Эйфория

За день человек способен испытать совершенно различные эмоции: иногда они чередуются между собой бесконечным круговоротом, а иногда мозг фиксируется только на одной и варится в ней постоянно. У Хэ Тяня была такая, самая родная и осязаемая, имя ей — боль. Удивительнейшая из эмоций, всему живому хорошо знакомая. Можно раздробить себе кости, чтобы вдоволь хлебнуть её, либо преисполниться страданиями просто от неудачно или правдиво сказанного слова по твою честь. Хэ Тянь никогда не мелочился: взял сразу комбо и разрывной бонус, длиной в три года. Даже с периодически фонящей болью рано или поздно учишься справляться и приспосабливаться. В дни, когда она была его постоянным спутником, словно неудачная декорация в спектакле под названием жизнь, он просто наглухо закрывал шторы днем и жег свет ночью. И как бы эти дни не сокращались с течением времени — их он всегда проводил одинаково: лежа в кровати под одеялом и желая сдохнуть, немного драматизируя и совсем чуть-чуть жалея себя. Но старуха с косой была такой же как и все остальные в его жизни и не приходила, даже когда он сам к ней постучался. Что сказать?! Тянь всегда был везунчиком. Иногда случались моменты неожиданной легкости и освобождения от бесконечной разрухи в теле и душе. В такие дни даже рассвет, без спроса влезающий в окно, казался прекрасней чем вчера, и по настоящему хотелось встречать его. Может быть даже не одному, может быть даже в надеждах отыскать то самое: потерянное и надорванное. Может быть, но нет. Нет, потому что дни редко делятся на черное и белое, в большинстве своем являясь сплошной серой массой. Пустой и тревожной. И если Хэ Тяню не хотелось помирать в постели, значит хотелось в ней кого-нибудь выебать: эпизодически, время от времени. Секс был не целью, а средством избавления. Хэ Тянь не виноват, что боль и удовольствие идут рука об руку, и он нашел себе действенную схему: заглушая одно другим, как щелочь кислоту. Так и метался меж двух огней в своей бессмертной бессоннице: от боли душевной и физической, до ёбли беспечной и бездушной. Бесконечно-уставший маятник, вечный блядский двигатель. Он и подумать не мог, что самые безумные карусельки ему предложит жизнь, а не парк развлечений. В теории он, конечно, знал: что существует большая разница между потребностью просто потрахаться, с кем-то безликим — с приятным ноунеймом из приложения; и желанием выебать кого-то конкретного. В одном случае можно отключить голову, забыться и после уебать в закат, без обид и обещаний. Абсолютно взаимно и по честному, как взрослые люди. О втором он даже не думал, потому что такой потребности попросту не возникало. Ведь далеко не факт, что этот «кто-то конкретный» заинтересован в том же. Так зачем усложнять себе задачу? А на практике? на практике это желание возникло просто пиздец как неожиданно. Рыжим цветом, поганой речью и протянутым по твою честь средним пальцем. Одним словом: не парень, а мечта! Которая непременно кому-то достанется. О таком не спрашивают лично, не выпытывают у друзей и знакомых, но Тянь почти уверен — Рыжий еще в режиме ожидания. А что может быть более неправильным и от того до дрожи интригующим, чем возможность позарится на чужую мечту? Запретный плод в конце-концов всегда слаще, чем тот, что можно сорвать в любой момент. Сначала Тянь думал, что это влечение ему показалось. А когда они сыграли в баскетбол пару раз, стало очевидно: нифига подобного. Можно что угодно списать на совпадение, но вставший в совершенно неподходящей обстановке член — как не крути, но на пол шестого не отмотать. Изводящую судорогу на спортивной площадке тоже было не отменить. Хэ не врал, мышцы скрутило так, что хотелось не то зарычать, не то тихо и позорно заплакать. А потом началась та самая катастрофа: с раздвинутыми бедрами, неебически горячей кожей и холодным потом, и о пробирающей до мозга костей боли Хэ Тянь забыл напрочь, та без вести пропала на волнах возбуждения, а стояк прорывался сквозь бельё и штаны как долбанный марафонец, как будто перед этим его хорошо так обласкали опытным ртом. Одному богу известно, сколько самоконтроля он тогда отдал в жертву, что бы не сделать с Мо Гуаньшанем того, что яркими вспышками застилало глаза, требуя немедленно прижаться крепче, впечататься с размаху, и