sugar rush ride

В первую их встречу у Ши Цинсюаня был нюдово-розовый маникюр с маленькими кристалликами. Именно их он нервно ковырял, рассматривая Ши Уду, сидящего на водительском сидении. — Гэ… А вдруг я никому не понравлюсь? — Не говори глупостей. Никто не посмеет на тебя даже криво посмотреть. «Только потому, что ты мой брат, — вздохнул Цинсюань. — Но я ведь не про это спрашивал» В его внешнем виде — ни единого изъяна, на одну только укладку ушло два часа. Завиток к завитку. Макияж неброский, но сделан с вниманием к деталям, каждая блëстка на своëм месте. На брендовой одежде ещё вчера висели бирки. Куда ни посмотри — всё безупречно. Так никто не догадается, что ещё месяц назад его, рыдающего, брат насильно вытягивал из тëмного пыльного угла, чтобы Цинсюань помылся впервые за неделю; что волосы были ниже лопаток, а не до плеч, но колтуны были такие, что оставалось их лишь срезать. Что спал он только со включенным светом. Взглянув в заблокированный экран телефона, Цинсюань улыбнулся своему отражению. Получалось уже куда более непринуждённо, чем пару недель назад. Уткнулся носом в окно, за которым стремительно приближалась стеклянная высотка с огромными светящимся буквами «oSHIan» на фасаде. Ши Цинсюань прикусил щëку. Его новая жизнь начиналась — и он обязан был сделать всё идеально, всем понравиться. Никто не должен догадаться, сколько таблеток пришлось ему выпить, чтобы ровно стоять в этот день. — Прошу поприветствовать Ши Цинсюаня, нового артиста нашей компании. Аплодисменты. Ши Цинсюань, до скрипа натянув ярчайшую из своих улыбок, поклонился стаффу. — Надеюсь на плодотворное сотрудничество. Люди были добры к нему, улыбались и жали руки — но глаза были холодны. Их рты говорили приятные вещи, но Цинсюань каждым миллиметром кожи чувствовал, как ему врут. Может, они и не испытывали к нему неприязни, но их расположение было показным, для галочки, чтобы выслужиться перед Ши Уду. — Это Хэ Сюань, он будет твоим персональным менеджером, по всем вопросам касательно расписания обращайся к нему. С ним ты будешь взаимодействовать больше всех, он — связующее звено между тобой и стаффом. Хэ Сюань смотрел на него, как на кусок дерьма. Успокаивало то, что смотрел он так вообще на всех вокруг, хотелось думать, что он недолюбливает всех в равной степени. Ши Цинсюаню понравилось. Этот мрачный парень в чëрном худи в своей неприязни был абсолютно искренен и тем подкупал. Несмотря на то, что рядом стоял Ши Уду, он остался верен себе; даже руки не пожал, только коротко кивнул. С ним хотелось подружиться. Тянуло забраться поглубже, растормошить, узнать, какую еду он любит, какие фильмы смотрит. Ведь если он не начал подлизываться с самого начала, значит, особых скрытых мотивов у него нет. Значит, ему можно доверять. Возможно, рядом с ним Ши Цинсюань наконец-то будет в безопасности.

