***
Он проснулся по привычке в пол восьмого утра, хоть и не ставил будильник — не хотел тревожить Тома. Сонное утро воскресенья, кажется, они уснули только к половине третьего ночи… бесконечно долго целовались, говорили о сюжете RE, учёбе, друг друге, фильмах Тарантино и альбоме свежераспавшейся группы SPAN (пожалуй, единственной, объединявшей их музыкальные вкусы: для Торда — типичная норвежская «попса», играющая из каждого утюга, для Тома — чертовски хорошая и новая рок-музыка прямиком из северных краёв), диск которой Торд привёз ему прошлым летом. Он так и уснул, абсолютно голым. В моменте его охватила благодарность судьбе за то, что его родители не имеют пагубной привычки заходить к нему в комнату. Он надел трусы, скинутые на пол, разминая затёкшее тело. Отвратительно жарко и тесно спать на односпальной кровати вдвоём, тем более так. Том лежал на животе, подогнув одну ногу. Он спал так сладко, что Торд невольно зевал, норовя вот-вот лечь обратно. Торд посмотрел в небольшое зеркало, стоящее на комоде рядом с горшком: покрасневшие от поцелуев и укусов губы, заспанный взгляд и, боже, нет! Он провёл по коже пальцами, рассматривая тёмно-красное пятно на своей шее. Тяжело вздохнув, он надел висевшее на спинке кресла худи, натянул на голову капюшон, посмотрел в зеркало вновь, проверяя заметен ли засос. — Tord, sover du?.. — послышался тихий шёпот из-за закрытой двери, — Kom hit. Он настороженно взялся за ручку двери, прокручивая в голове все возможные варианты: от сигарет в его сумке, до (попрошу, действительно, тихих) стонов этой ночью. — Moren? — он выглянул в едва залитый светом коридор, никого не обнаружив, вышел из комнаты. — God morgen, sønnen min, — прощебетала она, нарезая овощи, — Hva spiser han? — Hæ?.. Hva spiser… han? — Торд опешил, нахмурившись. — Kanskje, Thomas ikke spiser noe jeg kan lage… — заботливо пролепетала она. — Hva som helst, moren… — Торд смущённо прижал капюшон к шее, — Du trenger ikke lage noe absolutt… Она умилённо посмотрела на Торда исподлобья, ничего не ответила, молча продолжая шинковать брокколи. Том осовело моргал, сидя на краю кровати. — Ты чего? — Торд зашёл в комнату, — Спи. — Я проснулся — тебя нет, — пробормотал он, потирая заспанные глаза. — Ну, теперь я тут, можешь спать, — он сел рядом с ним. — Я проснулся! Типа, это не так работает, бро, — устало просипел он, рассматривая парня перед собой. — Хотя бы попытайся, я не знаю. Ну, либо не пытайся, я не смог отговорить маму от готовки. — Найс-с, я как раз сейчас съем либо тебя, либо Лукрецию. Выглядите сочно, — он зевнул, упав на кровать позади, потянулся. — Её-то за что? — он посмотрел на поникшее растение, которое забыл полить вчера. — Не знаю, тут больше ничего съедобного в комнате нет, — он вдруг осознал, что наполовину голый, вовсе не там, где мог ожидать; нащупал трусы в одеяле, стараясь натянуть, не вставая, — И ты молчишь!.. — Мне нравится. Конечно, молчу, — вздохнул Торд, ложась рядом с ним. — Я жирный, чему тут нравиться, — угрюмо пробурчал Том, подтягивая трусы. Торд скорчил кислое лицо, с осуждающим прищуром смотря на него: — Смешно. Сейчас умру со смеху. Ты поэтому не раздевался вчера? — Да, поэтому. Забей, успеешь насмотреться, — Том повернул голову к нему. Торд резко выпростал ладонь, помял его мягкий живот, пока тот не успел закрыться. — Гы-ы! — Я тебе сейчас всеку! — сквозь зубы прорычал Том, хлёстко ударяя его по руке. — Да ладно, не парься. Мне нравится, — Торд потянулся, чтобы помять его снова. — Легко сказать, — Том схватил его за руку, отталкивая, — Прекрати, ушлёпок. Я тебя, правда, сейчас побью. — Ну, ты мягкий! Мне нравится, — упрашивающе проскулил Торд, — Пожа-а-а-алуйста! — Ладно, делай, что хочешь. Торд потянулся вновь, сжимая мягкие бока. — Прямо-таки плюшевый, — он не сильно сжал его грудь ладонью, — Да нормас, прикольно. Том скептически уставился на него: — Ты угораешь? — Нет, — он продолжал гладить его, — Мягенько. Наверное, на тебе классно спать. Торд резко одёрнул руку, когда заметил в дверном проёме маму. Она, как бы невзначай, заглянула в комнату: — Kom og spis, guttenger min. — Takk! — нежно протянул Торд в ответ, — Пошли, булка? — Не испытывай моё терпение, я тебя прошу, — он перехватил руку, которая опять стремилась его потрогать. — Слушай, это правда как наркотик: стоит один раз попробовать… Они сели за кухонный стол, Торд щёлкнул банкой колы, устало и без интереса смотря на тарелку с едой. — Tord, gå det bra med deg? — она суетливо убирала посуду из посудомоечной машины, — Tord? — Ja-a, moren, ta det kuli… — он сонно ковырял вилкой яичницу с беконом, — Vi helt enkelt pratet til midnatt, vet du, i vei… Кажется, она понимала, что они вовсе не болтали, но смущать не хотела. На кухню прошёл высокий плечистый мужчина в клетчато-чёрной