раздеть на месте. Изучить подробней: его вкус, его запах. Словно всё человеческое из него в тот момент исчезло, уступив место чувству дикому, животному и совершенно сумасшедшему. Когда Рыжий и сам подался, шире разводя ноги, невольно демонстрируя недвусмысленный стояк, Тянь реально забеспокоился, что собственный член скажет: «а я уже всё!» Выдрессированная годами тотальная выдержка спасла его от позорного пятна на спортивках, а Мо Гуаньшаня от дальнейшей перспективы быть выебанным посреди площадки, на глазах у друзей. Эта реакция удивляла, но желание пойти у неё на поводу оказалось слишком велико. Но если откинуть чувства, что на самом деле субъективны: по сути их вошканье на траве даже петтингом не назвать, в сравнении с тем что Хэ имел благодаря приложению. Именно имел: то медленно, с толком и расстановкой, то нарочито быстро вбиваясь в чье-то нутро. Пачкая отменные простыни бездушных интерьеров. Кто ж знал, что можно захотеть кого-то очень конкретного на раздолбанной баскетбольной площадке, среди ржавых колец и разломов асфальта. Захотеть так, что просыпаясь в полдень на собственной кровати: заводиться от вида едва заметных кровоподтеков на собственном прессе — дело рук Рыжего. Ноющая под тканью боксеров эрекция — тоже, косвенно, его заслуга. Возбужденный мозг обмануть практически невозможно, хитрое воображение уже подкидывает идеи, рисует сюжет: как именно мучительное напряжение нужно снять. Ебучая смазка, её никогда не оказывается на месте, когда она так нужна. Он с раздражением шарит в прикроватной тумбе, но в итоге догадывается заглянуть под кровать — ура! Закатилась почти к самому центру, к счастью руки у него длинные. Прозрачная жидкость блестит на ладонях, размазываясь по тонкой нежной коже на твердом стволе и обнаженной гладкой головке. Незатейливые движения посылают контрастную волну облегчения и усиливающегося напряжения по телу. Метки на животе заметно посветлели за ночь, однако желания растрахать себе кулак это не убавляло. Тянь наполовину смыкает веки, превратив яркую от дневного света обстановку в размытую и приглушенную картину. И не нужно утруждать себя воспоминаниями. Недостающая подробность уже заняла почетное место где-то в глубинах сознания: пальцы обклеенные пластырями так легко представить на собственном голом животе. Предельно точно: большой на правой и средний с указательным на левой. Как фаланги впиваются ногтями в кожу, до полулунных красных следов, спускаясь к паху, наверняка оставляя царапины на своем пути. Как ритмично покачивается чужая голова между бедер, с влажным причмокиванием, разгоняясь в темп настолько интенсивный, что головка вырывается за пределы корня языка, продвигаясь к глотке и это уже перестает быть лаской, превращаясь в бесстыдный глубокий минет. Фантазия выходит слишком живой и яркой, заставляя кончить так, что тело простреливает совсем не болью, а взрывным и голодным наслаждением. Скованные от возбуждения мышцы, расслабляются с таким долгожданным облегчением, что хочется послать нахуй с пляжа все что было вчера ночью и позавчера тоже, а так же недели и месяцы назад. В данный момент существует только Хэ Тянь и Рыжий в его голове. «Ахренеть можно!» Можно. Представить кого-то конкретного и удивиться: на сколько рутинный процесс, оказывается, неодинаков. Делает очередной резкий выдох, так что между губами формируется тонкая прозрачная нить слюны, и чувствует как кожа на спине начинает противно зудеть от влажного пота. Он нащупывает телефон в складках постельного, включает экран и открывает единственный, на данный момент, нужный чат. — Во сколько сегодня заканчиваешь? Печатать левой выходит на удивление быстро. Тянь не уверен, на работе ли Рыжий, может у них с матерью семейный день или типо того — похуй. Спустя минуту он все-таки вспоминает про приличия, и добавляет короткое: — Привет. Дыхание все еще неровное, но быстро восстанавливается. Смотрит на собственный живот залитый спермой, на оставленные Гуаньшанем следы. Вспоминает вчерашний вечер, темноту проулка, свет минимаркета, скудный диалог под ночным небом, как они расстались и куда он отправился после. Туман в голове рассеивается, оставляя после себя вполне логичные выводы: «вчера ночью можно было больше никуда не ехать, вчера ночью можно было просто подрочить».

