Эйфория

Автобус со сломанным кондиционером можно приравнять к аду на земле, и дело тут даже не в жаре — погода сегодня выдалась свежей и комфортной, все портила вонь тела человеческого и отсутствие возможности вдохнуть полной грудью. Особенно в вечерний час–пик, когда трасса задыхается от потока транспорта и количества пешеходов, спешащих домой. Рыжий стоит в пробке, практически анальной, вот уже двадцать минут. Единственный плюс данной ситуации заключался в том, что можно было вздремнуть без риска набить гематому от дребезжащего соприкосновения черепушки с окном. Телефон в кармане джинс предательски молчит вот уже несколько дней, кроме очередной порции мемов от Цзяня и маминых звонков — больше никто с ним не связывался. Не то чтобы Мо ждал сообщений от кого-то конкретного, он и не надеялся что какие-то мажоры будут снова искать с ним общения и тем более присылать фотки котов, но надежда вещь такая, как её не убивай, а она все равно что-то да нашептывает, даже в предсмертной агонии. И хрен его знает, почему эта надежда вообще возникает. Глаза слипались нещадно: этой ночью ему не удалось как следует выспаться. Терзаемый бессонницей и чувством непонятного, физического дискомфорта — Мо проворочался на кровати, очнувшись на утро с звенящей головной болью, к концу дня успешно превратившуюся в перманентное ощущение недосыпа. Из дремы его выбивает громкий механический рев позади автобуса, доносящийся с улицы. Рыжий вздрагивает и инстинктивно пялится в окно, в поисках нарушителя спокойствия. А потом замирает, когда видит причину: распиздатый байк, глянцево–черный нейкед, из категории: «я такое даже не рассматриваю». Пялится не только Мо, а добрая половина автобуса, преимущественно мужики: кто-то комментирует заоблачную цену, (тем не менее называя ее до последнего юаня) и характеристики, кто-то не стесняясь нецензурно восторгается, а кто-то с завистью созерцает. Молча. Как и сам Рыжий. Вид на трассе разворачивается просто волшебный. Металлический зверь с легкостью объезжает прикованные к асфальту машины, мчась вперед: вот он — настоящий дух свободы! Гуаньшань даже закусывает губу на эмоциях, продолжая беззастенчиво рассматривать: транспорт и водителя, что под стать своему железному коню рассекает в черном монохромном образе. Светло-карие глаза провожают мотобайкера на протяжении всей видимой траектории, которая преодолевается им мгновенно. Автобус тоже трогается, только с позорным тарахтением вместо оглушительного рева. Успешно проезжает добрые три метра и снова зависает в пробке. Мо готов было вернуться к созерцанию собственных коленей, обтянутых светло-серой джинсой, прежде чем вновь вырубиться, если бы в окне не промелькнул уже знакомый темный силуэт. Только теперь силуэт не двигался с места, встав в одну линию с затором, таким образом поравнявшись с автобусом. В черном шлеме невозможно разглядеть лица, но человек на байке вскинул широкую, обтянутую перчаткой ладонь в приветственном жесте. Гуаньшань даже обернулся, пытаясь понять, кто этот счастливчик внутри салона, которому помахали с транспорта мечты. Однако махать в ответ начала добрая половина пассажиров. Мо конечно махать не стал, но потянулся к телефону, звонок которого начал отдавать мелодичным пиликаньем в салон и вибрацией в бедро. Разводит ноги шире и лезет в карман, краем глаза, замечая, как байкер машет собственным смартфоном. «Да ладно блядь!» Рыжий пялится в свой экран: на черном фоне по белому, нежиданное и короткое: «Хэ». Не веря в происходящее, подозрительно косится в окно, осторожно прикладывая телефон к уху. — Да? — Ты такой милый, когда вот так увлеченно смотришь, даже брови не хмуришь, — судя по всему Тянь общался с ним через гарнитуру, попутно убирая телефон в нагрудный карман кожанки. — Так это ты?! — Это я, ну так что? — Что? — Прокатимся? или будешь зад отсиживать? — по голосу было слышно, что водитель улыбался. Рыжий даже представил, как именно это могло выглядеть, там: за слоем карбона и пластика. — Я…я — Мо нервно теребит край толстовки. Предложение, несомненно, застало его врасплох, потому что: одно дело мечтать о чем-то таком, что никогда не сможешь себе позволить — совсем другое приблизиться к этой мечте, практически до расстояния вытянутой руки, когда она сама зазывает тебя в свои объятия. И возможно кому-то поездка на байке покажется мечтой совсем пустяковой, а может и вовсе мелочной, но только не для Рыжего, который, видя это дорогое и роскошное на трассе, рад возможности просто побыть случайным свидетелем. Вот как бы банально не звучало, но жизнь действительно его к такому не готовила! Не готовила, а сейчас швыряет в лицо шанс приобщиться, подсказывая: самым очевидным решением будет съебать из вонючего автобуса, чтобы не жалеть потом всю