***
Бал в целом обещал быть великолепным, но Чарли Магне он обещал одни неприятности. Отец предупредил ее всего за три дня — о том, что собирается устроить ей выпускной бал мечты, прямо такой, как ей хотелось с тех самых пор, как Чарли узнала о существовании выпускных балов от грешницы, наполнявшей ее ванну из слез. Конечно, Чарли хотелось этого тогда, когда она была куда младше; теперь она про бал и думать забыла. Но когда она случайно увидела, как мама и папа кричат друг на друга, Люцифер быстренько попытался отвлечь ее обещанием танцев. И Чарли была очень рада. Она получила лучшее из возможных приглашений на бал от своего парня, с которым у нее были стабильные, уже третий год, отношения — Севиафана (они же считаются стабильными, если свидания у вас раз в месяц и папа каждый раз маячит на заднем плане?) Сев подарил Чарли монструозных размеров ожерелье (не совсем в ее стиле, но сам факт был очень приятным) и тарелку маффинов кровавого бархата с начинкой из тупеники. Ее любимые. И вот настал день бала, и весь он был тщательно спланирован и осуществлен ее матерью, Лилит, как всегда умелой Королевой Гордости. И хотя Лилит и постаралась скрыть это от дочери, Чарли все равно поняла, что отец, пообещав устроить для нее бал, просто ожидал, что все сделает Лилит. Уже минус один пункт к тому, чтобы день считался идеальным. Чарли была рада, что папа пообещал прекратить на бальный вечер бесконечные вопли снаружи. В те моменты, когда ее не скрывали дворцовые покои (в которых была звукоизоляция), Чарли всегда съеживалась от этого звука беспримесного несчастья. В прошлом году он стал даже хуже: их город накрыли странные нескончаемые волны белого шума и ужаса. Она как-то раз упомянула об этом отцу, а Люцифер отмахнулся, отметя их как еще одно доказательство бесполезности грешников. Это просто кучка монстров, не заслуживающих ни ее времени, ни ее слез — так он говорил. И пока он распинался, Лилит отводила взгляд; было в ее взгляде что-то, что она никогда не пыталась объяснить своей дочери. Но вот пробило два пополудни, и в гостиной своих покоев, где Чарли рисовала в блокноте, появился Люцифер. Вместе с ним возникли еще две фигуры: среднего роста девушка-птица и высокий мужчина, тоже птица. — Чарли! — сказал Люцифер. — Я пришел к выводу, что тебе захочется с кем-нибудь… как там… — он оглянулся на высокого мужчину-птицу, но тот ничего ему не подсказал. — Убить? Мы ведь убиваем время? Птиц пожал плечами, и Люцифер, отмахнувшись, пошел напролом: — С кем-нибудь убить время! Так что я привел тебе школьную подругу! Чтобы вместе подготовиться, или что там обычно делают крутые девчонки… верно? Да, из школы, в которой учатся дети аристократии из разных кругов ада. Класс у них получился не очень большой. Чарли натянула широкую улыбку, не обращая внимания на дрожь, всегда возникавшую при виде приведенной девочки. — Спасибо, пап, — сказала она, и Люцифер кивнул ей с видимым облегчением. Потом оба мужчины испарились. — Привет, Стелла, — вежливо сказала Чарли. — Ну привки, — отозвалась та, немедленно принявшись рыскать по комнате. — Папа, типа, сказал, надо помочь тебе приготовиться или как там. Бесит пиздец. Я записана к ебучей Джесси Шарп — она такие ногти делает! Чарли не совсем знала, что лучше сказать, так что поколебалась пару секунд, но потом просияла улыбкой: — Можем вместе их накрасить! Стелла поглядела на нее с глубочайшим недоверием, но пожала плечами. — Пофиг. Давай. Пересилив неприятные ощущения, Чарли поспешила в спальню, хватая каждую вещицу для маникюра, какая только попадалась на глаза — а их, подарков отца, было много. Неся с собой небольшую горку косметики, она вернулась в