Мёртвый глаз

      Чайна-Таун визжал, пестрел и рассыпался мириадами искр от невыносимо громких хлопушек. Улицы были наполнены красочными декорациями и людьми в ярких масках, звуками традиционной музыки и танцев. Небо освещали петарды и фонтаны фейерверков. Улицы были забиты людьми, пытавшимися увидеть парад, встрепетнувший едва ли не всю Иокогаму. Он слышал от местных, что сегодняшнее празднование было самым красочным из когда-либо проведённых. Пробиваться сквозь толпу было сложно, но Дазай умудрялся лавировать между людьми, практически не задевая и не касаясь их. Везде вокруг слышали чужой говор, больше похожий на змеиный язык. Мужчины в национальных костюмах шепеляво говорили что-то своим спутницам в расшитых золотым ципао насыщенного красного цвета, а те громко смеялись и тут же отвечали им что-то, пытаясь перекричать представления уличных актёров и шум фейерверков. Некоторые молились у небольших святынь и обменивались подарками, желая друг другу благополучия и здоровья в новом году, но большая часть присутствовавших на параде медленно стекалась к его сердцу — высокой арке, под которой извивалась кольцами фигура китайского дракона.       Осаму свернул с главной улицы, сбегая от шума толпы и запахов уличной еды, чтобы наткнуться на менее людный переулок, полностью заставленный шатрами и увешанный китайскими фонарями. Звуки праздника сюда доходили отдалённо, как и частые всполохи фейерверков, но местных обитателей, казалось, совсем не трогал ни Новый Год, ни парад, ни назойливый шум. Но это было больше напускное безразличие, чем настоящее, ведь каждая встреченная им женщина была одета в красное, реже — золотое. Здесь, на немного узкой, по сравнению с основной, улице царила странная мистическая атмосфера, будто Дазай был не в шумном и людном Чайна-Тауне Иокогамы, а в каком-нибудь отдалённом посёлке в Китае (что маловероятно, учитывая размеры этой страны, но всё же). Молодые девушки, стыдливо оглядываясь, стояли в недлинных очередях у некоторых маленьких шатров, нервно переговариваясь друг с другом, и почти что с голодом набрасывались на выходивших, желая узнать, что же разглядела в чужом будущем шаманка. Честно говоря, Осаму считал это сущим бредом, но эти дамы, в отличие от него, о гнилой и жадной сущности людей, работавших в Чайна-Тауне, не ведали. Брось им хоть жалкие пять иен, и они будут сладко говорить всё, что тебе захочется услышать.       Откуда-то слева послышался тихий звон и мелькнуло белое пятно. Ледяная и влажная рука вцепилась в его ладонь, дёргая назад, и Дазай, не ожидав подобного, послушно остановился, оборачиваясь на слишком смелого незнакомца, посмевшего так бесцеремонно его тронуть. Он открыл рот и сжал свободную руку в кулак, собираясь вбить в кое-кого манеры вместе с парочкой гематом и переломов, но так ничего и не сделал, когда увидел перед собой девушку. Её светлые одеяния бросались в глаза, особенно в таком разнообразии оттенков красного и золотого, и ему подумалось, что бесстрашия незнакомке было не занимать.       — Не бранись, не бранись, просто сомнениями сильно пахнешь, — она потянула Осаму за руку и подняла голову, будто очень хотела его рассмотреть. Чёрные пряди соскользнули назад, открывая вытянутые монолидные глаза с длинными полупрозрачными ресницами и тонкий росчерк угольных бровей над ними. Слабый свет фонарей освещал её болезненно бледное лицо, отбрасывая на него гротескные тени от прохожих, а после незнакомка приоткрыла веки, вперившись взглядом невидящих глаз прямо в Дазая. Её радужка была бледно-голубой, почти прозрачной и совершенно без зрачков, какие бывают обычно у слепнущих в почётном возрасте стариков, но она смотрела с такой уверенностью, что появлялось ощущение, будто эта странная девушка на самом деле всё видит. Она была похожа на проклятые сокровища: красиво, манит, но ты чувствуешь, что трогать их опасно. — Такая горечь от тебя, аж челюсть свело, знаешь. Трудный ты человек.       