Переход в старшую школу у многих альф знаменуется высыпаниями на лице, пубертатом и разбитым в драке носом, но Тэхён — тот самый особенный мальчик, и играет он в эту жизнь иначе. В его руках козырные карты, и зачисление в новую школу сопровождается переездом родителей из Пусана в Сеул, стрельнувшим прилично вверх ростом и выигранным спортивным грантом в неравной битве с богачами.
Сверстники завистливо комментируют: «Это невозможно», но на все «невозможно» Тэхён предпочитает одиноко выставленный в неприличном жесте средний палец и «Never say never» своего любимчика Джастина Бибера в наушниках.
«Невозможно» для него не существует.
Его последний день, как и все дни шестнадцать лет до этого, проходит на спортивной площадке возле уже оставшейся в прошлом средней школы. На улице вот-вот март. Документы направлены в канцелярию нужного заведения почтовой бандеролью, оставшийся до учёбы срок — неделя, весна созревает бутонами форзиции, родители упаковывают последние коробки, и отец, вероятно, — нет, Тэхён в этом уверен — прямо сейчас недовольно порыкивает на грузчика, козыряя своими правами и разъясняя мужчине положения Гражданского кодекса о договоре грузоперевозок. Старший альфа — юрист, что в переводе на язык Тэхёна — скука несусветная. Об этом он, к счастью или же к сохранению нервных клеток папы, конечно, предпочитает молчать.
— Пасуй, чë ты зажимаешься-то! — кричит Юнги в паре метров от него, когда Тэхён уходит от опекающего игрока, делая пару шагов назад, и уводит мяч в сторону.
Но Тэхён — ребенок диких улиц и тёмных кварталов: гулять по ним ночью опасно, однако бунтарский дух неизведанного подначивает сбегать на гулянки через окно и предпочитает тянуть тело на леске одиночества, пробираясь в самую глубь опасных поворотов. Он же — единственный ребёнок в семье, залюбленный нежными объятиями папы — у того профессия воспитателя: старший омега носит ласку, как застиранную одежду, — и оберегаемый выстроенной вокруг сына защитой отца: альфа учит быть правым и уметь подтверждать свою правоту ссылками на закон.
А ещё ногами, руками и, что более важно для последних, кулаками. Поэтому выбор предпочтений падает на бокс, тхэквондо, борьбу, дзюдо — всего понемногу, а иначе, по мнению старшего альфы, «как закреплять нормы закона, чтобы доходило?» Особенности семьи, темперамента, повадок, а к ним и единоборства в комплект к «1+0» — и вот, крепкий конструкт волевого шестнадцатилетнего альфы обрастает плотной бронёй. Тэхён импульсивно, в силу закладываемого на старте воспитания становится игроком-одиночкой.
А потому крики Юнги, старшего хёна и единственного имеющегося друга, не работают. Тэхён достигает трёхочковой линии, переводит баланс тела вперёд, сгибая колени, и, отталкиваясь в прыжке, отправляет мяч в кольцо.
18:21.
Победа.
— Чертила, но хорош, — полуодобрительно стучат ему по плечу. «Полу» — потому что Юнги, как опытный наставник и капитан их команды, постоянно ворчит: «Баскет, чувак, это командная игра»; «одобрительно» — потому что Тэхён, по его скромному мнению, играет «ахуенно», и друг не стесняется лишний раз об этом сказать. — Хватит вести этот одиночный пикет, блять. В следующий раз я тебя отпинаю: всех омег уже у меня отжал.
Он кивает в сторону кучки ровесников Тэхёна, и те, выцепив внимание альфы, подхватывают общий гул. Взвизгивая синхронно, омеги из противоположного класса светят глазами и размахивают помпонами из целлофановых пакетов. Такая реакция — стандарт любой их игры; фанатские «трибуны» представляют из себя всего лишь металлические трубы прямиком под двумя кольцами, однако это не мешает молодёжи собираться по вечерам, наблюдая за ловкими движениями баскетболистов. Места не пустуют в принципе, ну а если повезёт договориться и в качестве команды соперников придут играть выпускники, — быть кровавому, фанатскому месилову.
— Да забирай всех, мне не надо, — отсмеивается Тэхён, откручивая крышку бутылки. Прополоскав горло, он сплëвывает воду вместе со слюной на асфальт.
— Ну ты и быдло, — чеканит усмешкой Юнги.
