— Зачем это всё?
— Как это зачем? На таком важном мероприятии все должны быть красивыми.
— Ши Цинсюань, ты, похоже, иногда забываешь, что я всё ещё просто стафф. Зачем мне смокинг? Я на ковровую дорожку не пойду.
— В смысле не пойдëшь?
Хэ Сюань с усталым вздохом потирает переносицу. Стилистка замирает рядом с сантиметром в руках, видимо, размышляя, продолжать ей снимать мерки или нет.
— На ковровой дорожке должны быть актёры и режиссёр. Ну, может быть, продюсер и сценарист, — объясняет Хэ Сюань тоном «коровка говорит му-му, кошечка говорит мяу-мяу». — Мне там делать нечего, даже если тебе очень хочется.
— Ну… Ну и ладно! — Цинсюань всплёскивает руками. — Но костюм мы тебе всё равно подберём. Я ни разу не видел тебя в пиджаке, не лишай меня такого удовольствия! На афтерпати будет фуршет, можешь там вообще хоть всё слопать, но только чтобы в костюме.
Слово «фуршет» звучит чрезвычайно привлекательно, особенно когда речь идёт о мероприятии, где будет куча знаменитостей. Их чем попало кормить не будут, ради такого можно и смокинг потерпеть; на премьеру сериала сопровождать Цинсюаня придётся в любом случае, так что почему бы и не поесть на халяву?
— Ладно, — соглашается наконец Хэ Сюань. — Но одно условие — чтоб всё было чёрным. И костюм, и рубашка. Не хочу бросаться в глаза.
— Без проблем! — Ши Цинсюань соглашается удивительно легко, но так переглядывается со стилисткой, что становится понятно — всё равно найдут, где выпендриться.
•
Естественно, Хэ Сюань оказывается прав. В целом, всё, как он просил — чёрный пиджак, чёрные брюки, чёрная рубашка, чёрные начищенные до блеска ботинки. Зайди в тёмный угол — никто его не заметит.
…Если бы не золотые запонки в виде рыбок. В ушах гвоздики, видимо, из того же комплекта, похожие на маленькие плавники. Из нагрудного кармана торчит шёлковый платок с вышитыми позолочеными нитками волнами. У рыб блестят глаза, и Хэ Сюань сомневается, что в золото такой пробы могли вставить фианиты. Так сверкать могут только бриллианты.
То, сколько денег Цинсюань тратит на него, не может не напрягать.
Будто Хэ Сюань его шугар бейби.
Ши Цинсюань в целом обожает разбазаривать свои гонорары: на благотворительность, на подарки стаффу, но его зацикленность на Хэ Сюане начинает становиться странной. Или он на всех лучших друзей так тратится? Жаль, что сравнить не с чем, или — это будет вернее — не с кем.
— Выглядишь изумительно.
Ши Цинсюань сверлит в нём глазами дыры, не стесняясь. Малахитовый взгляд настолько пристальный, что неосознанно хочется прикрыться — будто под рентген встал.
— Твоими стараниями, — Хэ Сюань передёргивает плечами и отворачивается к окну машины. Он не может позволить себе пялиться в открытую, иначе выдаст себя мгновенно.
На Цинсюане подарок от какого-то известного бренда, верх замысловатый, напоминающий ханьфу, с рукавами вразлëт, кристально белый. А под ним… От одной только мысли во рту становится сухо. Полупрозрачная рубашка (нет, полу — это преуменьшение, просто прозрачная) в цветочном кружеве. Пояс стягивает талию до такой степени, что кажется — можно обхватить одной рукой. Сияют блёстки на веках, сияют кольца на пальцах и длинная моно-серьга в виде веера. Если попытаться Ши Цинсюаня раздеть — будет перезвон, как от десятка колокольчиков. Хэ Сюань прикусывает язык, часто-часто постукивая пальцем по колену.
Он пытается сосредоточиться на мыслях о фуршете, о канапе с самой дорогой рыбой, мясом и сырами, но мозг услужливо подсовывает картинку Цинсюаня в роли главного блюда на длинном столе, с виноградинами в ямках ключиц.
Приходится открыть окно машины, чтобы вдохнуть воздуха, иначе это совершенно невозможно выносить. Брюки сидят очень плотно, миллиметр к миллиметру, ничего лишнего, поэтому если вдруг появится стояк — прятать его будет негде.