униформе, словно мимолетный мираж, о чём-то пошептался с матерью Торда, похлопал сына по плечу большой рукой и спешно испарился. Том ошалело посмотрел на Торда, их взгляды встретились. — Мой папа, — сонно констатировал он, рассматривая удивлённое лицо Тома, — Что? Он полицейский. — Какого чёрта он так круто одет?! — громко прошептал Том, будто бы его понимает ещё кто-то, — Нафиг форму Леона, я хочу такую! Торд засмеялся, накалывая вилкой поджаристый бекон. — Тогда у тебя один выход, — он прожевал, — Получить наше гражданство, отучиться на юрфаке, отслужить пару лет… — ещё один кусок яичницы с беконом, — Правда, я не знаю, как ты получишь гражданство. — В смысле? — Том смотрел на улыбающегося Торда, — Ну возьму и получу! — Ну, ты состаришься, пока получишь, — Торд зевнул, отпивая колу из банки, — Типа, там куча документов, экзамены, дофига лет прожить надо. Ну, либо женись на ком-нибудь, — Торд нахмурился, — Но я тебе шею сверну. Думаю, ты и сам понимаешь. — А у вас, типа, не как в Нидерландах? — Том подпёр голову рукой, с интересом рассматривая парня перед собой. — Не знаю, — Торд пожал плечами, — Типа, ну… типа, у нас можно, вроде как, гражданское партнёрство сделать, или как оно там… но я не уверен, что это способствует получению гражданства, i vei. — Там каждый год всё меняется, сейчас снова премьером стал Столтенберг, может быть и сделают что-то, — Торд флегматично рассуждал о политике, кажется, последней вещи, которая интересовала Тома в этой жизни, будем честны: да и в той. — Всё, не души, — заткнул его Том, доедая яичницу, — Как тебе это, вообще, интересно? — Что? Однополые браки? — прыснул он. — Политота мохровая. — Ну, это интересно. Не то чтобы я разделяю его идеи, но… — Пощади меня и просто заткнись, окей, коммуняка? — он заметил на себе взгляд матери Торда, что всё это время слушала их разговор, и неловко улыбнулся. — Jeg skulle gjerne visst hva du prater om! — она стояла опёршись на кухонную столешницу, — Hvis jeg bare hadde tid. — Jobber i dag? — Торд смял жестяную банку, встал из-за стола, загрузил посудомоечную машину. — Ja! Jeg skulle gjerne sittet med deg litt lenger, men kan ikke, — она замолчала, наклонила голову на бок, ещё раз посмотрела на сына, — Ikke glem forberede-eksamen. — Æ-æ-æsj, ja, moren, — с досадой вздохнул Торд ей вслед. Пара минут тишины — стоило входной двери щёлкнуть, они заговорили. — Я тебя ненавижу, — прошипел Торд, — Что это за херня?! — он снял капюшон, показывая на пятно на шее. — Как по мне — сексуально. Будешь ходить на работу, — он отпил колу, — Все будут знать, что ты мой. Торд тяжело вздохнул, снимая кофту. — Идиот, тут как-будто бы татуировка с твоим именем, а не похабный синяк! — процедил он, — Я пойду в душ, если хочешь–… — Не спрашивай, — он не дал ему договорить, лицо засияло от предвкушения. Они не закрыли дверь, бросили одежду на входе, бездумно утопая друг в друге, не в силах оторвать взгляд от лица напротив. Едва тёплая вода стекала по их лицам. Когда волосы распрямлялись под натиском воды, приобретая тривиальный вид, Том выглядел совершенно иначе. — Привет, — Том убрал с лица мокрые пряди, рассматривая Торда, — Воу, тебе тоже привет, извращенец, — он посмотрел вниз, заметив, что в него что-то упирается. — И тебе привет, извращенец, — ехидно прощебетал он, подходя ближе, — Я не знаю, как нам мыться. — Долго и горячо, естественно, — утвердил Том, прижимаясь к нему, — Твои предки ахереют со счетов за воду. — Без разницы, — он прикрыл глаза, вытянул шею, подставляя лицо под струи, — Ещё никогда не было так классно и никогда не будет. Том снова впился зубами в его шею, обнимая атлетичную спину. — Ну, нет-нет-нет! — Торд съёжился, тихо айкая, — Одного засоса хватит, я тебя прошу! — А мне кажется, нет, — он вновь укусил бледную кожу, розовеющую под его губами. Торд глубоко вдохнул, расслабился, гордо вытянул шею, открывая большее пространство. — Давай, — он обнял его в ответ, прижимаясь сильнее, — Пофиг на работу. Пусть обломаются. — Этот настрой мне нравится, — засмеялся он, целуя ключицы вновь и вновь. Кажется, Торд ещё никогда так долго не стоял в душе. Так долго, что казалось — они самые чистые и самые грязные в единый момент люди на этой планете, ну, или хотя бы в Осло. Что-то бессмысленное и увлекающее. Что-то, от чего они выплёвывали воду друг в друга, дрались и надували мыльные пузыри из геля для душа, пахнущего кокосом и миндалём. Что-то, от чего они вновь и вновь целовались, прижимаясь ближе и касаясь друг друга снова и снова… Торд медленно сполз по стенке, садясь на дно ванны, тяжело дыша в приступе эйфории. — Торд? — Том сел напротив него, целуя мокрые волосы, пестрящие платиновыми корнями. — Всё хорошо. Ноги дрожат, — посмеялся он на выдохе, — Стоять тяжело. — Твою мать, — Том обнял его за плечи, тихо