Эй, господин полицейский

Останки могут многое рассказать о преступлении. Даже если это сухие кости, найденные прогуливающимися собачниками у дороги. Когда Юнги приезжает на указанное место, там уже стоит старый шериф в окружении случайных свидетелей. Лица у всех озадаченные и невыспавшиеся. Суббота. Утро. Слякоть. В иной день Мин порадовался бы такой погоде, но сейчас у него обувь вся в грязи, капот машины заляпанный, а Хосок, всё ещё спящий, лежит один на кровати под цветочным одеялом и ноги наверняка поджимает под себя. Мёрзнет. Юнги бы хотел оказаться рядом, но его ждал тяжёлый день, полный грязной — в буквальном смысле этого слова — работы. В первые же минуты шериф умудряется вывести следователя из состояния душевного равновесия своим непрофессионализмом и непробиваемой дедовской тупостью. Подумать только! Как такой человек мог управлять полицией целого города, давать интервью в местные газеты, выезжать на общие собрания и получать премии за отличную службу, будучи недалёким, как новенький стажёр, который с пятой попытки научился включать ксерокс? — Почему здесь ещё нет поисковой группы? — раздражённо бросает Юнги вместо приветствия. — А нужно было её сразу вызвать? Издевается? Терпения у Мина крайне мало. — Быстро, — цедит он. Прикуривает, достав из пачки сигарету. Дождь быстро долетает до спрессованного табака. — Почему я вообще должен объяснять такие базовые вещи? — Ну, выходной же, утро. Чего зря людей гонять? — пытается оправдаться шериф. — Действительно, черепа же находят каждые два дня. Если через полчаса здесь не будет отряда, то простым штрафом никто из участка не отделается. Следователь же в свою очередь делает несколько звонков в главный штаб, долго разговаривает с антропологом, терпеливо дозваниваясь до него. У некоторых людей есть привычка отключать рабочий телефон во время отдыха — Мин к этой категории не относится, но вот многие его коллеги, к досаде, да. Дожидаясь поисковую группу, Юнги поочередно опрашивает свидетелей, приглашая каждого в машину. На дожде стоять не хочется, да и стоит проверить, будут ли сходиться показания. Людьми, что обнаружили череп, оказывается простая пара собаководов, что была вынуждена гулять со своими питомцами в любую погоду. Местные. Живут неподалёку. Родители с ними, вроде, были когда-то знакомы. Собаки у них игривые и активные, часто с поводка срываются, поэтому те выходили в менее людные места. Сегодняшний день не стал исключением. В полицию они позвонили незамедлительно. Показания сходятся. По прибытии отряда Мин уже делает несколько необходимых снимков. Фиксирует каждую деталь в блокноте. Неизвестно, связана ли кошмарная находка с тем делом, над которым он уже работает, но бездействовать в любом случае нельзя. Тем более этот психопат всё ещё на свободе — и кто знает, сколько тел и скелетов у него ещё в запасе? Да и… Его телефон вибрирует. Личный, не рабочий. — Алло, — на той стороне трубки сонный Хосок. Голос у него встревоженный. — Ты куда пропал? Я проснулся, а тебя нет нигде. Я весь дом обыскал, потом вышел на улицу, а там и машины след простыл. Куда ты уехал с утра пораньше? Ты думаешь, что это нормально? Ни записки, ни сообщения, ни-че-го. — У меня дела, — говорит Юнги. — Не переживай, всё в порядке. Просто работа. — Работа? В субботу? Утром? — Хоби, — альфа сжимает переносицу двумя пальцами. — У меня нет времени с тобой сюсюкаться. Пока. На том он сбрасывает вызов и отключает телефон. Рабочего номера у Хосока нет, да и незачем. Пусть проводит своё утро так, как проводит обычно, и не забивает себе голову ненужными подробностями. Да и сам Юнги совсем не хочет думать об омеге, когда у него есть задачи поважнее. В полицейский участок он приезжает голодный, грязный и немного взбешенный неожиданной пробкой на дороге. Время уже за двенадцать, в офисе творится кавардак. Следователь на скорую руку хлещет горячий кофе, переодевается в сменную сухую одежду, что хранит в именном шкафчике, как и все ответственные сотрудники, и запирается в кабинете для