Он кривит лицо, выпячивая презрительно губу, и подшучивает:
— В столице только так не позорься, не хочу таскать тебе похлёбку в старости из-за того, что ни один омега не согласится с тобой жить.
— Мне это не интересно, — альфа наблюдает, как его друг отбирает у него бутылку и повторяет то же самое, что и он минутой ранее: вода брызгается изо рта прямо Тэхёну на кроссовки, и тот отскакивает в сторону, шутливо взбрыкивая голосом на тон выше: — Эй! На тебя же смотрят, быдло! Я-то свалю, а ты останешься здесь главным казановой. Не позорься, — кривляя чужую реплику, он нагибается, чтобы стереть попавшую на обувь каплю пальцем, и продолжает: — Старик, скоро я буду играть в национальной баскетбольной лиге, а может вообще заберусь повыше, и ты будешь продавать мои автографы, чтобы было, на что жить. Уважь меня, и я вспомню твои старания, сидя на золотом унитазе.
Это шутки, Тэхён не имеет в виду ничего серьëзного; их странная дружба длится уже восемь лет, с тех самых пор, когда ещё более мизерный в размерах Юнги пнул его на детской площадке, отбирая игрушку. Они начали с драки, и теперь, пройдя многое, закрывая друг друга от синяков и побоев, могут смело сказать про себя: «братья».
Ну или «братаны» — это наиболее частое обращение, слово-паразит на языке Юнги, особенно в моменты «предательства» Тэхёна — так он называет его «бесполезные свидания с омегами», — и звучит оно часто так: «Эй, ты, шпала, братанов на омежек не меняют». Но Тэхёну шестнадцать — половое созревание бьёт в голову, возбуждение накатывает в самый неподходящий момент, и приходится сбивать его, представляя обвисшие лица старух, а значит, такие комментарии остаются там же, где и сам друг, — в далеке далёком, пока он, удаляясь в закат, идёт гулять с очередным женихом.
Такая у них дружба.
— Все шмотки собрал? — снимая блокировку с телефона, уточняет Юнги; у него на заставке фото с прошлого дня рождения: на ней шестнадцатилетний именинник в компании гостей, весь заляпанный в торте, в руках аккуратный букет из белых лилий, на лице неловкость, и Тэхён помнит её причину: омега из младшего класса, появившийся на пороге семьи Мин с цветами наперевес и предложение встречаться. Юнги тогда был в ауте, Тэхён — при смерти. Парень, увы, получил отказ. — И плакаты с Бибером со стены тоже снял?
— Оставил парочку для тебя, чтобы не скучал, — Тэхён крутит на указательном пальце мяч, чем привлекает к себе ещё больше внимания: со стороны противоположного кольца слышится несдерживаемый, громкий восклик, и, поворачиваясь, он ловит в капкан пристальный взгляд и румяные щëки незнакомого парня. Долго не задерживается. Отворачиваясь и улыбаясь ветру-доносчику, что гонит к альфе распускающийся фруктовый феромон, он продолжает разговор с Юнги: — Сегодня запаковал диски, надеюсь, водила довезёт их целыми.
Тот уже спроваживает с трубы куриц-наседок; морща нос и обмахиваясь футболкой, разгоняет оседающий на одежде запах смородины, недовольно скалит зубы в сторону подвисшей компании, и, когда болельщики разбредаются, смущаясь и опуская корпус в низких поклонах, Тэхён стаскивает пропитанную потом майку и переодевается.
— Фу, ну и навоняли, — звучит приглушëнно: через купол из натягиваемой толстовки он едва различает произносимые Юнги слова. — Чахнешь над своими дисками, как над золотом.
— Они стоят состояние, там столько лимиток, что, если в один день я соберусь их продать и купить квартиру, мне хватит на первый взнос.
— Я всегда знал, что ты отстаёшь в развитии, но ты не перестаëшь мне об этом напоминать.
Разговор не идёт, происходящее не больше, чем разогрев публики перед главным концертом, который ещё предстоит отыграть, и Тэхён мнётся, не решаясь на начальные ноты. Юнги предстаёт перед ним зрителем, которому, в силу особенностей, уготовано драматичное представление с полным погружением; загорающиеся фонари торопят язык распустить корни и выплюнуть чувство приближающегося прощания, но губы смыкаются намертво, не разрешая буквам жить.
Он будет скучать.