хихикая. Торд поднял голову, смотря в смоляно-чёрные глаза перед собой, по лицу текла вода. — Чёрт его знает, я, — он улыбнулся, когда бледные руки обвили его плечи в ответ, — Люблю тебя, что ли, наверное. — Да, — подтвердил Торд, притягивая Тома ближе, — Også. — Так, — Том опустил лицо вниз, задумчиво умолкнув, — То есть «осо» — «тоже». Надеюсь? — предположил он, поднял взгляд на Торда, жмурясь от воды, стекающей по ресницам и бровям, — Тогда ты сказал, что я тоже вкусно пахну? «Ду осо»? Торд неловко молчал, пытаясь вспомнить, когда мог такое ляпнуть. — Наверное? Я не помню, — он убрал со лба Тома мокрые волосы, нелепо улыбаясь, — На всякий случай, отрицать не стану. — Окей, — Том хмыкнул, обводя пальцами его щёку, — Ощущение, что мы тут вечность. — Да, примерно столько, — смеясь, согласился Торд. Вода выключилась, он перешагнул борт ванны, встал на мягкий коврик, вытираясь. Ему хотелось подольше ощущать свободу голого тела, не одеваясь, но прохлада дома, промёрзшего за ночь, взяла своё. Он накинул на себя одеяло, завернулся, поджёг сигарету. Едкий табачный дым струйкой потёк к потолку. — Тебе можно курить дома? — ошарашенно спросил зашедший в комнату Том. — Нет, но предки на работе, а к вечеру выветрится, — он пожал плечами. — Мля, трудный подросток, — прицокнул Том. — Чья бы корова мычала, — съязвил в ответ Торд. — Не одевайся, иди ко мне, — он раскрыл одеяльные объятия, подзывая Тома к себе. — Не люблю быть раздетым, извини, — он надел чистые трусы, вслед за ними натянул штаны. Торд с досадой завернулся обратно. Том посмотрел на стопку цветастых книжек с красивыми девушками неопределимого на вид возраста. — Прикольно, — он без особого интереса приоткрыл первую страницу самой верхней, — У меня склад манги и маньхуа дома. — У меня тоже, просто не хочу, чтобы родаки увидели, — он подошёл ближе, выдыхая дым в другую сторону. — Но сейчас меня даже не тянет посмотреть порнуху, — он широко раскрыл прозрачно-серые глаза, с восторгом рассматривая парня напротив, — Это, типа, нонсенс. — Да, меня тоже, — Том с упоением и нежностью смотрел на него в ответ, — Только если с тобой. Торд ухмыльнулся, ему пришла в голову очередная глупая идея, требующая немедленной реализации: он резко раскрыл одеяло, понизив голос: — Бу-у-у, малышка! Я маньяк! — Сексуальный? — Том опустил взгляд, не в силах оторваться от открывшегося зрелища. — Ну, раз я голый, очевидно! — нахмурился он, заворачиваясь обратно. — Буду озираться по сторонам, не гулять ночью в подворотнях и носить перцовку, — заверил его Том. Торд хихикнул, открыл окно, затушил сигарету о край внешнего подоконника, бросил бычок в канцелярское мусорное ведро у рабочего стола. — Недавно смотрел такой классный хентай, — он сел в кресло, одеяло сползло с его плеч, — Сейчас найду. — Ты уже просто так его смотришь, извращенец? — Том подошёл к нему, опёрся на спинку кресла. — Ну, это красиво, — он открыл папку на компьютере, нажал на одно из десятка различных видео. — Нет, Торд, нет, — он отвернулся, жмурясь, когда миниатюрная большеглазая девочка начала звать братика. — Чё не так? — Мне не нравятся девушки, — он отошёл от кресла, осматриваясь в поисках своей футболки. — Ахереть, — Торд на секунду замолчал, — Ты, типа, гей? — Я, типа, гей, — пожал плечами Том, подбирая с пола футболку. — И при этом называть других педиками — оскорбление в твоем стиле? — Торд поставил на паузу видео, повернулся к Тому на кресле. — Имею право, чё ты докопался, вообще? — он ткнул ему пальцем в лицо. — Ну нравится докапываться! — Торд схватил его за запястье, подтягивая к себе, — То есть даже жениться не сможешь гражданства ради?! — Чё за тупой вопрос, как я на тебе женюсь?! — проскрипел Том, сопротивляясь хватке, — Ты ж мужик! — Иди сюда, кому говорю! — Торд встал с кресла, прижимая к себе Тома, — Дебил, зачем сопротивляешься!? — А ты зачем тянешь?! — они сцепились взглядами, хмуро и грозно, будто бы сейчас начнётся бойня. — Ну, захотелось! Том замолчал, обнимая его в ответ. Они всё ещё пристально смотрели друг на друга. — Ты что-то показать хотел, помню, — Том с сожалением вздохнул, — Если, конечно, гет-хентай не был этим «чем-то». — Точно, — Торд сорвался с места, выпуская его из объятий. — Смотри, — он неуверенно зашёл в комнату родителей, открыл большой шкаф, вытянул с нижней полки квадратный металлический ящик. — Если там трусы твоей мамы — я не по милфам, — отрезал Том, оглядывая большую, залитую светом комнату. — Я тебе сейчас нос сломаю, идиот, — Торд присел на корточки, Том сел рядом. Набрав комбинацию «0609» на клавишах сейфа, нажал ввод — дверца с щелчком открылась. Внутри лежали документы, удостоверения и чёрная пистолетная кобура. — Папе на службе выдали. Какой же красивый! Их только выпустили в этом году, пару месяцев назад выдали всей полиции