оставшуюся жизнь. Тут же перспектива получения эмоций на несколько лет вперед. «Ладно…ладно», — глубокий вздох. — Поеду. У каждого на жизненном пути происходит момент, когда он всецело становится центром внимания окружающих. Причем совершенно не важно, о чем идет речь: о клоунском наряде на важном собеседовании, о публичной сцене ревности, когда попался на «горячем». Об упущенной возможности вовремя добежать до туалета и обделаться посреди толпы случайных прохожих, коллег или одноклассников. А может напротив: произнесенная душераздирающая речь для огромной толпы заставит захлебнуться в ее аплодисментах. Снятая кошка с дерева или спасенный тонущий щенок — на неделю сделают простого гражданина героем новостных сводок. Какое-то время толпа содеянного не забудет и будет перетирать нетленные косточки. Прям как одному рыжему парню, спешно покидающему салон с громким возгласом: «откройте дверь, я выхожу!» хотя сейчас даже не его остановка, сейчас это в принципе не остановка. Десятки взглядов сверлят молодого человека — несколько секунд назад бывшего пассажиром общественного транспорта, но выбравшего транспорт куда более романтичный. Черный глянец перед глазами манит, в глазах плывет, а тело словно прибывает в другой реальности. Дикий и несомненно раздражающий шум городского затора ощущается словно в вакууме. Гуаньшань на самом деле не верит, что это происходит с ним, словно в его жизненной матрице совершенно обычных дней кто-то с пульта переключил канал. Ощущение присутствия не появляется даже тогда, когда Хэ разворачивается всем телом и надевает на него шлем, совсем не похожий на собственный: белый с каким-то ультра-современным космическим дизайном. Мо даже не уверен: нравится он ему или нет; Хотя значения это не имело никакого, он надел бы защиту, будь пластик украшен хоть в цветочек, хоть в радужные стразы. Зато ему определенно нравится отсутствие контакта: глаза в глаза. Это здорово упрощало ситуацию, потому что выдержать твердость упирающихся друг в друга коленей и близость разведенных бедер было бы намного сложней. Оно и так чем-то щекотливым отдавало, особенно в паху, и не будь Рыжий в таком стрессе, непременно смутился бы по настоящему. Прежде чем лицо окончательно сталкивается с визором, Мо успевает вдохнуть исходящий от Тяня аромат. Аромат слишком сложный, а Гуаньшань слишком несведущ, чтобы разделить его на составляющие. Такой интенсивный шлейф невозможно носить постоянно, но Тянь в своем нынешнем жестком образе вывозит без труда. Терпкий и немного пряный — так бы сказал Рыжий, если бы речь шла, например, о выборе приправы. Однако нечто инородное в этом дурманящем потоке он все таки улавливает: душное и маслянистое, неприятно оседающее в носу. Тахикардия и жар в теле усиливаются, когда Хэ разворачивается, уверенно хватает ладонями рукояти руля, слегка разминает шею ритмичным покачиванием головы влево-вправо — принимая позу полной готовности. А у Гуаньшаня начинается мысленный обратный отсчет. Он не оборачивается, не смотрит на автобус, который только что покинул, на котором, возможно, поедет уже завтра или через день. В такие моменты нельзя оглядываться назад, в такие моменты сжигают мосты: садясь поудобнее, упираясь в широкую спину, обхватывая за талию, крепко прижимаясь ладонями к твердому животу. — Готовься, братец Мо, сейчас полетим, — Тяню приходится изрядно повысить голос, что бы пассажир сзади мог слышать его вот так. Все, что доходит до сознания через секунду это: рев мотора, извилистость маршрута, огни города, превращающиеся в размытые световые иглы, и собственный пульс, отдающий сосредоточенной вибрацией где-то в темечке. Ветер дороги пробирает до костей, но чужое тело спереди не позволяет окончательно замерзнуть. Скорость: бешеная, разрастающаяся с каждой секундой, заставляющая душу провалиться куда-то в пятки. Страшно представить, насколько она могла бы развиться, будь трасса не столь оживленной. Гуаньшань сильней сжимает руки на чужом прессе и позволяет себе поддаться тому редкому состоянию, которого в его жизни так не хватает: он расслабляется. Прикрывает глаза и концентрируется только на чувстве полета, полностью теряя контроль над временем и перекладывая ответственность за собственную жизнь, на человека, всецело заслоняющего собой. Даже если они расшибутся на огромной скорости, превратившись в кровавую кашу на асфальте — кажется это не самый худший способ отправиться к праотцам. Их даже жалеть никто из очевидцев не станет, все сострадание достанется искореженной груде металла, и как можно за это кого-то винить?! Однако простая мысль приходит к Рыжему настоящим откровением, почему-то он уверен, что пока сидит позади, на удобном широком сиденье, с ним… нет! с ними — ничего подобного не произойдет.