Это будет тяжёлый вечер.
•
Выход дорамы — тщательно распиаренная сенсация, поэтому премьера собирает на красной дорожке огромную толпу журналистов, фотографов и блоггеров. Хэ Сюань стоит в сторонке, наблюдая за происходящим, и всё равно ловит на себе вспышки фотокамер. Он знает — уже этим вечером в сети появятся статьи о том, где и за сколько была куплена каждая часть его аутфита; Ши Уду будет рвать волосы на голове. Хэ Сюань будет рвать тоже, потому что он до сих пор не в курсе цен, но на плечи давит тяжесть люкса, в который его нарядили.
Впрочем, камеры тут же забывают о нём, как только на дорожке появляется Цинсюань. Прекрасный, в белом, будто спустившийся с небес ангел; он красив всегда, но сегодня особенно. Бликуют софиты в кольцах и серёжках, когда он прокручивается и позирует; свободные рукава костюма как крылья бабочки. Люди вокруг тянутся к нему, как примагниченные; Хэ Сюань не может их винить, ведь от вида Цинсюаня, который ярко-ярко улыбается папарацци, в сердце щемит.
С каждым днём на него всё тяжелее смотреть, но не смотреть — невыносимо.
Дальше по расписанию — премьерный показ. Конечно, весь сериал показывать целиком сразу не будут: иначе мероприятие затянется на сутки. Представят только несколько самых важных серий. Кинозал высшего класса, кресла настолько мягкие, что в них практически тонешь, ряды далеко друг от друга, и можно спокойно вытянуть ноги. Хэ Сюань немного расслабляется, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. К счастью, он сидит далеко от Цинсюаня — тот бы не смог смотреть в тишине, обязательно прижимался бы к уху и шептал всякую ерундистику, комментировал каждый кадр. Достаточно испытаний на сегодня.
Дорама и впрямь хороша. Графика на уровне, который редко встречается в сянься, костюмы проработаны вплоть до мелких вышивок, выглядит качественно и дорого. Сюжет… Что ж, Хэ Сюань не берëтся судить. Если бы не Цинсюань, он бы эту любовно-приключенческую драму вряд ли бы стал смотреть. Подобное не в его вкусе.
Что до Ши Цинсюаня… Его актëрский дебют удался. Он не переигрывает, все интонации и выражения к месту, в его персонажа веришь, за него легко переживать.
Любоваться экранным Цинсюанем тоже легко — нет чувства, что лезешь туда, где тебя никто не ждëт, что позорно подглядываешь.
Идиллия длится недолго, до одной из последних серий.
Персонаж Мин И, поражённый то ли проклятием, то ли заклинанием, падает на землю без чувств. Нещадно хлещет ливень. Цинсюань, мокрый и несчастный, греет бледные ладони в своих.
— Прошу, не оставляй меня, — умоляет он в слезах. — Ты нужна мне, я… Я люблю тебя!
У Хэ Сюаня внутри что-то лопается, как стекло от резкого перепада температур.
Ши Цинсюань признаëтся в любви часто, всем вокруг и по любому поводу. Фанатам в каждом посте, трансляции, на каждом концерте; брату, стаффу… Хэ Сюаню. Это всегда шутливое «люблю тебя», брошенное между делом, порой это просто замена «спасибо». Такие признания со временем привыкаешь пропускать мимо ушей, ведь они, хоть и искренние, особого веса не имеют.
В признании Ши Цинсюаня на экране настоящее чувство, глубокий нарыв. В реальной жизни он никогда не говорит «я люблю тебя»
так.
Это просто актёрская игра, просто реплика, произнесённая с интонацией, которая нужна в сцене, но Хэ Сюаня ломает всё равно.
Он вдруг понимает — хочется услышать то же самое, но обращëнное к нему.
Хочется
взаимности.
Что?
Хэ Сюань ловит себя на этой мысли с ужасом. Как он до этого докатился? После вынужденного расставания с Мяо-эр он считал, что отношения в его жизни появятся снова примерно никогда, и вот он здесь, хочет, чтобы его любил в ответ человек, которого он когда-то всей душой ненавидел.