Осло… В Германии и у нас, — он достал кобуру слегка дрожащими пальцами, — Хеклер и Кох P30… Короткоствол, я такой только после двадцати одного получить смогу… — Он заряженный? — Том заворожённо смотрел за руками голого парня, сидящего рядом. — Да, — щелчок магазина — Торд достал его из рукояти, — Пятнадцать патронов девять на девятнадцать Парабеллум… — он восхищённо покрутил пистолет в руках, потом без страха вбил магазин обратно, навёл оружие на Тома. — Ты совсем больной!? — он испуганно отпрянул. — Да не бойся, — хихикнул Торд, опуская пистолет, — Крутой, скажи же! Он протянул его Тому, тот неуверенно взял увесистое оружие. — Мне кажется, отец тебя им же и пристрелит, если узнает… — Не узнает, — Торд выудил пистолет из рук Тома, всунул его в кобуру и положил обратно в сейф, — Если ты, конечно, не расскажешь. — Не расскажу, — Том поднялся, выходя из комнаты, — Вот бы пострелять из него. — По кому? — Торд догнал его. — Да хоть по покрышкам… — он умолк, с досадой вздыхая. Сонливо ныла тяжёлая голова, глаза норовили вот-вот закрыться, только дай возможность… Непростительно-ужасные пять часов сна в его же выходной день, непростительно-ужасные пять часов сна в его же каникулы. Торд упал на кровать, лениво и нехотя выворачиваясь из большого одеяла, схватившего его, словно капкан. — Свали, придурок, — Том встал около кровати, подталкивая его к стене. — Это моя кровать, — он ехидно заулыбался, не раскрывая глаз, нежно потягивался, — Иди отсюда. — Ну и пойду, — Том выпрямился, сложил руки на груди, сердито сверля взглядом вяло моргающего парня, растянувшегося на всю кровать. — Ладно, я передумал, — он с усилием пододвинулся, — Не уходи. Том лёг рядом, рассматривая его голое тело, нежащееся в субтильном свете, пытался поймать его в объятия, будто бы скачущего солнечного зайчика. Торд перестал тянуться и томиться, застыв напротив него. Их губы сошлись в коротком стеснённом поцелуе, улыбаясь огибающим тело ласковым рукам. — Я в сказке, i vei? — Торд блаженно прикрыл глаза, сонливо ища удобное положение в его объятиях, — Или, может, во сне? — Определённо, — стыдливо-трепетно выдохнул Том, стараясь не распасться на части от переполняющих эмоций, — О чём сказка? — Не знаю, — он раскрыл глаза, рассматривая подрагивающего парня в паре сантиметров от своего носа, — Давай придумаем. — Давай, — Том не мог думать ни о чём, слишком хорошо, слишком горячо и слишком просто… его руки в катастрофической близости от того, чего хочется докоснуться, — Начни. — Мне кажется сказка, м-м-м… — он задумчиво улыбнулся, стараясь держать лицо. Кажется, вот-вот и он растворится в нём или, может, утонет; может, разобьётся, словно стеклянная ваза о пол. — Это будет тяжелейшая неделя в моей жизни. Я не буду спать, вообще, — Том медленно, робко опустил руки ниже, — Твою ж!–… Пальцы невольно сжались. Больше он им не хозяин: всё его тело в аренде у какого-то полного желания, бесстыдного животного. Оно оплачивает посуточно и не планирует уезжать в ближайшие дни. — Прости-прости-прости! — он смущённо оторвал руки, замямлил, — Я сам не понял как! — Прощаю, — Торд зевнул, обнимая его в ответ, разрываясь между возбуждением и желанием спать, — Не переживай, у тебя безлимит. По крайней мере, сейчас, — устало прошептал он, — Лови момент, ковбой. — Какая же ахеренная! — сдержанно запищал Том, вновь сжимая руки, — А можно?.. — Не знаю, что, но можно, — Торд закрыл глаза, устроился на подушке, наслаждаясь прикосновениями. Неловкое ожидание, Том неуверенно поднял руку — замах. Звонкий шлепок! — Ух-х, — сдавленно прошипел Торд, хмурясь от резкой боли, — Мощный удар, брат. — Я так не усну, — пробурчал он, приоткрыв один глаз, рассматривая раскрасневшееся лицо перед собой, — Поздравляю, ты лишил меня шлепковой листвы. — Первонах! — воодушевлённо утвердил Том, в очередной раз сжав пальцы, — А мацательной, то есть нет? — Это тоже, но шлепковая запомнится больше, — он криво, неловко улыбнулся, — Вдарил, так вдарил. Том будто бы даже гордился собой. Он медленно поднял руки выше, осторожно, стараясь не нарушить его приторно-сладкую негу, тихо заговорил: — Ты точно спать? — А ты выспался? — сквозь дремоту прошептал Торд. — Нет, — Том замолчал, — Но рядом с тобой не спится. — Мне с тобой тоже, — зевнул он, — Но я уже неделю сплю по… не дай соврать… — Часа четыре, — закончил Торд, прижимаясь носом к вороту его футболки, — Ты бы знал, как классно просто поваляться днём. С тобой. — Из-за экзаменов? Торд глубоко протяжно зевнул, будто бы уже не здесь, выдыхая тёплый воздух в его ключицы. Кажется, в ответе вопрос не нуждался… По комнате ползли полосы яркого летнего солнца. Том уснул, несмотря на заверение не спать. Слишком умильно и нежно Торд растекался в его руках. Невозможно не заснуть рядом, смотря на его умиротворённое лицо. Они