Цикличность зла

Теперь раз в месяц я сажусь в машину и выезжаю в районный центр или рандомный город-спутник столицы. На местной толкучке покупаю с рук мобильный телефон, даже не проверяя, рабочий он или нет. Потом становлюсь у супермаркета и жду наплыва людей, спешащих с работы и покупающих себе нехитрый ужин. Я иду среди них неузнанный и никому не нужный, теряясь в толпе уставших граждан. Беру я всегда одно и то же: колбасу, сырную нарезку, блок сигарет, банку маринованных огурцов и стаканчики. С этим пакетом я, вновь смешавшись с толпой, возвращаюсь к своей замызганной машине, номера которой частично залеплены грязью, и добавляю в пакет бутылку водки. Всё. Теперь надо ждать. Когда окончательно темнеет, я выезжаю с парковки, останавливаюсь на окраине, обычно подальше от фонаря, оказываясь во тьме, вне его круга, и курю, рассматривая в своём телефоне последние Лёшкины фото. Он никогда не постареет, в отличие от меня. В районе десяти я прячу мобильный в бардачок, кладу в карман пару купюр, недавно купленный телефон и пакет. И иду бродить по району. Моя цель ‒ подворотни, арки, тёмные углы, что образованы стыками многоэтажек. Моя цель ‒ гопники, хулиганы, гнусь, что выползает из всех щелей как раз в это время. Я всегда их встречаю. Правда, в разное время. Иногда через пятнадцать минут, иногда приходиться бродить по несколько часов. Но ни разу не было, чтобы я их не встретил. Их бывает от двух до семи человек. Обычно трое. Разговор всегда одинаков: дай закурить. Я, собственно, и курить начал только поэтому. Я всегда прошу не трогать меня, не бить. Взываю к милосердию, что по убеждению Воланда иногда стучится в людские сердца. Вдруг в них ещё осталось что-то человеческое. Но меня неизменно бьют, предварительно ограбив. Обычно в скулу или в челюсть. Ведь это акт насилия, а не необходимость. Весь жидкий улов на троих не стоит того, чтобы марать руки. Они, как хищники, барражируют пространство не ради мелкой рыбёшки, а ради ощущения власти над другим человеком. Ради сладкого чувства превосходства, не доступного в обычной жизни. Они уходят в темноту, шурша пакетом и гогоча, пока я стираю кровь с лица. Я долго смотрю им вслед, а после ищу свою машину. В чужом городе это иногда выходит не сразу. Садясь в машину, я прокручиваю в голове случившееся и улыбаюсь. Бутылка водки выглядит совсем обычной, со всеми пломбами и акцизами. Но внутри не этиловый спирт, а метиловый. На вкус и запах это просто палёная водка. Я еду домой ночью по пустынной трассе и наслаждаюсь мыслью, что где-то, в прокуренной и замызганной квартире, подъезде или гараже, из хрусткого неустойчивого стаканчика пьёт свои последние сто грамм быдло, счастливое от того, что унизило очередного лоха. Горите в аду, суки! На следующий день я даже могу дышать полной грудью, как будто там есть сердце, разбитое десять лет назад. Я понимаю, что меня рано или поздно вычислят, при современных средствах слежения это почти неизбежно. Иногда я даже об этом мечтаю. И у меня припрятана такая же бутылка для меня, соблюдая закон Талиона, где я судья и палач самому себе. Но я хочу, чтобы мою историю узнали. Чтобы меня на допросе спросили, зачем я это делаю. Выслушали. Услышали. И остановили этот безумный цикл зла, где убивая других, прежде всего убивают себя.