***
Розоватое небо рассветного утра отдаёт в душе печальной мелодией. Энджел выдыхает, нечаянно укалывая палец. Сегодня был тот самый день. День, когда исчез Энтони и на свет появился Энджел. Он нервно теребит балахон, вышивая толстыми нитками узор поверх жёсткой ткани, иногда посматривая в сторону выхода, где спал мотылёк. Азис дёргал ногой и, кажется, от кого-то убегал. Энджел выдыхает, снова прокалывая палец, капля крови падает на одежду. Как бы не хотелось дать ребенку поспать, стоило немедленно поднимать мальчишку на ноги и выгонять из шатра во двор воров. Совсем скоро прозвучит три гонга и настанет время работать. Но в начале стоило помолиться. День всегда должен начинаться с приветствия богине. Убрав ткань и нитки в сторону, Энджел склоняет голову, складывая руки в молитвенном жесте. Тихий шёпот горячим дыханием обдувает кожу на ладонях. — Дай защиты и внемли слуге своему, Шарлотта. Прошу тебя: защити Черри на её пути, стань верной опорой и щитом от невзгод и ненастий, дабы смогла она осуществить свою мечту и отыскать воду. Черри не было уже месяц. Каждый день во время всеобщей молитвы, вручив Азису продукты, Энджел уходит от шатра, петляя до стен города. Он аккуратно залезал на первый попавшийся дом, стараясь подняться всё выше и внимательно разглядывая горизонт. Лишь бескрайние пески пустыни царапали лицо, принося с собой из раза в раз томительное ожидание. Ни одного путника. Но королева воров не могла умереть. Хотя червячок сомнений всё же пробирался в мысли. Сердце болезненно стучало из-за тревоги. — Пусть Азис всегда будет под твоим внимательным присмотром, даруй ему жизнь полную счастья и процветания. Крылья мотылька странно трепетали, и Энджел чувствовал, как мальчишка вот-вот проснётся от сладкого забытья, окунаясь в жестокую реальность, где он нищий ребенок, едва ли способный защитить себя. К ужасу Энджела, таких нищенок было гораздо больше, чем один мотылёк, спящий под сводами розового шатра. — Сбереги Хаска от беды, стань ему хранителем в нелёгком пути к просветлению и опорой в случае несчастья. Перед глазами встал образ загадочного незнакомца, что хитро улыбался, играя нежную мелодию. Ночной компаньон вызывал какое-то смутное чувство надежности. Иногда Энджелу казалось, что даже днём, будучи в рыночной суете, где легко было затеряться, он чувствовал на себе внимательный взор Хаска, но стоило лишь обернуться, ощущая обжигающее внимание, он видел пустые закоулки и торговые лавки со снующими повсюду мотыльками. Энджел только горько улыбался, думая, что эти ночные встречи навевали странный флёр таинственности на крылатого кота, чей силуэт настойчиво бороздил сознание в трепетном ожидании скорой встречи. — А ещё, сегодня я хочу попросить тебя, чтобы ты присмотрела за Молли и Арахниссом. И конечно же за отцом. Молю тебя, Шарлотта, я просто хочу, чтобы они были счастливы. Ибо все мы дети богов. Энджел открывает глаза, замечая, как Азис сонно хлопает крыльями, потирая руками лицо. Мотылёк кивает, когда ему велят уйти. Три громких удара в барабан знаменуют начало нового дня.***
Валентино смешливо тянет за руку и водит по кругу, вынуждая Энджела следовать за ним в этом чудном танце. Он едва ли поспевает за бешеным ритмом, всё время падая на колени, но продолжая вставать. Его голос слегка хрипит от нервного смеха, когда он в очередной раз падает на пол, а на горле туго сжимается платок. Рабовладелец склоняется к самому лицу и сладко пропевает: — С днём жизни, ангел. Энджел улыбается, всхлипывая от боли. Валентино душил его яркой тряпкой, отливающей небесно-голубым, цветом чистого неба.***