•

Спустя полгода Ши Цинсюань в «oSHIan» уже стал совсем своим. Имиджевый отдел обожал с ним работать; стилисты выкапывали самые редкие вещи, лишь бы попасть в его вкусы, визажисты и парикмахеры любили посплетничать с ним о том, кто с кем расстался или поженился. Хореографы хвалили его за усердие, а продюсеры — за умение добавить в любую песню свой уникальный цвет. Ши Цинсюань — всеобщий любимец, никогда не приносил стаффу неудобств, дарил всем подарки, никому не грубил и не пользовался своими родственными связями. Кого ни спроси, скажут: «Цинсюань отличный парень! С ним приятно работать». Но в конце рабочего дня, когда все разъезжались то по домам, то вместе посидеть в баре, Цинсюань оставался один. Он мог обсудить с коллегами любую ерунду вроде нового маникюра, очередного горячего слуха про какую-нибудь знаменитую актрису, но никогда — действительно важное, то, что зудело и ныло в груди. Совершенно поверхностные отношения. — Что залип? Поехали, у тебя ещё эфир на радио сегодня. — А?.. Да, конечно, уже иду! С Хэ Сюанем проще. Он прямой, как шпала, за шесть месяцев Цинсюань не услышал от него ни одного доброго слова, но это и не важно, ведь главным было не то, что он говорил — но что делал. Хэ Сюань никогда не реагировал на цинсюаневу болтовню, даже ради приличия не делал вид, что слушал, но если вдруг где-то в бесконечном монологе проскальзывала просьба или жалоба — на следующий же день вещи, которые он упоминал, были куплены, накосячивший стафф получал выговор, а расписание подправлено. И вроде Хэ Сюань колючий, даже не как ёж, а как дикобраз, но когда Ши Цинсюань схватил его на улице под руку в толпе померещился знакомый взгляд о боже нет нет нет только не это — и бровью не повёл. Он никогда не отталкивал, даже если вокруг никого не было; от этого щенячий восторг пузырился в лёгких. Хэ Сюань говорил: замолчи, отстань, нет, не хочу, не интересно. А ещё говорил: смотри под ноги (осторожнее), забей (я сам этим займусь), завязывай уже, поехали домой (ты слишком стараешься). У Ши Цинсюаня была куча телохранителей, но именно рядом с Хэ Сюанем тревога почему-то отступала. Держать его кончиками пальцев за край рукава ощущалось так же, как спрятаться за стеной — спокойно, безопасно, хорошо. теперь всё будет хорошо всё будет хорошо всё будет хорошо всё будет хорошо

•

Однажды Ши Цинсюань в интернете прочитал, что если человеку при встрече давать всякие мелкие вкусности, то рано или поздно у него выработается на тебя условный рефлекс, и он будет рад твоему появлению подсознательно, даже без еды. Прочитал давно, но вспомнил, когда дебютировал. И начал заказывать по утрам доставку — не для себя, конечно же. Спустя пару недель взгляд Хэ Сюаня заметно смягчился, и при встрече он неосознанно смотрел на Цинсюаня с ожиданием, как кот на автоматическую кормилку. Веселило ужасно — план сработал! Вот уж воистину, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Хэ Сюань вряд ли отдавал себе отчёт в том, как легко его обыграли, а потому стал гораздо охотнее общаться, пока что-то жевал. Хэ Сюань чуть прищурился, когда на языке лопнул шарик тапиоки, и отпил ещё бабл-ти. — Я так и не понял — а в честь чего пир? — Как это в честь чего? — Цинсюань надулся. — Сегодня ровно год с нашего знакомства! — Я такие вещи не считаю и не запоминаю. — А тебе и не нужно, — с довольным лицом повернул к Хэ Сюаню экран телефона, где было открыто приложение специально для подсчёта дней и годовщин. — У меня всё продумано! — М, — очередной звук лопнувшего шарика. — Будешь со всем стаффом по очереди жрать ходить? — Остальным я уже отправил подарки. Это — только для тебя! Ты же мой лучший друг. Хэ Сюань издал невнятный звук, который в теории должен был означать отрицание, но своего обычного холодного «мы не друзья» так и не сказал. Значит, бабл-ти пришëлся по вкусу. Улыбка сама собой растянулась на лице. — У меня, если что, подарка нет. — Ой, да мне и не нужно! — Цинсюань махнул рукой. — Но если тебе всё-таки хочется что-нибудь сделать для меня, — хитро сощурился, — то сделай со мной селфи! Конечно же, Хэ Сюань мгновенно пожалел о том, что затронул эту тему — брови чуть сошлись на переносице. А после опустил взгляд, разглядывая гору еды перед собой, видимо, обдумывая, что тут без ответного жеста и впрямь получится неприлично. Поджал губы. — Только одно. Всего одним, конечно же, дело не ограничилось, потому что селфи никогда не получается хорошо с первого раза, и «Хэ-сюн, ну что за выражение лица! А сейчас поза! А ну прекрати убегать из кадра! А сейчас я не очень получился давай ещё раз. И ещё одну, но с кошачьими ушками!» На кавайном фильтре с котячьими мордочками у Хэ Сюаня сдало терпение, и он поспешно ретировался из-за стола в сторону туалета. А когда через несколько минут всё-таки вернулся, то недовольно выдал: — В следующий раз предупреждай заранее про эти твои… Годовщины. Приготовлю подарок сам, чтобы ты не впутывал меня в такие позорные ситуации. Фраза, брошенная небрежно — а у Цинсюаня от радости даже немного перехватило дыхание; внутри порхали бабочки, сверкали фейерверки и играла музыка. Хэ Сюань большую часть времени был безразличен ко всему, что не касалось работы, от него было практически невозможно услышать что-то личное, а тут — и подарок! Лёд между ними таял медленно, но верно. Он сказал «годовщины». Даже не одна, следующая, а множество грядущих. Значит, он собирался работать вместе с ним, быть рядом с ним ещё долго. Ши Цинсюань всю свою жизнь был болезненно одинок, у него не было никого, кроме брата, не было даже интернет-друзей, не говоря уже о ком-то реальном, на расстоянии вытянутой руки, что такое дружить он знал только по сериалам да книжкам, поэтому ему достаточно и того, что Хэ Сюань не собирается его бросать. Пусть ворчит, пусть не признаёт себя его другом, что угодно, как угодно. Пусть только не уходит. — Как скажешь, Хэ-сюн! Я буду присылать тебе напоминалку за пару дней до. — Какие ещё пару дней? Минимум неделя. И вишлист.

