Весна в Ша Тин

      Оставшаяся часть гастролей прошла ровно. Только Ду Ци, который неожиданно присоединился к труппе, поначалу сильно раздражал. Шан Сижуй не разговаривал с ним несколько дней после того, как они покинули Шанхай, но остальные танцоры и стафф быстро прониклись к Ду необъяснимой, даже излишней симпатией, так что сторониться его и дальше было просто нелепо, тем более что тот в общем-то ничем не мешал — даже не просил ему позировать, просто снимал всё подряд с одному ему понятных ракурсов и самостоятельно же выкладывал фото в соцсети, вёл блоги, где описывал их путешествие, и публиковал отчёты о концертах на официальном и сторонних сайтах. В итоге с одобрения руководства HKDC Ду Ци проехал вслед за труппой весь Китай и отстал только перед рейсом в Токио. Прежде чем расстаться с ним, Шан Сижую пришлось пообещать, что в Японии, Корее и Тайбэе он сам сделает и в тот же день пришлёт несколько фото.       За месяц, который они провели в разъездах, он попытался переосмыслить произошедшее в Шанхае, но даже успокоившись и сделав кое-какие выводы, никак не мог заставить себя написать Чэн Фэнтаю, хотя безумно скучал. Вернувшись в Гонконг, он лишь сменил чемодан на небольшую сумку и сел на экспресс до Гуанчжоу. Свадьба Чэн Женсяна была скромной и скорее европейской, чем традиционной. Шан Сижуй не видел в этом ничего плохого, но еда в ресторане пришлась ему не по вкусу. Впрочем, Чэн Женсян выглядел счастливым, как и его невеста. Выпив, он клятвенно заверил, что не собирается становиться домохозяином, а на ближайший год у него запланировано множество проектов, чем очень обрадовал Шан Сижуя, после чего они вновь выпили. Отойдя от свадебного похмелья, тот послонялся по городу ещё пару дней, трусливо оттягивая неизбежное, и отправился обратно ночным экспрессом, решив, что разберётся со всем на следующее утро.       Чэн Фэнтай ответил не сразу, а лишь со второго звонка. Его работа не предполагала фиксированного расписания, поэтому Шан Сижуй позвонил, как только вернулся с утренней пробежки и принял душ. Полный решимости, он поздоровался первым и серьёзно спросил:       — Ты всё ещё уверен в том, что сказал мне в Шанхае?       — Не уверен, о чём именно ты спрашиваешь, но мой ответ — да, — Чэн Фэнтай говорил твёрдо, не колеблясь, но его сухой тон выдавал напряжение. Впрочем, едва услышав его голос, Шан Сижуй и сам едва не растерял всю решимость. Шипучая смесь радости и тревожного волнения заполнила его сердце, от чего руки покрылись мурашками и на мгновение стало труднее дышать. Вдохнув поглубже, он мысленно открыл блокнот с заготовленной речью, воинственно сдвинул брови и заговорил громко и уверенно:       — Хорошо. Потому что я намерен воспользоваться твоим предложением. Я собираюсь основать труппу, переманить туда самых лучших танцоров и заявить о себе невероятным проектом, от которого самый искушённый критик зайдётся в экстазе. Наброски у меня уже есть. Затем в течение нескольких лет я планирую прославиться как хореограф и исполнитель, организовать столько зарубежных гастролей, насколько хватит сил и денег, чтобы в итоге стать живым международным символом Китая. При этом Ду Ци получит полный карт-бланш и сможет продвигать моё лицо хоть как айдола, хоть как рок-звезду. Мне без разницы, но поверь — у него получится. Другими словами, я собираюсь сделать тебя собственником всемирно известной танцевальной труппы и заработать для тебя много денег. Не так много, как дают твои супермаркеты, но гораздо больше, чем мог бы принести любой из гонконгских театров сегодня. Кроме того, став знаменитым, я могу рекламировать всё, что делает и продаёт твоя компания, даже если это будет арахисовая паста. И…       — Ты ненавидишь арахисовую пасту.       — Не перебивай! — прерванный Шан Сижуй несколько раз прошёлся вдоль окна туда-сюда, но в итоге остановился и, глядя на реку, закончил уже тише: — И я хотел сказать, что тогда, в Шанхае, были не правы мы оба. Так что я не буду извиняться и не жду этого от тебя. Просто впредь, если захочешь обо мне что-нибудь узнать — спрашивай лично.       — Э! Вот это сделка! Мне всё подходит, но предлагаю встретиться сегодня вечером и обсудить детали за ужином.       Привычный бархатистый смех Чэн Фэнтая опустился на плечи мягким пледом, и Шан Сижуй наконец-то почувствовал, как его отпускает. Он был гелиевым шариком — ещё немного, и его бы унесло через окно в бледно-синее небо, поэтому, стремясь быстрее закончить разговор, он широко улыбнулся и сказал:       — Я бы хотел поесть чесночных колбасок. ***       Чэн Фэнтай сдержал своё слово: уже в августе он представил одного из своих менеджеров, и работа закипела. Оставив ему переводить собственные идеи в язык сухих цифр, Шан Сижуй сосредоточился на личных договорённостях с будущими артистами и стафом. Далеко не сразу, но он всё-таки нашёл композитора для первого проекта и не без помощи Чэн Фэнтая уговорил заняться костюмами одного уже достаточно известного местного дизайнера. Ему отчаянно не хватало времени, ведь с сентября начался новый сезон, а бросать работу в HKDC Шан Сижуй пока не собирался и даже не мог перестать преподавать из-за Ча Ча'эр. Разрываясь между работой и собственным детищем, часто он спал всего по четыре часа, но осознание того, что он наконец воплощает свою мечту в жизнь, не давало ему сломаться.       Когда пришло время оформлять реальные документы, Ду Ци и Чэн Фэнтай снова спросили о названии. То казалось им странным и несовременным, и отчасти Шан Сижуй был с ними согласен: было бы неплохо придумать что-нибудь более запоминающееся, ещё лучше — на латинице. Он взял пару дней на раздумья, а вечером, вернувшись домой, открыл Инстаграм — с некоторых пор он постоянно сидел там со своего официального профиля, чтобы иметь возможность связаться с заинтересовавшими его людьми.       Он потратил почти час, пытаясь найти нужный аккаунт, и в результате преуспел: с экрана ему открыто улыбалась Цзян Мэнпин. Все фото в её профиле были посвящены маленькой дочери и семейным поездкам. Ничего особенного — полнейшая скука. Но глядя на её счастливое лицо, на сияющие любовью глаза, Шан Сижуй не мог заставить себя почувствовать прежние злость и отвращение. Ему было всё ещё больно и обидно, что Цзян Мэнпин так обошлась с собственной жизнью и с ним самим. Но возможно — теперь Шан Сижуй нехотя допускал это — для неё такой выбор был оправдан. Раньше ему хотелось, чтобы она поняла свою ошибку, раскаялась и горько пожалела о ней, но нынешняя Цзян Мэнпин уже мало имела общего с той, что нанесла ему обиду. Желать её страданий не имело смысла. И всё же Шан Сижую безумно хотелось сохранить хоть что-то от неё прежней.       