***

Закоулок в котором стояли двое, можно было даже назвать уютным. Искусственный свет из стоящего напротив минимаркета разбавлял темноту улицы с редкими прохожими. До ушей доносился шум с главной дороги, находившейся всего в паре метров, которая в полумертвом проулке виднелась блестящей полосой проносящегося света фар и кислотным неоном от расставленных рекламных щитов. Припаркованный возле металлического ограждения байк одиноко накренился на бок, но это нисколько не влияло на его внушительный вид. Рыжий сидел на перилах металлической изгороди, протянутой вдоль тротуара, подрагивая от холода и расшатанных нервов после поездки. Сначала его оплот пробивает аромат неоднозначной туалетной воды, а затем неожиданная тяжесть на собственных плечах. — Просто на тебя смотреть холодно, — Тянь поясняет, оставаясь в одном черном лонге, ковыряясь в смятой пачке с куревом. Гуаньшань, осознавая происходящее, сначала хмуриться, до глубокой черной складки между бровями, и выступающей верхней губы, как после сна, но затем хватает ворот черной кожаной куртки, натягивая на себя плотнее. Потому что смысл выебываться, когда тело колотит промозглым тремором и скрыть это невозможно при всем желании. Аромат Хэ Тяня заполняет пространство вокруг Рыжего, заставляя опять задаваться вопросом, что же сука с этим запахом не так? Тянь стоял облокотившись лопатками о боковую панель автомата с напитками, делая первую затяжку. Затем еще парочку быстрых и жадных. Сбив оскомину, он зажал фильтр губами и потянулся к пряжке ремня, заставляя Рыжего недоверчиво покоситься в свою сторону. — Ты погляди что натворил, наверное синяки останутся, — его речь была немного не четкой из-за сигареты. Мо не мог сказать, были ли движения Тяня наигранными или это у него получалось естественно, но задирая край черной ткани, медленно оголяя живот, он намеренно подается тазом вперед, словно давая возможность лучше себя рассмотреть. Гуаньшань сначала теряется от вида развитого пресса, венозного узора и выраженных линий косых мышц уходящих к паху: в неебическую неизвестность, но всего лишь за границу застежки джинс. Через пару секунд осознания бледная кожа наливается красным, потому что вид этот Рыжему нравиться, застревая в голове, пробуждая спящее нечто в глубине души, нечто — не желающее просто смотреть. Потом до Гуаньшаня наконец доходит, когда ткань оголяет кожу выше пупка, демонстрируя красные разлитые пятна. — Ух как вцепился, в меня! Живого места не оставил. — Бля, я не специально, — Мо честно удивляется оставленным на его теле следам. — Придется тебе взять ответственность, как будешь заглаживать вину? — Да я не хотел, я бы не лапал, если бы не дорога… блядь… — Так ты все таки решил воспользоваться ситуацией и меня полапать? — Хэ изгибает брови, смотря на Рыжего с ухмылкой, неестественно скошенной из-за бумажного фильтра, по прежнему находящегося между губ. — Да нихуя подобного, отвали! — Ладно, — Тянь соглашается и Мо удивляется тому, как быстро получилось его урезонить. — Но тогда погладь, — он возникает перед Гуаньшанем слишком резко, хватая за запястье, прижимая его ладонь к наполовину оголенному торсу. Кожа у Хэ Тяня обжигающая и гладкая, рука, невольно лежащая на ней, резко одергивается, вместе с грубым ругательством: — Ебнутый! Ты совсем с башкой не дружишь?! я же сказал, что не специально. Брюнет ржет, явно получая ту реакцию, на которую рассчитывал, вновь отходя к автомату, опрокидываясь спиной в серую боковину. — Успокойся, не нужно так нервничать, это всего лишь шутка, обычное прикосновение. — Да иди ты. Докуривай скорей и я пойду. — Когда катаюсь, я курю по две. — Тц… ну ахуеть — не встать, — Рыжий старается звучать недовольно и несдержанно, словно Тянь его отвлекает от очень важного дела. Хотя на самом деле отвлекает же! Потому что Гуаньшань изначально ехал в гости к матери. Как обычно он навещал ее раз в неделю, иногда чаще. Приходил и просто на чай, и на бытовую помощь: полку прикрутить, петли смазать, что-то тяжелое передвинуть или перенести, компьютер настроить. На самом деле его мама — хрупкая, добрая женщина, умела делать большинство из перечисленных пунктов сама, кроме последнего разве что. Потому что женщины — создания по истине удивительные. Оставшись с ребенком на руках, без мужа и денег, они становятся личностью на удивление независимой и самостоятельной, если не всесильной. По хорошему ему бы встать и уйти. Преодолеть один крутой спуск, поворот направо, пару сотен метров и встречай отчий дом. Но сейчас Рыжему уходить совсем не хочется, словно он врос телом в металл и сдвинуть с места его можно только вместе с периллой. Действительно: «ахуеть и не встать» какой-то выходит. Комментарий Тяня про вторую сигарету почему-то откликается в нем абсолютно бредовой радостью. Он нервно водит подушечкой пальца по грубой молнии куртки, не зная задать ли вопрос, что вертелся на языке еще с автобуса или промолчать. Когда никотиновый запах долетает до рецепторов, напоминая о том, что сигарета не тлеет бесконечно, слова громко срываются в воздух: — Откуда у тебя такой байк? Он же пиздец дорогой. Тянь