Холодные пальцы цепко вертели руку Дазая, водили по его ладони и замирали на доли секунды у перепутья складок и хитросплетений линий судьбы. Почему-то не возникло мысли вырваться из чужой хватки, вместо этого — чистый интерес. Не столько к глупым предсказаниям, сколько к самой девушке с потусторонними чертами лица. У неё не было двойного века, из-за чего глаза казались двумя узкими вытянутыми щелочками, потому что не было особой нужды их открывать; её лицо было бледным, как лотос, но на веках и щеках проступали тонкие сетки сосудов, заметные даже в таком густом полумраке. Незнакомка коротко лизнула пересохшие губы, тонкие и почти бесцветные, и расплылась в печальной улыбке, сжимая пальцы на его запястье. Вокруг неё будто заструился холодный туман, отчётливо пахший благовониями из буддистских храмов, и Осаму, на всякий случай, задействовал свою способность. Короткая вспышка растворилась в тумане.       — Красивый мужчина тобой недоволен, так угрюмо смотрит, бр-р! Говорит, чтобы не просил советов, которым не будешь следовать, — во рту странно пересохло от её слов и Дазай, слегка впечатлённый, едва не осел на асфальт вместе с ней. Несмотря на сотни предположений, на ум шёл исключительно один человек, но откуда было первой встречной гадалке с китайского квартала, тем более незрячей и беспризорной, знать Одасаку? Он подозрительно прищурился, вглядываясь в ледяное спокойствие, сквозившее в необычных чертах. Слепые глаза, похожие на два куска льда, устремились куда-то сквозь него, и девушка хмыкнула, склоняя голову вбок. Тонкие губы растянулись в едва заметной улыбке, и Дазай вдруг ощутил себя проклятым до конца своих дней. — А, поняла. Колебле-ешься, да? Уйти иль не уйти? Не утруждайся, хорошим человеком всё равно не станешь.       — Сюэ, не приставай к людям! — туман резко осел, когда проходившая мимо женщина прикрикнула в их сторону. Сюэ, лицо которой тронула гримаса отвращения, отпустила руку Осаму и прошипела что-то по-китайски. Скудные познания в этом языке не помогли, она говорила на кантонском. Осаму отступил на шаг, впервые в жизни чувствуя что-то вроде тревоги в груди. Да, где-то глубоко внутри, под грудной клеткой, опасно натягивалась пружина, грозясь раздробить ему кости в пыль.       — Пошла ты, старая карга… — Сюэ тряхнула головой и поднялась. Мистика исчезла, оставив лишь её недовольство. Звуки и чувства постепенно возвращались к Дазаю, словно кто-то снял прозрачный купол, глушивший крики празднующей толпы и залпы пиротехники. Ярко-красный свет от фейерверков осветил бледное лицо на мгновение, и Дазай поймал пронзительный взгляд, от которого промерзали внутренности. Точно ли она была слепа? — Пустой человек, скучный. Заполнил себя одной лишь жестокостью.       Её слова отчего-то нервировали. Дазай схватился за аккуратное запястье и дёрнул девушку на себя, с непонятной ему тревогой разглядывая черты лица. Разве она могла быть с ним знакома? Он запоминал каждого, с кем хоть раз пересекался, но никакой Сюэ в его жизни никогда не было.       — Откуда ты…       — Вижу, — ей и самой стало смешно от абсурдности ответа. Сюэ засмеялась и положила свободную руку ему на плечо, по-дружески похлопав. Точно так же, как обычно делал Одасаку, когда пытался его утешить в особо трудные моменты. — Тебя окружает так много мёртвых, что глаза разбегаются. И каждый что-то говорит.       Шумная толпа смыла её присутствие раньше, чем Осаму успел что-либо спросить.