Снова сбежав из шатра под покровом ночи, Энджел болезненно выдохнул, потирая красную полосу, не сошедшую с шеи. Сегодня он не пойдёт к их с Хаском месту, ему совершенно не хочется видеть ласковую улыбку и чувствовать на себе нежные взгляды. Энджел идёт в противоположную сторону от дома, бросив цитру одиноко лежать у тахты, крадучись ища места, где его никто не увидит. Встреченные на пути бандиты низко склоняют головы, получая ответный кивок. Энджел неловко поглаживал старые стены домов, стирая грязь. Кем-то брошенная хижина стала ему пристанищем на сегодняшний вечер, хлипкая, так сильно похожая на дом Азиса. Он пробирается в самый тёмный угол и садится на пол, поджимая колени к подбородку. Пряча лицо и обнимая себя за плечи, Энджел тихо шептал молитвы, роняя редкие слёзы. В душе мерзко скрипели не озвученные страхи и надежды, что тонкой нитью завязывались узлом на запястье, стягивая кожу. Энджел беззвучно всхлипнул, пощипывая локти. Он искренне надеялся, что в один момент очнётся от кошмаров, навеянных пустыней, и окажется в своей комнатушке, что делил с ворчливым старшим братом. Но как бы сильно не царапалась кожа, как бы громко он не умолял богиню, страшный сон по сути оказывался жестокой реальностью, в которую Энджел сам себя загнал. В тихие всхлипы врываются тонкие звуки флейты. Энджел замирает, не смея поднять голову с колен и показать испуганное лицо. Он может лишь слышать, как Хаск садится рядом с ним и расправляет крылья, окутывая его со спины своим оперением. Становится спокойно. Мужчина ничего не говорит, продолжая играть на флейте под его немую истерику. Энджел кусает губы, чувствуя безопасное тепло, окутывающее со всех сторон. Алое оперение мягко елозит по полу, поднимая в воздух клубы песка, но Энджел продолжает судорожно вдыхать пыльный воздух, пытаясь успокоиться. Когда плечи перестают нервно дрожать, а лёгкие могут сделать полный вдох, Энджел осмеливается повернуть голову в бок, в сторону, где нежно звучала флейта. Хаск сидел с закрытыми глазами очень близко к нему. Стоит лишь немного протянуть руку, и он дотронется до чужого лица, овеянного лёгкой тенью печали. Хаск отстраняет музыкальный инструмент от губ и смотрит в его сторону. Утешающий взгляд пронзает душу нервной дрожью, но Энджел не смеет прятать глаз, утопая в горящем золоте. Хаск что-то ласково бормочет на своём. Поверх руки ложится теплая ладонь. Хаск аккуратно переплетает их пальцы и тянется ближе. Их лица рядом. Лишь наклонись ближе и произойдет что-то неминуемое, то, что окончательно разрушит опору внутри него, правило, которое Энджел зарекался никогда не нарушать. Никакой симпатии. Они друг другу чужие люди, случайно сведённые судьбой. Хаск не осмеливается приблизиться. Энджел тоже. Они лишь молчаливо разглядывают души, спрятанные на дне глаз, дыша дыханием друг друга. Энджел отворачивается, чувствуя, как сильная рука сжимает пальцы. Крепко. Словно сейчас, будучи разбитым, он смог бы куда-то сбежать. Паук лениво тянет уголок губ вверх и выдыхает, когда отросшие волосы лезут в лицо. Стоит подстричься. — Спасибо. Энджел благодарит за всё: за странные ночные встречи, нежные взгляды без укора и музыку, что оседала в сознании сладостной негой. Хаск улыбается, теснее прикрывая крылом. Сквозь дырявую крышу дома проступал холодный свет луны. Энджел щурится и решается на что-то необдуманное. Почему бы не поведать секрет человеку, который всё равно ничего не поймет? Рассказать заветную тайну его появления в этих диких песках Хаску, что едва ли разберёт незнакомую речь. — Знаешь, я не всегда был во власти Валентино. Лишь последние лет пять. Хаск не перебивает, продолжая внимательно смотреть, словно он мог и вправду понять хоть слово. Энджел улыбается, рассматривая остатки исхудавшего потолка. Глубокая ночь была спутницей любого вора. Особенно принца Востока. Её белое лицо ехидно освещало помещение, разгоняя мрак и навевая какой-то трепет. — Я жил далеко отсюда, в месте, где реки никогда не пересыхали, а дождь был обычным явлением. У меня была семья. Строгий отец, что требовал от меня пойти по пути воина, старший брат, постоянно шпыняющий меня за увлечения театром и сестра-двойняшка с самыми нежными объятиями на свете. Энджел горько улыбается, вспоминая как в тот день, когда он в последний раз видел свою семью, Молли легко поцеловала его в щеку, а Арахнисс потрепал по плечу, желая поскорее отыскать верный путь к мечте. Как бы сильно они не ссорились с братом, оба всё также продолжали переживать друг за друга. Лишь отец ничего не сказал. Он даже не посмотрел в его сторону, когда Энджел стоял со своими пожитками у выхода. Немая обида навсегда поселилась в сердце, и отцовское разочарование больно отдавало тревожным звоном в ушах. Иногда, когда дышащая жара становилась