Так студия Шуйюнь окончательно и бесповоротно получила своё имя. Начать рассылать офферы планировалось в апреле, сценарий и музыка к постановке должны были быть готовы к концу мая, так что при удачном стечении обстоятельств к репетициям можно было приступить уже в июне. Тогда же у Шан Сижуя заканчивался контракт с HKDC. О том, что не планирует продлевать его, он честно предупредил руководство ещё перед Китайским новым годом: времени принять эту новость и подготовить замену для летних гастролей было достаточно, но Шан Сижуя всё равно ещё долго и настойчиво пытались отговорить, тем более что он собирался забрать с собой Сяо Лай.       К бесконечному списку дел и внезапно возникающих проблем, связанных со студией, добавились ещё и напряжённые отношения с руководством компании. Если бы не его природная толстокожесть, на этом моменте Шан Сижуй мог бы обнаружить, что достиг своего предела, но ему всегда было по большей части плевать, что о нём думают, если это не являлось восторженными отзывами. Похвалу, искреннюю и бескорыстную, он любил. Вместо рефлексии он записал себя и Сяо Лай на индивидуальные занятия по танцам на пилоне к гуру из Шэньчжэня. Теперь каждое воскресенье они катались туда-сюда, тратя на это практически весь день. Первая постановка Шуйюнь должна была стать экстраординарной во всех планах, и в техническом — в том числе. Помимо необходимости прокачать навыки и обрести физическую форму достаточную, чтобы висеть на шесте почти час, для дальнейших репетиций нужен был не просто балетный класс, а помещение с потолком не ниже пяти метров. За исключением материальных аспектов, всё держалось в строгом секрете, настолько, что занимались они с Сяо Лай под вымышленными именами. Даже Чэн Женсян, которого Сижуй старательно уговаривал присоединиться к Шуйюнь, имел очень расплывчатое представление о проекте.       Что уж говорить о Чэн Фэнтае.       С ним Шан Сижуй не собирался делиться принципиально, а сразу заявил, что хочет сделать незабываемый сюрприз. Восприняв это как свою карму, Чэн Фэнтай смирился и больше вопросов не задавал, но складскому помещению, выбранному в качестве репбазы, конечно, удивился.       С начала декабря им с Шан Сижуем не удавалось встречаться так часто, как это бывало раньше. Виной тому была отчасти загруженность работой, отчасти — праздники, которые оба, как и все, провели с семьёй. Конечно, они продолжали переписываться — почти каждый день, но чем дальше, тем больше Шан Сижуй понимал, как сильно ему не хватает их встреч — хотя бы пары часов за ужином. Когда же они всё-таки встречались, глядя на Чэн Фэнтая, ему уже не хотелось завалить того на ближайшую горизонтальную поверхность. Во всяком случае, гораздо больше Шан Сижуя тянуло уткнуться ему в шею, вдохнуть знакомый запах полной грудью и просто обнять под пиджаком, прижаться как можно ближе, вплавиться всем телом и так прикорнуть хотя бы на несколько минут. Было бы идеально, если бы при этом Чэн Фэнтай обнял его в ответ и погладил по волосам, а ещё сказал, что всё обязательно получится, что всё не зря и их ждёт большой успех. А пока можно позволить себе — совсем чуть-чуть — отдохнуть, и он, Чэн Фэнтай, вовсе не против немного побыть большой горячей подушкой.       Пожалуй, это было бы вполне невинно: Шан Сижуй всегда мог подойти к Сяо Лай, чтобы вволю пообниматься, жалуясь и подбадривая друг друга в процессе. Кроме того, он никогда не страдал от комплексов, а многие и вовсе называли его бесстыдником. Однако такие фантазии никогда не посещали его прежде — уж точно не в отношении человека, с которым он хотел переспать. Это было так странно и по-особенному мучительно, даже несмотря на то, что Чэн Фэнтай действительно постоянно подбадривал, интересовался, как идут дела, убеждал в его собственном таланте и исключительности. Особенно из-за этого. Шан Сижую хотелось закутаться в его тёплый, чуть с хитринкой взгляд, целиком, до самого кончика носа, чувствовать его на себе везде и всегда — не только какие-то жалкие несколько часов в неделю, а каждое утро и каждый вечер. Ему было мало, и, даже согласись Чэн Фэнтай действительно побыть жилеткой для переживаний и антистресс-подушкой, Шан Сижую моментально стало бы мало и этого. Лучше было даже не начинать.       Вернувшись из родного Вэньчжоу после Китайского Нового года, Шан Сижуй чувствовал себя не отдохнувшим, а, наоборот, ещё более разбитым. Краткий перерыв, щедро сдобренный общением с матерью и отчимом, не пошёл ему на пользу, но спустя несколько дней Чэн Фэнтай тоже вернулся в Гонконг, и у них наконец появилась возможность увидеться. Шан Сижуй приготовил ему подарок — картину, написанную знакомым художником, и ждал встречи, буквально считая часы и минуты. В ответ Чэн Фэнтай подарил большой отрез красного шёлка, который он купил в Сучжоу у одного антиквара. Ткань сохранилась и выглядела великолепно — искусная ручная работа начала прошлого века, должно быть, стоила как золотая фольга. Потеряв на несколько секунд дар речи от такой красоты, Шан Сижуй всё же нашёл в себе силы подозрительно сощуриться, на что Чэн Фэнтай поднял руки в примирительном жесте и сказал, что по-прежнему знает лишь то, что постановка будет включать много традиционных элементов, а значит, шёлк может пригодиться Шуйюнь для костюмов.       В тот вечер ради ужина они отправились в Чимсачёй. Окна ресторана отеля Регент выходили на бухту с платиновым видом Гонконга. Будучи уже совсем местным, Шан Сижуй не так часто бывал в этом районе, и яркая панорама ещё не успела ему надоесть, но Чэн Фэнтай никогда бы не привёл его куда-то ради самого места или красивого вида, нет, здесь они были, чтобы попробовать лучший в городе новогодний пудинг из дайкона. Закончив с закусками и восхитительной рыбой в пряно-ореховом соусе, Шан Сижуй ожидал десерт без лишнего вдохновения, но вместо привычного пудинга с острым соусом им подали огромное блюдо с двумя дюжинами его вариаций! От сладких до солёных, с начинками от сухофруктов до мяса, доведённые до готовности разными методами и оттого разной консистенции — они поражали воображение! Шан Сижуй попробовал их все, обсудил с Чэн Фэнтаем и нашёл собственные фавориты, чтобы вернуться за ними на следующий год. Он всегда ел много, если была такая возможность, но в тот вечер слегка переоценил свои силы. Глупый Чэн Фэнтай не предупредил поберечь их для божественного десерта, поэтому в машине по пути домой Шан Сижуй впал в сладкую сытую кому: его разморило, и вскоре веки неотвратимо стали падать вниз.       