тем, как заработать денег. Желай он денег, Шан Сижуй остался бы в Пекине, но ни подачки Цао, ни возможности Чэн Фэнтая были ему не нужны. Ведь, как оказалось, ему нужен был сам Чэн Фэнтай, ещё больше и ближе, чем он уже был. Вот только как этого добиться, Шан Сижуй не представлял, особенно после знакомства с госпожой Чэн. Само её наличие не стало бы препятствием, будь Шан Сижуй уверен, что его интерес взаимен, но Чэн Фэнтай как будто даже не рассматривал такую возможность. Вероятно, следовало ему намекнуть, но в том, что называется флиртом, Шан Сижуй был абсолютным нулём. Обычно, стоило людям увидеть, как он танцует, и от настойчивых предложений приходилось отбиваться — не то что уламывать кого-то самому. Чэн Фэнтай был на его представлениях десятки раз и до сих пор оставался джентльменом, что могло значить только одно — горизонтальная плоскость их отношений была ему не интересна. Вопиюще несправедливо, потому что Шан Сижую хотелось оседлать его бесконечные ноги, зарыться пальцами в идеальную укладку и наконец сожрать эту косую улыбку. Хотелось вылизать рот так, чтобы было нечем дышать, чтобы ощутить сладкую вибрацию стонов, а не слушать бессмысленную чехарду из слов. Содрать все слои официальных тряпок и проверить, так ли хороши его фантазии, или реальность гораздо лучше. Чэн Фэнтай видел его полу и даже почти обнажённым много раз, тогда как Шан Сижую приходилось довольствоваться собственным воображением. Обычно он представлял, как первым набрасывается на Фэнтая в его же машине, пусть даже прямо при водителе, или сразу после выступления, разгорячённый и бешеный, толкает того к стене где-нибудь за кулисами. Едва ли это можно было воплотить в реальности, но правда была в том, что стоило Чэн Фэнтаю чуть более интимно коснуться его руки или колена — этого бы хватило. Шан Сижуй отчаянно хотел увидеть хоть какой-то намёк, но в то же время до ужаса боялся сделать ошибку и всё испортить. Как друга или любовника, он не был готов потерять Чэн Фэнтая в любом случае, как не мог и продолжать жить в этой неопределённости. Надеясь получить хоть какой-то знак, он и отправился в храм, но «грядущие победы» не слишком обрадовали. Он не хотел побеждать Чэн Фэнтая, ведь для этого с ним пришлось бы воевать. Более того, Шан Сижуй уже чувствовал себя проигравшим и был бы только рад сдаться на милость своему победителю целиком и без оглядки. *** Вскоре после визита в храм Ду Ци* неожиданно написал, что приехал в Гонконг. Несмотря на рабочие отношения, они с Шан Сижуем всегда хорошо ладили, так что оба были рады возможности повидаться. Встретившись в одном из крошечных баров Сохо, они как следует обмыли встречу. С некоторых пор Шан Сижуй стал отказываться пить с Чэн Фэнтаем, опасаясь сделать что-нибудь, о чём жалел бы, протрезвев, так что после длительного перерыва его развезло всего с двух коктейлей. Ду Ци, который пил пиво как воду, казалось, не пьянел вовсе. В какой-то момент он с самым серьёзным видом начал сетовать, что Шан Сижуй стал настоящим отшельником, а это губительно для любого артиста. После переезда тот удалил все аккаунты в соцсетях, чему Ду Ци ужасно расстроился, как если бы у него забрали любимых морских свинок. Действительно, у Шан Сижуя часто просили ссылку на его Инстаграм и очень удивлялись, узнав, что того в принципе не существует. Это выглядело как вежливый посыл и, очевидно, никуда не годилось. Так что, всосав третью пинту светлого, Ду Ци протёр очки и торжественно заявил, что отныне снова будет заниматься промоушеном Жуй-гэ, из чистой любви к искусству и совершенно безвозмездно. В Гонконг он приехал не от нечего делать, а тоже получив работу, но та не требовала много времени, а тексты любого плана Ду Ци писал просто с космической скоростью. В итоге уже плохо соображающий Шан Сижуй на всё согласился, решив, что позже они как-нибудь сочтутся, и тихо сполз по спинке диванчика. В голове приятно шумело, а мысли растекались в