Молчание длится недолго. Юнги всегда, сколько они знакомы, берёт на себя управление их дружбой; хён, капитан баскетбольной команды, опытный друг с мудрыми советами — его ролевым моделям нет конца. Тэхён считает его смелым; у Юнги в характере за спокойствием прячется сталь, в природном феромоне воск: обычно тщательно скрываемый, но пару раз всё-таки улавливаемый в тишине запахов, и потому ему не составляет труда справлять накренившийся корабль и держать штурвал.
Как сейчас.
— Самолёт завтра?
— Да.
Тэхён отворачивается, рассматривая всё, что попадётся на глаза: свою спортивную сумку, жёлтое, горящее солнце под фонарным куполом, зелёное футбольное поле и собственные ногти. Собираясь с мыслями, где-то внутри он понимает, что им суждено сегодня попрощаться надолго: время пришло. Острая несправедливость разносится, как специи, по дыхательным путям, и вызывает зуд — появляется желание расчесать руки до крови. Юнги заслуживает грант больше, чем он сам, но инвесторы, отсмотрев несколько тысяч заявок, сделали выбор в пользу высокого роста, и впервые альфе хочется рыкнуть на своё преимущество в метр восемьдесят девять сантиметров.
Феромон усиливается из-за нахлынувших мыслей, и его переживания раскрываются во всю мощь. Юнги замечает сразу — широкая ладонь с длинными пальцами ложится на плечо, и сильным рывком друг притягивает его ближе к себе.
— Эй, — привлекает внимание. — Я знаю, о чём ты думаешь. Что не достоин этого гранта, и твоё место должен был занять я. — Он поворачивает голову — теперь Тэхён может увидеть расслабленное лицо и чёрные, обрамлённые огнём искусственного света глаза. — Это чушь. Если загоняешься, давай посмотрим правде в лицо. Я люблю баскетбол, и, да, это я втянул тебя играть в него, но я не живу им, понимаешь? Я снимаю так напряжение и отвлекаю голову от дерьма, которое там скапливается. Но я не горю баскетболом. Это не мой путь, и я не расстроен, что не выиграл грант. Я горжусь тобой, парень, я — только способный, когда ты — талантливый, так что не растрачивай свой потенциал на пиздострадания. Да? — Уголки губ ползут вверх, образуя ехидную улыбку. — Переставай жевать сопли, дылда, мы же не парочка в отношениях, чтобы лить слёзы и сигать с многоэтажек. Ещё встретимся.
— Правда встретимся? — выдаёт Тэхён после небольшой паузы.
Чужой вздох словно издевается над ним, выказывая, как его владелец устал общаться с глупым человеком.
— Чувак, самолёты ещё летают, мы типа на одном континенте, ты вкурсе?
Юнги мудрый. Между ними небольшая разница, но подростковая жизнь измеряется днями, и такое различие в единицах, как два года, — овраг для шестнадцатилетнего Тэхёна. Он спортсмен, и этим, как любит подтрунивать его папа, вся его недальновидность объясняется.
— Пошли. — Друг подхватывает сумку и начинает двигаться в сторону выхода со школьной площадки.
— Куда?
— Посмотрю, какие плакаты ты мне оставил.
— Подожди! — он спохватывается, сгребая вещи в руки. — Я попрощаюсь…
— Давай завязывай с этим потоком сентиментальности! — Юнги оборачивается всего на секунду, смотрит возмущенно, прежде чем продолжить движение. Последние слова звучат тише — Тэхёну приходится подбирать их с асфальта. — У тебя скоро будут площадки побольше, чем эта.
— Это другое…
Он обводит взглядом ставшие уже родными просторы; у глаз фрагментарная съëмка, она проявляет перед ними воспоминания, и хочется обуздать их, перестать смотреть, но у камеры ностальгический эффект и блок на удаление.
В этом месте он стал тем, на кого тренера теперь — спустя долгий путь в почти десяток лет — вешают бирку «годен»; его начало было здесь. Первые пробежки, первое «неудовлетворительно» по физкультуре из-за антипатии к учителю, первая игра с Юнги: громкие крики после уроков, причитания «Да кто так мяч держит? Представь, что это омежья задница, в конце концов!», и первый трëхочковый.
Здесь его первая победа, и ещё тысячи последующих.
Дыхание сбивается, Тэхён делает глубокий вдох, но и это не помогает.
Ради будущего приходится прощаться.
Руки крепко держат мяч — не в стиле нравоучений Юнги — никаких задниц. Они держат его, как оружие. И владелец собирается атаковать корзину.