Когда он очнулся, машина уже стояла возле его дома. В салоне было темно, пахло Чэн Фэнтаем, его сигаретами и совсем немного — давешней рыбой. Шан Сижуй довольно улыбнулся этому уюту и, ещё не слишком понимая, где он, попытался продолжить свой сон.       — Проснулся?       Чэн Фэнтай немного повернулся: так Шан Сижуй понял, что лежит на его плече, и более того — обнимает его руку как любимого плюшевого крокодила в детстве. То ли от испуга, то ли от смущения он тут же пришёл в себя и сел прямо. Прощание вышло скомканным, но Чэн Фэнтай, кажется, списал это на сонливость. Только у Шан Сижуя, провожающего взглядом его неприметную теслу, сна не было ни в одном глазу. Ему вдруг стало так обидно и досадно на самого себя — он ведь действительно всё проспал, а мог бы целых полчаса наслаждаться пусть такой целомудренной, но близостью. Он не помнил, от чего проснулся, но не возражал, если бы его разбудили поцелуем, как диснеевскую принцессу. О, если говорить о Чэн Фэнтае, он бы позволил ему всё.       В ту ночь впервые за долгое время Шан Сижую приснился сон. В нём было много людей, и все они что-то оживлённо праздновали. Шан Сижуй был центром происходящего — это было его торжество, бесконечной вереницей люди подходили к нему, чтобы поздравить: улыбались, кланялись, заигрывали, говорили комплименты и дарили подарки. В самом конце этой очереди стоял Чэн Женсян: сгибаясь от тяжести, он положил свой подарок — огромный рулон драгоценного ярко-алого шёлка с искусной вышивкой. Но не это было главным. Откуда-то Шан Сижуй точно знал, что там, под слоями ткани, спрятан, спелёнут, как шелкопряд, Чэн Фэнтай. Едва кивнув Чэн Женсяну в знак благодарности, он принялся разворачивать свой подарок, но шёлк вился волнами, блестел в электрическом свете и всё не заканчивался. Чем больше метров разворачивал Шан Сижуй, тем больше его охватывало отчаяние — он так и проснулся, расстроенный и разбитый настолько, что в первый момент даже показался себе простывшим. Было около пяти утра, за окном — серо и безлико. Глядя в эту предрассветную хмарь, Шан Сижуй чувствовал себя безумно уставшим и несчастным. Пусть на самом деле всё было не так — этот период его жизни был хорошим и многообещающим, и всё же в моменте Шан Сижуй ощущал, как силы покидают его, и, устав барахтаться, он медленно, но верно идёт ко дну.       «Выгорание», — сказала ему Сяо Лай в перерыве, когда труппа разбрелась по краям сцены, чтобы глотнуть воды и вытереть пот. В ответ Шан Сижуй лишь передёрнул плечами — модные слова и термины, придуманные на Западе, он не любил, полагая, что те не слишком подходят китайцам. Правда, конкретно этот навёл его на мысль. Предложение залить выгорание чем-нибудь горючим Сяо Лай охотно поддержала: её девушку отправляли в командировку, и та должна была вернуться только в понедельник.       По плану они с Шан Сижуем должны были пропустить поездку в Шэньчжэнь и собраться у него, чтобы просто пить, валяться, смотреть фильмы и жевать какую-нибудь гадость вроде чипсов, но днём у Сяо Лай внезапно появились срочные дела, и, приехав вечером, она обнаружила друга уже вдрызг пьяным. Честно выслушав его долгие и несвязные жалобы на жизнь, она открыла вторую бутылочку сидра и сказала:       — Так, давай подытожим. Он купил тебе студию, постоянно зовёт на свидания, присылает еду в театр, мотается к тебе со своего мид-левела, ходит на твои выступления как чокнутый фанат и помчался спасать тебя от Цао… Ах да, ещё подарил отрез красного шёлка как на свадьбу и нанял твоего друга, чтобы тот писал о тебе восторженные отзывы в каждой подворотне. И что же тут непонятного?!       В отчаянии Шан Сижуй хлопнул ладонью по полу и снова печально застонал. Японский джин, которым он заливался весь день, наконец-то кончился, а Сяо Лай отказалась делиться собственными запасами. Но отчего-то анестезия всё не желала действовать, и даже придавленный алкогольными парами Шан Сижуй никак не мог уплыть в радужные дали оптимизма.       — Да, а ещё он женат, и я его не интересую!       — Именно поэтому он написывает тебе день и ночь…       — Не интересую как объект для секса.       Сяо Лай тихо хрюкнула и тут же прикрыла рот ладонью.       — Боже, что за формулировка. Но с чего ты взял?       — Да потому что он ничего не делает!       — То есть, по-твоему, он должен делать что-то ещё?!       — Он даже не пытается ко мне прикоснуться! — Шан Сижуй выкрикнул это так громко, что наверняка было слышно на улице. Его глаза округлились, налившись яростным блеском, а ладони сжались в кулаки, но уже в следующий момент он снова обмяк и продолжил упадническим тоном: — Конечно, ведь я выгляжу на его фоне как деревенский подросток. Особенно на фоне его жены. Ещё и растолстел в последнее время. Ничего кроме танца не знаю и не умею и по-английски говорю просто ужасно. Мы были на одном фестивале… О, это был позор! Но самое главное, что его интересуют только женщины. А если и не только, то он брезгует, зная, что меня трахал Цао.       В конце трагического монолога Сяо Лай не удержалась и приложила свою маленькую ладонь к лицу. Она была приличной девушкой и не хотела расстраивать друга ещё больше, но её острые плечи всё равно неудержимо тряслись от беззвучного смеха. Заметив это, Шан Сижуй едко выдал:       — Рад, что смог тебя рассмешить.       — Ладно, прости, — взяв себя в руки, Сяо Лай отставила сидр и примирительно добавила: — Ну серьёзно, ты сам себя накручиваешь. Просто поцелуй его, и всё сразу станет понятно. Потом всегда можно извиниться.       На её подбадривающую улыбку Шан Сижуй закатил глаза и презрительно фыркнул:       — Вообще-то это харрасмент.       Едва удержавшись, чтобы снова не засмеяться, на этот раз Сяо Лай ограничилась тяжёлым вздохом:       — И когда ты стал таким прогрессивным? Ладно, если боишься, можешь предложить сделать это ему.       Шан Сижуй удивлённо моргнул и покосился на неё с пола. В его поплывшем взгляде явно читалась напряжённая работа мысли пополам с недоверием. Наконец, убедившись, что Сяо Лай не шутит, он сказал:       — Большей глупости в жизни не слышал.       