гостиную и плюхнула все на кофейный столик. — Ну… эм… какой тебе цвет хочется? Я считаю, розовый очень пойдет! Или… эм… красный, как твои глаза! Или можно пурпурный, под ваш семейный герб! Ты будешь выглядеть прям… пиздец сногсшибательно! Стелла закатила глаза. — Да пофиг. Чарли посмотрела на гору и вытащила бутылек лака случайного цвета: гнилостно-зеленый. Натянув (не)уверенную улыбку, она повернулась к птице. Стелла на нее и не взглянула, просто протянула руку и позволила Чарли коснуться когтей. Не оставляя себе времени для сомнений, Чарли принялась красить чужие ногти в гнилостно-зеленый. Стелла со скукой откинула голову, призвала волшебный шар, через который связывалась с другими школьными друзьями, и принялась сплетничать во весь голос, словно позабыв о принцессе рядом. — Клянусь ебучим Сатаной — если этот говнюшонок не наденет именно те цвета, которые я ему отправила, я сама его убью. Нам надо сочетаться. Что это за король и королева бала, если у них шмотки не сочетаются? — Королева бала? — перебила Чарли, на время оставляя попытки выкрасить птичьи когти (продвигалось это дело именно так, как и можно было ожидать). — Но папа… Птица мельком глянула на Чарли и расхохоталась. — Что, твой папаша собирался подтасовать голоса в пользу бесценной доченьки? Ты правда думаешь, что кто угодно — даже он — захочет, чтобы Севифиан стал королем бала? Да этот долбоеб собственный хуй найти не сможет. И ты правда думаешь, что хоть кто-нибудь хотел бы, чтобы вся из себя этакая, избалованная зас… Стелла замолчала, похоже, не желая нарваться на государственную измену/оскорбление Принцессы Ада. Проблеск рассудка, впрочем, длился недолго. Ее взгляд вновь не упал на собственные когти, и Стелла завизжала так по-птичьи пронзительно, что у Чарли стрельнуло в ухе. Она выпустила когти и выронила пузырек лака, и весь этот лак тщательно пролился Стелле на платье. — Ебучая ты, блядь, мажорка! — провизжала Стелла, спрыгивая с кушетки. В шаре, все еще висевшем позади, теснились лица, воющие со смеху. — Ты испортила мне когти — и платье! Мы должны были сочетаться! Что, думаешь, раз твой папаша Король Ада и Грех Гордости… — Нет, это моя мама — Грех Гордости, — перебила ее Чарли, как всегда раздосадованная привычной ошибкой. Визг Стеллы эхом отразился от стен. Она могла даже сглупить по-крупному, бросившись на принцессу и целя ей когтями в лицо, но, к счастью, ее спасла новая фигура, с хлопком возникшая в комнате. — Че почем, девки! — крикнула женщина-лисица, вскидывая руки. Вместе с ней в пространство ворвалась какофония музыкальных нот. — Где моя любимая племяшка??? И с этими словами она бросилась через всю комнату, сгребая Чарли в крепкие объятия. Сразу после лисица заметила напушившуюся, кипящую от злости Стеллу. — Что стряслось, цыпа? — Я — не — … — Привет, тетя Би, — прервала ее Чарли, обнимая в ответ Грех Чревоугодия. — Я так рада, что ты смогла прийти! — Ясное дело, — умиленно произнесла Бельзебуб, взъерошивая ей волосы. — Тэк-с… на каком этапе наша подготовка? Ногти?. — Лисица прыгнула к здоровенной горе лаков, немедленно начав в ней копаться. — Ну что, зажигаем! Даже неприязнь Стеллы не могла испортить для Чарли этот момент. Они сели все вместе, и Бельзебуб умело украсила ногти девочек сложными узорами, выбрав для Чарли голографический лак. Стеллу, похоже, раздражал птичий силуэт (очень похожий на курицу), который нарисовали на ее когтях, но она мудро помалкивала, не решаясь спорить с Грехом. Время до вечера прошло почти приятно. Стелла исчезла после того, как были накрашены ногти, а потом к девической компании присоединился дядя Оззи, живо болтая с Би, покуда Чарли поспешно скрылась в