***

— Не выспался? Мамин вопрос заставляет оторваться от изучения собственного незатейливого завтрака, состоящего из сладкого хлеба, промазанного сливовым джемом и кружки растительного молока. Мо успел насчитать двенадцать кунжутных семян на румяной булке, но до тринадцатого дойти так и не успел, потому что обстоятельства требовали срочно что-то выдумать: — Да так, воды вставал попить, жажда мучала… А еще ночной кошмар, тревога и физический дискомфорт, — но какой нормальный сын будет сообщать от этом родной матери перед началом рабочего дня. — Может отгул возьмешь? выглядишь неважно — женщина смотрит на него, а ноги на автомате выныривают из домашних тапочек и облачаются в грациозный каблук. Мо слегка кривиться на этот жест, потому что мамины туфли всегда казались ему обувью жутко неудобной и непрактичной. А на волне общего недомогания ощущение дискомфорта усиливалось, что впору радоваться собственному дресс-коду на работе. — Да пустяки, мам. Отвык просто от этой кровати, дома высплюсь. — Домааа, — произносит немного дразня, с неизменной теплой улыбкой. — Ты так быстро вырос, а я все не могу смирится с мыслью, что мой мальчик съехал. — В соседний район, ма, — Мо старается звучать непринужденно, зная что маме все еще нужно привыкнуть к его желанию обрести полную независимость. — Знаю, знаю, — по прежнему улыбается, распыляя на шею влажное облачко туалетной воды, а затем продолжает уже серьезно: — Гуаньшань… — Мм? — Береги себя, ладно? Когда чувствуешь, что требуется отдых — пожалуйста отдыхай, а если нужна помощь, любая — обращайся, договорились? Рыжий смотрит внимательно, понимая, что либо выглядит он настолько хуево, либо с объяснениями у него совсем беда. Потому что мама видит причину его недосыпа точно не в пресловутой ночной жажде. — Хорошо, — врет, потому что съехал что бы научиться помогать, а не просить помощи. — Сынок… — Да? — Не переусердствуй и не забывай, что сердце у нас одно. Что-то мямлит в ответ, чувствуя как тепло приливает к щекам и не находит ничего лучше чем припасть губами к кружке с соевым молоком. Что он там говорил про жажду? Замучила она? Ну вот почему бы и не сосредоточится на базовых потребностях — для правдоподобности. К счастью мама тему не продолжает, машет рукой в стенах крошечной прихожей и закрывает за собой входную с прощальным: «до встречи» Рыжий издает облегченный выдох вместе с клацаньем дверного замка, устало прикрывает веки. Смена только в обед, а у него глюкнутый компьютер на утренней повестке дня, и это меньшее из зол, потому что к худшему он пытается подготовиться еще с момента пробуждения. А Хэ Тянь, как назло, молчит — собака. Гуаньшань почему-то уверен: спит. Сладким и беспробудным сном человека, который может себе позволить валяться в кровати утром в будний день, без кошмаров и обещанной непрошеной популярности. Мо вертит телефон в руке и так и эдак, словно от подобных действий тот запросто разразиться звонком или сообщением. Ему же просто убедиться, что Тянь не имел ввиду ничего дурного. Тарелка с завтраком остается почти нетронутой, а Мо так и не узнает: что кунжутных семян на его сладком хлебе было ровно пятьдесят шесть. Зато сразу узнаёт цветочные нотки маминого парфюма, разлетевшегося по коридору и кухне-гостиной. Чем-то похожим пахнет от девчонки лысого. Не то что бы Гуаньшань обращал внимание, просто иногда она реально перебарщивала. Сам Рыжий, от слова: даже близко не шарит, но одну вещь понимает совершенно точно! То, что вчера так душило его