Та всплеснула руками:       — Уж точно не глупее, чем то, что я вынуждена слушать тут последний час!       Конечно, в чём-то она была права. Шан Сижуй и сам это понимал, но всё же оставался при своём. Со стороны лучше видно? Возможно. Но извне всё всегда кажется проще. Взять ту же труппу HKDC — все они были уверены, что знают, какие отношения связывают Чэн Фэнтая и Шан Сижуя. Особенно после того, как последний заявил о своём уходе из компании. Или ещё раньше, когда во время осеннего фестиваля в театр доставили несколько коробок лунных пряников. При этом никому из них почему-то не приходило в голову, что будь Чэн Фэнтай и Шан Сижуй действительно так близки, как предполагалось, остальным бы не перепало ни кусочка. Зачем присылать подарки на работу, когда можно угостить своего любовника в более интимной обстановке? Эти сплетни Шан Сижуя не то чтобы раздражали — напрямую с ними к нему никто не приставал, и он их не комментировал. Да и что он мог сказать? Ему бы очень хотелось, чтобы всё это было правдой, но увы.       В итоге от сторонних пересудов он чувствовал себя скорее глупо, но уж точно не оскорблённо. «Даже герои сопливых дорам ведут себя решительнее, чем ты!» — и в этом Сяо Лай тоже была с ним справедлива. Но в конце дорамы героев ждёт счастливый конец, а даже если и нет, у них есть время, чтобы красиво и со вкусом пострадать. Зная себя, Шан Сижуй прекрасно понимал, что даже вежливый отказ Чэн Фэнтая раздавит его настолько, что он либо снова уйдёт в запой, либо потеряет любую мотивацию продолжать что-либо, и тогда ещё толком не родившейся Шуйюнь придёт конец. Так, в результате долгих размышлений он решил заключить сам с собой сделку: он сделает первый шаг, откровенно предложит Чэн Фэнтаю себя или что-то в этом роде, но только после первого выступления. До того оставалось ещё полгода — не много и не мало, что с одной стороны давало цель, а с другой — оставляло уверенность в завтрашнем дне.       В этой спокойной предопределённости прошёл март и наступил апрель. Чэн Женсян всё-таки отказался от оффера, ведь тогда бы ему пришлось переехать в Гонконг, а в планы его и его жены это не входило, по крайней мере пока. В очередной раз прокляв институт брака, Шан Сижуй пригласил друга на премьеру и сосредоточился на остальных предполагаемых участниках Шуйюнь. Троих он нашёл за границей: Таиланд, Сингапур, Япония. Все они говорили по-китайски, однако на разном уровне, поэтому разбираться с ними было поручено Ду Ци. Шан Сижуй же сосредоточился на китайцах: одного он нашёл здесь же, в Гонконге, ещё одну девушку порекомендовал его любимый наставник из академии, кроме них были ещё парень из ТикТока и настоящий цирковой акробат. Насчёт последнего Шан Сижуй долго сомневался, но в результате решил быть человеком широких взглядов и дать неотёсанному таланту шанс.       Ду Ци, которому было поручено написать сценарий постановки, закончил его всего за неделю и теперь буквально кипел энтузиазмом, не переставая говорить о том, какой это будет шедевр. Шан Сижуй всерьёз опасался, что тот проболтается кому-нибудь раньше времени, но в остальном был полностью доволен. Взяв наиболее известные отрывки из разных опер, Ду Ци связал их в некое подобие сюжета — текучий и фантастичный, как порождение подсознания, в то же время тот вышел интуитивно понятным и даже знакомым, как давно забытое воспоминание. По крайней мере, так виделось Шан Сижую. Своё творение Ду Ци назвал «Сон в бамбуковой роще», слепив воедино местную оперу «Любовь в бамбуковой роще» и западную «Сон в летнюю ночь». Этот синтез был именно тем, чего Шан Сижуй от него хотел: убедившись, что Ду Ци полностью понимает и разделяет его видение, он отправил его обрабатывать композитора, а сам сосредоточился на вещах более материальных.       Пока все решали проблемы с переездом и оформлением документов, в репточку привезли и установили мощные кондиционеры и пилон высотой семь метров. Таких в постановке предполагалось задействовать от восьми до десяти, но Сяо Лай предложила не заказывать все сразу, а для начала протестировать один. По задумке Ду Ци пилоны должны были изображать бамбук, и, хотя поставщик заверил, что покрас никак не скажется на свойствах поверхности, Шан Сижуй привык доверять только собственному опыту. Правда, под такую высоту было бы неплохо положить что-то посерьёзнее гимнастического мата в качестве подстраховки, но это могло подождать: в себе Шан Сижуй был уверен, а крошечную Сяо Лай он вполне мог поймать. Так что тест прошёл успешно — пилон выдержал всё, что Шан Сижуй пожелал на нём изобразить, а значит, можно было переходить к следующему шагу.       Дождавшись, когда в театре будут давать оперу, что случалось довольно часто, Шан Сижуй и Сяо Лай пришли познакомиться с артистами и пригласили кое-кого из них выпить после выступления, а уже через несколько дней вернулись за кулисы вновь, чтобы примерить на себя будущие амплуа. Для Сяо Лай бело-розовый оперный грим был в новинку — увидев себя в зеркале после преображения, она заливисто рассмеялась и сказала, что ей не идёт. На это Шан Сижуй возразил, что выглядит она великолепно — словно фарфоровая статуэтка, просто неподобающе одета.       В отличие от подруги, сам он весьма неплохо разбирался в опере — пусть не кантонской, но всё же. Ему даже приходилось исполнять крошечные роли оперных артистов в паре дорам и одной театральной постановке. Кроме того, у него был тонкий музыкальный слух, и, хотя он никогда не старался развить в себе навык пения, китайскую оперу Шан Сижуй считал одним из главных сокровищ Поднебесной. Так что собственное набелённое лицо с подведёнными глазами не стало для него сюрпризом, его волновало лишь одно: не состарился ли он за минувшие пару лет настолько, чтобы выглядеть в этом гриме нелепо. Но, кажется, всё было в порядке. Во всяком случае, взглянув на него, Сяо Лай не стала смеяться, а лишь чуть шире распахнула свои и без того огромные глаза и глуповато улыбнулась. Для неё Шан Сижуй выпросил костюм Принцессы Железный Веер, а для себя — Ян Гуйфэй, но, когда подъехало такси, стало очевидно, что головной убор принцессы не влезет туда из-за перьев линцзы*. Пришлось его оставить. По этой же причине корону наложницы Ян Шан Сижуй вёз, нежно обнимая всю дорогу, а затем они с Сяо Лай ещё полчаса пыхтели перед единственным пока зеркалом, пытаясь её надеть и как следует закрепить. После видеозвонка оперной труппе им это вроде бы удалось, и оба присели передохнуть. Сяо Лай достала салфетки и аккуратно промокнула грим Сижуя.       — Ты ещё способен на что-то сегодня?       — Сейчас, пять минут.       Кондиционеры работали исправно, но становиться заметно прохладнее начало только что. Выпив полбутылки воды, Шан Сижуй достал телефон, на который собирался снимать их первый опыт, и внезапно обнаружил там сообщение от Чэн Фэнтая. Тот писал, что у него отменилась деловая встреча и, как следствие, освободился вечер, поэтому он готов угостить Шан Сижуя ужином, если тот, конечно, не против. Шан Сижуй против не был и отписался, что их с Сяо Лай можно забрать с репточки, но никак не раньше, чем через час. После этого они наконец нашли в себе силы встать и какое-то время просто пытались двигаться как обычно, привыкая к тяжёлой броне костюмов. Когда пришло время пилона, Сяо Лай сказала: «Нижнюю часть придётся снять». Последовав своему совету, она скинула юбку и шаровары и так забралась на пилон.       — Держишься?       — Держусь. На самом деле, не так плохо — только к верхней юбке привыкнуть, — повиснув на одной руке, она сделала пару оборотов и добавила: — Но надо будет хорошенько подумать, потому что пока кроме ног и ладоней держаться мне больше нечем.       — Вижу. Если ты научишься кувыркаться с короной и линцзы, я согласен оставить только верхнюю часть. В конце концов, ты нечисть и можешь не соблюдать приличия.       Перевернувшись вниз головой, Сяо Лай многозначительно поиграла бровями. Глядя на её подмышки, Шан Сижуй прикинул, что можно попробовать сделать на рёбрах и в рукавах прорези, но не факт, что это сработает. Так или иначе, обнажёнку могли простить демонической принцессе, а вот от Ян Гуйфэй такого бы не поняли.       — Да… А меня, видимо, ждут белые лосины.       — Закажем с узором.       Перед объективом камеры Сяо Лай ещё немного покрутилась на пилоне, добралась до самого верха и упала оттуда вниз почти до самых матов — Шан Сижуй даже дёрнулся, чтобы её поймать, но этого не потребовалось. Когда пришла его очередь, он всё же сделал попытку забраться на пилон в полном облачении, но ожидаемо потерпел неудачу и тоже избавился от нижней юбки со штанами. Чтобы приноровиться к новым ограничениям, он выполнил несколько базовых элементов, после чего завис на высоте около трёх метров, зажав пилон между бёдер. Так у него освободились руки, и Шан Сижуй распустил рукава, выпрямил спину и отклонился от пилона чуть в сторону — жемчужные подвески качнулись в воздухе и постепенно застыли. Единственное зеркало стояло на полу, и он не мог видеть в нём своё отражение. Разочарованный, Шан Сижуй перевёл взгляд на Сяо Лай. Та послушно снимала на его телефон и, поймав взгляд через камеру, энергично показала большой палец. Действительно, зрелище наверняка было эффектным. Довольно улыбнувшись, Шан Сижуй изобразил одно из движений струящихся рукавов, а после, закинув один за спину, нараспев спросил:       — Каким вином попотчуешь меня сегодня?       — Самым лучшим, из самого Шанхая, — в тон ему отвечала Сяо Лай.       — Значит, быть мне пьяной сегодня ночью!       Воскликнув так, Шан Сижуй прогнулся назад и в несколько движений спустился с пилона. Он много думал над танцем опьяневшей Ян Гуйфэй — это должно было стать самым ярким моментом постановки. Но мысль пока не обрела свою финальную форму, а записывать на видео неуклюжие попытки не было никакого желания. К тому же Чэн Фэнтай был уже наверняка в пути, а перед его приездом нужно было ещё переодеться и смыть грим.       Когда Шан Сижуй и Сяо Лай вышли на улицу, там и правда уже стоял чёрный майбах. На нём Чэн Фэнтай ездил на деловые встречи, тогда как для личных поездок предпочитал не выделявшуюся в потоке теслу. Намучившись с костюмом в такси, Шан Сижуй очень обрадовался, увидев внедорожник, и, с комфортом расположившись в нём, вспомнил пригласить Сяо Лай на ужин. Та не стала отказываться. Прежде чем отправиться ради тайваньского барбекю аж в Козуэй-Бэй, они заехали в театр, чтобы отдать костюмы. После общения со стаффом Сяо Лай попросила пять минут, чтобы сходить в уборную, и, пока её не было, Шан Сижуй не стал возвращаться в машину, а открыл видео на телефоне.       Как и предполагалось, выглядел он пока ещё слегка неловко, но очень эффектно. Сяо Лай снимала его снизу, и в таком ракурсе зависшая в воздухе Ян Гуйфэй выглядела уже не просто красавицей, а снизошедшей с небес богиней, по прихоти остановившей свою летящую поступь, чтобы понаблюдать за смертными. Шёлк её одеяния волнами лоснился в электрическом свете, а белые рукава казались полупрозрачными, словно оживший нефрит. Корона, сияющая сотнями страз, делала яркий макияж не таким броским и вызывающим, и Шан Сижуй порадовался, что не будет выглядеть как клоун даже на самый неискушённый взгляд. Больше всего его заинтересовало движение длинных подвесок: те шелестящим шлейфом сопровождали каждое движение, что пока выглядело не слишком изящно, но определённо можно было использовать. Мысленно пометив себе двигаться в следующий раз более плавно, Шан Сижуй уже хотел закрыть видео, когда заметил кое-что странное. Чтобы убедиться, он перемотал к началу и вновь запустил воспроизведение. Снимая, Сяо Лай медленно ходила вокруг пилона, и в первый раз, когда входная дверь студии попала в кадр, та была плотно закрыта. Однако во второй раз на видео была отчётливо видна широкая щель между створками. Репбаза находилась совсем недалеко от театра — на машине минут десять от силы. Если Чэн Фэнтай уже был в Ша Тин, когда получил сообщение, то мог приехать туда сильно заранее. Кто стоял за приоткрытой дверью, на видео разобрать не получалось, но Шан Сижуй был уверен в собственных выводах.       По пути в ресторан Чэн Фэнтай, как всегда, попытался завести непринуждённую беседу, но Шан Сижуй не был настроен разговаривать с ним ближайшую вечность. Если бы он не забыл наушники дома, то с превеликим удовольствием демонстративно заткнул ими уши. Без них пару раз ему всё же пришлось что-то буркнуть в ответ, но по большей части Чэн Фэнтаю оставалось довольствоваться обществом Сяо Лай.       