даже замирает на секунду, не успев завершить затяжку, затем расслабленно улыбается, пожимает плечами и спокойно отвечает: — Считай, что подарили. — Охренеть, тебе всегда дарят все что пожелаешь? — голос у Гуаньшаня становится по ребячески любопытным, словно задаваемый им вопрос был чем-то из разряда фантастики. Тянь может и развил бы тему, дабы вдоволь насладиться неожиданно открытым удивлением со стороны Рыжего, но он решает его любопытство удовлетворить и на искренность ответить правдой. На этот раз затяжка получается осознанно долгой, а выдыхаемая порция дыма слишком обильной, так что плотный кумар почти полностью скрывает темную челку и точенные черты лица. Хэ выдерживает паузу, почти неприличную и затем отвечает: — Нет, не всегда. Рыжий просто молча кивает головой, видимо понимая, что пояснений не будет, если он вообще их ждал. Хэ достает телефон, швыряя бычок в урну, начиная сосредоточенно печатать, всматриваясь в сияющий голубой экран. Он успел соврать минимум два раза. Его первая ложь распространялась по ту сторону экрана, где он в очередной раз заставлял себя ждать. Наверняка его сейчас прокатят, и совсем не так, как он Рыжего. Хотя иногда ожидание даже полезно: так и ощущения ярче и эмоциональный взрыв дольше. В короткую бездушную переписку врываются стройные ноги и кружевные чулки: а нет, не прокатят, все идет по плану! Тянь вообще любитель планировать, но не больше чем на одну ночь. Отправив короткий ответ, он кладет телефон в карман брюк и кидает взгляд на сидящего рядом. Рыжий опирается руками о перила, задумчиво смотрит в асфальт, и едва ли эта погруженность в себя заключалось в заинтересованности местным ландшафтом. Тянь скользит глазами по его выразительным длинным пальцам, обернутым в пластырь: большой на правой и средний с указательным на левой. Не старается запомнить, просто почему-то знает: не забудет. Напряжение от Гуаньшаня, кажется, начинает ощущаться в воздухе, и Хэ понимает: что-то не так. Что-то в его позе и обычно смурном виде изменилось, сделавшись чрезмерно мрачным. Глубоко залегающие складки между бровями смотрятся на лице почти болезненно. Тяню становится жутко интересно: есть ли предел у этих мимических морщин? и насколько глубокими они могут быть, предложи он Мо Гуаньшаню поехать к себе. Насколько бурно тот отреагирует? Наверняка ведь захлебнется от возмущения. Но если бы согласился, Тянь бы свои планы ради этого переиграл. Хотя он это и так уже сделал, когда случайно заметил знакомую рыжую шевелюру в широком окне автобуса. Ради чего-то заведомо интересного и обещаниями можно пренебречь, правда он и так: никогда, никому и ничего. И Тянь понимает слишком отчетливо: в том и вся соль, что Рыжий бы не согласился, Рыжий бы непременно его послал. Слишком живым и эмоциональным был этот парень. Слишком на самого Хэ Тяня не похожий. А еще он сидел в его куртке… Вторая сигарета была еще одной ложью, Тянь никогда не курил две подряд, предпочитая выждать паузу, иначе от табачного перенасыщения во рту становилось слишком сухо и горько. Просто появилось внезапное и глупое желание: подольше постоять под ночным небом. Вместе. Притворившись, будто короткая поездка давала ему на это право, сформировав между ними что-то общее, от чего люди становятся немного ближе друг к другу. И желание это Тяню кажется совершенно неправильным, потому что ему не надо ближе, не так. И стоять созерцать ночные светила тоже. Не надо. Но почему-то хочется, а когда Тяню чего-то хочется, он себе любимому не отказывает и не обделяет. Тем более Рыжий вон тоже уходить не рвется, хоть и дрожит как чахлый осенний лист. — Я пойду, — Гуаньшань слетает с перил, как только в руках Хэ Тяня оказывается новая сигарета, словно он ждал именно этого момента, чтобы обломать чужие мысли и планы, и с чистой совестью свалить. — Эй, эй, а как же вторая? — Кури, кто тебе не дает. — Серьезно, нормально же сидели ну, — Хэ прихватывает его за локоть в попытке удержать. И по хорошему ему бы этого не делать, а отпустить человека восвояси, чтобы отогрелся как следует и чаем отпился, но вот отпускать, как раз, не хочется. — Отпусти, — Рыжий озвучивает и решительно вырывается, хотя прикладывать силу не было необходимости. Тянь больше касался его, нежели по настоящему держал. — Ладно, ладно, не кипятись, ступай, маме привет, — брюнет даже демонстративно делает шаг назад. Мол: смотри вот, ретируюсь с поля боя. Иди давай — грейся. Заболеешь еще. Он провожает Гуаньшаня взглядом, наблюдая как того засасывает темнота проулка, словно пасть монстра, который жил у Тяня под кроватью всю начальную школу, и наконец-таки закуривает злосчастную вторую. Без желания, но с победной улыбкой: потому что спектакль по теме: "мои вредные привычки" еще не закончен. «Интересно, когда заметит?» — Тянь задается вопросом, поднося длинные пальцы к лицу, в характерной для курящего манере. Долго ждать не пришлось: Рыжий резко останавливается и слишком нехотя разворачивается обратно, попутно скидывая с себя куртку. Хэ Тяню становится даже немного жаль, потому что рыжие волосы и черная кожа сочетались на удивление