в одолженной Хэ Тянем куртке — это цветочно-сладкая примесь присущая обычно женскому парфюму. Цветы цветам рознь, но с двухметровым парнем на байке ароматная «клумба» никак не вязалась. «Ну и зачем тебе эта информация?» — Гуаньшань реально не понимает, что за фигню сейчас изображает. Ну пахнет от Тяня какой-то бабой, и что с того? Как там говорила Чао Син: «половина универа», может куртку тоже половина универа перемерила, отсюда и запах такой навязчивый. А может это и не «какая-то баба» вовсе, а его родственная душа, например… Ему то что? ему ничего — компьютер нужно успеть настроить. Проносится мимо коридора в комнату и не рассчитав силу слишком громко хлопает межкомнатной дверью, до глухого деревянного треска. К служебному входу «утки» приходит на пол часа раньше, пока народ, желающий отобедать, только начинает прибывать. Но едва минутная стрелка дойдет до дюжины — в забегаловке будет не протолкнуться. Управляющий Гу привычно стоит на ступеньках, возле ничем не примечательной металлической двери, выкуривая сигарету. Стоит не один, а в компании сотрудника охраны, что обслуживал местную систему сигнализации. «Блядь!» — в рыжей голове произносится громко и четко. Этот тип периодически нарисовывался в их заведении и Гуаньшаню он категорически не нравился. Высоченный и накачанный мужик, стоящий на задворках ресторанчика обманчиво расслабленно — больше напоминал человека обслуживающего наркокартели, чем какую-то вшивую сигналку. Он превосходил в росте господина Гу на целую голову, а его короткие белые волосы всё равно не отдаляли Мо от мысли, что душонка у данной подозрительной личности —совершенно черная. Как и взгляд. Когда их глаза встречались Рыжий не мог отделаться от мысли, словно его сканируют как упаковку товара, что никогда не купят за ненадобностью, но цену узнать интересно и состав всё равно прочитают. Мо терпеть не мог, когда на него пялятся, вне зависимости от контекста и ситуации. Когда-нибудь этот визуальный анализ доведет его до состояния: «хули ты уставился?» Тем временем белобрысый опять с интересом рассматривает, а Мо инстинктивно прячет руки в карманы, доставая только тогда, когда приходиться с ними ручкаться на входе, роняя небрежное: «здарова!» Что господин Гу, что его знакомый имели довольно грубо затянутые рубцы на костяшках. Рыжий — жизнью наученный, такие вещи замечал сразу. Еще на заре своей работы в «Жирной утке» понимая, что возможно у этих двоих больше общего чем кажется; и контачат они не только из-за вопросов безопасности. — Мо, — Шеф Гу аккуратно тормозит, выставляя руку между ним и дверью. — Чего? — Закроешься сегодня сам? Мне уехать нужно вечером. — Без проблем, — хватается за поручень, давая понять, что сейчас будет открывать. — И это, там лысый на супе, проконтролируй. — Ладно. «Ладно, ладно, можно только уже свалить поскорей» — очень хочется добавить, потому что не понимает, какого хера нужно всегда заводить диалог при этом хмыре и задерживать? Хмырь тем временем давит какую-то идиотскую мину, ему явно весело и ржет он похоже с Рыжего. По крайней мере последние свои визиты так точно. Мо эту реакцию в упор понять не может. Ему и не нужно её понимать, ему нужно просто наконец-то попасть в изученные вдоль и поперек коридоры заведения. Внутри тепло на грани жары и привычно пахнет едой. Цунь Тоу явно в хорошем настроении, что то тараторит про отгулы и что им нужно составить график. Рыжий научился складывать два плюс два и если лысый пиздит без умолку, при этом ни на