₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪
В роскошных дворцовых садах с фонтанами и павлинами, вольготно расхаживающими по дорожкам из разноцветного гравия, раздавался мальчишеский хохот. Это юный принц Акен Али Чонгук Египт Хасни, сын фараона, со всех ног мчался по аллее, ловко огибая цветочные клумбы и беседки. От беготни его льняная туника развевалась за спиной подобно крыльям птицы. — Ах, мой маленький господин! — донеслось позади сдавленное причитание. — Прошу вас, остановитесь хоть на миг! Запыхавшийся евнух Хаммон семенил за озорником, цокая сандалиями и пытаясь поспеть за быстрыми ножками принца. По его лицу, изборожденному морщинами, как пустынными барханами, градом катился пот. — Мальчик мой, вы снова пропускаете занятие по письму! — лепетал евнух, силясь сохранить остатки достоинства. — Учитель будет выть как шакал, если мы опоздаем! Но Чонгук лишь заливисто рассмеялся, исполнив замысловатый пируэт и запрыгнув в мраморную купель, расплескивая фонтаном кристальную воду. Он знал, что Хаммону не дозволено ступить на священные земли дворцовых садов. — Ну же, догони меня, старый болтун! — звонко крикнул принц, хитро сверкнув чёрными глазами. — Или духи солнца забрали у тебя последние силёнки? — О-ох, мой маленький фараон, — взмолился евнух, припадая на колено. — Что скажет ваш отец, когда узнает? Мне отрубят голову без малейших колебаний! Мальчик звонко рассмеялся, брызжа водой в воздухе. — Я попрошу отца подарить тебе парочку новых голов! Из зелёного гранита, с белыми жемчужинами вместо глаз! Хаммон закатил глаза, а после принял самую жалкую позу, складывая ладони в умоляющем жесте. — Сжальтесь, юный господин! Клянусь Осирисом, вы сведёте меня в гробницу преждевременно. И тут он медленно осел на плиты, уронив голову на грудь, и захрипел, словно поддавшись священному сну Осириса. Чонгук замер в купели, нахмурив лобик — старый евнух заставил его на миг поверить, что ему и вправду стало плохо. — Хаммон? — окликнул он несмело. — Хаммон, не шути так со мной! Но тот не шевелился, только мелкие капли холодного пота усеивали его лысину. Мальчик всполошился и в два прыжка выбрался из фонтана, припав к евнуху. — Хаммон! Хаммон! — затормошил он старика, впервые ощутив страх за него. И тут из-под отвисшей нижней губы Хаммона донеслось тихое бормотание: — Я отправляюсь в Дуат… Прощайте, юный господин… Помните… меня… Но тут глаза евнуха вновь распахнулись, а сам он издал громкий смешок, хлопая мальчика по спине. — А вот и попался ты, маленький фараон! Старый Хаммон еще ого-го какой хитрый! Чонгук захлопал глазами, а потом расплылся в широченной улыбке и громко расхохотался, хватаясь за живот. Как же легко его разыграл этот старый плут! Принц повалился на пол, оказавшись рядом с евнухом, и принялся тискать его, щекоча бока и посылая весёлые брызги воды в морщинистое лицо. — Злюка, злюка! — прыскал мальчик сквозь хохот. — Ну ничего, догоню я тебя однажды! Как Хор догнал Сета! Тогда и отомщу по-царски! Они валялись в обнимку, заливаясь счастливым смехом, не ведая ни забот, ни тревог. Лишь искренняя радость детства, которой суждено навеки остаться здесь, в садах царственной обители. Резвясь и хохоча, принц и евнух весело провели время в дворцовых садах, пока наконец Хаммон не решил, что пора возвращаться к урокам письма. Отдуваясь и приводя в порядок одежды, он подал Чонгуку руку, помогая подняться с плит. — Ну что, маленький сокол, думаю, на сегодня хватит проказ, — проворчал евнух, ласково потрепав мальчика по мокрой голове. — Пора возвращаться в залы, а не то учитель совсем рассвирепеет. Чонгук скорчил гримасу, но всё же кивнул, беря Хаммона за руку. Однако вскоре его лицо вновь просветлело, словно