— Ну ты идëшь там? — кричит друг, уходя уже далеко вперёд, но уши не слушают.
Перекидывая сумку ремнём через плечо, находясь в месте своей силы перед переездом наедине, Тэхён рывком двигается вперёд, ведением мяча огибает площадку и останавливается на трёхочковой линии.
Это его последний раз.
На площадке, что он большую часть своих лет называл вторым домом.
И этот бросок приобретает значимость.
Ускоряя бег, сердце барабанит по рёбрам, так, что восходящей волной удары доходят до ушей; ладони потеют, и он вытирает их об мягкую ткань толстовки, собираясь с мыслями.
Пора.
В голове аукцион, лот уже выставлен: если мяч попадёт в кольцо, всё в новой школе сложится, как ему нужно; промажет — будут трудности. Торги с самим собой громко скандируют лозунги, что это по-детски и не в стиле крутых альф, но Тэхён подросток, возрастная отметка достигла периода взросления и первых неудач, а значит, когда, как не сейчас, творить историю молодости, чтобы потом было, над чем смеяться? Нужно действовать. В этой игре он делает собственную ставку — доверяет удачу единственному броску.
Тело расслабляется, ступни чуть врозь, взгляд вперёд — цель прямо перед ним, и Тэхён намерен довести дело до конца. Он делает глубокий вдох и, направляя запястье вверх, завершает атаку.
Мяч, задевая край кольца, взбрыкивает вверх, но, сдавшись, ныряет прямо внутрь.
Аукцион закончен, удача остаётся в кармане, и цена у выставленного — золотая середина. Подбирая своё оружие с асфальта, улыбка появляется на лице, конкурируя с фонарным светом, — Тэхён делает вывод, что в школе всё обязательно получится, но с небольшими недочëтами. Не страшно. Последний раз окинув спортивную площадку тёплым взглядом, он нагоняет Юнги и, обнимая друга за плечи, открыто смеется.
Пусть по-детски.
Громко — не под стать крутым альфам.
Зато будет, что вспомнить.
Прощаясь с родным городом, Тэхён понимает, что теперь по-настоящему готов.
Школа остаётся далеко позади, часы бегут к вечеру, и даже улица преображается, надевая тёмное пальто. Они идут через парк, шаги осторожные, медленные, но даже те не защищают от подкрадывающегося момента: через два поворота, на развилке, разделяющей их дома, неизбежно придётся прощаться.
Тэхён этого не хочет. Не сейчас и не так. Он поворачивает голову на Юнги, наблюдая за умиротворённым выражением на лице, — друг любит ночь в тишине городских пустынь, в остывающем асфальте и неспешных перешëптываниях ветра старший находит покой. Дома альфа — старший сын, брат и единственный мужчина; со смертью отца всё изменилось, в один из зимних дней три года назад роль главы семьи Мин перешла ему по праву наследования. Поэтому Юнги такой: коллективный в игре, но предпочитающий молчание разговорам.
Его поддержки в столице Тэхёну будет очень не хватать.
— Останешься у меня с ночевкой? Закажем лапшу и посмотрим каратэ-пацана.
— Мы смотрели его раз шесть, — друг вздёргивает бровь вверх и уточняет: — Последний был на новый год.
— Там играет Джеки Чан? — пытается в переговоры Тэхён.
— Он нравится только тебе. — В переговоры у Юнги получается куда лучше. — Предложи что-то поинтереснее.
— Я попрошу добавить в чачжамён больше соуса?
Он делает последнюю попытку, надеясь избежать сильных финансовых потерь: деньги ещё пригодятся ему в школе, но Юнги идёт наперекор всем его планам, задирая ценник:
— И тансуюк.
Каратэ-пацан сейчас или карманные расходы потом. Чëрт, придётся тратиться. Тэхён вынужден капитулировать:
— И тансуюк.
А ещё он впечатлён: на этот раз друг торгуется, как в последний. От этой мысли губы изгибаются, и улыбка, преображаясь, виснет на крюках внутренней грусти. Они с Юнги видятся и правда в последн…
«Нет!» — исправляет сам себя, — «Не последний. Крайний».
Они видятся крайний раз и обязательно встретятся ещё.
— Так останешься?