хорошо. Он даже губу нижнюю от эмоций закусывает: не просто хорошо — горячо! Обдает кипятком похлеще каких-то банальных кружев. Мо сейчас очень хочет об кое-кого почесать кулаки, вот например об себя, потому что заслужил. Хотел уйти с размахом, а в итоге возвращается с повинной, как провинившийся пёс. — Быстро ты. Решил прикарманить, но совесть замучила? — Тянь тихо посмеивается, но беззлобно, видно, что ситуация его просто забавляла. — Держи, мне чужого не надо, — а вот Мо, напротив: очень серьезен и именно с таким видом кидает верхнюю одежду, выдерживая дистанцию в несколько метров. — Оставь себе, она тебя согреет. — В жопу засунь свои подачки. — Какие мы злые, тебе что одиннадцать?! Или это поздний пубертат? Рыжий знает, что звучит слишком резко, но причину почему срывается — все равно не озвучит. Слишком глупо и пиздец стыдно даже думать о таком, о чем подумал он, когда Тянь пялился в свой телефон. Поэтому Мо игнорирует вопрос, и разворачивается, скрипя об асфальт стесанной подошвой кроссовок, кидая напоследок прощальный взгляд на байк, как бы говоря «спасибо» за подаренные эмоции. Хотя благодарить нужно в первую очередь мажора, снизошедшего до милости, но слова Рыжему в принципе всегда давались с трудом, а волшебные тем более. — Погоди,— Мо буквально замирает на полушаге, не решаясь ступить дальше, от мысли, что прилетела в голову, как пуля разъебавшая висок, — как ты узнал, что я иду к маме, как ты вообще понял, что мне нужно именно в этот поворот? — Что? — Как узнал говорю? Тянь, до этой секунды источавший уверенность и снисходительность в каждом движении, был сбит с толку и это четко выражалось на задумчивом лице. Он старался вспомнить тот момент, когда именно Рыжий поделился с ним ценной информацией. Копается в собственной голове и понимает, что там, нахуй, пусто. Ни единой зацепки. Но он все равно старается отыскать зерно логики среди пласта необъяснимых мыслей. — Тут съезд просто удобный, — пожимает плечами в духе: че такого то. — А про маму, наверное, сказал когда мы только приехали, ты был на взводе, не знаю… да какая на самом деле разница? Какая разница, какая разница… в целом никакой, кроме маленького такого нюанса: Рыжий нихрена ему не говорил! Не упоминал, даже намека не давал. И от этой мысли становится жутко, до вздутых судорожных мурашек по телу, и без того уставший мозг ищет способы защитить себя. Прям как Тянь, постаравшийся найти логику, психика Гуаньшаня тоже пытается это сделать: ты действительно был на взводе, тебя трясло и мало ли, что ты ляпнул в тот момент. А ляпнуть мог что угодно: как будешь хвастаться перед лысым, как поделишься впечатлениями с мамой. Ты не сходишь с ума, давай не будем обращать внимания на то, что ты впринципе не хотел рассказывать о случившемся ни маме, ни лысому, и уж тем более докладывать Тяню о своих планах. Да-да, очень правильный ход мыслей, если представить, что ничего такого не было, с этим вполне можно согласиться и жить дальше. Фиктивная сделка с самим собой состоялась. Какой ты молодец! — Давай может подброшу? темно уже, — Тянь смотрит на озадаченное лицо парня и кивает в сторону двухколесного. — Не надо, сам дойду, ладно, бывай, — Мо уходит не поднимая головы, на этот раз окончательно. Тянь еще долго смотрел ему в спину, смотрел даже когда юношеский силуэт скрылся за видимой границей асфальта, растворившись в темноте. Неудержимое желание довести Рыжего до двери, как маленького, боролось со здравым смыслом. Рыжий — взрослый парень, явно знающий этот район. Парень который, кажется, темноты вовсе не боится. В отличии от самого Тяня, он врывается в нее уверенно, своей дерзкой и немного угловатой походкой, зная наизусть каждый потайной угол, который она (темнота) может скрывать. Телефон в очередной раз пытается докричаться до владельца, выдирая из плена мыслей, заставляя отвлечься от созерцания пустоты, которая несколько мгновенный назад была чем-то живым. Брюнет неосознанно оборачивается в сторону главной дороги, той, что сверкает бенгальским огнем, привычно и знакомо, зазывая ворваться в этот искрящийся хаос с потоком ветра и завистливых взглядов. Но он не хочет туда, Хэ Тянь и сам до конца не понимает, как в нем родилось это сомнительное желание отвернуться от изобилия искусственного света, и ворваться в непривычную, плотную и непроглядную темноту, от которой трясется в поджилках. Потому что, кажется, в ней все таки есть свет, тот необходимый крошечный огонек, способный вывести тебя в нужном направлении. Езжай за ним, скорее. Догоняй! Внутренний голос сегодня слишком назойлив. Только Тянь его не слышит. А когда тот все равно прорывается сквозь отчаянно-темное болото мыслей — намеренно игнорирует. Они с ним вообще давно не в ладах и нет между ними: ни доверия, ни согласия. Ступни упираются в асфальт, куртку бросает в бокс для хранения, потому что ему явно нужно хорошенько проветриться. Через секунду отдаленный гул машин заглушается полностью, из-за экипировочного шлема. Все, на что его хватает — попытка уложить стрелку спидометра, выезжая на оживленную трассу, словно мотылек, не знающий другого света.