озаренное новой шальной идеей. Мальчик встал на цыпочки и, привстав на носки, зашептал евнуху на ухо: — Хаммон, а можно… можно в следующий раз нам выйти за ворота дворца? Ну хоть чуть-чуть? — его глазки сверкали любопытством и надеждой. Евнух резко остановился, уставившись на принца с ужасом, будто тот предложил ему собственноручно умертвить священного быка Аписа. Его рот судорожно открывался и закрывался, пока из пересохшего горла не вырвался сдавленный хрип: — Что?.. Что вы такое говорите, юный господин? — Хаммон оглянулся по сторонам, проверяя, не подслушал ли кто его безрассудные речи. — Вы… вы желаете покинуть дворец? Чонгук на миг поник, как ивовая ветвь, видя реакцию своего старого друга. Но тут же встрепенулся снова и затараторил: — Ну да, а что такого? Я хочу увидеть улицы города, его базары и храмы! Хочу понаблюдать за простыми людьми, увидеть, как они живут. А то мы тут взаперти, как в гробнице! Евнух замахал руками, рассеянно кидая взгляды по сторонам, точно пугаясь собственных мыслей. — Что вы такое говорите, дитя? — ужаснулся он, прижимая ладошку Чонгука к своей впалой груди. — Неужели вы забыли о великой опасности, что таится за стенами дворца? О грозном пророчестве Семи Хатхор? Мальчик нахмурился, не понимая посыла евнуха. Но тот уже вновь трясся от волнения, охваченный глубокой тревогой. — Все мы, слуги и рабы вашего отца, клялись на священных свитках, что ни за что не позволим вам выйти за ограду! Ведь там, снаружи, поджидает коварная смерть от ядовитого жала гадюки! Вы забыли, как скорбел фараон, потеряв вашу матушку в день вашего рождения? При этих словах лицо мальчика вновь потемнело. Он отлично знал, что рос без матери с самого младенчества. Но зачем Хаммону напоминать ему об этом вновь? — Нет, нет, я не забыл, — пробормотал он, опустив взгляд. А потом, тряхнув кудрявой головкой, вновь встрепенулся: — Но, Хаммон, я ведь вечно не буду сидеть за этими стенами! Разве не настанет день, когда я стану фараоном и покину дворец? Евнух тяжко вздохнул, зная, что эти речи мальчика ввергают его в глубокую тоску. — Увы, юный господин, — произнёс он ласково, беря Аллена за плечики. — Возможно, тот день и настанет, но не сейчас, когда опасность ещё рядом. Давайте не будем печалить вашего отца и волновать его понапрасну! Ему и так досталось немало страданий. Чонгук хмыкнул, снова бросив в сторону грустный взгляд. Хаммон крепко обнял его, легонько подталкивая к выходу из дворцовых садов. — Я вижу, вам жаль покидать это прекрасное место. Но знаете, может, я попрошу рабов принести сюда новые тенистые пальмы? А там, глядишь, и беседку с курильницами построим для ароматного можжевельника! Мальчик остался невозмутим, позволяя вести себя евнуху. Какое ему дело до пальм и беседок, если за стенами дворца его поджидает целый неизведанный мир, полный тайн и чудес? Глубокой ночью, когда Мемфис погрузился в сумрак, лишь луна и звезды озаряли землю своим серебристым сиянием, маленький принц Чонгук не спал в своей опочивальне. Его терзало беспокойное любопытство, подстегиваемое разговором с Хаммоном в садах. Крошечный огонёк вспыхнул в глубине его сердца, разгораясь всё ярче по мере того, как стражи у дверей менялись в час ночного бдения. Вот и нашёлся его шанс! Мальчик осторожно выскользнул из-под шёлковых простыней, ступая босыми ножками по прохладным плитам опочивальни. Он накинул на плечи тонкий халат из белоснежного льна и прокрался на цыпочках к выходу из покоев. На посту стояли новые стражники — могучие нубийские воины с копьями и луками. Они с хмурыми ликами устремили взгляды в даль, не подозревая о ночной вылазке принца. Чонгук сжался в тени статуи богини Нейт, подобравшись к воинам вплотную. И