— Тэхён… — Напускной вздох и деловитый тон сваливаются на уши. Юнги пинает носом кроссовка лежащий на земле камень и поворачивается. — Мой лучший друг бросает меня гнить в этой дыре, чтобы стать крутым баскетболистом, и ты думаешь, что я не провожу его в аэропорт? За кого ты меня принимаешь?
— Я уже крутой, — приходится напомнить. Сверху без единой толики недовольства добавить: — хоть и чертила.
Старший сперва останавливается, из-за чего вместе с ним затормозить приходится и Тэхёну, хмыкает, а затем совершенно неожиданно, не сдерживаясь, отвешивает тому смачный подзатыльник. Как ни в чём не бывало восстанавливает шаг и удаляется, оставляя позади себя растерянность. И брошенные слова:
— Не задирай нос, чертила, ты знаешь, о чём я.
Хватает секунды, чтобы опомниться.
Ещё одной, чтобы догнать друга, и двух, чтобы, задыхаясь от наглости, вскрикнуть:
— Это не заслужено! Ты же сам так сказал, я просто повторил!
— Это воспитательный процесс. Не строй из себя невесть что в новой школе: столичные не оценят.
Природный феромон Юнги — воск, во внутренний стержень вплетена интуиция, и Тэхёну не раз приходилось наблюдать, как пророчества старшего сбывались. Советы всегда к месту, важны и имеют вес. Он больше их не выбрасывает — бережно собирает во внутреннюю копилку и использует по надобности.
— Я понял тебя, хён. Буду осторожнее. — Ощущения заботы и важности бодрят, а понимание, что ещё не время расставаться, превращает буквы в благодарность и спускает их с языка. — Спасибо. За то, что останешься и проводишь меня.
Юнги позволяет нагнать себя, сбавляет шаг, равняясь — насколько ему позволяет рост — плечами, снова смотрит: долго, пристально, важно, и чужие глаза показывают Тэхену правду больше слов — чёрные бенгальские огни горят гордостью.
— Переживай по мере поступления проблем, а сейчас чего мучаться? Ничего не произошло. Тебя взяли в спортивную школу, обучение там стоит бешеных денег, твоих карманных пожитков не хватит. Учись только, а остальное сложится. Эй! — Широкая ладонь встряхивает его за толстовку. Голос твёрже почвы под ногами. — Всё будет хорошо. Ты мне веришь?
Только с выдохом приходит понимание: он не дышал. Новое предсказание успокаивает душу.
Глоток воздуха возвращает силы, слова — уверенность в себе.
— Верю.
Юнги кивает, ускоряя шаг. Развилка, разделяющая их дома, далеко позади; сворачивая к многоэтажному зданию, старший вдруг нарушает тишину:
— Давай, пошевеливайся. От еды я не отказываюсь.
И Тэхён на это громко смеётся.
Уже находясь в комнате, Юнги вытаскивает из рюкзака большой ежедневник в чёрной кожаной обложке с наклейками рок-групп — в нём старший постоянно записывает свои песни. Никогда не показывает, что именно, тщательно скрывает каждую строчку, грозясь оторвать Тэхёну руки, если тот посягнет на его собственность, но сегодня что-то меняется: если раньше вещь всегда пряталась и её даже не доставали, то теперь её крепко сжимают пальцами и что-то в ней ищут, пролистывая страницы. Останавливаясь на первой пустой, почти в середине блокнота, друг, протягивая его ему и уверенно произносит:
— Ставь автографы.
— Что? — непонимание растерянно слетает с языка, и брови почти самовольно изгибаются, взлетая вверх, — сказанное трудно осознать.
— Я забочусь о своём будущем заранее, — он просовывает в руку шариковую ручку. — Ставь свои каракули, и побольше.
И теперь для шуток отбой, недетское время — Юнги выглядит серьёзно, не думает отступать, стоит, не сдвигаясь с места, и настойчиво ждёт, когда его задание примут к исполнению.
— Сколько? — в руках ежедневник кажется мягче, чем Тэхён привык думать, — вещь распахивает свою душу, приглашает заглянуть внутрь, но её владелец чертит границы, не пуская дальше, и впервые так сильно хочется их нарушить. Заглянуть за белоснежные листы, увидеть больше, чем пустоту: буквы, ноты, нелюдимую музыку.
— Двести.
— Сколько?! — взгляд с блокнота скользит выше, глаза расширяются. — Зачем тебе столько?!