невыносимой, Энджел думал над словами родителя. Отец оказался прав. — Я примкнул к бродячему цирку. У меня достаточно хорошо выходило показывать фокусы и ходить по канату. Акробаты аплодировали его выдержке, хвалили удавшиеся трюки и помогали разобрать неудавшиеся попытки. То время Энджел вспоминал с лёгким смехом. К сожалению, труппа развалилась, и артисты разбрелись по разным местам, оставив Энджела одного в нелёгком пути к райскому саду. — Я был безумцем, что мечтал отыскать обетованную землю. Место, где человек способен обрести крылья и избавиться от горя. С детства, когда ещё была жива мама, я грезил мечтой коснуться неба. Она всегда рассказывала истории, где люди обретали счастье, говорила про дальние земли и истории. Именно мама рассказала мне про богиню отверженных, научила молиться Шарлотте. Как бы Энджел не пытался вспомнить лицо матери, оно всегда ускользало из памяти, размытое пеленой времени. Но когда всё становилось невыносимо тяжко, а желание затянуть удавку на шее казалось не такой уж недопустимой мечтой, ему мерещились чьи-то нежные руки и сказки, рассказанные женским голосом. — Я долго бродил в одиночестве, воровал и показывал фокусы за жалкий медяк. Затем я встретил Валентино. Он казался мне богом, настоящим спасителем. Как же я ошибся. По началу Энджел искренне верил, что Валентино его путник в райский уголок, предназначенный ему богами. Он влюблёнными глазами смотрел на мужчину и без раздумий согласился уехать с ним в далекую страну, где вечно обжигало солнце, а пески пробирались под кожу. — Он зовёт меня ангелом. Ты знаешь, кто такие ангелы? Люди, что смогли освободиться от оков и обрести крылья. Урод постоянно издевается надо мной. В начале всё было мирно. Энджел танцевал, а все его пожитки сменялись местными туниками небесно-голубого цвета. На вопрос: «Почему?», Валентино убедительно врал, что Энджел особенный. А он верил. Всё оказалось одной большой ложью. Рассказанной на ночь сказкой. К несчастью, с плохим, для героя, концом. — Он запер меня в комнате с каким-то клиентом, опоил меня и подложил под него. А затем проделал это ещё раз, пока я не понял, что сопротивляться бесполезно. Валентино посадил меня на поводок и сделал местной шлюхой. Тогда, каким-то чудом, возле своего шатра он нашёл израненное тело Черри. Девушка-циклоп изнывала от жары, буквально умирая от глубоких ран. Энджел спас её, ещё не зная, что помог в ту ночь королеве воров, чьё слово закон для любого разбойника. В свете луны ему мерещится девичья улыбка. Такая дерзкая и открытая, обещающая ему все драгоценности мира и исполнение мечты. Энджел давным давно обещал себе не верить в сказки, но Черри хотелось верить. Он не мог иначе. В этом страшном городе, где самые важные праведники оказывались алчными лжецами, они были друг для друга тем самым райским уголком, о котором во всём мире слагали легенды. Как же оказалось смешно, что он нашёл утешение не в каком-то месте, а в людской душе. Энджел смотрит на небо, ощущая тёплое дыхание на руке. Хаск нежно целовал ладонь.***
Он провожает его до шатра, всё также ничего не говоря. Энджел тоже не хотел ничего говорить. Сегодня он рассказал то, о чём хотелось забыть. Напоследок он сам тянется к Хаску, но тот никак не реагирует в ожидании его действий. Энджел смеётся ,перехватывая чужую ладонь и приподнимая вверх. Он не встречает никакого сопротивления. — Сегодня день моего рождения. В моей стране принято, чтобы именинник дарил подарки, приглашенным гостям. К сожалению, я совсем не подготовился, поэтому позволь мне сделать кое-что глупое. Энджел примыкает губами к костяшкам пальцев, оставляя невесомый поцелуй на мозолях. Черный зрачок Хаска странно расширяется, съедая золото. Энджел подмигивает и отстраняется, уходя в направлении шатра. Он искренне надеется, что своим смехом не разбудил Азиса. Засыпая, Энджелу мерещились нежные объятия со спины. И он был не уверен, кому принадлежали эти руки: то ли вечно ворчливому брату, милой сестре, бойкой Черри, загадочному Хаску или же самой Шарлотте, утешающей последователя. Когда сознание заволакивает пустота, Энджелу чудится женский шёпот. Ветер, залетевший в шатёр, ведал ему легенды Востока.