в ту самую секунду, когда неусыпные стражи на миг отвлеклись, отводя взор к факелам, мальчик ловко прошмыгнул между их могучих фигур! Оказавшись за дверьми в пустынных коридорах, принц на миг присел отдышаться перед дальнейшим путешествием. Его сердечко гулко стучало в груди от волнения и возбуждения — ведь ещё никогда прежде он не покидал родных стен без присмотра. Но азарт и любопытство пересилили осторожность. Крадучись по тенистым переходам, Чонгук устремился к одной из самых высоких башен дворца. За окнами этой зубчатой башни, увенчанной остроконечным шпилем, открывался величественный вид. С трудом отодвинув тяжёлую резную ставню, принц впустил в помещение поток лунного света и ночного ветра с Нила. Затаив дыхание, он забрался на широкий каменный подоконник и замер, ошеломлённый открывшимся зрелищем. Внизу, далеко под ногами, великая река струилась серебристой змейкой, отражая блики луны и звезд. А на её сверкающей ленте скользили большие речные корабли — огромные лодки с парусами и вырезанными на бортах иероглифами. Захваченный этим незнакомым зрелищем, Чонгук припал к подоконнику грудью, всматриваясь во мрак. Его распахнутые глаза следили за каждым движением лодок, сливавшихся со стремительным течением великой реки. Издалека долетало гулкое эхо — то были крики лодочников, перекликавшиеся и координирующие движение судов. Где-то там, у горизонта, виднелись тихие огоньки и отблески факелов — должно быть, дальние променады цветущего города. Ветер трепал белые одежды мальчика и будоражил его кудри. Чонгук не мог оторвать взгляда от этой живой, полной жизни картины, столь отличной от садов и покоев его родного дворца-гробницы. Он вглядывался всё дальше и дальше, в бесконечный горизонт, где сливались небеса и земля. И в этот момент закралась тревожная мысль — что ещё таит в себе этот незнакомый мир за пределами дворцовых стен? Могущественную реку, бескрайние просторы чужих земель, прекрасных и опасных, словно величественные змеи? Голос Хаммона заставил Чонгука вздрогнуть и оторваться от завораживающего зрелища. Старый евнух неслышной тенью возник на пороге башенной комнаты, его морщинистое лицо омрачилось тревогой. — Мой юный господин, как вы сюда попали? — пролепетал он, прижимая ладонь к худой груди. — Я ходил проверить ваши покои, но постель была пуста! Ещё немного, и моё отягощенное годами сердце не выдержало бы. Чонгук виновато потупил взор, однако тут же вновь уставился в окно, указывая куда-то вдаль. — Хаммон, смотри… Что это такое плывёт по реке? — его детское любопытство вновь пересилило смущение. — Откуда направляются эти огромные лодки с парусами? Евнух замешкался, а затем осторожно подошел к подоконнику, прищурившись в ночной мгле. Задумчиво пожевав губами, он повернулся к принцу: — О, это должно быть очередное пополнение по приказу фараона. Корабли с воинами, что прибыли по воде. Мальчик нахмурился, чувствуя, что Хаммон что-то недоговаривает. — Какими еще войнами? И откуда они прибыли? — Из Дафн, это греки, юный господин, — тяжело вздохнул евнух, почесывая лысину. — Наёмники, которых призвал ваш отец, дабы ускорить объединение страны. Говорят, среди них есть и знаменитые герои. Чонгук расширил глаза от удивления. Наёмники из Греции? Он слышал об этой далёкой земле лишь отрывочные сведения от учителей, описывающих её как страну умелых мореходов, искусных поэтов и любителей вина. — Они правда прибыли так издалека? А как они попали в наши края? Разве им не страшно было плыть по неведомым водам? Хаммон хитро прищурился, скрестив руки на впалой груди. — О, эти греки ничего не боятся, мой принц. Они народ бесстрашный и безрассудный. Говорят, на своих кораблях они способны обогнуть весь мир, лишь