•

Вообще, изначально Цинсюань не планировал… Вот это всё. Ложь про отношения с Хэ Сюанем вырвалась из рта сама собой, и в ответ на неё Ши Уду состроил такую мину, что Ши Цинсюань даже испугался и сначала хотел перевести всё в шутку… Но не стал. Перспектива избавиться от подстроенных дейтинг-скандалов была слишком сладкой — и Ши Цинсюань рискнул, внутри себя зная, что Хэ Сюань всё равно откажет. А он взял — да и согласился. Ши Уду не должен был вестись на такую очевидную выдумку, Хэ Сюань не должен был ввязываться в авантюру, которая не принесла бы ему пользы, они оба повели себя нетипично глупо, и так Цинсюань оказался в ситуации, которая вообще-то ему нравилась? В глубине души он всегда боялся, что брат уволит его дражайшего менеджера (Ши Уду и Хэ Сюань так ощутимо недолюбливали друг друга, что между ними аж воздух искрил, но почему — этого Цинсюань так и не смог понять), но статус отношений и брошенное в сердцах «Если ты его выгонишь — уйду из индустрии, так и знай!» давали долгожданное спокойствие. Хэ Сюаня нельзя было увольнять ни в коем случае иначе он останется с э т и м один на один и не выдержит просто не выдержит, никакой другой менеджер не сможет его заменить, это исключено. Не то чтобы их с Хэ Сюанем отношения сильно изменились, но Цинсюаню нравилось его дразнить, схватить за руку, проворковать «Кто мой парень? Ты мой парень!», Хэ-сюн пыхтел, закатывал глаза, бурчал какие-то гадости сам себе под нос — но не отстранялся, не возмущался вслух. Это было забавно. Ничего серьёзного, просто баловство. В какой момент всё пошло не так? Когда Хэ Сюань начал перечислять его любимые цвета, еду и другие мелочи (почему ты это знаешь, зачем тебе это знать, разве это важно для работы)? Когда Хэ Сюань вдруг начал соглашаться на любую ерунду, которую Ши Цинсюань предложит? Он, хоть и строил брови домиком, а губы бантиком, никогда не ждал ничего, потому что уже давно знал, как и где очерчены у Хэ Сюаня границы, и вдруг обнаружил, что границы-то куда-то то ли сдвинулись, то ли вовсе стёрлись, почему тот, кто был с ним строг, вдруг ведётся на поводу? Когда их поцелуй вдруг прервался, а Хэ Сюань навис над ним — и время остановилось? У Хэ Сюаня глаза светло-светло-карие, под ярким лучом солнца почти медовые, Ши Цинсюань был пронзён его взглядом насквозь и почти забыл, как дышать. Даже не сам поцелуй, но эти глаза, смотрящие только на него — вот что убило, он барахтался в расплавленном золоте и падал глубже и глубже. Это ли было точкой невозврата? Или, может, тогда, когда Хэ Сюань потянул его к себе, его ласковый шёпот «чш-ш всё наладится, всё пройдёт» путался в кудрях, и Ши Цинсюань, прижатый к чужой груди, чувствовал низкую вибрацию чужого голоса и плакал-плакал-плакал. Он никогда не думал, что Хэ Сюань может быть таким нежным. Он не представлял, что Хэ Сюань может быть таким нежным с ним. Эти объятья казались самым безопасным местом на земле, покидать