что не жалуясь, значит трахался падла, стопудово. — Ты глянь какая конфетка, вчера, на южной улице, за нашей бывшей школой, — парень тычет телефоном Гуаньшаню в лицо. — Бля, да не тряси ты экран. — Во, двести лошадок, движок два цилиндра, разгон за три секунды… — говорит, аж слюни роняя по сторонам… Мо в шоке, но ему эта информация не нужна, он её и так знает, до последней цифры в характеристиках, до года выпуска и узора на шинах. Лично гуглил. Куда важнее, что на фотке: он и Тянь — Тянь и он, черный нейкед и пол ляма заценивших. — Блядь! сколько? — ну… двести… Но Мо явно не о лошадках, выхватывает телефон из чужих рук и глядит в экран, глазами с размером по два серебристых юаня. — Ебать, — голос его слишком обреченно-отчаянный. — Эээ, бро, ты чего? — Ты лайки видел? — Ну видел, в этом паблике всегда так, — Цунь Тоу сводит брови в недоумении, забирая телефон. У Рыжего по спине испарина, а сердце колошматит сразу во всем теле, хочется сбежать на улицу и немного подышать. Жаль, что сейчас не вариант. Ладошки обтирает об грубую джинсу и все-таки старается успокоить себя. Цунь Тоу и так непонимающе косится, а его напротив, как раз таки облегченно накрывает пониманием, что он и Хэ — оба в шлемах и его личность по прежнему инкогнито. Значит главное не палится. — Ну че ты телефон то убрал, дай гляну нормально, — голос слегка хриплый из-за былого срыва на удивленный крик. — Так и знал, что тебе зайдет, родину бы за байк продал, да братан?! — щурит веки, покачивает своей бритой в ноль головой и самодовольно улыбается. — Вот он, убийца улиц, я тебе говорю. Мо пихает друга локтем в ребро, а затем быстро перехватывает протянутый в ладони телефон. Держит корпус с излишней осторожностью, а взгляд, на этот раз, врезается в экран уже подготовленным. Огни города в линзе фотоаппарата размывались динамично светящейся горизонталью, превращая проезжающие мимо машины в ослепительную сосудистую сеть. Ночное небо и яркий антураж уличных зданий контрастировали между собой, но вместе с тем создавали удивительный симбиоз естественного синего и искусственного золотого. Но центром всей композиции, сердцем этого мгновения были они: водитель и его пассажир. Хэ Тянь уверенно застывший в моменте и Мо Гуаньшань сжимающий его тело мертвой хваткой. Бешеная секунда, выхваченная из вчерашнего прошлого, была бесконечно яркой и особенной. Для Мо Гуаньшаня особенной настолько, что от нереального для его жизни снимка невольно сдавливало горло и пощипывало глаза. — Эх босс, как представлю, что также катаю свою Чао Син, аж жить хочется… и помереть от зависти! Язык чешется, буквально зудит от желания все лысому рассказать: про побег из автобуса, про Тяня и их спонтанную поездку. Хочется, очень хочется выхватить эту минуту чужого восторга лично для себя. Слова все норовят сорваться, но решиться никак не получается. Мо почти слышит этот воодушевляющий саундтрек в собственной голове, как он ритмично и победоносно барабанит в предвкушении чужого удивления. Однако лейтмотив прерывается так же раздражающе резко, как звук заедающей ретро-пластинки, потому что Цунь Тоу свою мысль продолжает, забрасывая руку другу на плечо: — Только представь: скорость, ветер, только я и она… а не каких-то два голубка… — Чё? — Чего? Пластинку заедает окончательно, так что воображаемый скрип проноситься в ушах Гуаньшаня перетертым пенопластом, задевая каждый нерв. — Да ничего, схуяли голубки то сразу? На них что написано? — Братан, ты чё завелся то? Просто этот чел — тот, что водила: он всегда один ездил, а тут пассажиром обзавелся. Впервые, между прочим, в нашем районе засветился. Фотки его еще в паблик кидают периодически. Соулмейта походу встретил, вот теперь вдвоем развлекаются. Ошибаешься, ошибаешься, как же ты ошибаешься — Мо хочет лысому это прокричать. Потому что их огромный мир устроен до банального просто: решая всё в первую встречу. Естественно — никакие они не соулмейты, даже не друзья, и вообще это всё вышло случайно… — Девчонки, что тут у вас??!! Высокий худощавый официант — подкрался сзади, нависая всем телом, забрасывая руки на шеи коллегам, заставляя тех увернуться от непрошеной тяжести. — Ничего, — Мо произносит неоправданно грубо, быстро отжимая боковую кнопку, тем самым заставляя экран потухнуть. — Пойду переоденусь, — возвращает смартфон владельцу и выходит из помещения, оставляя позади себя двух удивленных сотрудников, в недоумении пожимающих плечами. Переодеться стоило еще потому, что он вынуждено пришел на работу во вчерашних шмотках, благо на фото это смотрелось просто нечитаемым светлым пятном. В раздевалке как всегда жарко, безлюдно и воздух немного затхлый, зато самоощущения у Гуаньшаня, облаченного в черную рабочую форму, реально получше, чем в своем «компромате». И вроде бы можно уже и сваливать на законное место за плитой, но он упорно меряет небольшое помещение двумя широкими шагами: взад-вперед. Телефон в кармане фартука кажется гнущим к земле кирпичом — у Рыжего к Хэ Тяню много вопросов. Шаг вперед: написать ему? Еще шаг: или может сразу позвонить? Разворачивается у стенки: или подождать пока сам не объявится? Звонкое пиликанье под грубой хлопковой тканью заставляет вздрогнуть, словно от электрического разряда. Не нужно ждать — Тянь действительно объявляется сам. Но в присланных им сообщениях Мо не находит для себя главного — ответов. А вот Тяню знать: во сколько он сегодня заканчивает смену, совсем не обязательно. Сдержанность никогда не была для Гуаньшаня сильной стороной, а на работе он не обладал нужным запасом времени на полноценное общение через формат сообщений. От этого факта решится на звонок становится совсем просто. И только когда в трубке отбивает первый гудок к нему приходит осознание: он же сейчас звонит ему, сам! Если на том конце ответят, то им придется разговаривать! И начинать диалог, затем в процессе вести его, по всем правилам должен Рыжий. Горло на вдохе перехватывает, так что возникает потребность схватиться за вырез запахнутой рубахи и хорошо оттянуть возле шеи, запуская воздух. Само собой не помогает, потому что вентиляция в раздевалке работает с переменным успехом. А добавить сюда нервяк, интенсивно распаляющий кожу — дело и вовсе гиблое. «Деловой разговор, это будет обычный деловой разговор» — Мо повторяет себе как мантру. Тянь отвечает на третьем гудке, отвечает так, что не остается никаких сомнений: делового разговора не выйдет. — Вау, как неожиданно, привет. И вроде бы инициатива Тяня перехватить роль зачинщика разговора должна была для Гуаньшаня стать облегчением. Но от этого сонного, немного сиплого и размеренного «привет» в башке сразу становится пусто, просто ебанное небытие: где не существует ничего кроме уходящих в даль отголосков самого обычного: привет, привет, привет… — Привет, — не потому что: «и тебе здравствуй», мозг просто зеркалит, выдает единственное на что сейчас способен. — Решил сообщить лично во сколько заканчиваешь? — Что? Нет! Это из-за фотки! — Какой фотки, мм? — Ты