следуя за светилами на небесах. Мальчик жадно слушал, впитывая каждое слово старого евнуха. Воображение рисовало ему картины далёких морских странствий, шумных греческих кораблей с алыми парусами, бросающих вызов самим богам. — А какие они, эти греки? Я хотел бы на них посмотреть, — затараторил принц, всё больше заводясь. — Они, наверное, совсем не похожи на наших людей? Хаммон лукаво усмехнулся, приняв развалистую позу и скрестив руки на животе. — О да, мой юный господин. Греки — очень своеобразный народ. Свирепые воины, «Бронзовые мужи», но в то же время поклонники философии. Они бородатые и волосатые, как самые дикие звери. А на их лицах грубые шрамы и следы ужасных ранений! Ибо греки безрассудны в своих сражениях не меньше, чем в дальних плаваниях. Он вдруг запустил пальцы в отвислые складки кожи на шее и потянул их в разные стороны, изображая устрашающую гримасу. — Р-р-р-р-р, вот как они ревут, сходя на берег! А когда они выпьют своего вина, то становятся буйными, как Сет! Сметают всё на своем пути, крушат всё и бьют друг друга! Чонгук ахнул и отпрянул, вцепившись в подоконник. Его глаза сверкали то восторгом, то испугом, вбирая каждое слово рассказчика. — Ох, Хаммон, так они что же, настоящие дикари? Страшно представить таких чудищ во дворце! Евнух вдруг расхохотался, встряхнув лысиной. — Нет, нет, что вы! Я лишь малость преувеличил в красках. Хотя воинственный нрав греков и впрямь неукротим, как сила их мифических героев. Но не стоит бояться визитеров из чужих краев. Они принесут нам лишь пользу своими умениями! Мальчик всё ещё недоверчиво косился в сторону евнуха, не зная, продолжает ли тот разыгрывать его. Однако при мысли о том, что скоро под сводами дворца могут зазвучать незнакомые, чужеземные речи, его маленькое сердце забилось сильнее. Не успели слова Хаммона отзвучать, как с Нила вдруг донёсся резкий окрик на незнакомом, гортанном языке. У принца аж мурашки пробежали по загорелой коже от этих гулких, чужеродных криков. Всматриваясь из окна, он уже не видел корабли и лодки как прежде — теперь его воображение услужливо изрисовало действительность яркими пугающими образами. Чонгук представил, как там, на реке, скалят клыки и размахивают дубинами исполинские бородачи со звериными мордами, покрытые шрамами с ног до головы. Дикие греческие наемники, грозные и ужасающие…₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪
На одной из греческих бирем, что бросили якоря у берегов Мемфиса, властно возвышалась могучая фигура воина. Это был Дафнис, предводитель наемников из Дафны, города наёмников, построенным самим фараоном Псамметихом для них. Суровый царь-воин греческого полиса терпеливо поджидал гонцов от египетского владыки, дабы обсудить детали предстоящих походов. Однако его мысли то и дело возвращались на далекий морской остров, где в небольшом дворце, вдали от наемников и крови остался его возлюбленный омега. Дафнис ощущал почти физическую тоску по своему супругу и недавно рождённому первенцу. Образ мальчика смутно вставал перед его мысленным взором, но пока царь-воин не видел его, он не мог ни насладиться радостью отцовства, ни почувствовать гордость, как подобает любому мужчине. При воспоминании о том мгновении, когда гонец принёс известие о благополучных родах, сердце воина глухо сжималось. Он содрогнулся, припоминая смешанные чувства, что захлестнули его в ту ночь — всепоглощающую радость, перемежающуюся с тревогой за жизнь любимого супруга. Даже сейчас, почти осязаемо ощущая прибрежный ветер и шелест белоснежных парусов на горизонте, Дафнис не мог сосредоточиться полностью. Внутренний зов тоски и тревоги за свою омегу звучал подобно зыбкому, неумолчному шёпоту, настойчиво отвлекая