люби меня люби меня пожалуйста господи полюби меня в ответ
Остаток показа проходит, будто в тумане. Хэ Сюань понимает, что сериал кончился только тогда, когда остаëтся в зале совсем один. Выползает со своего места на негнущихся ногах.
Хэ Сюань ехал сюда ради фуршета, но теперь, выйдя в холл, где длинные столы с шëлковыми скатертями уставлены тарелками со всевозможными деликатесами, он не чувствует голода.
Ши Цинсюань тоже здесь — и окружён людьми, те слетаются к нему, как мотыльки на свет. Все они стремятся ухватить хотя бы кусочек его внимания, пусть даже мимолëтный взгляд, а он лучисто улыбается и смеëтся, покачивая бокалом шампанского. Хэ Сюань тоже мог бы поучаствовать в этой гонке, подойти, тронуть за плечо, похвалить актёрскую игру. Мог бы — но не станет.
Глядя на то, как Цинсюань сверкает в облаке людского обожания, Хэ Сюань вдруг вспоминает слова Ши Уду.
Потому что Цинсюань не настолько глуп, чтобы в самом деле встречаться с кем-то не его уровня.
Теперь понимает, что тот имел в виду.
Ши Цинсюаня любят все, чувства Хэ Сюаня не особенные, да и сам он тоже. Стоя в толпе всех этих знаменитых актёров, популярных блоггеров, талантливых певцов — что такого он может предложить Цинсюаню, чтобы тот выбрал его, остался с ним? Он заслуживает того, кто может гордо стоять рядом с ним на равных, а Хэ Сюань только и умеет, что носить купленные в подарок дорогущие шмотки.
Во рту становится кисло от досады; Хэ Сюань, поджав губы, позорно сбегает на балкон.
Тут тихо и прохладно, становится чуть легче дышать. Хэ Сюань достаёт из внутреннего кармана пиджака сигарету с зажигалкой и разочарованно цыкает, когда понимает, что зажигалка выдохлась.
— Огоньку?
Мин И улыбается, протягивая свою. Появляется внезапно, как обычно. Хэ Сюань кивает.
— Спасибо.
Дым разрезает ночное небо. Хэ Сюань облокачивается на перила, спиной к стеклянным дверям, где кипит жизнь. Внизу, под окнами, кто-то садится в такси бизнес-класса и уезжает. Вдох-выдох.
— Почему ты здесь? Там очень вкусные канапе с креветками.
— Не голоден.
Мин И пристраивается рядом, но лицом к холлу. Сквозь чуть приоткрытые двери слышно, как Ши Цинсюань очень активно что-то рассказывает.
— Мне кажется, ему было бы проще, будь ты рядом.
— Глупости, — Хэ Сюань качает головой. — Вокруг него куча людей, которые его обожают, зачем там я?
В ответ случайно просачивается больше личного, чем стоило, но Хэ Сюань не подаëт виду.
— Они его поверхностно обожают, — отмечает Мин И. — А ещё он сам тебя упоминает постоянно.
— Мне всё равно.
Почему-то сегодня Мин И особенно раздражает. Она намекает, что Хэ Сюань особенный? Что за глупости. Подсуньте на место Хэ Сюаня кого угодно другого — и тот тоже мгновенно станет лучшим другом, и тоже будет получать подарки, обнимашки и миллионы стикеров в мессенджерах.
Эта мысль колется на языке, отзывается резью в желудке. Хэ Сюань с недовольством отворачивается, стряхивая пепел на улицу.
— Для того, кому всё равно, у тебя слишком унылая физиономия.
— Она у меня всегда такая.
Может, если он будет достаточно груб, то она отстанет. Мин И выглядит как куда более счастливая и состоявшаяся версия его самого, и потому с ней особенно тяжело.
— Ладно-ладно, не набухай, не буду больше тебя ковырять, — Мин И с усмешкой тушит бычок о перила. — Классный ауфит, кстати.
Хэ Сюань закатывает глаза. А говорила, что не будет ковырять.
— Ну прости, не удержалась, всё, ухожу. Жалко смотреть просто, как ты не видишь очевидного под своим же носом.
О чём это она?
Но, повернувшись, Хэ Сюань сталкивается с Ши Цинсюанем, и на балконе только они вдвоём.
Вот почему Мин И так быстро ретировалась. Ну и коза.
— Хэ-сюн! Я тебя обыскался, ты куда провалился!