множество раз просыпались, нежась в полусне, целуя нежное тело напротив, едва заметно смеясь и прижимаясь друг к другу крепче. Очнулись после обеда, заспанными и растрёпанными, в объятиях друг друга. — Шесть часов прошло, — Торд окончательно раскрыл глаза, смотря на настольные часы, — Ужасно. — Согласен, просто кошмар, — подтрунил его Том, нежно целуя в нос, — Как так можно, позор. — Плакал мой режим, — он смято зевнул, вновь закрывая глаза, наощупь ища его губы. — Не хочешь погулять? — Торд потрепал его смятые волосы. — Если только мы поедим. — Как изволите, гспдн Скуи-и-иджвелл, — Торд потянулся, поднимаясь с кровати. — Как изволю, гспдн Уэлльщиттен, — огрызнулся Том, поднялся, подошёл к зеркалу. — Это даже не звучит, как Скуиджвелл, — расстроенно протянул Торд, достал одежду из комода, — А тебе это идёт. — Чёрта с два. Мой вес, вообще, не значит, что мне идёт, — он попытался выпрямить волосы руками, потерпев неудачу — достал из рюкзака лак для волос, встряхнув баллончик, начал укладывать. — Слушай, как я раньше не додумался, что ты гей, — Торд резко запустил руку в его волосы, растрёпывая их обратно. — Иди нахер! — закричал Том, ударяя его кулаком в бок, — Волосы мои не трогай, педик. — Ты то? — загоготал Торд, получая ещё один удар, — Да всё-всё, тише. — Вообще, не нравится эта фамилия, — отстранённо, будто бы в никуда, заявил Торд, одеваясь. — Моя? — Том обернулся на него, приглаживая покрытые лаком волосы. — Нет, моя. Я бы поменял. — Да? На какую? — поинтересовался Том. — Хеллстридер. — Претенциозно, — хмыкнул он. — Ладно, не буду менять, — обиженно согласился Торд. — Твой паспорт, чё хочешь делай, — он ещё раз посмотрел в зеркало, кинул в рюкзак баллончик, отрешённо и занято сказал, — А я бы взял твою. — Чем она тебе? — удивился Торд. — Твоя же. Торд не знал, зачем купил семидневник на две зоны. Считал, что лучше «перестраховаться». Шестьсот крон — всё-таки весомые деньги, но больше не волноваться о билетах — куда релевантнее. Он отдал Тому его билет, обулся, взял кошелёк и сигареты, надел кепку, ожидая у самой двери. Том завязал шнурки на клетчатых вансах, надел капюшон толстовки, вдруг остановился, заправляя под кепку Торда нелепо топорщащиеся короткие волосы. — Ты как ёж, — хмыкнул он. — А ты как пидор, — отрезал Торд, осёкся, заливаясь смехом, — Прости! Они спешно пробежались по лестнице, выходя на улицу. Будто бы вечерело: прохладный ветер и пушистые массивные облака на ярко-голубом небе заливало рыжеватое солнце. Зайдя на углу в старый магазинчик без вывески, Торд купил пиво. Благо никто никогда не спрашивал у него паспорт. Том покрутил в руках ледяную банку с флагом Норвегии, Mack Arctic. Кажется, норвежское пиво он ещё не пил. — Неплохое, — уверил его Торд; послышался щелчок, шипение пенного, капля конденсата стекла по жестянке голубого цвета. Том открыл вслед за ним, делая жадный глоток. Пожалуй, под жарким послеполуденным солнцем холодный хмель — отдельный вид удовольствия. Относительно высокие пятиэтажки сменились цветущим частным сектором, асфальт — галькой. Они шли, разговаривая будто бы ни о чём. Аккуратные узкие улочки, цветастые домишки и холодное пиво. Торд петлял по ним, словно плывущий в потоках океана дельфин, вёл за собой Тома. Деревянный мост, ведущий через небольшую речку шумящую водопадом, не ясно, рукотворным ли. Их встретил аккуратной брусчаткой благоухающий парк. — Это просто шмоток парка? — Том удивлённо вглядывался в зияющую по ту сторону улицу. — Да, типа того, — Торд отпил пиво, — Город весь такой, у меня на заднем дворе тоже парк, но там постоянно чё-то чинят, и он закрыт. — И ты, типа, дома сычуешь при этом? — Том посмотрел на него. — Да что мне делать? На деревья смотреть? По обе стороны улицы шли линии деревьев, люди неспешно плыли в таком же незримом для Тома океане. Торд остановился на углу улицы, ожидая. — Чего ты стоишь? — Жду трамвай. Представь, что мы на остановке, — он флегматично отпил пиво, щурясь, в попытках разглядеть желанный транспорт. — Как вы, вообще, ориентируетесь здесь? — Да не знаю, само как-то. Где-то есть остановки или знаки. Ожидание вовсе не было долгим: синий трамвай медленно затормозил, двери распахнулись. Тусклые пейзажи вдали от центра города. Если отвлечься, можно потеряться, позабыв, что едете — так непримечательно и однообразно. Том скучающе наклонился к Торду, навалился на него плечом. Их взгляды встретились. Том долго рассматривал его, словно старался запомнить лицо перед собой, с улыбкой потянулся за поцелуем, вдруг оторопело замер. Торд остановил его рукой, хмуро, смущённо шепча: — У нас так не принято. Типа, сосаться. ’Кей? — В целом, шуметь, проявлять э-эм, — он замялся, рассматривая озадаченное лицо Тома, — Любовные чувства. На будущее. — Чё с вами не так? — прошептал в ответ Том, — Просто хочу любить тебя здесь. Прямо сейчас. Будто бы тебя волнуют эти полтора человека здесь. — Томас, — жалобно, настойчиво произнёс Торд. — Что, Максимиллиан? — сопел он, сердито роняя голову на плечо Торда, — Говори что угодно, мне не понять. — Tjukkhodet, — проворчал Торд, отворачиваясь к окну. Тома это будто бы даже обидело. Будто бы эта культура — личное, колкое до отвращения оскорбление. Он отрешённо смотрел в окно, цепляясь взглядом за редкие надписи на английском. Они вышли на остановке около какого-то бутика, коим Том успел потерять счёт. Торд решительно взял его за руку, ведя за собой. — А как же экскурсия? — прыснул Том. — Я есть хочу, — Торд поставил его перед фактом, — Ну, и купить… кое-что. — Что? — Том поравнялся с ним, сжимая его ладонь своей. — Кое-что, — сердито повторил Торд. Они миновали светофор за светофором. Том с интересом рассматривал город вокруг. Остановившись у магазина на углу, Торд отпустил его руку. — Пришли. Заходи-заходи, — Торд кивнул на широкие двери магазина с большой вывеской «Musikk Børsen». Том неуверенно толкнул их. Магазин музыкальных инструментов: пианино, духовые, струнные, гитары… — Ты хотел новые струны, как я помню, — Торд пихнул его плечом, — Хочется, чтобы ты снова поиграл мне что-нибудь. — Дорого же, — Том присвистнул, рассматривая никелевые «D'Addario» на прилавке. — Хочу сильнее, чем ты думаешь, — уверил он. — Ты же знаешь, что я буду учить табы на Disconnected, — Том недоверчиво уставился на него, — Я не буду учить твой сопливый трип-хоп. Даже если ты сейчас купишь вот эти, — он ткнул пальцем в никелевые струны для баса, которые заприметил только войдя. — Хорошо. Это которая? — Торд достал из кармана шорт кошелёк, пытаясь вспомнить очередную безызвестную ska-балладу из сотни прочих таких же. — Ну, которая no-o-o you don't know what you will give up — он начал напевать, притоптывая ногой в неслышный прочим ритм, — You don't know what you want, it may take you years to fi-i-ind out, you don't know what you ne-e-e-ed, it's something that may never come to yo-o-ou. — Ничем не хуже portishead, — заметил он, напевая совершенно другой мотив, прикрыв глаза, — 'Cause this li-i-ife is a fa-a-arce, I can't bre-e-eathe through this ma-a-ask! Like a fo-o-ol, so breathe o-o-on, siste-e-er, breathe o-o-on. — Ну и сопливая бабская херня! — возмутился он, вдруг замолчал, поразмыслив над предложением, — Если купишь, я попробую сыграть что-нибудь. Но не эту… Какая, блин, сестрица?! Я как будто застал маму за просмотром мелодрам про фемок. — Куплю, — отрезал он, — Но я сам выберу песню, хорошо? — На что я подписываюсь… — вздохнул он, беря упаковку с прилавка. — Конечно же, я возьму тебя в рабство придворным музыкантом, — Торд подошёл к кассе, — Всё потому что нужно читать мелкий шрифт в договорах. До конца своих дней будешь играть сопливую бабскую херню. — О-о-о, не-е-ет! — театрально протянул он, хватаясь за голову, — Ещё одна вечность с тобой, я не вынесу этой пытки! Пощадите, милсдарь! — Er alt? — прервал их продавец. — Ja. Kontant, — он выложил на кассу две купюры в пятьсот и двести крон, ещё раз заглянул в медленно и незаметно пустеющий кошелёк, — Вот. Цена твоей свободы примерно, — он задумчиво поднял взгляд вверх, — Пятьдесят фунтов. — Считай, что для тебя это скидка. — Везёт, — он едва заметно улыбнулся. В сравнении с бушующим Лондоном, Осло казался уютным тихим уголком. Каким-нибудь Кембриджем. Несмотря на статус столицы, поток туристов и обилие магазинов и забегаловок… тут на удивление спокойно. Легко забыться во времени и размеренном темпе ползущего вокруг и поодаль бытия. Паназиатский ресторан с аккуратной серой вывеской, растворившийся где-то посреди сотни других заведений, магазинов и офисов прямоугольной застройки из таких же прямоугольных зданий. Том положил ему голову на плечо, бездумно всматриваясь в людей за столиками поодаль. Он пах сигаретами, лосьоном после бритья, свежим ментолом и чем-то ещё, чем-то своим, неповторимым и особенным. Он долго-долго говорил о каких-то далёких для Тома вещах, совершенно не замечая, что его не слушают. Во всём, словно детали одного конструктора, они сходились и сливались в единую смесь, образуя прочный титановый сплав, кажется, уже неделимый. Их противоположность, будто бы пара окислителя и восстановителя, замок и долгожданный утерянный ключ, фермент и кофактор, намертво вросший в его трехмерную конформацию. Будто бы Том создан для того, чтобы слушать его бесконечную болтовню. Или не слушать, но созерцать. — …В целом, я понимаю политический курс консерваторов, — он отпил из большого пивного бокала тёмное нефильтрованное, — Но тут встаёт вопрос Столтенберга, я сегодня уже говорил про него. Он, вроде как, социал-демократ, как принято говорить, либерал. Чтобы Союз не грызла