комнате — переодеться в бальное платье. Когда она вышла, Оззи чуть не заплакал. Он появился рядом с ней и резко прибавил в росте, чтобы сгрести ее в охапку, как младенца. — О, моя малютка Чарли! — прорыдал он. — Как быстро ты растешь! — Мне почти сто пятьде… — попыталась вставить Чарли. — Пусти ее, Оззи, — сказала Би. — Платье помнешь! Оззи опустил девушку на пол; платье и правда превратилось не пойми во что. Но вот он покрутил рукой, и ткань разгладилась, не оставляя и морщинки. — Я просто так рад! Ты сущая звездочка, милая моя! Чарли покраснела. — Спасибо, дядя Оззи, — вежливо ответила она. — А… а много ли народу придет, не знаешь? Оззи выпучил глаза. — Много ли… девчуль, да считай, весь Ад собрался у ваших ворот и стремится прорваться внутрь, все семь кругов! Чарли заухмылялась, и он не смог противиться желанию вновь сгрести ее в объятия — напоследок; после чего исчез с хлопком, отправившись помогать с другими приготовлениями. — Как думаешь, я выиграю? — спросила Чарли. С приближением вечера ее вновь понемногу охватывала тревога. — Типа… без папиной помощи? — С ней или без нее, — заверила Бельзебуб. — Ты не просто Принцесса Ада, дочь Люцифера и Лилит Морнингстаров — ты Чарли, а это самое могущественное, чем только можно быть, солнышко. Лисица снова крепко обняла ее и, выпустив, поправила ей платье. — Ты камня на камне от них не оставишь, милая, а если оставишь, в дело вступим мы! — она сверкнула смертоносной улыбкой, обещавшей муки каждому, кто расстроит ее любимую племяшку, а потом тоже исчезла. Чарли осталась — с мятущимися чувствами, полная предвкушения, восторга, но все же со подспудным ощущением, что что-то не так. Что-то в Аду, в ее дворце, в ее сердце, было не на своем месте. Она отмахнулась от этого знакомого чувства и принялась расчесывать волосы.***
В конце концов Аластор разрешил Нифти затеряться в толпе, заставив пообещать, что она не станет красть, убивать или кого-нибудь калечить. Девушка выглядела разочарованной, но пообещать пообещала. Аластор не хотел ввязываться в схватку такого масштаба до того, как будет к ней готов, до того, как сможет доказать, что никому ни в чем не уступит. Сам он начал бродить по залу, крепко сжимая микрофон и сложив за спиной руки. Его уши то и дело подергивались, улавливая фразу-другую из разных бесед и припрятывая эту информацию на потом. За этим Аластор сюда и пришел: впервые увидеть тех, кто всем заправлял в Аду, и это, конечно, не множество грешников, добившихся силы определенным количеством убийств. Нет; то были космические сущности, сущности массового уничтожения из самого начала времен. Они владели могуществом, которого так жаждал Аластор, шепотки о котором он улавливал сквозь свой микрофон. Которого он добивался множеством душ в своем подчинении, которое он чуял там, возле омута душ. И как же они его использовали? Устраивали глупые вечеринки, никогда не покидая свою золотую клетку, никогда не пытаясь воссиять среди подданных и показать свою силу? От столь бессмысленной траты могущества и потенциала Аластора почти тошнило. В передней части зала его заинтересовала женщина, привлекавшая всеобщее внимание. Она была высокой, ее светлые волосы спускались до лодыжек, и шла она так, словно плыла по воздуху, словно мир двигался вокруг нее, а не она шагала по миру. Глаза всякого взглянувшего на нее наполнялись благоговейным трепетом; все внимали каждому ее слову. Лилит. Аластор был слишком умен, чтобы подходить ближе. Рисованно было даже смотреть на нее с другой стороны комнаты; его уши то вставали торчком, то прижимались, пытаясь уловить ее слова. Вокруг оказалось удручающе мало репродукторов и радио, на которые Аластор мог