***

      Ли Сюэ не помнит ни лица матери, ни лица отца — вместо этого в воспоминаниях лишь тёплые касания и нежные слова. Она не знает, какого цвета были глаза и волосы мамы, как она улыбалась и сколько морщинок собиралось на её лице, когда она смеялась, потому что Сюэ просто не знала и никогда не узнает о подобных вещах. Что такое улыбка для слепого человека? Сюэ знает, что это когда влажные губы под пальцами растягиваются в разные стороны, оголяя скользкие зубы. Что такое гнев? Когда что-то щекотное и волосатое на лице сводится навстречу друг другу, а мама начинает говорить громче. Какого цвета трава или небо? Как выглядит Луна или Солнце? Что значит читать? Иногда становилось обидно до невозможности, ведь она просто этого не понимала. Мир был похож на пустоту — глаза вертятся туда-сюда, а ничего не видят. Мама сказала, что это называется «чёрный», но разве слепые могут видеть цвета? Иногда пустота разбавлялась каким-то странными проблесками, которые почему-то решили назвать светом. Сюэ бы сказала, что похоже, но она понятия не имела, что такое свет.       Кожа у мамы мягкая, шершавая. Сюэ не помнит даже имени, но тёплые ощущения въелись в кончики пальцев намертво. Ветер пахнет чем-то сладким, горячая рука крепко держит её маленькую ладошку, а босые ноги скользят по влажной от утренней росы траве. Где они живут? Мама говорит, что в деревне. Честно говоря, Сюэ понятия не имеет, что такое деревня, но всё равно кивает, будто поняла. Редкие прохожие приветливо здороваются и мокро целуют её в обе щёки. «Ой, Сюэ, ой, красавица!» — женщины любят причитать о чём-то подобном. У них сухие ладони и сухие губы, которые слегка царапают её щёки, но от них всегда пахнет чём-то приятным, домашним. Терпкими травами, о которых ей рассказала мама, и рисовыми лепёшками. Незнакомцы водят по её детскому лицу руками и часто говорят, что она вырастет красавицей, но фразы их пропитаны нескрываемым сожалением. Сюэ, вообще-то, слепая, а не глупая, поэтому всегда понимает, на что они намекают, лишь крепче сжимая пальцы матери. Ей приятнее жить в маленьком тесном мире, где есть только два человека — она и мама, которая целует нежнее всех на свете и греет лучше всяких солнц.       Проблески света учащаются, но они какие-то странные. Сюэ замечает, что ночью, когда весь мир замолкает, просыпается что-то совершенно иное. Холодное, скользкое и неуловимое, но такое манящее, что она не может удержать себя от соблазна пойти вслед. Той ночью дождливо и мокро, но никакой неприязни погода не вызывает. Голова побаливает от желания заснуть в тёплой постели, но детское любопытство уже перевесило, ведь Сюэ бежит вслед за непонятными очертаниями, выставив руки вперёд. Это правда свет? Сердце колотится так сильно, что грозится выскочить из груди, и когда она почти настигает странное явление, её ноги соскальзывают в пустоту. Теперь ей больно, но плакать почему-то не хочется. Только странная обида вперемешку с лёгким испугом немного клокочет в груди, перебиваемая пульсацией в голове и спине. Кажется, Сюэ лежит в какой-то яме, полной грязи, но она не уверена. Она даже не знает, в какой части деревни находится, что уж тут. Где-то вдали мелькает белый силуэт, но Сюэ уверена, что это от капель дождя, бьющих по слепым глазам. Белёсый свет всё ближе и ближе, а вместе с ним приближаются и непонятные звуки, похожие то ли на шаги, то ли на шорохи.       — Ну и страшила, — женский голос звучит слегка приглушено, будто далёкое эхо. Сюэ трёт глаза и распахивает их шире, будто это что-то изменит, и с удивлением понимает, что видит перед собой кого-то. Или что-то? Она попросту не знает, как это назвать. Девушка подходит ближе и заглядывает ей в лицо, разглядывая излишне внимательно. Сюэ с удивлением смотрит на неё в ответ. Так выглядит человек? Таким должно быть его лицо? — Брр, у меня кости в гробу перевернулись. Кошмар, а не глаза.       — Вы настоящая? — Сюэ тянет руку в её сторону, но девушка вскрикивает и отшатывается. Все её движения такие воздушные и плавные, что становится даже завидно. Почему-то Сюэ так не может? Обычно она ощущает себя тяжёлым мешком с рисом, который постоянно падает. — Простите.       — Ты меня видишь?       — Наверное. А как Вас зовут? Меня Ли Сюэ.       Незнакомка молчит. Нервно грызёт ноготь и ходит туда-сюда, иногда поглядывая на Сюэ. Её длинные волосы плавают вокруг её лица, очертания которого то и дело размываются.       — Ты правда меня видишь? Да ты шутишь. Шутишь, да? Чёрт, ты меня видишь! — различить эмоции в странных выкриках получается из рук вон плохо, поэтому Сюэ просто надеется, что она не злится. Девушка подбегает к ней и в сердцах целует в лоб, но касание совершенно не ощущается. Лишь странный холод бежит по лицу и плечами, где должны были быть чужие руки и губы. — Я Чжао Вэй. Как ты оказалась на кладбище, малышка?       — Что такое кладбище?       — Это место, где хоронят людей.       — Не знаю, я просто шла за светом, — Сюэ устало моргает и трёт гудящие от усталости глаза. Настроение как-то портится, а вместо холодной и мокрой земли сейчас хочется ощутить лишь тёплую постель и мамины объятия. — Хочу к маме…       — А где твоя… что? Стой? Эй-эй, только не плачь! — Вэй почти истерично машет руками, пытаясь схватиться за девочку и успокоить её. Сюэ трёт лицо руками, размазывая по нему грязь, и тихо хныкает. Чжао присматривается к ней и понимает, что девочке не больше шести-семи лет. Как вообще ребёнок умудрился забрести на кладбище и упасть в свежевырытую могилу? Она цокает и потирает переносицу. — Найду я твою маму, только не ной.       Очертания незнакомки вновь начинают расплываться. Маленькая Сюэ тянет к ней руки и испуганно кричит, прося остаться, но вместо тёплой кожи хватает лишь пустоту. Чжао Вэй ушла, и вокруг теперь вновь одна темнота.       Сюэ подскакивает на месте, почти ударяясь об кого-то лбом, и испуганно вертит головой, как если бы могла что-то увидеть. Взмокшие волосы неприятно липнут ко лбу и забиваются в рот, мешая нормально вздохнуть, но её сейчас волнует лишь тревожное ощущение чьего-то присутствия рядом. Воздух неуловимо колеблется в нескольких шагах от неё, а запах чужого человека смыкается вокруг неё в удушающее кольцо. Когда она успела задремать, а главное где? Чья-то крепкая рука утирает ей пот со лба, и Сюэ впивается в мужское предплечье костлявыми пальцами, слепо шарясь невидящим взглядом по темноте.       — Кто ты?       — Всего лишь хочу помочь, — голос смутно знакомый, словно она когда-то его слышала, но полусонный разум не может ничего вспомнить. Во рту невыносимо сухо, в теле горячо, а голова и вовсе наполнена мерзким звоном, как будто она очень старательно билась об стены. — У тебя жар. Как ты оказалась на кладбище?       Внутри что-то обрывается от этой фразы. Сюэ отталкивает чужую руку и мотает головой, пытаясь отползти назад, но спина сталкивается с чем-то холодным. Кажется, это надгробие? Она закрывает лицо дрожащими ладонями и что-то невнятно бормочет, словно в бреду. Болезненные воспоминания вспыхивают с новой силой, заставляя ещё раз пройти через холод, влажность и одиночество. День, когда всё пошло наперекосяк. Краем глаза Ли замечает, что к ней начинают стекаться размытые светлые очертания, но привычного облегчения это не приносит. Нет, ей совсем не хочется видеть их сейчас, ей нужен кто-то живой рядом, чтобы окончательно не сойти с ума. Шёпот мертвецов давил на череп. Каждый говорил о чём-то своём, и эта болтовня сливалась в невыносимо громкий гул.       — Ты в порядке? Может, мне отвезти тебя в больницу?       Сюэ слепо вытягивает руку и цепляется мокрыми от холодного пота пальцами за плотную ткань чужой одежды. Это штанина или рукав? Горло неприятно сводит спазмом, отчего говорить становится слишком сложно.       — Нет, — она выдыхает, жмурясь и пытаясь взять себя в руки. Как она оказалась на кладбище? Сюэ совершенно не помнит последние несколько дней, словно всю неделю после Нового Года провела в странном трансе. Последнее воспоминание — смертельная усталость и вкус какой-то сладости на языке, а после привычная ей пустота. — Просто уведи меня отсюда. Пожалуйста.       Сильные руки тянут её вверх, заставляя подняться на дрожащие ноги. Ли Сюэ уверена, что рядом с ней мужчина, поэтому её пронзает привычная настороженность. В Чайна-Тауне отбиваться от пьяных извращенцев стало почти привычным для всех делом, но трудно делать подобное, когда не видишь своего противника. Обычно она не покидала небольшую улицу, где обосновались всякие гадалки и прочие шарлатаны, чтобы не накликать на себя беду, но что-то однозначно странное произошло с ней пару дней назад, раз она очнулась невероятно далеко от своего места обитания. Потусторонний шёпот медленно стихал. Пока мёртвые не поймут, что ты их видишь, то никогда в жизни за тобой не увяжутся. Сюэ поняла, что призраки были ещё хуже живых людей. Друг с другом разговаривать им было скучно, поэтому как только они узнавали, что Сюэ их видела и слышала, то с пугающим энтузиазмом начинали рассказывать про свою жизнь. Сначала было интересно, но после тридцать седьмой женщины, жаловавшейся на ужасного мужа, хотелось только тишины.       — Какое сегодня число?       — Четырнадцатое марта.       — Чего? — Сюэ останавливается, не веря своим ушам. Разве ещё не февраль? Как из памяти могли исчезнуть целых две недели? Она хватается за гудящую голову и мычит, совершенно не понимая, что с ней происходит. Горячая мужская ладонь ободряюще хлопает её по спине.       Незаметно ползёт выше и выше, пока не настигает затылка. Сюэ цепляется за размытый силуэт мужчины, пока теряет сознание.       Красивый. Но ходит за таким грязным человеком.