***

Ничто не согреет тебя лучше тепла материнского дома и объятий. А после порции фирменного яично–томатного супа и чая нун-сян — о былом холоде и вовсе не вспоминаешь. — Сынок, ты оставайся, уже ночь на дворе, а утром компьютером займешься, мне все равно ни к спеху, — женщина одергивает синюю кухонную шторку, всматриваясь в окно. — Даже фонари уже не работают. В их районе подобные вещи — частое явление, словно жильцы должны понести личное наказание за то, что не успели прийти домой вовремя, поэтому путь их будет пролегать в кромешной темноте. Даже у Золушки времени было до полуночи, а у них уже с девяти вечера: эконом-спальник превращался в подобие гетто. Гуаньшань сидел откинувшись на спинку стула, кажется он переел, и предложение мамы было слишком заманчивым, чтобы не согласиться на него. Горячий душ расслабляет так, что тело начинает слегка лихорадить. Наброшенная на влажную кожу старая футболка, хранившаяся в комоде специально для него, сидит немного плотно, (и с каждым разом все плотней) особенно для одежды в которой планируешь спать. Все таки со времен школы он возмужал: стал шире в плечах, вытянулся на пару сантиметров, черты его лица заострились, лишившись былой детскости. Благодаря постоянной физической работе тело сделалось мышечно-развитым и поджарым. Жизнь превратила его в привлекательного юношу, а рыжина досталась в подарок от матери. Гуаньшань этого никогда не стеснялся, одна из определяющих для него вещей: возможность оставаться самим собой, а редкий цвет волос этому только благоволил. Обычно он не был любителем тщательно рассматривать себя, но сегодня вот захотелось, даже несмотря на мутный конденсат на зеркале. Сегодня у него вообще день выдался необыкновенным, он его еще не скоро забудет. Хотя как такое забудешь. Телу уже тепло, а лихорадка — точно нервная. Только вот оказавшись в кровати, Рыжего накрывает: не мыслями о былой поездке, а воспоминаниями иного рода. Он поднимает и рассматривает раскрытую кисть, до мельчайших подробностей воспроизводя недавнее ощущение гладкой, горячей кожи на чужом животе. Пресс у Хэ Тяня крепкий, а кубики мышц хорошо очерчены, так что под ладонью этот рельеф собирается в идеальную геометрию. В голове заново проигрывается ход движения руки: как безымянный палец невольно обвел пупок, случайно провалившись в него шершавой от моющих средств подушечкой, и как кожу на обратной стороне запястья слегка покалывало, от контакта с линией роста волос. Одних воспоминаний достаточно, чтобы крепко завестись, до желания просунуть руку в трусы. Вот тут уже плюсы отдельного жилья всплывали на практике, потому что будь Рыжий у себя в квартирке — он бы так и поступил: с удовольствием передернул, снял накопившееся напряжение этого невероятного дня. Все же он отвык от совместной жизни с мамой. От факта: что она там за стенкой, наверняка читающая любимую книжку перед сном — дрочка как–то полностью теряла свою прелесть и актуальность. Рука падает на одеяло резко и серый пододеяльник под ней смешно вздувается. Гуаньшань одергивает себя, потому что в очередной раз влажные фантазии зашли слишком далеко. Хочется наорать на собственный мозг: о чем ты — блядина такая, думаешь! О человеке, чей мотоцикл стоит дороже, чем твое левое яйцо на черном рынке. Твой счастливый день для него не больше чем обычная рутина. Думать нужно о реальном будущем, а инакомыслие сжечь в кострах праведной инквизиции. И на этой уверенной и чудесной ноте его сознание посещает удивительное умозаключение: Хэ Тянь, все таки, странный. Странный, потому что снять футболку и оголить спину он не захотел, тогда, на баскетбольной площадке, а сегодня самолично живот трогать разрешил… — Бля! — Мо перекатывается на другой бок, и накрывается одеялом с головой. Обещал же: больше не страдать херней. Телефон под подушкой вибрирует, Рыжий разлепляет сонные веки и подрывается слишком резко, понимая, что с момента когда он начал «страдать херней» прошла не пара секунд. Он определенно какое-то время провел в царстве Морфея. Но, видимо, кто-то очень сильно против, что бы он блуждал по воображаемым чертогам какого-то мифического мужика, потому что телефон снова коротко оповещает. Если это Цзянь, то его просто прибьют, если Цунь Тоу с просьбой завтра утром подменить — Рыжий прибьет его дважды, для профилактики. Разблокированный экран сообщает, что он был не прав в обоих случаях. И уже не понятно: будет отправителя под праздничной фамилией, ждать расправа или нет. [00:03] — Привет~ [00:03] — Ты уже лежишь в кровати? [00:04] — или на диване? [00:04] — или на чем ты обычно спишь? Рыжий пробегает глазами по сообщениям, отправленным с разницей в секунду и чувствует в этих вопросах лютый подвох, потому что: нафига такое спрашивать? — это раз, и как на это нужно отвечать? — это два. А сердце, сердце вон радостно