воздействовать магией — вместо этого зал полнился звуками живой музыки. Потом он увидел остальные пять из шести грехов, переговаривавшихся друг с другом у чаши с пуншем. Их общее могущество, от которого потрескивал воздух, и броская внешность затмевали даже Лилит. Бельзебуб, Грех Чревоугодия, и Асмодеус, Грех Похоти, смеялись над чем-то, едва не валясь с ног — они пытались пить прямо из чаши, поднимая ее ко ртам: водопад выпивки омывал их снова и снова, а чаша все не иссякала. На кушетке рядом возлежал Мамон, Грех Жадности; делал он это прямо на Бельфегоре, Грехе Лени, спавшем так крепко, что из уголка его рта на Мамона капала слюна. Тот не обращал на это внимания, занятый пересчитыванием монет в большой суме. Левиафан, Грех Зависти, сидел взгромоздившись на шаткий стул, словно гигантская белка. Он следил взглядом чуть ли не за каждым человеком в поле зрения, зеленея с каждой секундой. Аластор, все еще на почтительном расстоянии, подбрел к столу с закусками, стоявшему чуть-чуть поближе к Грехам. К счастью, они были такими шумными и громогласными, что подслушать их не составило труда. — …ерпеть не могу этих тупых сов, — распиналась Бельзебуб. — Такие грубияны и столько о себе мнят! Мелкая зараза вела себя так подло, а Чарли ведь ну милейшее создание — да как вообще можно так с ней разговаривать? И почему мне нельзя просто… — Нельзя убивать аристократов, — сказал Мамон. — От этого одни убытки. Я кругленькую сумму поднял на их образах, и это не говоря о деньгах, которыми они разбрасываются… — Не все меряется деньгами! — отрезала Бельзебуб, но в ответ получила только равнодушное пожатие плеч. — У девочек просто период такой, подростковый, — заметил Левиафан, продолжая пялиться в толпу. — Может, они и бывают жесто… ух, видели? Ебать как круто! Хотел бы я уметь так делать сальто! — Ты умеешь, — напомнил Асмодеус, отрываясь от чаши, и икнул. — Котик, ты же можешь весь зал колесом обойти. — Хм, — с сомнением отозвался Левиафан, продолжая наблюдать за демоненком, крутящим сальто за сальто на потеху нескольким оверлордам и их грешникам. — О, дражайшее мое семейство, — произнес новый гулкий голос, и силуэт Сатаны, Греха Гнева, выступил прямо из пола. — Как давно мы не собирались все вместе. — Лилит, кажется, не хочет, чтобы ее видели в нашей компании. Это сказал Бельфегор, и его голос был настолько тише остальных, что Аластор бы ничего не расслышал — если бы не какая-то музыкальная машинка, свисавшая у Сатаны с пояса. — Супруги у родни всегда ужасные, — согласился Мамон, откидывая голову и кладя ладонь на лоб Бельфегора. — Блядь, Люцифер-то хоть тут? Это же он заставил нас прийти. Грехи обменялись взглядами — никто из них понятия не имел, где Люцифер. Аластор до сих пор находил очень любопытным, что Люцифер, Левиафан и Сатана были, на самом деле, тремя разными людьми. Его профессор теологии с ума бы сошел. — Слушайте, — гулко сказал Сатана. — Надо поговорить. Без лишних ушей. Остальные пятеро громко застонали, но Сатана впился в них взглядом, и Грехи неохотно начали подниматься. В этот момент Аластор наконец на них посмотрел — Грехи не просто исчезли, чтобы появиться где-то в другом месте, а прошли через зал, направляясь в уединенное место. Аластор быстро согнул пальцы так незаметно, как только мог, и его тень бросилась вслед. Он последовал за ней на куда большем расстоянии, мучительно быстро потеряв цель из вида. Миновав основной бальный зал, он оказался в огромных пустых коридорах. Стены были увешаны портретами королевской семьи, владельцев дворца — большинство из них изображали либо одну принцессу в разные годы ее жизни, либо с отцом или матерью. Только единожды Аластор