прикалываешься?! Ты сам вчера написал… — тормозит, закончить фразу целиком оказывается слишком стремно. — Ааа, из-за той самой, увидел наконец, ну и как тебе? — вопиющую наигранность в голосе даже не пытается скрыть. И Гуаньшаню срочно нужно телефон от лица отвести, зажать динамик, сглотнуть, тихо прокашляться, затем на дразнящий тон в трубке серьезно ответить: — Никак, — и лицо, непременно, тоже серьезное состроить, которое никто, даже он сам, не увидит. — Как жаль, думал тебе понравится, — и сразу понятно: нихрена ему не жаль. — Твоих рук дело? — Хах! Братец Мо, как ты себе это представляешь? Жаль разочаровывать, но у меня нет сверхспособностей: ни к почкованию, ни к умению быть в двух местах одновременно. — Харе идиота из меня делать, ты фотку в сеть выложил? — Не я. — А кто тогда? — Понятия не имею. Повисает молчание, и на этот раз Мо не сдерживается: тяжело и раздраженно дышит прямиком в трубку. Он тоже понятия не имеет, ни малейшего: как правильно этот разговор в нужное русло вывести, что бы мудак по ту сторону хоть немного пролил свет истины. Светлые брови на лице сходятся, пальцы трут переносицу, и как же хочется спать. Завалится в свою постель и забыть часов на шесть или восемь про остальной мир. Хочется домой, а не вот это вот всё. Поэтому на выходе получается короткое и усталое: — Ясно… И видимо этого абсолютно заебаного и не располагающего к диалогу: «ясно» хватает, что бы мудак на другом конце провода что-то для себя понял. — Послушай, я правда не знаю. Какой-то уличный фотограф решил захватить нас в свой объектив, мало их на улице что ли? Меня не первый раз в сеть выкладывают. Ничего страшного ведь не произошло. — Там пол миллиона лайков только за ночь и утро, по мне так это не просто страшно, это пиздец. — Не любишь лишнее внимание? Понимаю. Но ведь никто не знает, что это ты. — Ты знаешь. — И чего ты боишься? — Я не боюсь. — Чего тогда взъелся? — Да отстань ты. — Это ты мне позвонил. — Да бля! Ты… — Я. И я умею хранить секреты. Этот будет только нашим: твоим и моим. Договорились? — словно в подтверждение говорит очень тихо, почти интимно, и дыхание в трубку наверняка горячее-горячее. — Ладно, — нихуя не ладно на самом деле, потому что ухо правое, что прижато к экрану: не горит — полыхает! — Эй, братец Мо. — Чего? — Тебе ведь нравится? — Что нравится? — во рту становится слишком сухо, а кадык подрагивает, по ощущениям: в кровь раздирая слизистую. — Фотка наша, нравится же? — Нет — Совсем нет? — Совсем нет — Да ладно, я же слышу, что нравится — Да нифига — Ну хочешь жалобу напишем, что б удалили — Не надо… у меня времени нет, кладу трубку — Вот негодник! — Чё? — Ты не ответил на мой вопрос, до скольки работаешь сегодня? — До поздна, всё давай — Как думаешь, какую подпись под нашим снимком лучше поставить? Может: я и мой новый друг Мо Гуаньшань? Как тебе? Хотя нет, звучит слишком просто… для вейбо нужно что-то поизящней. — До десяти, заебал. Шантаж — это незаконно, в курсе? — Хочешь пришлю фото своего многострадального пресса? — Нет, обойдусь, мне работать пора. — Малыш Мо, твоя тяга к труду способна свернуть горы. — Да иди ты. Откидывается к стенке как только отжимает красную кнопку на смартфоне. И это уже не усталость от недосыпа, это нахрен полный фарш в теле и мыслях. Общение с Хэ Тянем явно выходило за рамки обычного: нравиться или не нравится. Тут что-то другое, как очень контрастный душ способный взбудоражить от макушки до пят и всегда держать в тонусе. Расслабиться никак не получится.