Юнги скрещивает руки на груди, задумывается, считает что-то в уме, кивает, видимо, соглашаясь со своим альтер-эго-счетоводом, и выдаёт:
— Предположим, ты станешь звездой спорта, тогда я…
— В смысле «предположим»?! — Тэхёна такой расклад не устраивает, в его предпочтениях либо всё, либо не за чем и пробовать. — Я стану!
— Да-да, когда станешь и бла-бла-бла, ты понял, — исправляется старший, цокая, и цокот этот выходит из него в параллель закатившимся глазам. Хамство — так кажется. — Я выберу пик твоей славы и начну впаривать эти закорючки по сто сорок пять тысяч вон, продам все двести, тогда у меня будет около… — Он замолкает, доставая мобильный, чтобы сверить свои математические подсчёты с калькулятором. — Почти тридцать миллионов, — взгляд становится азартным. Прикусывая нижнюю губу в своей неизменной привычке, Юнги возвращает внимание сначала на блокнот, потом на него. — Ставь свои автографы. Двести ставь. Быстро.
— Может, хотя бы сначала закажем еду?
Попытка отвлечь внимание не срабатывает.
— Я закажу сам, ты не отвлекайся, — друг тащит Тэхёна к дивану, усаживает, сам утыкаясь в телефон.
Отчаянный вздох не имеет веса — приходиться выполнять просьбу; рука выводит длинную подпись, и альфа проклятиями посыпает собственную голову — зачем он сказал глупость про автограф, и кто тянул его за язык? Еда приезжает раньше, чем Тэхён заканчивает, но Юнги не отступает — он выкладывает еду на тарелки, приговаривая: «Давай, ускоряйся, еда сама себя не съест».
Чуть позже, когда они уплетают еду под аккомпанемент «Каратэ-пацана», Тэхён, нехотя, но в то же время с кричащим порывом внутри, признаётся:
— Я буду скучать по нашим ночёвкам.
Цепляя тансуюк палочками, Юнги отправляет в рот еду и, толком её не прожевав, бубнит с набитым ртом.
— Не переживай, малой, — он сглатывает, откладывая приборы, и вытирает рот салфеткой. — Будем видеться, я к тебе, ты ко мне — прорвёмся. Ты, главное, не забывай, кто тебя играть учил, когда крутые дядьки будут брать у тебя автографы.
Тэхён помнит то, что произошло несколькими десятками минут ранее, поэтому хмурит брови, высказывая своё честное мнение:
— После тебя у меня травма на автографы.
Тэхён помнит и то, как Юнги, наткнувшись на него, засевшего в засаду за металлической трубой и шпионевшего за чужой игрой, распознал в выражении на его лице восторг — тогда старший попал мячом в кольцо, и одноклассники одобрительно что-то закричали, мягко ударяя его по плечам. Помнит, как долго смотрел за гуляющим из рук в руки мячом: тот ударялся об асфальт и летел в корзину, — и понимал, что хочет так же; помнит и бережно хранит в коридорах памяти и то, как Юнги подсел к нему после игры и спросил: «пойдёшь с нами?»
Он помнит свои первые чувства на школьной баскетбольной площадке, первую жёлтую карточку, дисквалификацию и грозовые тучи в чёрных глазах друга, — соревнования тогда они проиграли.
«Хороший друг тот, кто делает твою жизнь лучше» — звучит из динамиков ноутбука цитата из «Каратэ-пацана», обрастает правдой, накладывая поверх воспоминания, и внутри становится тепло: с поддержкой такого человека рядом Тэхён готов свернуть горы.
— Наша дружба не закончится здесь, — он протягивает мизинец вперёд, намереваясь закрепить клятву. — Давай поклянемся дружить вечно!
Хмыкая, Юнги шутливо качает головой из стороны в сторону, подтягивая свою ладонь навстречу.
— Тэхён, ты такой сентиментальный, — пальцы переплетаются, создавая крепкие, нерушимые узы.
— Я клянусь, и ты поклянись!
Он знает, что клятвы на мизинцах — не оружие для взрослых альф, таким не козыряют в свои шестнадцать, но дружба создаёт особенный, трепетный фундамент, когда Юнги — альфа тремя годами старше его — перестаёт улыбаться, пряча веселье в глазах и серьёзно произнося:
— Клянусь.
Лучшие друзья зарекаются приходить на помощь всегда, сколько солнце встаёт по утрам и ночь зажигает на небе звёзды. Всю оставшуюся ночь спать не выходит: за одним фильмом следует другой — уже из любимых ужасов Юнги, и тот отрывается над Тэхёном на славу, запугивая и подшучивая.