заметил одинокую картину, на которой юная девочка была нарисована с обоими родителями. Слегка отвлекшись, он присмотрелся к картине. Лилит стояла выпрямившись, с видом прагматичным и решительным, но при этом утешающе положив руку на плечо дочери; от ее присутствия веяло пусть не радостью, но надежностью точно. С другой стороны был изображен Король Ада собственной персоной. Он не касался жены или дочери и выглядел как будто не в ладах с самим собой даже на картине. Дьявол откинулся назад, демонстрируя зрителю два больших пальца и невероятно широкую, неуютную улыбку, так и кричащую: “Убейте меня уже кто-нибудь”. Глубоко невпечатленный, Аластор отвернулся. В этот момент вернулась тень. Аластор обратил на нее все внимание, но быстро понял, что толку не выйдет — теневой силуэт махал руками, пантомимой пытаясь дать понять, что происходит. Сперва он “душил” себя за шею, потом покрутил руками, потом сложил их так, будто держал ребенка, а потом принялся делать вид, что с кем-то спорит. — Что ж, — разочарованно произнес Аластор. — Это я не продумал. Тень сердито сложила руки на груди, но, подумав, оживленно указала сперва на Аластора, а затем на свои “глаза”. Поколебавшись немного, он шагнул вперед и коснулся лбом обоев рядом с картиной, вступая прямо в собственную тень. Магия переместила его сквозь стены дворца, и Аластор очутился в тенях комнаты, похожей на большую столовую, глядя сквозь глаза своей тени. К счастью, на кофейном столике здесь наконец-то стояло радио, и оно тихонько включилось, дав ему возможность подслушивать. В этот самый момент Сатана пытался забить Бельфегора до смерти, пока Мамон на него орал, а Бельзебуб и Левиафан пытались его оттащить. Асмодеус держался слегка в стороне от схватки, зажимая себе рот и нервно переминаясь с ноги на ногу. — …ленивый ты, бессмысленный кусок дерьма! Это была твоя работа! — Эй-эй-эй, — влез Мамон, — работа у него в том и состоит — лениться так сильно, как только можно! Ты сам-то почему не подумал о своих дурацких демонах? Сатана повернулся к нему. — Они, блядь, нечто среднее! Они не демоны! Он должен был охранять их между поколений, а теперь имеет наглость заявить, что дел часть не пойми куда? Да как, блядь, вообще можно потерять душу демона! — Это не души, — скучливо произнес Бельфегор с пола, истекая кровью. — А сплошное разочарование. Голос у него был очень грустный. Сатана закричал, вновь попытавшись напасть на брата. Все в комнате завопили хором, и зреющее вокруг могущество угрожало снести с лица мироздания весь Круг гордости целиком. Но вот мелькнула очередная вспышка, и в комнате появился Король Ада собственной персоной, выглядя весьма раздраженным. А в руке он держал миску с… уточками? — Я обещал Лилит, что если вы придете, то будете вести себя как следует. — Он пытливо посмотрел на каждого в комнате. — Ради Чарли. Аластор был обескуражен — мужчина выглядел так, будто промок насквозь, он был одет в нечто вроде гидрокостюма, но при всем этом каждая сущность в комнате немедленно взяла себя в руки. Они продолжали ворчать, но Сатана выпустил ноги Бельфегора и разжал клыки, впившиеся в руку Мамона. Мамон попытался было помочь Бельфегору подняться, но Грех Лени уже успел заснуть. — Он теряет моих демонов! — быстро нашелся Сатана. — И мне все равно, что их вокруг пруд пруди. — Он угрожающе посмотрел на Асмодеуса. Тот поднял обе руки, словно защищаясь. — Они нам все равно нужны. Из земного царства каждый день прибывает все больше и больше грешников, нам нужен каждый демон, чтобы поддерживать инфраструктуру! И, после паузы, добавил: — И они мне нравятся! Это мои демоны! — Эй, мои Адские гончие нормально справляются, — не