однородную оптимистичную массу, поэтому Ду Ци пришлось повторить вопрос дважды: — Здесь написано, что у вас скоро начнутся гастроли, в том числе и в Китае. Ты же понимаешь, что это значит? — Что? — Что тебе придётся встретиться с Цао, — не получив никакой реакции, Ду Ци тяжело вздохнул: — Я понимаю, почему ты тогда сбежал, но, серьёзно, вам не мешало бы встретиться и нормально поговорить. За весь вечер они ни разу не коснулись этой темы, почему нужно было испортить всё теперь? Ещё полчаса, и пора было расходиться по домам, если они планировали успеть на метро, а не тратить несколько сотен на такси, тем более что Ду жил в Чай Ван и разделить счёт не мог. Алкогольный шум в голове резко перестал быть приятным, Шан Сижуй почувствовал, как его начинает мутить, и разочарованно застонал: — Не хочу ни с кем говорить. Не хочу никуда ехать. — Брось. Всё будет нормально, — заметив, что его собеседник медленно, но верно сползает под стол, Ду Ци помог ему сесть ровно. — Что бы ты там ни думал, Цао — твой самый преданный фанат, после меня, конечно. Так что он не будет пытаться тебе навредить. Просто извинись перед ним, и всё. Даже учитывая, что Ду Ци мог действительно верить в то, что говорил, всё это выглядело как-то неестественно. Шан Сижуй помнил его как человека крайностей, который скорей посоветовал бы послать прошлое ко всем чертям и забыть о нём, чем пытаться искать компромиссы. — Это он прислал тебя сюда? — Нет, я же сказал, что получил работу. Из последних сил сфокусировав внимание, Шан Сижуй всё же заметил небольшую заминку, с которой это было сказано. Однако у него не было ни сил, ни желания спорить дальше. — А, ну да, — он сунул в рот дольку апельсина из коктейля и, не глядя на Ду Ци, добавил: — Ладно, если у него есть билет — пусть приходит. Этот разговор надолго испортил настроение. Чем ближе было время отъезда, тем мрачнее становился Шан Сижуй, так, что порой даже Чэн Фэнтаю не удавалось полностью завладеть его вниманием. В очередной раз заметив, что его не слушают, он аккуратно поинтересовался, в чём дело, и предложил свою помощь, на что Шан Сижуй честно ответил: он переживает из-за грядущих гастролей. Подразумевалось, что к Чэн Фэнтаю это никакого отношения не имеет, но тот решил иначе и в итоге увязался за труппой в Шанхай под предлогом навестить могилы предков. Шан Сижуй ему ни на секунду не поверил, но решил ничего не говорить и решать проблемы по мере их поступления. Цао он планировал встретить в Пекине и оказался совершенно не готов увидеть его уже в Шанхае, с которого начиналась их поездка. Шан Сижуй не испытывал перед ним страха — больше нет, но был рад, что его успели предупредить до выхода на сцену. Только это не слишком помогло: Цао сидел на левом балконе, совсем близко, так что в отражённом свете софитов было прекрасно видно не только его лицо, но и привычную улыбку Чэн Фэнтая рядом. Во время представления эти двое иногда о чём-то переговаривались и в общем производили впечатление людей давно знакомых. За всё выступление Шан Сижуй не допустил ни одной ошибки, но, оказавшись за кулисами, чувствовал себя выжатой половой тряпкой. Ему вдруг вспомнился Ду Ци, который уверял его в необходимости столь нежеланной встречи: в пятницу вечером тот наверняка развлекался где-нибудь в Ван Чай, и Шан Сижуй с чувством пожелал ему чудовищного похмелья на утро. Он едва успел стереть пот и выпить воды, когда в гримёрку ворвался Чэн Фэнтай и, не обращая внимания на недовольные возгласы, взял его за руку и потащил в фойе театра. «Просто улыбайся и кивай», — с таким напутствием он подтолкнул Шан Сижуя чуть вперёд, к толпе уходящих зрителей. Цао, до того говоривший со своим помощником, обернулся и расплылся в широкой улыбке. — А вот и он! Как всегда на высоте! — громко гаркнул он, так, что все заинтересованно обернулись на голос. Пришлось нацепить профессиональную улыбку. — Да, спасибо, — вежливо ответил Шан Сижуй. — Вижу, у тебя всё