долгих созвонов, поиска новой информации, отчётов, рапортов, отправки улик и переговоров. Недалеко от черепа найдены рёбра, остатки сожженной одежды, волосы, изгрызенная тазобедренная кость. На место преступления это не было похоже — слишком близко к жилым домам, да и как можно не заметить разлагающееся тело на обочине? Тогда зачем подбрасывать ещё и одежду, волосы, раз от трупа практически ничего не осталось? Неужели хочет, чтобы поймали? За идиотов держит? Юнги роняет голову на руки. Курит прямо в кабинете всю пачку до конца. Старик будет ворчать потом, но грош цена его ворчанию. За окном стремительно темнеет. Поисковый отряд возвращается ни с чем особенным. Антрополог прибудет завтра, на раскопки понадобится минимум три полноценных дня. Скорее всего, к утру ещё о черепе прознает пресса и общаться с ними придётся Мину, потому что шерифу он такое важное дело не доверит. Взболтнёт лишнего, репортёрские пиявки потом не отвяжутся. В дверь осторожно стучат. Юнги не отвечает. Стук продолжается, но более настойчиво. Через минуту следователь всё же сдаётся: все знают, что когда дверь закрыта, то его не стоит тревожить, но некоторые до сих пор не усвоили даже самого простецкого правила. Он, чёрт возьми, окружён идиотами. — Эм, — на пороге мнётся стажёр. Таращит огромные пугливые глаза. — Тут к вам пришли… омега. Говорит, что ваш друг, — у Юнги все друзья-омеги в другом городе. В столице. — Что ему передать? Пропустить? — Скажи, что я занят и никого не принимаю, — отвечает Юнги, стараясь не выдавать своего раздражения. Ему нужно закончить с составлением списка улик. — И больше не беспокой меня по таким мелочам. И хлопает дверью перед чужим носом. Нечего тут распинаться. Стоит Мину только подойти к столу, как в кабинет снова барабанят. Очень настойчиво и интенсивно. — Ну что ещё? — успевает выдавить из себя альфа, преодолев расстояние в три шага, как получает в лицо звонкую пощёчину. Ощутимую очень, неприятную. Он и не знал, что Хосок умеет бить с такой силой. Омега стоит на пороге: капли дождя сверкают в тёмных кудрях в свете ламп офисного фойе, а глаза тёмные и злые. Искрятся от обиды. Ах, вот кто тот самый «друг». Следователь шевелит челюстью и трёт место удара, то горит. Чон проходит в кабинет с прямой спиной и останавливается около рабочего места Мина. Говорит: — Накурено. Открой окно, дышать нечем, — для убедительности кашляет. Юнги смотрит на его худые плечи, с которых свисает жёлтый дождевик, как в классических фильмах ужасов, и молча выполняет просьбу. Если Хосок сам пойдёт к окну, то может сломать хлипкую ручку от переизбытка эмоций. — Что ты тут делаешь? — спрашивает следователь. Осенняя прохлада и свежий воздух быстро забираются в душное помещение. Действительно, дышать здесь было трудно, а альфа, занятый работой, даже не замечал. — Что я тут делаю? — взбешённо переспрашивает омега. — «Сюсюкаться» с тобой пришёл, — выкладывает на стол со стуком пару контейнеров с едой. Та ещё тёплая. — Узнать, какое такое дело важнее, чем тридцать секунд объяснений и мои чувства. — Ты терпеть не можешь весь этот мрак, сам же знаешь. — И? — И? Тебе здесь делать нечего. Езжай домой. Я напишу тебе, когда буду свободен. Он поворачивается наконец лицом к Хосоку. Тот стоит, поджав губы и подбирая нужные слова: — Да ты! Ты… ты… ты просто невыносимый, — выдавливает из себя. Замок рюкзака щёлкает громко, как гром. — Дурак. Я о тебе беспокоюсь, переживаю, а тебе просто всё равно! Разве так можно? — закидывает лямку на хрупкое плечо. — Это очень низко, Юнги. Я не ожидал от тебя такого. Когда дверь хлопает, ни одна мышца на лице следователя не дёргается. Им обоим стоит остыть: Хосок сильно зол и не понимает, как себя вести, а Юнги… Юнги правда невыносимый, а ещё он совершенно не умеет распределять время и расставлять приоритеты между работой и когда-то полностью увядшей личной жизнью. И, чёрт возьми, друг? Серьёзно? Он какое-то время смотрит на два контейнера. Внутри пар от жара и крупные капли воды на стенках. Наверное, что-то