так трепыхается за грудиной, никого не спрашивая. Радостно. Блядь. Что бы Рыжий радовался хоть чему-то не дающему ему спать в первом часу ночи, но как есть. [00:07] — тебе делать больше нечего, о такой херне спрашивать? [00:08] — Так это секрет? ты же не из тех, кто спит с мамой в одной постели до тридцати? [00:09] — в кровати [00:09] — односпальной [00:10] — И как, нормально помещаетесь? [00:10] — бля, я имел ввиду твой вопрос, в кровати сплю, один! если продолжишь эту тему, клянусь я тебя заблокирую. [00:11] — Хаа, ладно, так о чем тебя можно спрашивать? Только не пиши что ни о чем. «Вот сука!» — Мо ударяется в ругань, потому что ему только что обломили такой козырный вариант. И че вот ему отвечать теперь? — Да нахуй, — он произносит и тут же плотно зажимает губы. Забылся: что сегодня он у матери, что шумоизоляция в квартире хреновая. [00:12] — Ни о чем. У Рыжего ноль сомнений, потому что: кто ты такой, чтобы мне указывать. [00:13] — Я в тебе не сомневался. Просто хотел сказать, что утром ты проснешься знаменитым. [00:13] — Ну и спокойной ночи, конечно же. Мо перечитывает несколько раз, быстро бегая глазами по экрану, отправляет короткое: «ты о чем?» и снова перечитывает. Ладони держащие гладкий корпус телефона стали неприятно влажными и горячими. Стать знаменитым — это точно последнее что ему от жизни нужно, а времена дурной славы он пережил еще в школе. Хреновые были времена. Он плюхается со всей дури на подушку, чувствуя как к горлу подступает паника, при попытке объяснить себе слова Хэ Тяня. Новое входящее открывает с замиранием сердца и задержкой дыхания. [00:19] — Тебе не о чем переживать, Мо Гуаньшань. Спи спокойно. [00:19] — Сладких снов. Глубоко вдыхает воздух и медленно, методично выдыхает. — Придурок, — на этот раз предусмотрительным шепотом, разносящимся в темноте маленькой комнаты. И чувствует, что отлегло. Хер знает как это работает: мантру он там читает или сквозь экран гипнотизирует, когда печатает. Главное — работает. Одно плёвое смс вызывает желание подчиниться, улечься на бок, да поудобней, до самых ушей натянуть одеяло, и не думать: особенно о богатеньких придурках, способных за полминуты вытрясти из тебя душу и вернуть обратно.

***

Ночной воздух в весеннее время становится прохладным достаточно резко, несмотря на предшествующий дневной зной. Именно этот контраст отличал весну в Ханчжоу от летней поры — когда духота стояла круглосуточно. Тянь знал это наверняка, как человек застающий ночь в самом её разгаре. Охранник жилого комплекса, чуть уступающего в помпезности его собственному высотному кварталу, выкатил байк к главному входу в здание. Рядом золотые колонны, стоящие по сторонам от прозрачных дверей, гламурно блестевшие в темноте, прям как ряд безвкусных золотых хуев. Ветер срывается порывами, заставляя волосы непослушно извиваться в такт стихии. Ветер всегда заставлял его жалеть о том, что предпочел двухколесного друга машине. Но не сегодня. Определенно нет. Он закуривает ту самую сигарету, которой всегда приятно затянуться после того как опустошишь голову и яйца. Только пустота давно перестала ощущаться легкостью и беззаботностью, пустота медленно пожирала душу, ведь именно это было ее настоящей целью. Сигарета не усиливала удовольствие полученное от ебли, пусть и хорошей, сигарета — банальная зависимость. Тянь заходит в приложение, открывает переписку с "чулками" и удаляет одним нажатием, за ненадобностью, чулки, к тому же, пришли в полную непригодность. Ставит галочки в нужных пунктах опроса: встреча состоялась? — состоялась. Все прошло удачно? — спасибо, кончил. Не применялись ли к вам любые виды насилия или принуждения? — предложение выпить кофе, до принуждения как-то не дотягивает. И последний вопрос, который Тянь считал максимально бесполезным, но в его ситуации обязательным: — Вы уверенны, что данный партнер не ваш… Тянь не дочитывает. Он уверен, конечно же блядь он уверен. На самом деле Тянь бы не ебал себе мозг с подобным ликбезом, если бы это являлось обязательным пунктом после "встреч". Не его вина, что в помешанном на истинной любви мире — так не хватало непринужденного и человеческого: «просто потрахаться» И не думайте, что Хэ Тянь такой один. О нет! Вселенная, подарившая людям эйфорию и единство душ — человеческие пороки явно недооценила. Бездушное приложение — универсальный инструмент для удовлетворения своих фетишей и секса на одну ночь, с партнером который свалит раньше, чем успеешь сменить постель, или спустить воду в ванне, ну или вымыть кухонных стол — тут уж кто на что горазд. Никаких обязательств, уговоров остаться, или пустых пламенных речей. Не нужно заводить неловкий диалог средь бела дня или намекать на нескромное продолжение, боясь, что тебя посчитают еретиком, неверующим в чистую и искреннюю связь. Ничего не нужно, лишь