***
Безысходность... Беспомощность... Как ещё там люди называют эти чувства? Те чувства, которые будто съедают, поглощают тебя изнутри... Как же плохо... Взгляд затуманивается усталой дымкой тоски, что вьётся вокруг вертикального зрачка, словно гипнотизируя его, словно призывая ещё больше думать об удивительном человеке, перевернувшим всё мировоззрение сына Агния, словно внушая ещё большую грусть, выгоняя светлые частички надежды на его возвращение. А, собственно, что он может? Вопрос в пустоту. Никто его не услышит. Полубог издаёт болезненный стон и, положив руки на стол, кладёт на них острый подбородок. Он смотрит лишь в одну точку, на шероховатую каменную стену, испещрённую маленькими трещинами, оставленных неведомым прошлым и покрытых лёгкой пылью времени. Трещины петляют, вьются, складываются в причудливые узоры и формы. И вот, тоскующий мозг находит, кажется, знакомые очертания. Длинная, лишь совсем чуть-чуть неровная линия выводит аккуратный нос, вырисовываются кривые клетки шарфа и виден прерывающийся местами искривлённый контур мягких каштановых волос. Сердце медленно ломается от внезапно навалившейся тоски, раскалывается на осколки с острыми краями, которые кромсают грудную клетку. Они режут лёгкие, мешая дышать. Неприятное чувство нарастает, вокруг будто бы и нет никакого кислорода. Ему нужен свежий глоток воздуха. Настанет ли миг, когда его наконец отпустит это ужасное чувство столь жалкого и бессмысленного существования..?***
Ноги тихо ступают по лесной тропе, приминая пробивающуюся из-под земли свежую траву. Узкая дорожка петляет меж тонких и толстых стволов величественных деревьев смешанного леса. Вокруг шуршат на ветру ветви и листья, разливается по пушистым облакам, плывущим высоко в далёком небе оранжевый цвет медленно опускающегося за линию бескрайнего горизонта, где виднеется в туманной дымке синеватого оттенка цепочка высоких гор. Человек в белой толстовке наклоняется и срывает очередной цветок, добавляя его в свою многообразную коллекцию. Ромашка. — Зачем тебе они? — Спрашивает, кажется, всё ещё далёкий от этого мира полубог, действительно не понимая сути этого занятия. Мироходец останавливается на несколько секунд, оставаясь позади, но потом вновь нагоняет собеседника. — Ну, цветы это красиво. Ты когда-нибудь пробовал их разглядывать, например? А ещё у цветов есть свой язык... А ты слушал их запах? И вот так всегда. То он молчит и из него слова не выдавить, то он щебечет, словно ранняя пташка, которой, наверное, кроме этого и нечего делать. Но, с другой стороны, хорошо, что у Лололошки хорошее настроение, ведь так? Люциус продолжает молча идти, глядя под ноги, чтобы вдруг не споткнуться, как это было несколько минут назад. Они идут уже долго. Интересно, как человек, идущий рядом с ним, ещё не устал? Если честно, то у блондина уже ноги болят от долгой ходьбы в гору длинной в несколько часов. Вдруг шатен остановился, и человек с острыми ушками, не успев затормозить, врезался в его спину. Подняв глаза интересного красно-оранжевого оттенка наверх, полубог понял, что оказался на скалистом выступе, где неспеша гулял ветер, тихонько напевая какую-то свою заунывную, грустную песенку. В его еле слышном вое можно было бы уловить даже какой-то смысл, причину грусти стихии, но человеку в шляпе это было не надо. Солнце медленно заходило за горизонт, словно опускаясь вниз, под землю, в её глубины, в таинственные пещеры и шахты, где Лололошка, по его словам, и добывал эти ценные блестящие штуки голубого цвета, что назывались алмазами. Оранжевые лучи падали на землю, лица стоящих и их одежду, бегали по ветвям и листьям деревьев, перекрашивали скучные белые облака в розовый, жёлтый и персиковый, залезали в глубокие трещины скалы, словно шпионы, просачивались сквозь просветы меж хвоей высоких сосен. Блондин невольно засмотрелся на этот удивительно красивый пейзаж, и от долгого зрительного контакта со светилом перед его глазами забегали разноцветные блики и силуэты. Он отвёл взгляд, проморгался, опять несколько раз зажмурился и, открыв очи, увидел, что шатен сидит на траве, что-то мастеря, ловко двигая руками. Люциус присел на корточки и начал пристально наблюдать за работой. Лололошка с усердием переплетал стебли собранных раннее цветов, из которых уже получилась довольно длинная немного загнутая конструкция, чем-то похожая на змею. Видимо, работа подходит к концу, и мироходец сплетает два конца изделия между собой. Теперь оно напоминает... Корону? Одетый в белую толстовку человек улыбнулся результату, и, подняв глаза на "надзирателя", водрузил готовое изделие на его голову, коснувшись кистями коротких белых волос и задев мизинцем правое ухо. На его лице появилась милая улыбка. Добрая и заботливая, она навсегда запомнилась Люциусу, отпечатавшись в его подсознании.***
Ночь. Полный диск луны, так сильно выделяющийся своей белизной с голубоватым оттенком на фоне тёмного неба, медленно выкатывается из-за кудрявых туч, показывая миру, лежащему внизу свой лик. По земле, словно хозяин по своей территории, разгуливает лёгкий ветер. Вокруг спокойно, лишь тишина липнет к мозгу и залезает тёмным, неприятным туманом в острые ушки разлёгшегося на остывшей после жаркого дня земле человека. Люциус - а именно так его и звали - лежал подле руин дома, где совсем недавно жил маленький мироходец, полностью перевернувший его ранее скрупулёзный и высокомерный взгляд на мир и, в особенности, жизнь смертных. Полубог чувствует, как трава щекочет его голые щиколотки, повинуясь и прогибаясь под давлением потоков гуляющего воздуха, чувствует, как его руки касается пушистый мех енота, чьим владельцем до него был тот самый так внезапно пропавший человек, носивший на своей шее клетчатый шарф, чувствует, как Айко — его собственная змея, имеющая красивый золотой окрас — тихо шипит, подрагивая раздвоенным язычком. Острое чувство внезапно пронзило мозг. Боль, тоска, бессонница и недосып сплелись вместе, образов похожий на колючую проволоку, терновый венок, что обвил тяжёлую головы и впился в неё своими больно жалящими концами, отдавшись звонкой болью в уже несколько месяцев ноющих висках, постоянно напоминающих о шатене с красивыми тёмно-синими глазами, похожих то ли на ясное ночное небо, то ли на глубокую пучину океана, которые он скрывал за тёмными стеклами блестящих в солнечных лучах очков. Красноглазый рывком садится, устремляя свой скучающий взгляд на луну, пестреющую краторами, что сливались в серые пятна на её безупречно белой поверхности. Полубог трёт уставшие глаза и сонно моргает, но всё же не спешит их закрыть. В голове, словно рябью на тонкой кромке воды, всплывают размытые воспоминания. Они смазаны, расплываются неаккуратными кляксами, оставляя лишь одно единственное желание - ухватить хоть их самый маленький кусочек и насладиться очередным его повтором, очередным его прокручиванием в голове, что принесёт хотя бы мелкий миг наслаждения и спокойствия...