вкусное и домашнее. Хосок рассказывал, что за восемь лет всё же научился готовить от скуки, да и еда с доставок ему обычно не нравилась. То недостаточно соли, то слишком много, то кисло, то пресно, то просто не так, как нужно, а у самого получалось почти идеально. Ну вот. Юнги берёт оба контейнера и поспешно снимает влажное пальто со спинки стула. Работа никуда не денется до завтра. Череп не испарится. Хосок, на удивление, всё ещё не уехал: сидит в телефоне и хмурится. Пишет огромный текст в заметках. Сплошным рядом и со смайликами злыми. — Меня ждёшь? — в участке уже пусто. На ночное дежурство только стажёр остался, да Юнги со своими тараканами-трудоголиками. Омега поднимает взгляд на него. Дисплей гаснет, а после загорается экран блокировки. На заставке Флауи из Undertale. Очень смешной, но злой цветочек. — Нет, — качает головой Чон. Глаза у него снова карамельные и красивые, только грустные и чуть покрасневшие, как и нос, которым он шмыгает через раз. — Мой убер задерживается из-за дождя. — Ты поедешь один? — альфа присаживается рядом, на соседний стул. — Да. А что такое? — Одному опасно, — говорит. — Тем более омеге. Тем более ночью. Тем более одному. — Десять минут назад тебя это не волновало, — Хосок поджимает губы. Ворот его оранжевой водолазки влажный, вылезает из-за дождевика. — А что, хочешь поехать со мной? — От твоего дома далеко от участка. Мне нужно быть здесь утром. — Замечательно, — тонкие пальцы сжимают телефон. На ногтях полупрозрачный лак. — Спасибо, господин полицейский, за ваше беспокойство, но я вынужден отправиться один. Не волнуйтесь, ничего не произойдёт. Я везунчик. — Да, один раз повезло так, что до сих пор хромаешь, — Юнги вздыхает. У него в руках два контейнера. — Отменяй заказ. Я завезу тебя, а после уеду. Хосок продолжает хмуриться, но заказ всё-таки отменяет. Машина всё равно не найдена. Выходить на улицу никому не хочется, когда за окном такая непогода, а работать уж тем более. Кроме одного вредного исключения. — Прости за ту пощёчину, — Чон укладывает голову на плечо альфы и прикрывает глаза, чтобы не разрыдаться, как позорный семиклассник. Это всё нервы. Всё от них. — И ты меня прости за… за всё. Я хотел сосредоточиться на деле и не думать, как ты и что с тобой происходит. — У тебя хорошо получается, раз телефон отключил. — Прости. — А у меня вот не вышло не думать! Весь день ходил, как пришибленный! — Хосок обнимает его руку и прижимается сильнее. — Ты же ведь ничего не ел и не вспомнил, если бы я не пришёл. Я тебя знаю. Ты ходил голодный и злой, только кофе хлебал. — Всего три чашки. — Много всё равно! — не унимается. — Я всё понимаю. Работа — твой главный приоритет. Но это не значит, что нужно наплевательски относиться ко всему остальному, а в первую очередь к себе. — Ты что, читаешь мне нотацию? — Да, читаю, потому что ты дурак. Потому что я зол. Потому что ты провинился. Потому что я проснулся, а тебя нет. Потому что ты послал меня несколько раз. Потому что… нельзя так со мной разговаривать, — омега открывает глаза и отстраняется от плеча, чтобы заглянуть Юнги в лицо. — Ты можешь огрызаться на своих подчинённых, на коллег, на других друзей, родителей и далее по списку, но со мной так нельзя. Мин кивает, чувствуя себя самым последним идиотом на планете: — Прости. — Не прощаю. Ты не раскаиваешься, да и вообще. Юнги, я же правда за тебя переживаю. Ты мне очень нравишься, сильно-сильно. Не рань мои чувства, пожалуйста. — А ты мне никогда и не переставал нравиться, — говорит альфа, чувствуя, дыхание Хосока совсем рядом. — Я, наверное, всё-таки однолюб. Верхняя губа у Чона дёргается. Взгляд он опускает — будет совсем плохо, если расплачется, но мужчина, конечно, сделает вид, что не замечает. Спишет всё на дождь и плохое освещение. Поцелуй выходит солёным и совсем тихим. Такими солёными и совсем тихими поцелуями Хосок уговаривает его остаться, а утром миролюбиво хихикает, пока Юнги под сдержанные маты пытается влететь в брюки и съесть сожжённые Тэхёном тосты одновременно.