удержалась Бельзебуб, и Сатана чуть не бросился на нее, но Люцифер щелкнул пальцами — и его оттащило в ближайшее кресло. — Он их найдет, — жестко произнес Люцифер. — А на каждого человека, приговоренного к вечным мукам, придутся сотни новых разочарований и трагедий, чтобы восполнить число демонов. — А, да! — быстро продолжил Сатана. — Насчет этого. Асмодеус пиздец проебывается в том, чтобы демоны как следует ебались! Демоны! И не ебутся как следует! Да как так-то? — Эй! Я не собираюсь их заставлять — тут суть в сближении, это дело постепенное! Люцифер издал полузадушенный раздраженный стон и рявкнул: — Да заткнитесь уже! Бессмысленные вы кучи фигни! — Он воздел очи горе. — Ну почему у меня нет помощи от хоть чего-нибудь полезного? — Потому, что у нас здесь Ад, — любезно пояснил Бельфегор в полусне. — Будто ты сам хоть что-то делаешь, — сказала Бельзебуб, яростно глядя на Короля. — Сидишь себе во дворце целый день… а утки эти ебучие?.. Глаза Люцифера вспыхнули пламенем, и все огни в комнате мигнули. Аластор неожиданно оказался впечатлен. Похоже, Грехи, несмотря на всю свою мощь, всегда слушались Короля. — Вон, — выплюнул Люцифер. — Все вон. Вы устроили не пойми что, а Лилит меня прикончит, если я проебусь с балом, который заставил ее организовать. Это вечер Чарли, и вам его не испортить! — Тут ты и сам прекрасно справляешься, — пробормотал Сатана. И прежде, чем Люцифер успел бы броситься на него в припадке ярости, исчез с хлопком, покидая дворец. Остальные последовали за ним. В комнате воцарилась тишина. Не было больше ни непрестанных ссор, ни драк. Ничего, кроме негромкого статического шума радио. Люцифер закрыл глаза. — Я знаю, что ты здесь, — сказал он. — Можешь просто, блядь… уйти? Аластор, пусть всего лишь и тень на стене, застыл, как заколдованный. Задержал метафорическое дыхание. Но не смог сдержаться и не задать вопрос — всего один. Из радио раздался его потрескивающий голос: — Разочарования? Король громко вздохнул. — Да. Каждое человеческое разочарование, трагедия или предательство воплощается в Аду в виде очередного демона, который проведет вечность, раз за разом обретаясь в этой постоянной пытке. Еще одна идея, которую худшая часть человечества умудрилась испортить. Ненавижу, блядь… Он как будто собирался продолжить, но их обоих отвлекли внезапные крики, донесшиеся из бального зала. Аластор мгновенно метнулся назад сквозь стены, возвращаясь в тело, все еще стоявшее лицом к стене у картины. Он хотел немедленно разыскать Нифти, но, к своему удивлению, увидел, что она уже сидит рядом, вцепившись ему в ноги и громко рыдая. Удивленный, он присел на корточки и мягко тряхнул девушку. — Что такое, Нифти? — Мне больше… — она икнула, — мне больше не… — она оглянулась и прорыдала: — Мне больше не нравится выпускной бал! — Что случилось? — с нажимом спросил Аластор. Его тон стал опаснее, глаза начали темнеть. Кто расстроил его Принцессу игл? Нифти потерла глаз и прошептала: — Не могу рассказать. Аластор до щелчка наклонил голову. — Почему, милая? — Ты сказал… сказал, что мне нельзя про это говорить. Облик Аластора тут же вернулся к привычному. Он приподнял ее подбородок и встретился с ней взглядом, слегка выбитый из колеи. — Нифти, ты имеешь в виду тот домик? Она кивнула. — А что случилось в домике? — Ну… не прямо в домике, раньше… до того, как я… Чтобы понять, Аластору хватило мгновения. — До того, как ты умерла? Она вновь кивнула. Аластор поразмыслил. Насколько ему было известно, расспрашивать других грешников про жизнь на земле обычно считалось неприличным, особенно о том, как они умерли. Если в Аду и были светлые стороны, они состояли в том, что землю можно было оставить