хорошо. Конечно, если мой шурин решил вложить во что-то деньги, это не может пойти ко дну! Кстати, он говорит, ты даже детей учить стал. Вот это да! Никогда бы не подумал. Молодец! Цао явно пребывал в добродушном настроении, что было хорошим знаком, и впору было бы порадоваться, но в тот момент Шан Сижуй едва нашёл силы, чтобы кивнуть. Он покосился на стоящего за плечом Чэн Фэнтая и попытался поймать его взгляд, но безуспешно. А в следующий момент рядом послышался низкий голос Ду Ци. Тот вынырнул из толпы с фотоаппаратом Кэнон наперевес, тут же навёл шуму и заставил всех позировать для отчёта «о гастролях прекрасного Шан Сижуя». Его появление было очень кстати и дало время, чтобы прийти в себя. После, переговорив ещё немного, все четверо разошлись, вернее, Ду Ци присел на уши Цао, дав Шан Сижую возможность сбежать. Чэн Фэнтай сначала попытался проводить своего — оказывается — родственника до машины, но у Шан Сижуя были на него другие планы. Вцепившись в рукав пиджака, он утащил Фэнтая на уже опустевший второй этаж и затолкал его в зрительный зал на последний ряд балкона. Он был так зол, что едва сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки. Но ему нужны были ответы, поэтому Шан Сижуй вцепился в спинки кресел соседних рядов и навис над притихшим от такого напора Чэн Фэнтаем. — Не хочешь объяснить? — Цао — муж моей старшей сестры. — Это я понял. Но какого чёрта?! Ты с самого начала знал… — задохнувшись от гнева, Шан Сижуй не смог сформулировать вопрос до конца. От досады он пнул кресло, из-за чего Чэн Фэнтай вздрогнул и сжался ещё больше, как нашкодивший щенок. — Знал о чём? — Чэн Фэнтай! — Ладно, прости, — тот прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, попросил: — Только не бей меня, хорошо? Я всё расскажу. Шан Сижуй согласно кивнул, но менять позицию не посчитал нужным, так и оставшись довлеть над Чэн Фэнтаем, подобно грозовой туче. Едва ли тот действительно испугался тумаков, скорее был застигнут врасплох реакцией на свою выходку. Но разве это не было очевидно? Чего он ожидал, благодарности? Будучи честным с собой, Шан Сижуй действительно был рад, что оказался сегодня не один. Однако это не отменяло того, что с ним обошлись как с вещью. Снова. И кто — человек, которого с некоторых пор он считал лучшим другом! Как он объяснил всё это Цао? Похвастался удачным приобретением? На мнение Цао Шан Сижую было плевать, но неужели Чэн Фэнтай считал, что в праве решать за него, даже не поставив в известность?! — Это простая случайность, совпадение, окей? — убедившись, что его всё ещё не собираются калечить, Чэн Фэнтай неуютно поёрзал и, потупив взгляд, продолжил: — Изначально я ничего не знал, только то, что мне рассказала Ча Ча'эр. Но потом… Должен же я быть в курсе, что за человек, которого моя сестра называет учителем? Так что я решил немного поискать в интернете, и на первый взгляд всё казалось вполне нормально. Но были и некоторые странности. Ну, вроде ссылок на удалённые профили в соцсетях. И потом, когда мы стали общаться, я заметил, что некоторые темы ты пытаешься обходить стороной. Конечно, как же — всё ради любимой сестры. Но в тот момент это было не важно. Шан Сижуй шумно втянул воздух и, стараясь не орать на весь театр, зло прошипел: — И ты считаешь нормальным лезть в то, о чём человек не желает говорить?! На это Чэн Фэнтай вскинулся, как если бы собрался защищаться, но выглядел при этом скорее расстроенным, чем злым. Встретившись с ним взглядом, Шан Сижуй почувствовал, как кровь ударила ему в голову, как запылали под толстым слоем косметики скулы, а воздух вокруг вдруг стал густым и жарким, разрывая лёгкие вроде бы привычным уже Bleu de Chanel. — Я волновался за тебя. Думал, у тебя какие-то проблемы. Я хотел понять, что… Неважно, — оборвав сам себя, Чэн Фэнтай покачал головой и невнятно закончил: — В общем, я решил спросить у того, кто мог бы знать. — Ду Ци?! Тебе рассказал Ду Ци? Я убью этого ублюдка! — будучи