***

Из всех возможных поводов улыбнуться этот Хэ Тянь назвал бы самым дурацким. Дурацким и неожиданным. Все потому что в неуютном окружении зданий, повернутых к нему жопой, среди запутанных скруток проводов по периметру и рассеянного света голых ламп, он ожидал увидеть что угодно: от молчаливо курящих на выходе работников, до пьяной потасовки нерадивых клиентов. Но вот он стоит тут, облокотившись о стену холодного бетона на заднем дворе «жирной утки», улыбаясь, почти на грани смеха. Мо Гуаньшань кричал на бомжа. Матерился стоя на каменных ступеньках возле металлической двери, на повышенных тонах объясняя рядом сидящему бездомному в чем тот не прав. — Ну ты пиздец, куда торопишься? опять хочешь с животом загнутся?! Жри нормально. Сейчас воды принесу. Тянь закуривает, смотря на неопрятного мужика не читаемого возраста, жадно уминающего нечто съестное прямо из пластикового контейнера. Наблюдает за тем, как Рыжий скрывается в проеме металлической двери и через короткое время снова появляется в поле зрения: с бутылкой воды и небольшим целлофановым пакетом, забитым доверху. — На, попей, вот еще, тут с обеда осталось: лепешки мясные и маньтоу. Только срачь не вздумай оставить после себя. Бездомный благодарно кивает, продолжая набивать рот, орудуя палочками на огромной скорости. — Завтра еще лепешки будем делать под заказ, жрать приспичит — приходи. Тянь улыбается шире, даже в перерывах на затяжки уголки его губ оставались приподнятыми. Не сводит взгляд с Гуаньшаня, пока тот закрывает массивную дверь на замок и быстро переступает ступени, направляясь в сторону оживленной улицы. Прямиком на встречу к Хэ, поджидающему у выхода из подворотни. На тихое: «Привет» в ответ он получает сначала легкий испуг, затем удивление и по итогу совершенно хмурого Рыжего. — Ты реально приперся? — искренне недоумевает. Тянь на самом деле тоже в недоумении, в более глобальном смысле, но вопрос игнорирует, потому что да: он реально приперся. Кивает головой в сторону указывая направление: чуть поодаль, к обочине, где стоит уже знакомый черный байк. — Поедешь? Сценарий у Тяня в голове хоть и имел предпосылки к тому, что Рыжего придется немного поуламывать, но финал в нем был прописан заведомо положительный. Гуаньшань действует не по сценарию. Замирает, многозначительно смотрит в нужную точку, дергает плечом и на выдохе однозначное, непоколебимое: — Нет. «Нет» не в смысле: «возможно, но не в этот раз» или кокетливое: «может быть да, но поуговаривай немного». Просто: «нет и всё, хоть усрись» Заворачивает в нужную сторону и целенаправленно идет своей дорогой. Быстрее обычного. В одиночестве. — Ладно, как хочешь, — голос Тяня слышится где-то за спиной. Чем энергичней шаг, тем ближе к метро и оживленней становился тротуар. Общеизвестная стандартная вывеска уже маячила вдалеке. Главное идти вперед и не оборачиваться. Порадоваться, что ты был последним, кто уходил с работы, а значит ни байк, ни Тяня с ним вместе — никто не увидел. И даже не посметь задуматься над вопросом, почему ты так этого боишься? С каких пор происходящее стало для тебя настолько личным? Просто он всю жизнь ездит на метро; А атрибуты безбедного существования пусть остаются там где им положено быть. Мо не знает где именно, но явно за пределами заднего двора обычной забегаловки. У них там только бездомные люди и беспризорные кошки водятся. Мышцы на ногах противно сковывает от слишком быстрого шага. От ароматов еды, доносящихся с длинного ряда уличных лавочек начинает мутить. Просто потому что он толком ничего не ел за сегодня, только поэтому. Факт, что запахами пищи он вынуждено дышит по несколько часов на дню, отчего-то становится несущественным. Сигаретный дым, внезапно окутавший пространство, приносит облегчение, что на самом деле очень странно. Рыжий просто не в курсе, что его наспех слепленный сценарий тоже в рот ебали. Он узнает об этом через секунду, когда поравнявшийся с ним Хэ Тянь выпустил струю дыма, прежде чем запустить щелчком пальцев сигаретный фильтр в далеко стоящую урну. Бросок оказался точно в цель.