Изначально та относилась к господину Чэну с недобрым подозрением и была не особо рада, узнав, что они с Сижуем стали приятелями. Конечно, со временем ей пришлось изменить своё мнение — как минимум, теперь Чэн Фэнтай был в некотором смысле и её боссом тоже. Они уже были знакомы, но возможность пообщаться получили, пожалуй, впервые, так что Шан Сижую всю дорогу пришлось слушать их сахарно-милую болтовню. В другой раз он бы порадовался, что два дорогих ему человека нашли общий язык, но в тот момент ощущал себя дважды преданным и забытым. Чэн Фэнтай был в курсе, что Сяо Лай живёт с девушкой, но зная, сколько времени они с Шан Сижуем проводят вместе, неужели он совсем не подозревал, что между ними может быть что-то ещё, помимо работы и старой дружбы? На его месте Шан Сижуй подозревал бы — ещё как! При всех своих многочисленных достоинствах Чэн Фэнтай не был святым и, значит, ни о чём не подозревал не от своей наивности, а потому что ему было всё равно. Что и требовалось доказать.       Шан Сижуй недобро посмотрел из своего угла на Сяо Лай. Та села по центру и держалась за спинки кресел, чтобы было удобнее разговаривать с сидящим впереди Чэн Фэнтаем. За её поддержку, что называется, и в горе, и в радости, Шан Сижуй был ей безмерно благодарен, и всё же иногда Сяо Лай ошибалась, принимая желаемое за действительное, или просто неосознанно стремилась приукрасить реальность, чтобы найти хоть какой-то повод не опускать руки. Так и в этот раз, уверяя Шан Сижуя, что его интерес взаимен и что у него есть шанс, она, очевидно, была не права. Размышляя об этом, Шан Сижуй всё больше понимал, что просто хочет домой. Там не было ничего интересного, даже еды и алкоголя, но, по крайней мере, не было и Чэн Фэнтая — великолепного и недоступного, прямо как в сопливых дорамах для школьниц. Шан Сижуй уже давно вышел из возраста, когда неоднозначные переглядывания, любовные игры и переживания представлялись чем-то увлекательным и волнующим. Он устал и хотел хоть какой-то определённости, однако прекрасно понимая, что слишком труслив, чтобы добиться её самому — по крайней мере, в отношении Чэн Фэнтая. А тот никак в этом не помогал.       Лохань, поделённая на две половины, кипела неравномерно — даже когда в неё подливали новую порцию бульона, первой почему-то всегда закипала красная часть, а затем — белая. Залипая на танец специй и пузырей, Шан Сижуй наугад ткнул в несколько пунктов меню, заказал себе пива и после лишь бездумно жевал то, что подкладывали ему на тарелку Чэн Фэнтай и Сяо Лай. Эти двое продолжали оживлённо общаться, но Шан Сижуй больше не обращал на них внимания, глубоко уйдя в свои безрадостные мысли. В какой-то момент его уха коснулось знакомое «hangry», которым Чэн Фэнтай часто описывал его состояние: так Шан Сижуй чувствовал себя, когда впервые встретил его на своём пути в Кам Ки кафе. Если бы можно было поправить всё едой, Шан Сижуй съел бы всё меню, выпил весь бульон, а после ещё попросил добавки. Но не в этот раз. И всё же после долгого дня он был голоден — когда силы начали понемногу возвращаться, Шан Сижуй вынырнул из-под навалившейся апатии и снова разозлился.       Разумеется, у него не было никаких прав запрещать Чэн Фэнтаю приходить на арендованную им же репточку. По сути, там не было ничего такого, о чём бы тот не догадывался — в конце концов, об установке пилона он мог узнать из договора от менеджера Шуйюнь. Пусть даже он пришёл не вовремя — с кем не бывает. По-настоящему Шан Сижуя злило то, что его, во-первых, не послушали, а во-вторых — сделали это скрытно. Снова! Он уже давно простил Чэн Фэнтаю его выходку с Цао, в конце концов, ему не пришлось объясняться с ним лично, и всё решилось мирно. Стремление сделать из первого — по-настоящему своего — выступления сюрприз было продиктовано больше не обидой, а искренним желанием удивить и впечатлить. Что уж скрывать, на премьере Шан Сижуй должен был быть неотразим, а значит, после шоу его шансы прояснить отношения с Чэн Фэнтаем в нужную сторону были бы как никогда высоки. Но теперь вау-эффекта не предвиделось, более того, его неуклюжая попытка корчить из себя первую красавицу, ещё и в полуразобранном виде, вполне могла разубедить в успехе всего проекта.       Так, впадая то в бессильную ярость, то в полное уныние, Шан Сижуй не заметил, как выпил две пинты пива. Теперь на него посматривали уже не со снисходительным добродушием, как на ребёнка-аутиста, но с некоторым беспокойством. Поймав на себе очередной такой взгляд от Чэн Фэнтая, Шан Сижуй поднялся из-за стола. В туалете он плеснул в лицо холодной водой и невесело ухмыльнулся своему отражению. Возможно, уделяй он больше внимания своей внешности вне сцены, Чэн Фэнтай смотрел бы на него в другом ракурсе, но теперь менять что-либо было уже поздно — Шан Сижуй и так чувствовал себя жалким, а стараясь подстроиться подо что-то, что он даже до конца не понимал, и вовсе потерял бы последние крохи самоуважения. Да и что он знал о вкусах Чэн Фэнтая? Чувство прекрасного тому было отнюдь не чуждо, но ведь оценить нечто красивое со стороны и выбрать что-то для себя — совсем не одно и то же. Очевидно, тому нравилась его жена и, вероятно, артистки из бродвейских мюзиклов, в которых тот разбирался куда лучше, чем в китайской опере. В обоих случаях Шан Сижуй был бессилен, так что не следовало и пытаться.       Обратно ехали почти молча: от сытного ужина Сяо Лай начала засыпать, а Чэн Фэнтай достал телефон и с недовольным видом принялся отвечать кому-то в Вотсапе. Шан Сижуй, наоборот, как будто пришёл в себя и теперь разрывался между желанием оказаться дома как можно быстрее и напиться и высказать Чэн Фэнтаю всё, что он о нём думает, и напиться. Иронично, но за алкоголем в такое время пришлось бы идти в один из сетевых супермаркетов того же проклятого Чэн Фэнтая. Высадив Сяо Лай у её дома в районе Даймонд Хилл, тот положил телефон в карман, и в салоне повисла напряжённая тишина. В тоннеле под Лайон рок Шан Сижуй считал проносящиеся мимо фонари, но, когда машина выехала наружу, повернул затёкшую шею и в зеркале заднего вида тут же напоролся на внимательный взгляд Чэн Фэнтая. Тот был странным, непривычно острым и цепким, но это длилось какие-то пару секунд. Отвернувшись, Фэнтай снова что-то набрал в Вотсапе и больше внимания на Шан Сижуя как будто не обращал. Однако, когда водитель припарковался перед домом, он вышел из машины и, отойдя под сень отцветающих баугиний, достал сигареты. На этот жирный намёк Шан Сижуй высокомерно хмыкнул и изящно вытек из машины следом. Раз Чэн Фэнтай хотел поговорить, ему было что сказать — о да, этого было даже слишком много. Но встав рядом, Шан Сижуй вдруг обнаружил, что не знает с чего начать. Чэн Фэнтай тоже крутил незажжённую сигарету в пальцах, словно забыл, для чего достал её, и явно пытался собраться с мыслями. Наконец он сказал:       — Знаешь, я тут подумал… Мне бы не хотелось, чтобы ты рекламировал арахисовую пасту. И вообще что-либо, не связанное с тобой напрямую.       «Что, рожей не вышел?» — Шан Сижуй не стал говорить это, хотя настроение было подходящим. Нет, он решил быть терпеливым и хладнокровным в ожидании момента, когда Чэн Фэнтай даст ему повод для праведного гнева. Так что он поглубже вдохнул влажный воздух апрельской ночи и, нацепив приторную улыбочку, вежливо поинтересовался:       — Да? А почему?       — Ну… — Чэн Фэнтай непонятно замялся, будто бы даже смутился, — Как-то это не вяжется с образом человека искусства. Ду Ци точно будет против, — скомканно закончил он и поспешно поджёг сигарету, словно прячась в этом действии от дальнейших пояснений.       — Хы! А меня вы, как всегда, спросить забыли. Понятно, — многозначительно кивнув, Шан Сижуй зацепился большими пальцами за карманы джинс. — Я, может, всю жизнь мечтал висеть на билборде рядом с каким-нибудь чаем или печеньем. Но вам, конечно, виднее…       — Что? Нет! Я вовсе не это имел в виду. Если хочешь, мы что-нибудь придумаем. Просто сегодня я… Прости.       В конец заговорившись, Чэн Фэнтай устало провёл ладонью по лицу и длинно выдохнул. Весь их короткий несуразный разговор он избегал смотреть на Шан Сижуя и теперь, даже когда тот специально встал напротив, старательно отводил взгляд.       — Просто сегодня ты увидел то, что тебе не полагалось.       — Да, — Чэн Фэнтай прикрыл глаза и едва заметно улыбнулся: — Я знаю, что поступил неправильно. Я помню, что ты говорил, и ты в праве на меня сердиться. И я сожалею о своём поступке, но только о нём, а не о том, что увидел. Это было… Знаешь, иногда мне кажется, что ты и не человек вовсе. Невозможно быть таким…       — Я не в настроении выслушивать комплименты.       Шан Сижуй склонил голову чуть набок — его увлекла метаморфоза: обыкновенно уверенный и самодовольный, теперь Чэн Фэнтай выглядел совершенно потерянным и пристыженным.       — Да, прости. Я не должен был.       В таком состоянии он напоминал скорее школьника-заучку, но уж никак не успешного бизнесмена, о фигуру личности которого все проблемы рассыпаются, словно морской прибой о волнорез. Осознание, что причиной тому является не кто-нибудь, а он, Шан Сижуй, отдалось приятным покалыванием на задней стороне шеи. Сложив руки на груди, он холодно добавил:       — И извинения тоже.       — Хорошо, — Чэн Фэнтай горько усмехнулся, — Я уже понял, что ты не желаешь со мной разговаривать. Но…       — Почему бы тебе не поцеловать меня? — звенящие от злости слова вылетели словно сами по себе. Шан Сижуй не успел их обдумать и сам был к ним не готов, но не испугался — терпеть это дольше не было никаких сил. Чэн Фэнтай же так и застыл с приоткрытым ртом. Несколько секунд он просто таращился в ответ, а потом севшим голосом переспросил:       — Что?       Шан Сижуй задохнулся от возмущения.       — Ты оглох?! — он всплеснул руками и, яростно выкатив глаза, словно собирался драться, громко, едва ли не по слогам повторил: — Я сказал: «Почему бы тебе меня не поцеловать?»       — А, ну… Да, наверное… — натянуто улыбнулся Чэн Фэнтай.       Было непохоже, что он понимает происходящее, но Шан Сижую было уже плевать: он услышал «да» и не собирался переспрашивать. Когда он сделал шаг навстречу, в глазах напротив явно отразился страх, вполне оправданный, потому что если Чэн Фэнтая и хватали за грудки прежде, то наверняка делали это в шутку и нежно. Шан Сижуй сжал ткань мёртвой хваткой бультерьера и встряхнул так, будто собирался выбить из него всё дерьмо. В порыве он слегка приподнял его над землёй, на мгновение щедро увеличив разницу в росте, которая, однако, не давала Чэн Фэнтаю никаких преимуществ. Тому вообще повезло, что за его спиной находилось кривое дерево, а не каменная стена, иначе от такого удара можно было заработать сотрясение мозга. Шан Сижуй не собирался его бить. Ну, может, совсем немного — в воспитательных целях. Другими словами, в отношении Чэн Фэнтая он был настроен серьёзнее некуда. В самый последний момент тупой иглой кольнула мысль, что это единственный раз — а после его вежливо оттолкнут, и останется только вспоминать по ночам и кусать локти. Поэтому Шан Сижуй был намерен воспользоваться возможностью на все сто.       Он не любил запах сигарет, но на Чэн Фэнтае тот был как пикантная приправа — хотелось распробовать, вылизать дочиста, утонуть в нём, слиться и заиметь частицу на себе. Шан Сижуй не привык себя ограничивать, особенно когда ему не возражали — глухие стоны не в счёт, и уж тем более не когда ему доверчиво раскрывались навстречу. Врезавшись всем телом в Чэн Фэнтая, он зажмурил глаза как перед прыжком с вышки бассейна, сжал кулаки так, что ткань сорочки жалобно затрещала. Наверное, не получив ответа, он бы просто умер на месте. Но пережив первый шок, Чэн Фэнтай расслабился и чуть осел в его руках, а затем разомкнул губы и осторожно коснулся кончиком языка, приглашая. Его широкие ладони прохладой легли на сжатые кулаки, а ноги чуть разъехались в стороны, давая поставить колено и прижаться ещё ближе. Стоило Шан Сижую осознать всё это, как его глаза в удивлении распахнулись, а из горла вырвался какой-то неопределённый звук. Оторвавшись от Чэн Фэнтая, он ошарашено уставился на него, но вместо ответов на незаданные вопросы наткнулся на совершенно поплывший взгляд. В жёлтом свете уличного фонаря было отчётливо видно, как чернота зрачка топит чайную радужку почти до краёв, и в этом чёрном зеркале подрагивает растрёпанный силуэт Шан Сижуя.       — Лао Гэ, всё в порядке, — глотнув воздуха блестящими от слюны губами, Чэн Фэнтай сделал рукой знак водителю, но даже не повернул к нему головы.       В пору было порадоваться, что его не успели пырнуть шокером, но Шан Сижуй был не в состоянии думать о таких пустяках. Стараясь запомнить каждую деталь, он жадно наблюдал, как Чэн Фэнтай сглатывает, чтобы вернуть себе голос, как его взгляд заинтересовано и беззащитно скользит от глаз к губам и ниже, ныряя в широкий ворот свободной футболки. Его пальцы, нежные и всё ещё прохладные после кондиционера в машине, уютно нашли себе место меж побелевших костяшек Шан Сижуя и теперь едва заметно поглаживали напряжённые пальцы, не прося отпустить, но успокаивая. Наверное, надо было всё-таки спросить ещё раз, но у Чэн Фэнтая было достаточно времени возмутиться, если его что-то не устраивало. А уж когда он, смущённо прикрыв веки, снова потянулся за поцелуем, Шан Сижуй больше не считал нужным с ним церемониться и снова начал злиться. Он вновь напряг руки и, не дав дотянуться до своего лица, строго сказал:       — У тебя минута.       