их не хотелось. Возможно, конкретного переломного момента не было вовсе. Чувство пришло к Ши Цинсюаню, как зыбучие пески — медленно, понемногу, он увязал всё сильнее и сильнее, пока однажды не обнаружил себя потонувшим и задохнувшимся. Однажды он просто посмотрел на Хэ Сюаня, который курил в открытое окно машины, стряхивая пепел на улицу, замер, разглядывая, как ветер треплет чёрную чёлку; как Хэ Сюань, чуть нахмурившись, заправил мешающие волосы за ухо. И тогда Ши Цинсюань подумал: «Ох, я люблю его. Я так сильно люблю его». Чувство тёплой волной разлилось под кожей. Не было ни бабочек в животе, ни волнения, ничего такого, о чём говорят в интернете или пишут в любовных романах, было только бескрайнее спокойствие, похожее на тихий выходной в солнечный весенний день. — Что ты пялишься на меня опять? Грубые слова без злобы в голосе. Ши Цинсюань улыбнулся, подперев щёку ладонью. Каждый раз, когда Хэ Сюань говорил что-то колючее скорее по привычке, чем по собственному желанию, в животе булькали смешинки. — Думал, какой ты красивый. Не хочешь попробовать побыть моделью? — Вертеться перед камерой в брендовых шмотках — твой талант, не мой. К тому же, все модели сидят на диетах, в гробу я такое видал. — Значит, только в еде дело? — Цинсюань захихикал. — Какая жалость. У тебя суперские черты лица, прям для высокого глянца. — Ага, конечно. Я сыт и тем, что меня папарацции щёлкают с тобой заодно, хоть в маске коня ходи перед ними. Ши Цинсюань не стал говорить, что сохраняет каждую такую фотографию, собирает их в отдельную папку, а самые удачные — печатает, собирая в альбом. Это его маленький секрет. единственный секрет, которым, если вдруг что, будет не страшно поделиться

•

— Хэ-сюю-ю-юн… — Что? — Ты меня любишь? Хэ Сюань смотрит на него с нечитаемой миной, вскинув бровь. Сердце у Цинсюаня в этот момент нещадно бьётся о рёбра. — Мгм, — и утыкается обратно в ежедневник. — Обожаю, просто пиздец. Чуть отпускает. Ши Цинсюань смеётся, хлопая Хэ Сюаня по плечу. — Взаимно! Этого ему достаточно. Цинсюань никогда не решится нарушить то зыбкое, что есть между ними, даже если слишком много недомолвок, странных жестов, двояких ощущений. Потому что в голове всё ещё звенит тот самый голос, его нет рядом уже давно, но Ши Цинсюань помнит тот тон, те слова ты никому не нужен тебя все бросят когда узнают кто ты на самом деле ты ничтожество ты вечно будешь один ты не заслуживаешь любви ты не заслуживаешь ничего Хэ Сюань просто слишком мягок к нему, так же, как люди расположены к маленьким детям и нелепым животным, что-то вроде умиления пополам с жалостью, вот и нянчится, вот и идёт на поводу. Вряд ли он испытывает к нему в ответ хоть что-то. У него есть свои причины целовать, защищать, заботиться, но любовь точно не является одной из них. Ногти впиваются в ладонь, но Цинсюань продолжает улыбаться. В конце концов, это единственное, в чём он действительно хорош.