позади. Аластор вспомнил, как встретил Нифти — и что сказала ему женщина с вуалью. — Нифти, ты знала… ты была знакома с Беатрис Бабино? Он не был уверен, что Нифти понимала, что это его мать, но не собирался это пояснять. Девушка кивнула. — Ага… я — я пошла на выпускной… — Она вновь шмыгнула носом. — С хорошеньким мальчиком. — А потом хихикнула. — И я его трахнула, и его брата… и мальчика-уборщика… они были такие плохие… почти сунули не в ту дырку, и у меня… Аластор снова мягко ее потряс. — Что же случилось с Беатрис? Нифти поймала ускользающую мысль и продолжила: — Я потом… у меня бы был ребенок. Мама так взбесилась — сказала, я сама еще ребенок, мне нельзя ребенка. Я пошла к мисс Бабино, она помогла мне родиться, когда я была младенчиком... но… — Нифти снова икнула. — Что-то, наверное, пошло не так! Тут она прыснула со смеху. — И я оказалась тут, внизу, а пару лет спустя мисс Бабино меня нашла! Она привела меня к госпоже и ее домику, а потом… Аластор почти перестал ее слышать, оглушенный смыслом ее слов. Его мать ее нашла — здесь, в аду. Его мать была в аду? Он не мог в это поверить, его мать была святой. Идеальным человеком. Хотя… он вспомнил собственный список, наискось которого стояла надпись “магия крови”, и вспомнил, сколько ночей его мать провела, помогая юным девушкам и женщинам, таким как Нифти, прервать нежеланную беременность, и что потом она шла домой и проводила ритуалы, пытаясь взять всю вину на себя, защитить девушку, которой только что помогла. Его мать была в Аду, и первое, что сделал Аластор — не попытался ее найти. Конечно, она, похоже, вполне нормально себя здесь чувствовала. Даже послала ему Нифти… но… почему же не пришла сама? Когда он вновь пришел в себя, Нифти все еще то плакала, то хихикала, а из бального зала доносились боевые крики ярости, эхом отражавшиеся от стен. — Пойдем, дорогая, — сказал Аластор, поднимаясь и беря девушку на руки. Он спустился по коридорам, выходя в зал, и увидел, что демоны, грешники, оверлорды, адорожденные — все как один сражались там друг с другом. Лилит, очевидно очень раздраженная, стояла на барной стойке, а Люцифер, во всем блеске своего гидрокостюма, носился над хаосом, пытаясь заставить людей перестать все, блядь, портить! Это же вечер моей Чарли!.. Где была сама принцесса, Аластор не знал — за весь вечер он ее так и не увидел. Позже он расспросит обо всем ради своей передачи. Узнает что-то про некоего принца Столаса, которого выбрали королем бала, и что титулом королевы наградили Чарли Магне. Аластору казалось, что выбор вполне достойный, но, похоже, это объявление ввергло половину собравшихся в оскорбленную ярость. Пара, судя по всему, не должна была быть парой. Люцифер появился в тот момент, когда разгорелась схватка, сгреб дочь в охапку из центра битвы и отнес в комнату, а сам вернулся — разобраться с неприятностями. Не обращая внимания на битву, Аластор посмотрел на Нифти, оглядывающую кровавую схватку расширенным от восторга глазом. Музыкальная группа в углу до сих пор играла — всякий раз, когда музыканты пытались остановиться, Люцифер орал, чтобы они продолжали делать то, что велено. Аластор склонился к Нифти. — Ну, дорогая моя, — произнес он. — Могу я пригласить вас на танец? Ему казалось, что она заслуживает лучшего выпускного, чем прежде. Нифти взвизгнула от радости, спрыгивая с его рук и утягивая в танец по бальному залу, превратившемуся в поле битвы. Аластор склонился ниже, держа ее за руки, крутя в очередном па, — самозабвенно танцуя без оглядки на схватку вокруг. Их окружили тени, защищая Нифти и его самого от шальных ножей, пуль и ударов. В общем и целом можно было считать, что бал удался.