зарегестрироваться парой правильных нажатий пальцем по экрану и сразу начать с «продолжения», пропуская промежуточные стадии. Условие только одно! У Хэ Тяня оно есть: уже надорванное, спрятанное в костлявой клетке. Давно сгнившее и бесполезное — по крайней мере он так думает. Условие гарантирующее, что ни у кого из участников не случится эйфории, ибо то что уже случилось — повториться не может. Таким образом полностью искоренили ситуации, когда ищешь быстрой ебли, а находишь родственную душу, и вместо снятия напряжения: вы рвете волосы на жопе что бы доказать: вы не такие, вы же просто посмотреть. Кажется, что усилившаяся непогода намеренно прогоняет его, заставляя сигарету тлеть с двойной скоростью. Ну и кто Тянь такой, чтобы противиться, его здесь больше ничего не держит. Он достает из специального отсека куртку, и натягивает на широкие плечи. Улыбается, потому что последним кто ее носил — неожиданно был Рыжий. Так же неожиданно, как и встреча на многолюдной трассе. Ему бы на секунду задуматься над чередой совпадений, но чем взрослее он становился, тем больше превращался в человека верящего в „простослучайность”. Обычно раскрытая молния застегивается с приятным жужжанием, а лицо наполовину заслоняется жесткими краями ворота. Тянь закрывает глаза и облокачивается на байк, вдыхает. Ранее игнорируемый плотный шлейф чужих масляных духов, уже не вспомнить кем оставленный — до тошноты душит. Тяжелый аромат совсем не вяжется: на удивление не с самим Тянем, а с этим — с Рыжим. Ебанина, конечно, полная, однако безудержное желание сдать любимую шмотку в химчистку едва ли не красной галочкой отражается в подсознании, вместе со строгой пометкой: «немедленно к исполнению». Он открывает фото, из-за которого ранее пришлось, совершенно бесцеремонно отлучится в уборную, и смсить Рыжему, сидя на краю унитаза. Масштабирует изображение и снова отдаляет. Задается логичным вопросом: «интересно, ему понравится?» — на этот раз улыбка сопровождается довольным хмыкающим смешком. Настоящим. Тянь за собой не замечает, но увидь его выражение лица кто-то из близких — подтвердил бы, что таким непритворным они его еще не видели. За прошедшие пару лет — точно.

***

«Спи спокойно» — кажется этого Тянь пожелал ему. Не сбылось. По началу возможно и было спокойно, когда его сон только начинался. А потом все очень быстро пошло по пизде. Возбужденный мозг Мо Гуаньшаня рисует свою полуночную картину. Приглушенный свет переулка. Серый автомат с напитками, и подпирающий металлическую конструкцию Тянь, рассматривающий подсвеченный экран смартфона. Мо слетает с насиженных перил, он хочет уйти, и совсем не хочет смотреть Тяню в лицо. В голодное и увлеченное ебало, вызывающее желание только одно: хорошенько пройтись по этой леденящей красоте кулаком и спросить, что же такого интересного ты там увидел? Ноги становятся ватными и каждый шаг словно глубже погружает в зыбучие пески. Рыжему не дают уйти дальше, Рыжего влечет дикой надобностью ближе к автомату. Подойти к нему оказалось ожидаемо легко. Гуаньшань уже знает, что именно должен сделать. Шаг — и он в плотную к своему визави. В следующую секунду делает жест, который в любом приличном обществе сочтут крайне неприличным. Жест, на который во сне он единолично имеет право. Мо заглядывает в чужой телефон. Еще мгновение и он почти увидит причину, нагло укравшую у него внимание человека напротив. Буквально пара миллиметров и искусственное голубое свечение смартфона даст ему ответы. Характерный хруст и следом жгучая боль в подреберье, как будто сердце насквозь пробили ржавой арматурой, заставляя разъебанную мышцу патологически плеваться кровью. — Блядь! — Мо подрывается держась ладонью за сердце. Кожу тут же начинает холодить липкий пот и влажная простынь. Он осматривается по сторонам: его бывшая комната, привычно тесная, погруженная в темноту — от этого вида нервы немного успокаиваются. Грудь противно зудит, в легких духота. Вместе с Рыжим просыпается потребность срочно открыть балкон настежь. Он поднимается на ноги, из-за легкого тремора задевает по пути цветочный горшок. Обнаруживает, что застилающая пластиковую дверь штора колышется от промозглого ветра. Точно, он же проветривал перед сном. Мо пробирается сквозь плотную ткань и вдыхает свежий ночной воздух, пытаясь понять: легче становится или нет? Ветер противно шумит, подгибая деревья, фонари по прежнему не горят, в груди все так же тесно. Легче не становится. Зато становится по настоящему страшно от мысли, что обычный кошмар способен так переебать. «Господи, эйфорию я вообще переживу?» Прикрывает глаза, старается сконцентрироваться, и невозможно объяснить, что это за ощущение такое: не режущее и не колющее, не острое и не тупое. Странное чувство, которого у него априори быть не должно. Чувство, словно тебя только что предали.