Часто-часто хлопает ресницами. От этого с века ссыпается пара блёсток и прилипает к щеке. Хочется провести по ней пальцем. Залюбовавшись, Хэ Сюань не сразу замечает, что у Цинсюаня в руках тарелка, доверху заваленная канапе, бутербродами и прочей съедобной мелочью, и стакан с соком.
— Я нигде тебя не видел а такими темпами всё съедят без тебя! И ещё я не знал, что ты захочешь пить, выбрал апельсиновый сок…
Он был в центре внимания, главной звездой вечера, а переживал о том, что его менеджер останется некормленным. В грудине ноет от нежности.
— Я просто был не очень голодным. Спасибо, — забрав стакан и тарелку, Хэ Сюань понимает, что даже еда в ней не случайная. Ши Цинсюань выбирал канапе не вслепую, а специально взял те, где мяса и рыбы побольше. Невозможный, просто невыносимый.
— Ты? Был не голодным? Ты не заболел ли случаем? — Цинсюань с тревогой тянется потрогать лоб, и Хэ Сюань едва успевает увернуться.
— Не заболел. Просто… Некомфортно. Все пялятся.
Конечно, Ши Цинсюань сразу понимает, о чём речь, и заметно куксится. С неловким видом ковыряет кружевной ворот рубашки.
— Прости. Я… Перестарался, да?
Обижать не хочется, но и врать тоже.
— Самую малость. Так, на пару десятков тысяч юаней.
Ши Цинсюань криво улыбается, накручивая кудряшку на палец.
— Выдать это за очень широкий дружеский жест уже не получится, да?
— Ты можешь попробовать, но тебе не поверят.
— Какая досада.
Ши Цинсюань со вздохом пристраивается рядом с Хэ Сюанем, прижавшись спиной к балконным перилам, и крадёт канапешку с тарелки.
— Тогда даже не знаю, как себя оправдать, прости, Хэ-сюн. Ты очень красивый сегодня, правда. Ничего удивительного, что на тебя все пялятся. Но про это я не подумал, блин… Теперь я ревную! Все в курсе, какой у меня крутой менеджер! А если какая-нибудь крутая пожилая дива захочет тебя выкупить — что я буду делать, ой-ой-ой…
На «ревную» Хэ Сюань почти давится кусочком лосося, но успевает напомнить себе, что такие слова изо рта Цинсюаня не имеют прямого значения.
— Что за внезапное душеизлияние. Ты не пьяный ли случаем? Я видел шампанское.
— Ой, ты что, разве я могу напиться на таком мероприятии? Я просто делал вид, что пью, во мне максимум пара глотков. Ну вот, зачем я тебе сказал? Мог бы наговорить фигни, и ты бы меня за всё простил — и за костюм тоже.
При виде Ши Цинсюаня мысли скачут бесконтрольно, цветными пятнами, от убийственной нежности до желания обхватить стянутое поясом запястье и поцеловать прямо здесь, на балконе.
— Давай сойдёмся на том, что я, как твой парень, могу покупать тебе любые дорогие штуки, ладно?
Ах да, это.
Сначала на фиктивные отношения было всё равно, потом — выгодно и удобно, сейчас…. Как снова и снова сдирать кожу с ранки. Хочешь взаимности? Пожалуйста, она есть у тебя, вы ведь уже «встречаетесь», что ещё тебе нужно? Собственные голод и жадность вызывают лишь стыд и желание скомкать свои чувства и бросить куда-нибудь подальше. Ему нужно слишком многое, то, чего не заслуживает, то, что никогда не сможет получить.
Ши Цинсюань уже рядом с ним, и просить большего — непозволительно.
Какая тебе взаимность, неудачник без высшего образования, без нормальной карьеры, чей талант — собирать тетрис из мероприятий в календаре?
— Тогда в следующий раз раскошелься на молекулярную кухню в каком-нибудь баснословно вычурном ресторане. Ради такого буду готов даже во второй раз этот костюм надеть.
Он не покажет того, как разваливается, ни одним движением, ни одним мускулом лица. Лишь бы только Ши Цинсюань продолжал улыбаться.
— Ого, я запомню! Но ты пообещал, ладно? Я про костюм!
Лишь бы ты только продолжал так улыбаться только мне.