от нынешних обязанностей. В эту ночь тёмные, поросшие щетиной скулы царя-воина резко обозначились в бликах бледной луны. Шрамы, оставленные многочисленными сражениями и компаниями, лишь добавляли его облику суровости и мощи. Исполинский бородач из чужеземной державы утопал в собственных думах и переживаниях, едва замечая, как его корабль мерно покачивается на волнах Нила. Простертый взгляд устремлялся куда-то вдаль, но видение внутреннего сознания рисовало лишь дорогие черты его драгоценного супруга. В порыве внезапной нежности к своей омеге, чьей кротости так не хватало ныне степенному воину, Дафнис невольно коснулся кончиками пальцев шрама на скуле. Этот шрам был не следом яростного поединка — его оставила родная рука самого дорогого в жизни царя существа. Едва ощутимая горьковатая улыбка тронула уголки губ царя-воина при воспоминаниях об этой мелочи. О, как же он тосковал по своей омеге! По его душе, по любящим объятиям, по сладостным ароматам, что дарили наслаждение лишь ему одному. Даже неистовые кипарисовые костры, благовония и окуривания не могли сравниться с этим сладчайшим запахом. Нетерпение овладевало царём-воином всё сильнее — настолько, что он готов был прямо сейчас отбросить все договорённости с египетским фараоном. И, подняв своих головорезов, промчаться напрямик через всю пустыню к родным землям. Лишь бы вновь обрести возлюбленную омегу в своих объятиях, утонуть в его запахе, истомленном от родов. Но суровый и мудрый царь-воин карийцев понимал — им с его спутниками предстоит важная миссия под чужим небом чужеземной державы. И силы ему будут крайне необходимы, ибо участь наёмников сулит встать в одном строю с безжалостными каменотесами и рабочими фараона, преданными владыке телом и душой. Предстоят тяжкие, пыльные недели и месяцы походов и сражений под палящим египетским солнцем. Подобное испытание было безмерно далеко от легендарных подвигов героев, воспетых рапсодами. Однако Дафнис был твёрд в своем намерении заслужить уважение и почести, достойные настоящего отца и супруга. Ибо в его сердце уже рождалась новая, трепетная мечта. Вернувшись домой, он возведёт величественный дворец для своего омеги и будущих детей. И пусть все знатные эллины содрогаются от зависти при виде этого необычайного великолепия! Звук приближающихся шагов нарушил ход мечтаний царя-воина. Дафнис очнулся от грёз и вновь обратил суровый лик в ночную мглу. Вот оно — первое испытание для карийца на чужой земле…₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪
В сияющем свете эллинского солнца, что проникало сквозь полупрозрачные занавеси, колыбель из кедрового дерева с резными узорами качалась. На мягких белоснежных простынях в ней покоился младенец с золотистыми кудрями, подобными лучам Гелиоса. Его щёчки были румяными, словно лепестки роз в садах Афродиты, а глаза-бусинки мерцали, подобно самоцветам в глубинах Эгейского моря. Пухлыми губками малыш обхватил крошечный пальчик, смешно надувая щёчки. Склонившись над колыбелью, прелестный омега с нежной улыбкой на устах любовался своим ребёнком. — Мой сын, — произнёс он мелодичным голосом, подобным пению сирен. — Ты столь прекрасен, что сама Геката могла бы позавидовать твоей красоте. Да благословят тебя боги, дарующие долгую и счастливую жизнь, полную радостей и свершений. Александр, омега необычайной красоты, провел рукой по шелковистым кудрям сына, любуясь их сиянием. — В священных землях не сыскать будет омеги, чья краса могла бы сравниться с твоей, мой драгоценный. Твой отец, царь могучего города Дафны, будет доволен тобой и гордиться подобно Зевсу, взирающему на своих бессмертных детей на вершине Олимпа. Ты — моё солнце, мой свет в этом мире. Мой Тэхён.