мысль, что они приютили Рабочую Партию под боком. — Он коммуняка что ли? — Том очнулся от сна наяву, уложив голову поудобнее. — Левый социалист, — Торд сделал глоток. — Больные. Это же буквально одно и то же. — Социализм идеологически отличается от коммунизма, — Торд посмотрел на него. — Одна херня. Ты, случаем, не на юриспруденцию? — он приподнял голову, смотря на него. — Нет, технико-инженерный факультет в Тронхейме. — Жаль. Тебе бы в политику, — он положил голову обратно, прикрывая глаза. — Думаешь? — хмыкнул Торд. — Уверен. Там таких любят. Дотошных. На стол поставили три чёрные тарелки в восточном оформлении. — Умеешь палочками есть? — Торд тронул его за плечо. — Отстань, — Том с усилием зарылся носом в его плечо, зажмурив глаза, — Мне так хорошо тут. — Неловко пипец, — наконец выговорил Торд. — Почему? — Том оторвался от его плеча. — Ну, некультурно! У нас так не делают, — он замолчал, смотря на Тома в ответ, — Ну что?.. — Идиоты. — Нет, вы, британцы, просто бескультурные, — горделиво возразил он, берясь за резные палочки. — Не начинай межнациональный конфликт, — он поймал официанта, открыл рот, но вдруг умолк, озираясь на Торда. Кажется, ему не хватило одного: знания норвежского. Торд вздохнул: — Kan du hent en gaffel, er du snill? — Чего ты сказал? — наклонился к нему Том. — Вилку тебе попросил. — Как ты понял? — изумился он. — Не знаю, у тебя на лице написано, что ты придурок. — А у тебя, типа, написано, что ты из Токио тогда? — Mange takk! — сказал Торд вслед официанту, — Заткнись и ешь, а? Керамика протянулась по столу, деревянные палочки щёлкнули. Торд выловил лодочку-яйцо, плывущую по-над глади рамена, вслед за ним пластик пряной свинины, блестящей карамельной зажаркой, острая лапша, роняющая остатки кимчи — следом. Том с интересом рассматривал его, держа в пальцах спрингролл на китайский манер: в кляре. Укус — он наклонился над тарелкой, неловко прожёвывая. Это, как минимум, странно, а если совсем уж честно — не очень. По крайней мере, по его скромному мнению. Он молча засунул в рот остатки странного кулинарного решения, отодвигая тарелку. Красивая тарелка закусок, на вид острых, как табаско, ну, или хотя бы та корейская лапша быстрого приготовления. Пожалуй, для Торда поход в «китайку» — лучшая часть, способная исправить любой, даже самый плохой день. — Tusen to hundre og femti kroner, — официант поставил на стол бамбуковый ящичек с чеком, Торд ещё раз пересмотрел цену, положил очередные купюры внутрь. — Как тебе? — Торд обратился к Тому. — Спрингроллы — это отвратительно, жаренные — тем более. — Ладно, — вздохнул Торд, — А в остальном? — Ахеренно, — он растёкся на мягком диванчике, рассматривая людей за окном; в моменте ему стало ужасно неловко перед Тордом, — Слушай, точно всё нормально? Ты, типа, не обязан меня куда-то водить. — Я, вообще, ни на что не рассчитывал, когда ехал к тебе. Просто сносило крышу, что увижу — большего и не надо. — Я сам тебя сюда привёл, 'Кей? — смято сказал он, не отрывая головы от руки, с нежностью рассматривая Тома, — Ты уже достаточно денег потратил. — Это получается вебкам был забесплатно? — прыснул Том. Торд с тяжестью вздохнул, выпрямляясь: — Мне кажется, это не так работает, капиталист мамкин. — Коммунист папкин, — ответил Том, рассматривая его недовольное лицо, — Хорошо-хорошо, денег не существует, невидимый счёт убытков между нами — выдумка. — Этот счёт, он сейчас с нами в одной комнате? — Конечно, — он пристально рассматривал его сияющее нелепой улыбкой лицо, — Если ты не коммуняка. — Или как там у вас принято теперь? Социал-демократ, — ехидно ухмыльнулся он. — Будто бы ты меня в этом упрекаешь, а не эти двоемыслящие рожи у пульта, — всё-таки пить ему нельзя: с каждым разом Торд понимал это всё отчетливее, но прекращать не спешил. — А как это? — Том растёкся по столу, с интересом рассматривая Торда. — Двоемыслие? Я читал недавно «1984» в школьной библиотеке на чтении. — И о чём там? Это что-то норвежское? Из четвёрки*? — Нет, американский, вроде бы, писатель, — Торд потянулся, встал из-за стола, — Это когда придерживаешься одновременно двух мнений, знаешь, что лжёшь, но веришь в свою же ложь. — Звучит странно. — К сожалению, правдоподобно, — он попрощался с улыбчивым администратором, придержал стеклянную дверь Тому, встречая лицом нежный июньский ветер, — Куда мы? — Торд пощурился от яркого солнца, улыбаясь Тому. — Веди, — Том уверенно схватил его за руку, предвосхитил вопрос, — Куда угодно веди! Покажи, что хочешь показать. — Хочу показать всё, — умиротворённо вздохнул он, впервые так неспешно и лениво пересекая улицы, — Хочу с тобой в горы, не знаю. Хочу с тобой в Тронхейме учиться. В Нордкап хочу с тобой. — А что это? Торд добродушно улыбнулся, рассматривая виднеющуюся на горизонте набережную. — Это далеко