человеком слова, Шан Сижуй не собирался медлить. Он рванулся прочь, но Чэн Фэнтай схватил его за руку, не давая уйти. — Сначала его, потом тебя! Откуда он вообще здесь взялся? — Я нанял его. Это было его условием в обмен на информацию. Это было похоже на какой-то безумный сон. Перестав вырываться, Шан Сижуй откинул голову и так, глядя широко распахнутыми глазами в близкий потолок, попытался проснуться. Когда стало очевидно, что у него не получается, он стряхнул руку Чэн Фэнтая и издал протяжный стон: — Да вы издеваетесь! Цао тоже ты сюда притащил? — Нет, он приехал сам, я просто был об этом в курсе. Но вместо того чтобы самому поделиться этой ценной информацией, решил попросить об этом Ду Ци. — И не нашёл лучшего места и времени, чтобы повидаться с родственничком? — уже выплюнув ядовитый вопрос, Шан Сижуй вдруг понял, что изначально Чэн Фэнтай не собирался ехать с ним. Словно вторя догадке, тот невнятно промямлил: — Мне показалось, тебе может понадобиться поддержка, — он осторожно взглянул на Шан Сижуя и ещё тише добавил: — Если тебе интересно, ему я сказал, что стал ценителем прекрасного и решил вложиться в твою студию. »…если мой шурин решил вложить во что-то деньги, это не может пойти ко дну». Так вот что он имел в виду. Шан Сижуй медленно моргнул: — Ты купил HKDC? — Нет, твою собственную студию, — Чэн Фэнтай несмело улыбнулся. — Помнишь, ты говорил, что однажды, когда накопишь денег и опыта, хотел бы создать свою труппу? Даже название уже придумал — Шуйюнь. Название придумала Цзян Мэнпин, и Шан Сижую оно всегда казалось странным. — Это я тебе пьяный рассказал? Чэн Фэнтай весело хмыкнул: — Ну да, — и уже серьёзно продолжил: — Я буду совладельцем, если ты не против, но только как собственник. Решать всё будешь, конечно же, ты. Ну а Ду Ци будет… заниматься тем, чем он обычно занимается. Знаешь, он ведь действительно сейчас работает на меня, и такого гения маркетинга ещё поискать… Слушая этот прекрасный план собственного будущего, Шан Сижуй вдруг почувствовал, как последние силы покидают его. Всё, чего он хотел в тот момент — уйти, забиться под одеяло в номере отеля и представить, что за пределами его тёмного кокона нет ничего и никого. Неосознанно он сложил руки на груди и сделал полшага назад, что не укрылось от Чэн Фэнтая: заметив это, тот сразу замолчал, а на его лице, только что воодушевлённом, вновь проступило беспокойство. — Отлично придумано, — сухо выдохнул Шан Сижуй на его незаданный вопрос. — Только меня спросить забыл. — Как раз сейчас спрашиваю. Чэн Фэнтай попытался изобразить свою фирменную ухмылку, но вышло неубедительно. Его вдруг стало жаль: он наверняка хотел как лучше, хотел порадовать и, может быть, даже сделать сюрприз. Проблема была в том, что такими сюрпризами Шан Сижуй был сыт по горло. Ему вдруг подумалось, что для Ду Ци причины его переезда могли быть не столь очевидны, а уж что он в итоге рассказал Чэн Фэнтаю — от реальности могло быть ещё дальше. Но в тот момент Шан Сижуй был всё ещё слишком зол и разочарован, чтобы признать это. — Ладно. Я… — он неуверенно переступил с ноги на ногу и опустил взгляд в пол, потому что смотреть на расстроенного Чэн Фэнтая оказалось неожиданно больно. — Пока не готов это обсуждать и вообще разговаривать с тобой. — Я не хотел тебя обидеть. — Я знаю. — Но всё-таки обидел. В повисшей тишине было слышно, как Ду Ци внизу настойчиво приглашает кого-то в ресторан. Всё вышло так глупо и неправильно. Шан Сижуй вдруг испугался, что это конец: получив упрёки вместо благодарности, Чэн Фэнтай мог больше не захотеть возиться с ним — справедливо, но Шан Сижуй не мог этого допустить. Нужно было срочно что-нибудь сказать, но страх пережал горло, и слова застряли в нём мёртвыми сгустками эмоций. — Хорошо, думаю, я понял, — Чэн Фэнтай длинно выдохнул и закончил мягкой просьбой: — Тогда напиши мне как… как захочешь. Кивнув в ответ, Шан Сижуй оставил его в полумраке пустого зала.