Под утро их будит папа; на столе ждёт завтрак, дальше — аэропорт, прощание и перелёт — впереди тяжёлый день с предстоящими переменами. И всё кажется другим: еда из доставки вкуснее, солнце ярче, неудобный кухонный стул становится мягким, пуховым матрасом. Чувствительность крадётся позади, шаг за шагом загоняя в западню грусти, но альфа не подпускает её близко. Укладывая оставшиеся вещи в сумку, Тэхен забрасывает ноутбук в рюкзак и уже двигается к выходу, как на глаза попадаются измерительные отметки, украшающие дверной косяк. Память дорисовывает к цифрам картины.
106,6 — альфе четыре. Папа измеряет его перед походом в садик.
110,8 — день аттракционов, еда на вынос и новая игрушка, выигранная отцом в ТИРе.
124,7 — в шесть Тэхён поставил отметку первый раз самостоятельно; он помнит об этом очень хорошо — неровная черта, прорисованная красным маркером, стала сигналом к новому периоду. В тот день он пошёл в первый класс.
153 — первый скачок роста двенадцатилетнего альфы. Отец обнимает его, нахваливая какой он стал взрослый.
— Тэхён, такси приехало! — голос отца доносится с лестничной клетки приглушённо: входная дверь распахнута, подъездное эхо пробирается в уши, но внимание рассеянно проходит мимо выхода. Оно устремляется вперёд, руки обхватывают маркер, и вот тело в полный рост вырастает у косяка — Тэхен добавляет новую отметку.
189 — последняя черта в этой комнате, квартире и городе.
Он ставит её уверенно — выцарапывает ключами ровную линию, завершая своеобразную систему измерения, что вёл годами. Внизу уже ждут новые люди — договор продажи квартиры подписан, и остается только прощаться. Покидая пределы спальни, пока ноги несут его к выходу, Тэхён предвкушает изменения, чувствует их так ярко, словно Юнги позаботился о нём, передавая осколок интуиции ему.
В аэропорт едут молча, разделяя одни наушники на двоих. Песенный репертуар меняется по очереди, на замену Тейлор Свифт приходит Мэрилин Мэнсон, и «Sweet Dreams» музыкальной змеёю заползает в уши. Медленно. Шипит с самых низов барабанных перепонок. Хриплый голос успокаивает — любимая музыка Юнги именно такая: в ней присутствует разность, но связующим звеном всегда выступает медленный темп и размеренное звучание.
Регистрация на рейс позади, впереди начало посадки, и Тэхён поворачивается к Юнги, заключая друга в крепкие объятия.
— Ну давай, хён, — он впервые за долгое время не может произнести имя лучшего друга вслух — использует давно не забытое слово, надеясь, что формальность позволит ему отвлечься от тоски. — Не скучай здесь без меня. И приезжай, как будет возможность.
— Не переживай, мелкий, я здесь справлюсь, — Юнги хлопает ладонью по спине, сохраняя в голосе баланс. — Все омеги теперь мои, мы расходимся на взаимовыгодных условиях.
Получается только улыбаться. Будущее неизвестно; как бы непризывно в груди сердце ни стремилось в стразы, Тэхён сохраняет хладнокровие — близкие будут рядом, а дружба выдержит расстояние, — с этими мыслями он делает вдох и отстраняется.
— Скоро увидимся, — голос стойко справляется со словами; пережёвывает каждый слог и выдаёт ровные звуки. — Не прощаемся.
— Приезжай в гости, — улыбается отец.
— Обязательно приеду, — Юнги дарит старшему альфе ответную улыбку.
Притягивая друга к себе в последний раз, Тэхён крепко сжимает чужие рёбра, слушая недовольное кряхтении, прежде чем отстраниться и, размахивая на прощание ладонью, покинуть зону ожидания. Уже в самолёте, включая в Spotify Джастина Бибера, он несётся навстречу новой жизни. Взлёт проходит под полюбившийся голос кумира, он заполняет каждую клетку организма, распространяет свою музыку, выбивая внутри:
«Когда ты закрываешь глаза,
Скажи мне, о чём ты думаешь?»
Тэхён мечтает посвятить баскетболу свою жизнь и стать знаменитым.
А ещё у него на все «никогда» одна песня из плейлиста и упёртость вместо крови, так что превратить мечту в исполненную цель не составит для него никакого труда.