отсюда, — он мечтательно прикрыл глаза, жмурясь от слепящего солнца, тающего за перьевыми облаками, — В детстве с родителями был там. Дальше только Шпицберген и море. — А Шпицберген где? — Том неловко улыбнулся, — Географ из меня так себе. — Ну, — Торд попытался вообразить карту Норвегии, — Представь себе, что севернее живут только касатки и белые медведи. Где-то там. — А на кой чёрт нам к касаткам? — прыснул Том, подтягивая его к себе ближе, — Есть же полно мест поприветливее. — Красиво. Горы, — он попытался сохранить равновесие, наталкиваясь на Тома, — Северное сияние. Ты видел хоть раз? — Нет, конечно! — Там несколько месяцев длится полярная ночь, — кажется, суровый север воодушевлял его куда больше тёплых тропиков, — Э-э-эх, приехал бы ты зимой и хотя бы на пару недель… — Давай в следующем году, после сессии? — Том сжал его руку. Невозможно не проникнуться интересом к диким снежным пустошам, слушая его очарованную речь. — Если у меня будут деньги, чтобы отвезти нас туда… Обещаешь? — Да. Они дошли до вымощенной крупной брусчаткой площади у набережной, среди десятков прочих гуляющих людей. — А это что? — спросил Том. — Rådhuset, — Торд обернулся на большое коричневое здание, — Ратуша, там Нобелевские премии вручают, чё-то музей внутренний, вроде, со складом всякого барахла. Ну, предметов искусства, вроде бы. Я там не был. — Ты тут живёшь. В смысле не был? — Ты будто был в музее Тюссо. — Да? Типа, само собой, мы ездили с пацанами в Лондон, — озадаченно ответил Том. — Ладно, может, я странный, — они спустились по ступеням, сели у самой воды. — Это Осло-фьорд, — в его голосе звучала нотка гордости за, хотя бы косвенную, но причастность к красоте перед ними, — Залив Северного моря. На ярко-синей, будто бы даже не прозрачной, воде мелькало мелкой рябью вечернее солнце. — Скажи же, красиво… — полный упоения голос раздался откуда-то справа. Том посмотрел на Торда: словно зачарованный, он глядел куда-то в даль горизонта, где качались лодки. В лучах вечернего солнца, вдохновенным и созерцающим он выглядел иначе. Не так, как доводилось видеть его обычно… — Знаешь, — он посмотрел на Тома, — Мне кажется, я самый счастливый человек на всей планете. Даже счастливее тебя. Том недоумённо улыбнулся, наклоняясь к нему ближе. — Почему? — Я сейчас дома, смотрю на любимую страну, — воодушевлённое перечисление больше походило на рассказ, — Ты рядом, я поел вкуснейшую еду на всём свете, я подрочил, — он сделал паузу, хихикнув, — Так, как никогда ещё не дрочил, честно. — Я покурил, я здоров, жив и, — он оторвал взгляд от мелькающей яркими отражениями воды, — Я с тобой! Я с тобой! Он будто убеждал самого себя в этом очевидном факте. Сжав руку Тома, Торд заулыбался — затанцевали полные счастья блики на его сияющих глазах, морщинок уголков его глаз. — Я даже не знаю, чего мне не хватает, — он всматривался в его лицо, словно ища ответ в этих чертах. Том молчал, трепетно улыбаясь. Может, он не разделял любви к социал-демократическому раю перед ним, но разделял любовь между ними. Может быть, он тоже самый счастливый человек на этой Земле? Они сидели в лучах медленно ползущего на скат солнца. Торд забыл обо всём. О экзаменах, завтрашней смене на работе, деньгах, желании и пубертате, разбросанной одежде в ванной и на кухне, о том, что они не посмотрели концовку RE, о том, что Том так и не пересказал сюжет… Был только он, океан и летнее солнце. Он и Норвегия. Сейчас, как никогда ему хотелось, чтобы Том стал частью его большой любви к Родине; чтобы стал неотъемлемой и затмевающей все остальные весомые причины, причиной любить Норвегию, скучать по Норвегии, быть в Норвегии. Долгий мягкий поцелуй — всё его тело наполнилось острокрылыми бабочками, готовыми вылететь изо рта, носа, ушей… Торд обвил руками его тело, сливаясь воедино, публично и совершенно бесстыдно, ловя взгляды людей вокруг…***
Торд вдруг замолчал, сделал глубокую затяжку, выдохнул густой белоснежный дым. Крайне странно, стыдно вспоминать себя таким: наивным, беспомощным, озабоченным, глупым. Давно исчезнувшим и раздавленным новым совершенным Я. — Любил всегда. Даже когда не было рядом, — он положил огарок сигары в пепельницу, щёлкнул костяшками пальцев, устало зевая, — Помню ещё, как мы чуть не проспали самолёт. Всё помню, каждый миллиметр твоей кожи. Каждый день без неё. — Не знаю, что ещё стирал, — он вздохнул, разбито и потерянно смотря в окно, — Вебкам, лето, ещё одно лето, зима, ещё одно лето, три года по сети, — он пусто посмотрел на Томаса. Томас отпил смоляно-чёрный кофе, мечась между действием и бездействием — отставил кружку на стол — кофе расплескался вокруг. — …Всегда, но ещё никогда — как сейчас, — он подхватил его под руки, готовясь вот-вот вскружить, — Не лишай меня этого счастья, — умоляюще-восторженно прошептал он…***