Обескураженный Чэн Фэнтай испуганно распахнул глаза:       — А потом?       Он действительно думал, что его оставят в покое теперь? Впрочем, Шан Сижуй действительно собирался дать ему последний шанс. Последнее, что он хотел бы слышать завтра утром — оправдания в духе «это была ошибка, но мы можем остаться друзьями и продолжать деловое сотрудничество». Второго Гонконга, увы, не существовало, и бежать Шан Сижую было больше некуда. Поэтому он как следует встряхнул Чэн Фэнтая и, нависнув над ним, чётко произнёс:       — Потом мы пойдём ко мне и будем трахаться. Так что у тебя минута, чтобы объяснить мне, почему это произошло только сейчас.       Тот попытался рассмеяться, но вышло не весело, а нервно. Кто бы мог подумать, что привыкшего держать всё под контролем великолепного Чэн Фэнтая так легко загнать в угол. Когда Шан Сижуй вновь попытался встряхнуть его, тот поднял ладони в капитулирующем жесте и, не глядя в глаза, промямлил:       — Я думал, ты не хочешь таких отношений… Снова.       — Каких «таких»?!       С шипением втянув воздух, Шан Сижуй на мгновение отвернулся, чтобы перевести дыхание. Он всегда был несдержанным, за что одни упрекали его в ребячестве, а другие называли сумасшедшим. Однако из всех людей в этом безумном мире Чэн Фэнтай был последним, на ком он хотел бы срываться. Но тот как будто специально задался целью вывести Шан Сижуя из себя. Нашёл время шутить! Шан Сижую казалось, что его вот-вот разорвёт от эмоций — не лучшее время для юмора и сарказма. Он бы понял, если бы ему сказали прямо или намекнули, что брезгуют. Но как Чэн Фэнтай мог подумать такое о себе?!       — Мне иногда хочется обнять твои ноги, сесть на землю и так сидеть, просто чтобы ты никуда не уходил. И я без понятия, что это за дерьмо, но раньше такого со мной точно не было!       Мысли скакали и путались, поэтому Шан Сижуй сказал первое, что готово было сорваться с языка. Если не знаешь, что сказать, лучше всего сказать правду — так ещё в детстве учил его отец. И даже на такое откровение невыносимый Чэн Фэнтай только и смог ответить:       — Прости.       Мысленно пообещав, что не простит — по крайней мере, не в этой жизни, — Шан Сижуй надменно хмыкнул и поинтересовался:       — Ещё отмазки будут? Лучше сейчас, потому что потом я даже слушать не стану, — Чэн Фэнтаю явно было что сказать, но даже под таким допросом с явным пристрастием он почему-то всё не решался это сделать. Шан Сижуй решил ему помочь, прикрикнув: — Ну?! Жена? Бизнес? Религия? Что?       Выдохнув смешок, Чэн Фэнтай покачал головой, наконец взглянул прямо и спокойно ответил:       — Я женился на ней в двадцать лет по желанию отца. Мы с ней деловые партнёры, и у неё есть любовник.       — Тогда что?       — Мне не нравятся мужчины.       На одно долгое мгновение Шан Сижуй просто завис. Страх, что его всё же решили оттолкнуть, смешался с головокружительным послевкусием недавнего поцелуя, а искренний и тоже немного испуганный взгляд чайных глаз напротив стал контрольным в голову. Нет, в тот вечер Чэн Фэнтай однозначно задался целью свести его в могилу.       — А я кто, по-твоему, Ян Гуйфэй?! Или я тебе не нравлюсь? Ну так с этого и начинать надо было — какое мне дело до других?..       — В этом и дело! — прервав его тираду, Чэн Фэнтай какое-то время скользил взглядом по лицу и вдруг улыбнулся — несмело, но очень тепло и искренне: — Мне иногда кажется, до тебя дотронься — и ты исчезнешь. Даже кошмары снятся, в которых я просыпаюсь, а тебя нет. Вот такой я дурак.       — Да уж. Ничего глупее в жизни не слышал!       Вспомнив, их разговор с Сяо Лай, Шан Сижуй вдруг рассмеялся и наконец сменил гнев на милость. Он отпустил многострадальный костюм, крепко взял Чэн Фэнтая за руку и потащил его к подъезду.       — Ничего. Сейчас потрогаешь меня во всех местах. И кошмары больше не приснятся.       А потом была ночь — одновременно длинная и короткая, влажная, наполненная запахами и звуками пышущей жизнью весны, но уже по-летнему жаркая. Шан Сижуй яростно и с большим усердием доказывал Чэн Фэнтаю, как тот не прав, выбрав быть лишь наблюдателем. И Чэн Фэнтай внимал ему, впитывал это новое знание, радовался ему и растворялся в нём, снова и снова распадаясь на миллионы сверкающих песчинок, как берег под неустанным напором прилива. А затем собирался вновь, но уже другим, как рисунок волн на пляже, как белоснежное облако в ладонях южного ветра. И когда течение ослабло, морская гладь разгладилась, и наступил штиль, из остатков морской пены вышел уже совершенно другой человек — беззаботный, но более сильный и гораздо более счастливый. Недавний шторм унёс с собой его тёмные очки, похоронив их в пучинах океана, но Чэн Фэнтай больше не боялся солнца. Он повернулся к нему, раскинув руки, словно перед дорогим другом, и на его обласканном лучами теле один за другим стали расцветать цветы сливы. Это было так прекрасно, что сердце Чэн Фэнтая вновь затрепетало и переполнилось нежностью. И тогда уже Шан Сижую пришлось узнать и принять её. Такая простая, но не коснувшаяся его прежде, она была желанна, но временами мучительна, и тогда привыкший к сражениям Шан Сижуй бессильно плакал и хватался за Чэн Фэнтая, словно боялся утонуть или что его сердце разорвётся, не сумев вместить все изливающиеся на него чувства.       Утром их разбудили звонкие голоса птиц. Шан Сижуй открыл глаза первым, но не спешил подниматься. Щурясь от ярких лучей, он рассматривал полупрофиль мирно спящего Чэн Фэнтая, подсвеченный, как одно из самых счастливых воспоминаний. Тот слегка улыбался во сне, а его рука продолжала сжимать чужое запястье. Просыпаться с кем-то было необычно, и Шан Сижуй немного нервничал, не зная, как себя вести. Но и только. Он больше не боялся, что, открыв глаза, Чэн Фэнтай с досадой отведёт взгляд и поспешит покинуть его жизнь. Ведь этой ночью ему точно не снились кошмары. Шан Сижуй улыбнулся и задержал дыхание, борясь с желанием прикоснуться к этому божественному профилю губами. Глупый-глупый Чэн Фэнтай…       Как познать красоту весны, не выйдя в сад?